виртуальный клуб Суть времени

В рамках Литературного клуба Ленинградской ячейки Движения «Суть времени» состоялась встреча, посвященная творчеству Александра Блока. Встреча прошла во Дворце культуры и науки СПбГУ в студенческом городке (Петергоф).
Данное мероприятие было обращено к русской поэзии начала XX века, интерес к которой продиктован желанием нового, обогащенного современностью, прочтения Блока, Маяковского, Есенина, Бунина, Волошина, Мандельштама и других.  

Первые семнадцать лет XX века – сложный период нашей истории, эпоха трех революций. Александр Блок – один из тех, кто чувствовал эти «подземные толчки», приближение времени, когда произойдут «неслыханные перемены, невиданные мятежи». Тема Родины, её нелегкой судьбы, ее поражения и победы, глубоко отразились во всем его творчестве. Поэт писал: «Родина - это огромное, родное, дышащее существо, подобно человеку, но бесконечно более уютное, ласковое, беспомощное, чем отдельный человек», и еще как самое близкое и родное: «О, Русь моя! Жена моя!».
Будучи вдохновленным философией Вл.Соловьева, Блок начинает свой творческий путь со «Стихов о Прекрасной Даме», рисуя образ Вечной Женственности, Мировой Души, Софии, которая олицетворяет собой тот высший идеал, который должен воплотиться на Земле:



Небесное умом не измеримо,

Лазурное сокрыто от умов.

Лишь изредка приносят серафимы

Священный сон избранникам миров.



И мнилась мне Российская Венера,

Тяжелою туникой повита,

Бесстрастна в чистоте, нерадостна без меры,

В чертах лица — спокойная мечта.



Она сошла на землю не впервые,

Но вкруг нее толпятся в первый раз

Богатыри не те, и витязи иные...

И странен блеск ее глубоких глаз...



Небесное и земное измерение, два непостижимых мира сходятся в один миг, воплощаясь в образе Российской Венеры. Так творится История. Осуществление некоего царства правды, «Третьего Рима» характерно для русского народа на протяжении всей его истории. Так поэт представляет Россию и богоизбранный русский народ, который исполняет роль катехона, в духовном и материальном смысле удерживающий мир от падения в бездну. В этом и состоит смысл русской жизни.



Возникает вопрос: достойна ли Россия «избранья», способна ли она исполнить эту историческую роль, в то время как уже «богатыри не те, и витязи иные...»? Блок указывает на некое состояние народного духа, которое царило в Императорской России. То, что он позже назовет «Безвременьем»: «Люди стали жить странной, совсем чуждой человечеству жизнью. Прежде думали, что жизнь должна быть свободной, красивой, религиозной, творческой. Природа, искусство, литература - были на первом плане. Теперь развилась порода людей, совершенно перевернувших эти понятия и тем не менее считающихся здоровыми. Они стали суетливы и бледнолицы. У них умерли страсти, - и природа стала чужда и непонятна для них. Они стали посвящать все свое время государственной службе - и перестали понимать искусства. Музы стали невыносимы для них. Они утратили понемногу, идя путями томления, сначала Бога, потом мир, наконец - самих себя. Как бы циркулем они стали вычерчивать какой-то механический круг собственной жизни, в котором разместились, теснясь и давя друг друга, все чувства, наклонности, привязанности. Этот заранее вычерченный круг стал зваться жизнью нормального человека. Круг разбухал и двигался на длинных тонких ножках; тогда постороннему наблюдателю становилось ясно, что это ползает паучиха, а в теле паучихи сидит заживо съеденный ею нормальный человек…

Приложим ухо к земле родной, и близкой: бьется ли еще сердце матери?

А что, если вся тишина земная и российская, вся бесцельная свобода и радость наша - соткана из паутины? Если жирная паучиха ткет и ткет паутину нашего счастья, нашей жизни, нашей действительности, - кто будет рвать паутину?».



Этот процесс омещанивания, обессмысливания жизни, отчуждения, отказ от всемирного предназначения русского народа сопровождается омертвелостью духа:



Там, в сером и гнилом тумане,

Увяла плоть, и дух погас,

И ангел сам священной брани,

Казалось, отлетел от нас.



Блок не мог с этим мириться, от муки и страдальческой судьбы отдельного человека и народа, от искания всечеловеческого спасения рождалась его поэзия. Конечно, Россия 1878г., отступившая от Царьграда, не может быть катехоном, однако ж «избрана», для нее и «невозможное возможно». Она как живой организм сопротивляется этому омертвению. Неизменной остается вера в русского человека:



И вечный бой! Покой нам только снится

Сквозь кровь и пыль...

Летит, летит степная кобылица

И мнет ковыль...

