Ссылка на youtube и файлы для скачивания - в полной версии новости

Западные подстрекатели! Руки прочь от Украины и России!

ПОДПИШИСЬ!

Выступление С.Е. Кургиняна from ECC TV .

Звуковая дорожка, файл.mp3 (mp3 - 102 Мб)

Youtube

Спасибо большое за внимание, проявленное к этому мероприятию. Я понимаю, что это студенческая аудитория, причём аудитория, часть из которой собираются заниматься профессионально не только политикой, это совершенно разные вещи, но и политологией. В этом смысле я твёрдо убеждён, что политика — это искусство, искусство возможного, и свести политику к науке как таковой нельзя.

В последнем своём выступлении президент России сказал, что мало ума, нужно ещё и сердце, чтобы что-то там понимать, и так далее. Но вопрос-то здесь заключается в том, что издревле, со времён, по крайней мере, начала православия на Руси существовал такой термин «умно́е чувство». Не у́мное, а умно́е. Умно́е чувство. И считалось, что мир постигает именно это умно́е чувство. И это адресует к безумно глубоким вещам, которые мне хотелось бы здесь нарисовать в виде некоторой матрицы. Потому что всегда, когда говорят «рациональное и эмоциональное», то считается, что есть некоторое противоречие между рациональным и эмоциональным. Вот, я его запишу так. Что есть чисто рациональное, которое мы обозначаем двумя буквами «Р» [РР] — рациональная рациональность. Понятно, да? Есть чисто эмоциональное, которое мы обозначаем двумя буквами «Э» — эмоциональная эмоциональность [ЭЭ]. Есть эмоциональная рациональность [ЭР] и есть рациональная эмоциональность [РЭ].

Чисто рациональное слагаемое — это и есть машина. А чисто эмоциональная сфера — это есть такой дёргающийся сумасшедший. Весь смысл заключается в том, что существует вот эта диагональ матрицы, в которой есть чувственная мысль, я так могу ещё сказать, чувственная мысль и интеллектуальное чувство или умно́е чувство.

Если два полушария, правое и левое вот так разделены и тут вот нет некоторой соединяющей вот эту рациональность и эмоциональность дуги, то вот эта диагональ истребляется. В сущности человек как таковой с этого момента уничтожается. Как говорил, может быть и не лучший, но и не худший советский поэт Андрей Вознесенский: «Все прогрессы реакционны, если рушится человек».

В сущности, сейчас речь идёт о чём-то подобном, и здесь колоссальная роль России, которая всё время говорила об этом умно́м чувстве, то есть интеллектуальном чувстве. И вот все сложные отношения между еврейским и русским народом связаны в частности с тем, что еврейский народ, конечно, олицетворяет собой чувственную мысль. Альберт Эйнштейн — это как бы концентрация такой мысли, которая непрерывно держится на образах, на каких-то глубоких достаточно переживаниях, на страстях и на всём прочем. И, более того, тут игра на скрипке не случайна, это не развлечение гения-физика, который на досуге играет на скрипке — немного порешал уравнения, немного на скрипке.

Тут есть опять величие русского писателя Достоевского, герой которого говорит: «Обратитесь в хамство — гвоздя не выдумаете». Иначе говоря, вся эта креативность, лишённая образности... Почему вообще сейчас нужно говорить не о великом творчестве, не о чём-то, а о какой-то креативности, о креативе. Потому что крупнейшие творческие вещи ушли, это мировое явление.

В сущности, с концом ХХ века или с концом первой половины ХХ века ушли некоторые вещи, которые составляют безумно важную вещь для человечества. То есть если говорить о количестве инноваций, у нас очень любят говорить, то их количество, начиная со второй половины ХХ века, вот так вот выросло, но если говорить о фундаментальных идеях и обо всём, чём угодно, то количество этих идей на единицу времени резко упало по отношению к XIX, XVIII веку и вообще веку какого-то вот этого большого проекта, который так или иначе мы называем Модернити, Модерн, Просвещение, — вот того большого проекта, в рамках которого человечество жило, скажем так, последние пятьсот лет.

