виртуальный клуб Суть времени

Александр Феникс. Стиляги – бунт против мамы и папы

Всего семнадцать страниц одолев, ты думал, что уже всё прочитал,
Раз и навсегда уяснив, кто в этой книжке лев, а кто шакал,
Заметок пафосных на полях немало набросал, в духе:
«Деньги - всего лишь бумага, золото - всего лишь металл».
Проблем сложней твоих, конечно, никогда никто не решал,
Ничья душа ещё так не дрожала от боли, еле дыша,
И весь человеческий опыт не стоит ломаного гроша,
Ведь никто ещё так не плакал, никто ещё так не ржал.
(из саундтрека фильма «Розыгрыш», Noize MC)

Аудитория последнего фильма Валерия Тодоровского обычно делится на две части, причем речь не идёт о примитивных позициях «нравится» и «не нравится», которые настигают любой фильм любого времени. Аудитория делится на тех, кто видит внешнюю оболочку фильма, яркую и восхитительную, не задумываясь о том, на какой сюжет и на какие идеи она надета, и тех, кто пытается поразмыслить над сутью фильма. Вторая группа изначально была обречена на громкие споры, потому что, как водится, разные люди видят в кино разные вещи и паутина смыслов каждым плетётся по-разному.

Кто-то увидел в фильме противостояние ярких ребят и серой советской толпы, кто-то – историю о правильных и неправильных советских родителях, кто-то – песню любви, преодолевающей все преграды, кто-то – гимн свободе, кто-то – размышление на тему стремления человека к бунту и трудностях переходного возраста... Всё перечисленное в фильме есть. Это видно невооружённым глазом, поскольку в красивом, блестящем переплете лежит на поверхности. Суть же, прослеживающаяся в некоторых моментах фильмах (будь то слово героя Гармаша «Наш» в адрес новорожденного негритёнка, поддержанное народом, или сказанное в концовке: «Там нет стиляг!»), почему-то многими остается незамеченной и непонятой.

На мой взгляд, фильм Тодоровского в своей сути рассказывает примерно о том же, о чем говорит фильм, цитату из саундтрека которого я привёл в самом начале статьи. Но если Андрей Кудиненко в своём «Розыгрыше» рассказывает историю подрастающей молодёжи, которая с подобающим юношеским максимализмом упивается чувством своей исключительности, размыто и бледно, то Валерий Тодоровский в своём фильме делает это ярко, пышно и крайне привлекательно, хотя прикосновения к сложным местам темы в сюжетной линии вносят в фильм определённую качку и потрясения.

Картина у Тодоровского получилась привлекательная и качественно сделанная, с этим обычно не пытаются спорить даже ярые противники фильма. В плане визуального и звукового ряда Валерий Тодоровский снял удивительное кино. При всей моей нелюбви к мюзиклам и музыкальным фильмам, «Стиляг» я смотрел на одном дыхании от первой до последней минуты, лишь пару раз ощутив провисания ближе к концовке фильма. При этом в сюжетной составляющей и игре центральных актёров можно найти кучу провалов и недоработок. Так, например, Антон Шагин, играющий главного героя, блестяще сыграл серую личность, но не смог изобразить самое главное – переход от серого к яркому, ведь выражение лица не изменилось. И таких недоработок в фильме много. Тому же Шагину, конечно, можно простить многое за одну только блестяще исполненную финальную песню, но полностью это его не извиняет.

При этом если молодые актёры совершают множество ошибок, то старая гвардия, играющая второстепенных персонажей, демонстрирует нечто невообразимое. При этом хороши как пугливые и серые родители вроде героя Ярмольника, так и яркие отцы вроде героев Гармаша и Янковского, которые за свои работы вообще заслужили отдельный памятник.

Если провисания актёрской игры центральных персонажей поддерживает плеяда старых звёзд, то дыры в сюжете латают восхитительные музыкальные номера, отчасти стягивая внимание на себя, ведь каждый из них – как отдельный фильм. «Человек и кошка» Гармаша, «Скованные одной цепью» на комсомольском собрании, «прощание с Фредом», Горбунов в пивнушке, «Восьмиклассница» в постельной сцене, первый выход на сцену Мэлса – настоящая феерия, с точки зрения исполнения и постановки эпизодов. Если я выделяю именно эти эпизоды, это вовсе не означает, что остальное не заслуживает внимания. Каждый музыкальный эпизод по-своему уникален.

Всё-таки удивительной находкой Тодоровского оказалась использование в фильме переделок знакомых нам с детства песен. Конечно, он шёл на определённый риск: не каждый способен принять переделку хита, который застрял в памяти с глубокого детства. Но, кажется, режиссёр с этой задачей справился, потому что новые песни сделаны настолько сочно и красиво, что не полюбить их невозможно. При этом создаётся правильное ощущение доброй ностальгии по давно ушедшему прошлому.