В своей статье “Интеллигенция и революция” Блок писал: «дворянская интеллигенция осуждена вырождаться в заколдованном круге. Если интеллигенция все более пропитывается „волею к смерти“, то народ искони носит в себе „волю к жизни“». Как не парадоксально, но он улавливает волю к жизни в большевиках. Зарождавшаяся в народных недрах новая интеллигенция – революционеры восприняли мессианский дух Московского царства. Нечто подобное пытался обосновать и современник поэта Николай Бердяев: «религиозная формация русской души выработала способность нести страдания и жертвы во имя своей веры, какова бы она ни была, устремленность к трансцендентному, которое относится то к вечности и иному миру, то к будущему и к этому миру. <…> Религиозная энергия русской души обладает способностью переключаться и направляться к целям, которые не являются уже религиозными, например, к социальным целям».



Проходя через горнило революции, чашу сия оказалась неминуемой, умирает старый мир, строится Советская Россия. Блоку удалось воспроизвести громыхающую над Петроградом «музыку революции»:



...И идут без имени святого

Все двенадцать — вдаль.

Ко всему готовы,

Ничего не жаль...



...

В очи бьется

Красный флаг.



Раздается

Мерный шаг.



Вперёд, вперёд,

Рабочий народ!

...

..Вдаль идут державным шагом...

— Кто ещё там? Выходи!

Это — ветер с красным флагом

Разыгрался впереди...



— Отвяжись ты, шелудивый,

Я штыком пощекочу!

Старый мир, как пёс паршивый,

Провались — поколочу!

...

Так идут державным шагом —

Позади — голодный пёс.

Впереди — с кровавым флагом,

И за вьюгой неведим,

И от пули невредим,

Нежной поступью надвьюжной,

Снежной россыпью жемчужной,

В белом венчике из роз —

Впереди — Исус Христос.



Закончив текст поэмы вчерне, непосредственно после легендарной финальной фразы «…в белом венчике из роз, впереди Исус Христос…», Блок оставляет несколько сумбурную, но очень показательную реплику в своей записной книжке 1918 года, полностью посвящённой периоду поэмы «Двенадцать»: «страшный шум, возрастающий во мне и вокруг. Этот шум слышал Гоголь (чтобы заглушить его — призывы к семейному порядку и православию)…Сегодня я — гений». В этой «музыке революции» Блок уловил могучий разлет гоголевской «птицы-тройки» — Руси народной, которую вынесло наконец на авансцену истории. Воплощая народ в излюбленном им образе мчащейся гоголевской тройки, поэт часто с тревогой спрашивал себя: «Что, если тройка, вокруг которой „гремит и становится ветром разорванный воздух“, летит прямо на нас? Бросаясь к народу, мы бросаемся прямо под ноги бешеной тройке, на верную гибель...».



Сразу после поэмы «Двенадцать», в ответ на срыв мирных переговоров в Брест-Литовске о прекращении войны с немцами Блок пишет «Скифы». Стихотворению предшествует эпиграф из стихотворения Владимира Соловьева «Панмонголизм! Хоть имя дико, Но нам ласкает слух оно...».



Как пишет исследователь творчества Блока Вл. Орлов: «В поздних своих сочинениях Соловьев рисовал апокалипсическую картину нового натиска монгольских орд, несущих гибель христианскому Западу. Поскольку Запад погряз в грехах, изменил божественной правде, Соловьев видел в „желтых“ бессознательное „орудие божьей кары“ и приветствовал грядущее испытание, в котором перед Западом открылся бы путь очищения и духовного возрождения. России в той „последней борьбе“ предназначалась, по Соловьеву, особо ответственная роль: она — „Восток Христа“ — должна была принять на себя нравственно обязательную миссию спасения христианского мира от „низших стихий“, идущих на него с „Востока Дракона“.



В «Скифах» Блок обратился к этой соловьевской идее, но сделал из неё противоположные выводы:



О, старый мир! Пока ты не погиб,

Пока томишься мукой сладкой,

Остановись, премудрый, как Эдип,

Пред Сфинксом с древнею загадкой!..



Россия — Сфинкс. Ликуя и скорбя,

И обливаясь черной кровью,

Она глядит, глядит, глядит в тебя,

И с ненавистью, и с любовью!..



Да, так любить, как любит наша кровь,

Никто из вас давно не любит!

Забыли вы, что в мире есть любовь,

Которая и жжет, и губит!

…



Мы широко по дебрям и лесам

Перед Европою пригожей

Расступимся! Мы обернемся к вам

Своею азиатской рожей!



Идите все, идите на Урал!

Мы очищаем место бою

Стальных машин, где дышит интеграл,

С монгольской дикою ордою!



Но сами мы — отныне — вам — не щит,

Отныне в бой не вступим сами!

Мы поглядим, как смертный бой кипит,

Своими узкими глазами!



Не сдвинемся, когда свирепый Гунн

В карманах трупов будет шарить,

Жечь города, и в церковь гнать табун,

И мясо белых братьев жарить!..



В последний раз — опомнись, старый мир!

На братский пир труда и мира,

В последний раз — на светлый братский пир

Сзывает варварская лира!



Нам кажется, что нынешняя Россия при всем своем несовершенстве тоже является катехоном. Это – наша сегодняшняя действительность. Это – вечный рок России. Не бывает здесь без исторического духа ничего. Исчезает он – исчезает все остальное.