Где-то 500 лет назад примерно буржуазия начала существовать как класс, где-то она, действительно, начала вести за собой человечество, где-то она оформила это идеологически. Она оформила это политически Великой французской революцией, естественно. Затем сколько-то времени она продолжала выполнять такую передовую роль историческую и что-то там делать. В этом уже засомневались романтики где-то к 50-м годах XIX века. К началу XX века стало ясно, что проект близок к исчерпанию. Такие работы, как работы Шпенглера в сущности лишь маркировали колоссальное разочарование западного человечества всем тем, что принесла с собой буржуазия.

И всё это колоссальное разочарование, весь великий, огромный период истории Запада, потому что именно Запад принёс буржуазную мысль, конечно, на флаге Великой революции и трудов просветителей: Вольтера, Монтескье, Даламбера, Дидро, Гоббса, Локка и других. Вот всё это завершилось Первой мировой войной, когда в абсолютном непонимании, что собственно происходит, и зачем это нужно, никто не мог объяснить смысла этой войны.

Европа засеяла костями миллионов и миллионов людей, молодых англичан, французов и т.д. свои поля и создала такую чудовищную иллюстрацию на стихи Пушкина: «О поле, поле, кто тебя усеял мёртвыми костями?». Верден, Ипр и всё прочее. Первые химические атаки. Чудовищное ощущение человечества, что начинается некое истребление. И, в сущности, исторически именно то, что называлось светом с Востока, то есть новый проект, европейский по своей сути, поскольку Маркс европеец, безумно сильно перелопаченный русскими. Достаточно прочитать книгу Бердяева о русском коммунизме, чтобы понять, что он прав и что, там, с плюсом ты, с минусом к этому относишься, но это именно русское явление, глубоко русское, настроенное на реализацию вековых страстных хилиастических чаяний русского народа. Это всё вместе открыло некую новую эру, крах которой в 1991 году ещё более сильно обнажил всё на свете, включая бесперспективность того, что происходит, и позволил говорить Френсису Фукуяме, как вы знаете, о конце истории.

Сам по себе тезис о конце истории является безумно спорным. Это, конечно, доктрина Демократической партии Соединённых штатов и всего того, что стоит за ней, скажем так, либерального вот этого блока элиты, которая и управляет политикой Демократической партии США. Республиканцы вскоре ответили на это, и Хантингтон возобновил свои старые построения по поводу конфликта цивилизаций. Конфликт цивилизаций означал определённую версию продолжения истории, а Фукуяма сказал о конце истории. В любом случае нужно сказать, что перед человечеством во весь рост встал колоссальный вызов. Он встал с момента исчерпания вот этого проекта Модерн. Ответа на этот вызов нет. Если вы внимательно читали работы Тойнби, а я надеюсь, что вы их читали, просто как профессионалы будущие, то там вопрос стоит так. Перед человечеством или отдельными сообществами людей, Тойнби называет их цивилизациями, я чуть позже поясню, почему я считаю это не вполне верным, нечто, там, История, для Тойнби — Эпоха, не важно, выдвигает некий вызов. На этот вызов должен быть дан ответ. Если ответа нет, говорит Тойнби, то либо уничтожается полностью та общность, цивилизация, как говорит Тойнби, или вообще макросоциальная общность определённого типа, или же, если этот вызов общечеловеческий, то отсутствие ответа на вызов означает, по большому счёту, то, что гибнет всё человечество.

Вызов, который обнажён ХХ веком, очень прост. Вот этот проект, проект очень сильно связанный с рационализацией сознания, протестантизмом, не буду подробно в этом разбираться, я надеюсь тоже, что вы читали Вебера. В этом смысле главное состоит в том, что этот вызов, как бы, состоял в том, можно ли развивать технику и другие производительные силы человечества, не развивая самого человека, оставляя его константой, или даже в каком-то смысле допуская некоторое снижение его антропологического, скажем, любого метафизического, экзистенциального, человеческого потенциала, при этом наращивая сильно развитие вот таких производительных сил или, как мы их назовём, техники.