Всё это на фоне интересной Москвы, которой в реальности никогда не было, но которую фантазии Тодоровского передали удивительно красиво. Утрированно-серая людская масса в одинаковой одежде и утрированно-яркие стиляги на фоне всей этой серости. Именно с точки зрения цветовых решений, фильм – настоящее визуальное блаженство.

Взять хотя бы эпизод с ярко-красным отпечатком губ Пользы на ещё серой щеке Мэлса, как первое пятно цветной болезни для главного героя фильма. Как удивительно это пятно выделяет его на фоне общей серой массы и как быстро он теряется в толпе, как только поворачивается к камере спиной. На стыке такой визуальной феерии и великолепной музыкальной составляющей у Тодоровского получилось кино, отдельные моменты которого будут ещё долго смаковать восторженные зрители. А этого неординарный фильм, при всех своих недостатках, более чем заслуживает.

К слову, именно за это визуальное решение Тодоровский получил больше всего тычков от зрителей, которые визуальный ряд фильма восприняли без отрыва от времени и места действия, из-за которого понимание творящегося на экране свелось не к «серое, бледное» и «яркое, сочное», а к «советское» и «антисоветское». И наша общество, которому наступили на самую больную мозоль, естественно, всколыхнулось. Всколыхнулось отчасти правильно (не многие способны спокойно смотреть, как в отрицательном свете показывают их прошлое, не относясь к советскому с должным уважением и кривя душой против исторической правды), но необходимо признать, что вряд ли Тодоровский ставил целью растоптать и унизить советских людей.

Если Тодоровский хотел рассказать нам о противоречивом советском прошлом и намекнуть на его «бесцветность», то не очень ясна целевая аудитория фильма. Ведь фон выдуманных режиссером 50-х объективно заметят только ярые сторонники и противники СССР. Одни осудят, другие одобрят, по этому поводу обязательно подерутся. Но люди, далекие от этого спора, и молодежь, скорее всего, сосредоточится не на фоне, а на том ярком, что на нем нарисовано. В этом плане стиляги и герои Гармаша с Янковским запомнятся гораздо лучше, чем сопутствующий фон. Некоторые, возможно, попытаются вспомнить своих родителей или бабушек и дедушек, разбираясь в том, на какую из сторон они были больше похожи. Но, в целом, пусть автора фильма простят все стороны идеологической борьбы, ведь он снимал кино не для того, чтобы кому-то из них помочь или помешать, и уж точно не для того, чтобы вмешаться в эту войну, идущую уже 20 лет.

Я вполне допускаю, что Тодоровский мог заиграться со своей фантазией, поскольку накручивал её вокруг довольно деликатной темы, но делать из Тодоровского ярого любителя СССР или, наоборот, гонителя всего советского как-то неправильно. Ведь никаких дифирамбов стилягам и их образу жизни Тодоровский не поёт, если, конечно, не принять априори, что яркое и красивое – значит правильное и положительное. Больше того, сюжетными закладками в фильм и, главное, концовкой автор ярко демонстрирует реальное положение вещей, которое задёрнуто цветастой одеждой и громкими песнями. Ведь главный идеолог стиляг в фильме, искренне верующий, что в Америке все ходят в яркой одежде, искоренили серость и живут весело и радостно, сам возвращается из США, заразившись их прагматизмом и серостью, которых, оказывается, в американских людях гораздо больше, чем в его советской семье. Он тут же объясняет своему другу, что это у нас в стране всё это было похоже на какую-то игру и бунтарство, а там, в Америке, разодевшихся так ярко и выражающих протест таким явным образом сразу отправили бы в психушку, без разговоров и разборов, потому что в Америке царствует гораздо большая строгость, которая регулируется понятием нормального и стандартного, которое плотно уложено в умы людей.

И за одну эту мысль фильм Тодоровского внимания заслуживает. Ведь он явно и чётко демонстрирует нам, что людям всегда кажется, что у соседей лучше, чем у них самих. Он показывает вот эту искреннюю веру, появившуюся у некоторой части советских людей, в то, что на Западе всё радужно и здорово. Что это нам из-за занавеса могло показаться, что мы живём серо и убого, пока на Западе всё ярко и красочно, а на деле расстановка сил была не такой. И, когда эта правда с обрушением Советского Союза хлынула в нашу страну, произошло то же самое, что с Мэлсом в концовке фильма. Мир посыпался, но многие сегодня, как и он, до конца не хотят и не могут поверить в то, что теперь уже не только слышат, но и видят собственными глазами.

Многие не хотят расставаться с представлениями, которые лелеяли многие годы, признавать, что ошиблись и пересматривать происходящее. Они как будто по инерции продолжают говорить, что ничего лучше капитализма и демократии по западному образцу пока никто не придумал, хотя сегодня как нельзя лучше обнажены все чудовищные недостатки и того, и другого. Больше того, уже давно ясно, что подлинной демократии нигде так толком и не построили.