Западная цивилизация, цивилизация, которая действовала на основе Просвещения, или как мы его называем, Модернити (это не совсем то же самое, потому что Просвещение, по большому счету, отрицает вообще Христианство и религиозный компонент, а проект Модернити его не отрицает, он просто на определённое место выдвигает это всё), Западная цивилизация дала ответ: «Да, это возможно! Можно, оставив человека константой исторической, антропологической и прочей, безумно сильно развивать производительные силы. Да, можно». При этом постулат о том, что человека развивать нельзя, исходит из того, что человек изначально является существом греховным, поврежденным первородным грехом, стремящимся к злу и так далее, поэтому единственный способ обеспечить развитие — это заставить работать силы зла. Homo homini lupus est (лат.) — человек человеку волк. Заставьте работать эти силы волчьей грызни, эти силы, которые кидают людей друг на друга в жажде добычи, конкуренции, первенства или чего-то ещё, заставьте только это работать, и двинется вперёд машина человечества, и человечество станет лучше.

Проводилась постоянная параллель между неверно совершенно понятым Дарвином, потому что Дарвин этого не говорил, и социал-дарвинизмом, то есть тем, что касается человечества как такового. Дарвин говорил, что силы зла — якобы говорил — конкуренция между животными, вот эта война всех против всех в животном мире, джунгли эти звериные — они обеспечивают в итоге за счет чьей-то высшей воли внутри этой грызни выход из инферно, вот этой животной грызни, и в итоге — создание человечества. Дарвин этого не говорил. Это говорили неодарвинисты — это говорил Гёккель и другие люди, которые доводили до конца идеи Дарвина, но сам Дарвин никогда этого не говорил. Дарвин всё время настаивал на инстинкте солидарности, более того, утверждал, что только наличие этой солидарности позволяет каким-то способом двигать вперёд всё живое, включая дочеловеческий мир, а также утверждал, что именно народы, в которых инстинкт солидарности наиболее сильно развит, являются историческими народами, преобладают. В этом смысле он был, конечно, представителем англо-саксонской расы и англо-саксонского представления о том, что такое доминирование. Но он говорил именно о том, что «бремя белых» состоит в том, что англо-саксонский мир, в котором это доминирование существует, вот он может, наконец, повести за собой всё человечество, поскольку в нём идея доминирования сочетается с идеей солидарности. Поэтому сказать, что Дарвин был против солидарности и поощрял только борьбу всех против всех, нельзя, но он был так прочитан. И это привело к тому, что в итоге возникла некая машина, великая машина, которая позволила, делая человека константой, стремительно развивать производительные силы и вообще производящий потенциал человечества.

Это есть великое достижение Западной цивилизации в целом, это есть великое достижение конкретного проекта Модернити, в рамках которого это произошло, это достижение имеет глубочайшие корни. Фактически мы сталкиваемся с этим в первый раз в тот момент, когда философия Сократа и даже Досократиков начинает делить миф на эстетическое, этическое и гносеологическое. То есть только на прекрасное, в котором может не быть этического и истинного начала, только на истинное или гносеологическое, в котором может не быть прекрасного и других начал и только на этическое. В сущности, вся эпоха мифа на этом кончается, и тут можно сказать, что настолько же, насколько миф оторвал человека от природы и создал его как человека, настолько же философия оторвала человека от мифа и создала нового человека — человека науки, человека искусства и человека этики в виде вот этой самой философии Сократа и его предшественников.

С этого момента по нарастающей началось вот это дробление целостности, которую представляли собой красота, добро и истина, на составляющие, а потом это всё кончилось колоссальным дроблением рациональной науки, которая и создала большинство из того, что мы имеем.

В этом смысле мы не можем, пользуясь плодами современной цивилизации, вообще глядя на неё, как на благо, говорить о том, что Западная цивилизация в целом и вот этот сам принцип — это сплошное зло. Он огромную-огромную лепту привнёс в то, что мы существуем, что мы понимаем, то, что мы понимаем, мы постигаем мир и всё прочее. Но на какой-то момент выяснилось, что возникли вот эти ножницы, они называются антропологические: колоссальный потенциал развития человеческой техники ну и всего, что с ней связано — знаний, информации и всего прочего — оказался связан с таким же, или чуть-чуть меньшим, потенциалом собственно антропологическим, человеческим внутренне.

Ну, наиболее комично в простой форме это отражено в фильме «Девять дней одного года», где Смоктуновский — великий советский актер Смоктуновский, полемизируя с Баталовым, который является таким идеологически правильным человеком, а Смоктуновский, такой enfant terrible (франц. бестактный, неудобный человек) — не вполне правильный, говорит: «Что, ты веришь, что это куда-то двигается, милый мой, — они сидят в ресторане — значит, тот, кто изобрел колесо был гениален, как Эйнштейн? Посмотри на эти лица — Лавуазье и другие, — а теперь посмотри на этого питекантропа». Официант считает, что ему дают заказ, подходит к этому Илье и говорит: «Что изволите?» Он говорит: «Нет, нет, спасибо, ничего. Мне от вас ничего не надо».

Вот, смысл всего этого дела, как бы, заключался в том, что вот это всё в комическом виде, стихи Вознесенского в среднем виде, и можно это, наверное, сказать любыми другими, более высокими принципами, мы оказались все вместе перед вызовом [показывает на рисунок]. Человек оказался здесь, а средства, которыми он располагает, оказались здесь. Совершенно ясно, что дальнейший разрыв этот, а он стремительно нарастает, приведет неизбежно к уничтожению человечества.

Это вызов, на который должен отвечать весь мир. Есть такой сильно больной и очень талантливый человек по фамилии Хокинг — астрофизик, он сказал, что он не так боится даже ядерного оружия, как вируса Судного дня. Знаете, что такое вирус Судного дня? Есть так называемое генное оружие, которое в состоянии уничтожить человечество и уничтожать его избирательно, которое является следующим за ядерным. Но страшно даже не это, страшно то, что прогресс растёт так, что десять сумасшедших когда-нибудь вскоре смогут соорудить у себя дома оружие любой истребительной силы. А для того, чтобы проконтролировать каждого, нужно взять человека, воткнуть ему что-нибудь такое в голову, чтобы уже в момент, когда он замыслил что-нибудь связанное с подобными вещами, зажглась лампочка и нас всех спасли. Но это спасение куплено ценой окончательной гибели человечества, оно называется psycho-controlled society. Это идея, которая всячески обсуждается... значит, короче говоря, всё это зашло в тупик.

Из тупика выхода два, по определению: либо надо сокращать технический потенциал, приводя его в какое-то соответствие с чем-то человеческим, либо надо наращивать потенциал человека.

Сокращение технологического потенциала и возвращение человека к природе — это очень лакомая идея, ей уже много тысячелетий. Мы можем начать её от Гесиода и Золотого века, когда так было хорошо, что ничего не было, такого что ссорило людей и т.д., иногда это называется первобытным коммунизмом, etc... Но смысл здесь не в этом, смысл в том, что мы эту идею, даже если бы захотели её — этот возврат к природе, мы её реализовать не можем. Современные экологические движения в радикальных вариантах, конечно же, стремятся именно к этому. «Фонд дикой природы» — это не выдумка, это действительно существующие движения, которые хотели бы, чтобы этот технологический потенциал был сокращен. Принц Филипп и вправду — это можно проследить по его тезисам — говорит о том, что человек — это самый опасный вирус на Земле, который надо истребить, и что он сам хотел бы превратиться в любую бактерию чумы, чтобы истребить человечество. И как бы прекрасен был бы мир без людей. Но, в любом случае, все эти разговоры в пользу бедных, как говорят в таких случаях. Этого не будет! Нет средства сломать эту параболу, по которой — это в лучшем случае по параболе — растет собственно технический и сопряжённый с ним потенциалы, её сломать невозможно без сокрушительной мировой войны и уничтожения девяти десятых человечества. И что на этих обломках будет? — Возможно, то же самое. Всё опять повторится сначала. Пелось в одной советской песне.