Но мысль эта в картине больше похожа на набросок, как будто нарисована простым карандашом, ведь в целом фильм «Стиляги» не про советское и западное и не про их оценку, хотя желающие сами могут разукрасить карандашный набросок. Фильм – про молодёжь, которой всё время хочется бунтовать. И Тодоровский наглядно показывает, что всё это бунтарство – из-за недостатка опыта и мудрости. Да, бунтарство – это дорого, как вера во что-то большое. Пройти и пережить его нужно, но приходит время взрослеть и становиться мудрее. Выбрасывать старые игрушки всегда жалко, тоскливо, очень больно, но это неизбежный путь, потому что всё это – «короткие штанишки», из которых нужно вырасти, бессмысленный детский протест против взрослых и принятых ими правил. При этом какие именно это правила (советские или чьи-то ещё), тут значения не имеет. Концовкой Тодоровский ярко показал, что между стилягами советского периода и готами сегодняшнего он не видит великой разницы, ещё раз доказав, что фильм не про СССР. Всё это детские метания, которые пройдут с опытом, когда человек вырастет и научится понимать, что действительно важно, а что построено на основе протеста против любого контроля. Ведь одного протеста для формирования собственной точки зрения, которая пройдёт проверку временем и давлением, недостаточно.

По этому детскому Тодоровский отчасти ностальгирует (чуть меньше в фильме ностальгии по советскому, но и она там есть), но те, кто говорят, что Тодоровский своим фильмом восхваляет это детское и стиляг вместе с ним, явно ошибается. Разница между восхвалением и способностью ярко, художественно показать явление, на мой взгляд, очень велика. И, показывая явление, Тодоровский грамотно расставил приоритеты, восприняв советскую систему, как родителей, а советских людей, как детей.

Сегодня многие говорят о то, что коммунизм пытался сделать то, что не пыталась совершить ни одна другая система, поставив задачу построения нового человека, подобно родителю запрещая то, что пагубно скажется на развитии мира его ценностей. То, что многие считают жёсткой цензурой, вполне можно воспринимать, как родительские наставления, ведь никто не видит ничего пагубного в том, что родители запрещают детям читать плохие книги. Иногда дети протестуют, создавая стиляг и прочие явления. Некоторые протесты пресекаются строго, некоторые воспринимаются как временный элемент роста и допускаются. Иногда в отношениях детей и родителей случаются настоящие катастрофы, и пути их расходятся. Так в какой-то момент советское общество уже посчитало, что выросло, и довольно жёстко со своими родителями распрощалось, попутно попав в довольно дурную компанию. Что из этого вышло, все мы наблюдаем сегодня.

Родители могут быть строгими, громко кричать, скандалить и наказывать, но родители от своих детей никогда не отрекутся и никогда не перестанут их любить (это дети могут отречься от родителей, но не наоборот). Именно в этом и заключается великая победа советской системы над западной, которая говорила и говорит, что государство и граждане находятся в партнерских, отчасти коммерческих, отношениях. Но все мы знаем, что среди партнёров всегда более сильные давят более слабых, те, что богаче, притесняют тех, кто беднее. В партнёрских отношениях возможно предательство, обман, гадости, ведь цель таких отношений – обогащение (для Запада это и есть синоним счастья), а не воспитание и рост. В отношениях родителей и детей такое со стороны родителей невозможно по определению, ведь их главная цель – вырастить Человека, который будет готов к чему-то большому. Покуда он растёт, ничуть не зазорно обеспечивать его всеми социальными льготами просто так, а не в обмен на что-то, как бывает в отношениях партнёрских. Ведь потом, когда вырастет и окрепнет, Человек отдаст своему государству все сполна, сделав его лучше и сильнее.

Всё это не было прописано в фильме чётко и ярко (ведь фильм – это не статья, где можно писать постулаты), но важно то, что кино Тодоровского провоцирует сложные размышления, за счёт которых человек может расти и развиваться. И во всей критике фильма «Стиляги» мне больше всего грустно не оттого, что есть люди, рассказывающие, что в фильме есть антисоветское или советское, а потому, что есть такие, кто просто посмотрел добрую сказку про ярких и счастливых ребят. Эти же люди совсем не поняли и не приняли концовку, которая никак не вписывается в формат сказки, хотя её смысл и подоплёка так же просты (несмотря на то, что вызывают сложные мысли), как суть всё той же песни из саундтрека к фильму «Розыгрыш»…

Твой бунт против папы и мамы
Закончится офисным креслом,
Мерцающим синим экраном,
И нудным трудом бесполезным.
На место протеста и крика
Придут тишина и усталость.
Твоя жизнь - не кино и не книга,
Какая жалость... Какая жалость...

ВложениеРазмер
033.jpg115.65 КБ