Значит, вторая идея — это идея ожидания, когда эти ножницы достигнут такого уровня, что их схлопывание уничтожит человечество, а дальше посмотрим. Недавно, ну как недавно, года четыре тому назад, ко мне приехали представители Запада, которые сказали, что вот мы считаем вас перспективным и хотели бы с вами обсуждать построение мира, европейский диалог вести с вами, по ту сторону катастрофы. Я говорю: «А может быть, стоит обсудить, как преодолеть катастрофу? Зачем обсуждать построение мира по ту сторону катастрофы?». — «Нет, нет, — говорят, — все умные люди в Европе отказались уже от этой идеи, все понимают, что катастрофа неизбежна. Посмотрите на физиономии всех этих политиков — Гордона Брауна и так далее — там же всё видно, катастрофа будет, а вот обсуждать то, как по ту сторону катастрофы будет устроен мир — это было бы интересно».

В любом случае, я хочу сказать, что я не высасываю из пальца эту идею, я знаю, что она обсуждается, я вам рассказываю то, что неоднократно слышал на закрытых и достаточно, как бы, репрезентативных семинарах в Европе, в Израиле, в Азии, в Индии, в Китае и так далее. Что было русским ответом на этот вызов, и в чём историческая роль русского коммунизма, о безупречности которого пусть говорит даже не Зюганов, а Тюлькин, мы все понимаем, что если б это было безупречно, то мы бы при нём жили, во-первых. И, во-вторых, мы все видели, что происходило много далеко не безупречного, но который охаивать так же глупо, как и огульно восхвалять. Что фундаментально ценного для человечества сотворили русские, приняв коммунистическую идею, что они с нею сделали и что, в сущности, произошло, и почему человечество это приняло, почему Бернард Шоу, Ромен Ролан и другие восхваляли зарю с Востока, эту новую жизнь, которую приносит с собой Россия и всё прочее. Русские ответили на один вопрос, на вопрос о новом гуманизме и о новом человеке. То есть они сказали: «Мы рискуем поднимать человека сюда, мы будем сокращать разрыв между этой кривой технологической и кривой антропологической и тем самым мы спасём человечество».

Если говорить о том, что такое, в сущности, по большому счёту, вся коммунистическая идея, то можно ответить на это двояко: с точки зрения собственного определения классиков, коммунизм — раскрепощение и пробуждение в каждом человеке высших творческих способностей, всё.

Будем ли мы читать Ленина, Маркса и кого угодно ещё, никакого другого определения коммунизма просто не существует, всё остальное — это средства раскрепощения и пробуждения высших творческих способностей в каждом человеке. Если говорить с точки зрения того, что можно эту идею разделять или не разделять, но почему её принял мир, что он в ней уловил. Он уловил в ней шанс на спасение за счёт того, что впервые и именно в России заговорили о том, что вот эта антропологическая кривая может быть выведена вместо параллельной прямой в какое-то такое состояние, чтобы между технологией и антропологией не возникло катастрофического разрыва или, как его называют, «ножниц». Можно отвечать на эту идею, как угодно ещё, можно говорить, что эта идея коммунистическая порочна, и к этому есть одни основания, можно, наоборот, защищать и говорить, что она замечательная, и к этому есть другие основания.

Нельзя не признать только одного — что если на этот вызов не дать ответа и продолжать держать здесь вот этот уровень [антропологическую кривую], который сейчас фактически стал уровнем понижения ещё, то дальше — только уничтожение человечества, и никаких других перспектив нет, это не продлится долго, это продлится два — три десятилетия, не дольше. Мы у порога определённых процессов, и нет ни лауреата Нобелевской премии, который вам скажет что-нибудь другое, хоть одного, занимающегося этими процессами, ни людей в интеллектуальной элите мире, которые не видят этого, не понимают. Об этом не говорят, но это совершенно ясно, что это есть. И в этом смысле, будь этот коммунизм 20 раз плох, если он дал крохи ответа на этот вопрос, крохи — он бесценен, как бесценны и русские, которые эти крохи взяли, извлекли и принесли миру. В этом смысле, самое глупое, что может быть в России — это поносить саму себя за идею, за этот утопизм, за всё, что с этим было связано. Это — бред.

Второе слагаемое этого бреда гораздо практичнее, но ничуть не менее драматично. Наконец-то я услышал от президента России несколько вещей, которые раньше я мог слышать только в радикально оппозиционных кругах или хотя бы, так сказать, теперь уже не так радикальных, но тоже оппозиционных кругах. Ну, я услышал про «Вашингтонский обком», одновременно с тем, что у нас нет врагов, но у нас есть «Вашингтонский обком», который хочет превращать всех в вассалов, а нас если ещё в вассалов превратить, то мы погибнем. Я ведь ничего не искажаю, я это услышал. С этим можно спорить, президент России такой же человек, как все остальные, может ошибаться или нет, но это было сказано.

Второе, что было сказано, и это было сказано уже главой российского государства официально, и это, по крайней мере, доктрина сегодняшней России, ибо главу Российского государства выбрало большинство народа, что ни о каком приравнивании нацизма и сталинизма, я подчёркиваю, говорилось именно так, нацизма и сталинизма, речи быть не может. Это ответ на украинскую новую модель, в которой это приравнивание осуществлено, и на попытки мира осуществить это же приравнивание. Вопрос здесь заключается не в том даже, что именно об этом сказано главой государства, хотя бы это очень существенно. Вопрос с моей точки зрения здесь в другом. Вопрос заключается в том, когда же это началось. Когда приравняли коммунизм и нацизм? Кто конкретно это сделал?

Наверное, сидящие здесь знают, что это сделал Поппер, Фон Хайек и другие, и, наверное, более-менее представляют себе, кто такой Поппер. Поппер — это человек, который жил в Австрии, оказался под преследованием нацизма, бежал в Новую Зеландию, там прозябал, приехал в Британию, оказался в очень нужное время востребован Черчиллем лично и другими для холодной войны, и там была построена вся эта модель тоталитаристского равенства между нацизмом и коммунизмом. В принципе, Поппер теоретик науки. Он разбирает принципы научного доказательства, метод доказательства, там, верификация, фальсификация, теория историзма, истины и так далее. Походя, он говорит обо всём об этом. Книгу, в которой он это говорит, все либералы называют замечательной, искажая название, и всем преподают, что книга Поппера... Ну может не всем. Томску повезло. Но я несколько раз с этим сталкивался, в том числе, в Москве. Что Поппер написал книгу «Открытое общество», что он теоретик открытого общества, что его книга «Открытое общество» открыла всем глаза на то, что такое открытое общество, прошу прощения за тавтологию. Но книга Поппера не называется «Открытое общество». Я думаю, в этом зале есть достаточное количество людей, которые знают, как она называется. Она называется «Открытое общество и его враги». Главное, что было вброшено книгой Поппера, это вовсе не идея того, что такое открытое общество. Это идея того, что у этого открытого общества есть враги. Но если вы внимательно читали эту книгу, то там речь идет не просто о том, что там есть враги, а о том, что открытое общество, — кстати, «Открытая Россия» и другие проекты, — это нечто чудовищное. Открытое общество не является обществом, в котором все ездят по миру и смотрят, что происходит в Италии или где-то ещё. Открытое общество не является обществом, где нет цензуры и так далее. Открытое общество — это общество, в котором категорически запрещены все виды коллективности.

Я читал Поппера с предельным вниманием, для этого даже уехав в деревню, чтобы меня ничто не отвлекало. Делал это достаточно долго, у меня лежат конспекты соответствующие. Я сейчас как раз с ними знакомился, потому что я всё-таки хочу написать книгу на эту тему. Только с цитатами. Традиционная семья — это враг открытого общества, ибо она создаёт коллективность. Любые общины, любые этнические сообщества. В предисловии к русскому изданию Поппер пишет: «Дорогие русские друзья, вы должны помнить, что я не делаю никаких исключений, и я говорю не только о вас. Я лично считаю, что самая преступная форма войны с открытым обществом — это сионизм». Это я цитирую Поппера, не себя. Значит, смысл заключается в том, что то общество, которое описывает Поппер, это общество-монстр, в котором разрушается и запрещается любая степень коллективности. Более того, это общество, — и это опять я цитирую Поппера, я провёл достаточно времени для того, чтобы это выучить чуть не наизусть, — в котором единственной скрепой является враг.

Ничто не скрепляет открытое общество, кроме внешнего врага, говорит Поппер. И это логично. Потому что, если вы не допускаете никаких коллективностей вообще, а только коллективность скрепляет общество изнутри, а скреплять его надо, то извне вы его можете скрепить только врагом. Значит, изнутри никаких коллективностей, каша такая супер индивидуалистическая, которая как-то там роится вне всего, что знало человечество. А снаружи всё время разговор: «Нашу кашу хотят уничтожить, нашу кашу хотят съесть. Нас хотят погубить. Наша замечательная каша. Собирайтесь все против тех, кто хотят погубить эту кашу». Вот, что такое эта модель. Вот модель, в пределах которой был приравнен сталинизм и нацизм.

Теперь, есть великие работы, в которых обсуждается специфика сталинизма и нацизма, я не буду их все цитировать, но больше всего меня впечатлили модели, в частности, в которых говорится: обратите внимание на одну реальную, реальную черту, которая говорит о различии, которая на самом деле имеет фундаментальный характер. Обратите на неё внимание. На разницу семантики, семиологии, интонации, лингвистики двух лидеров: лидера нацистского, Гитлера, и лидера коммунистического, Сталина. Сталин непрерывно стремится говорить как можно более спокойно и методом перечисления: «Во-первых, во-вторых, в-третьих, в-четвёртых». Он всё время копирует отца, патриарха, включая библейского, скрижали и предельную рациональность тона. Гитлер непрерывно камлает. Единственное, что держит речь Гитлера, это вся система шаманистских технологий. В этом смысле, и это говорили немцы, тот же Беньямин, Вальтер Беньямин и другие, Гитлер является матерью нации, а не отцом. Он постоянно апеллирует к шаманско-матриархальным типам существования. А отцовскую логику, охлажденную и спокойную, как раз демонстрирует Сталин. Я не буду спорить о том, правильно или нет, потому что просто очевидно, что это две разные лингвистики. Можно послушать речь Гитлера и послушать речь Сталина и понять, что они разные. Я только хочу сказать, что в этом определении есть хоть какое-то желание уйти от внешних банальных черт и что-то изнутри увидеть, просветить каким-то рентгеном интеллектуальным.

Что говорится, когда это приравнивают? Вот смотрите, они здесь ходят строем — эти ходят строем, они здесь, там, такая-то живопись — у этих такая-то живопись. Это называется тоталитарные общества. Помилуйте, но с таким же успехом и таким же строем ходили за 300 лет до этого. И совершенно ясно, почему Томас Манн, великий немецкий писатель-антифашист, сказал о том, что с Гитлером никаких разговоров быть не может, потому что он дегуманизирует. Он рвёт со всей гуманистической традицией, он апеллирует к её отсутствию, а с коммунистами можно попробовать договориться, он говорил об этом как советник Рузвельта, на почве воли к улучшению человечества. На почве воли к улучшению человечества. Я цитирую.

Значит, смысл здесь заключается в том, что коммунизм был, остаётся и будет гуманистическим явлением, входит в единую традицию гуманистической мысли, разделяет её ошибки и заблуждения, и в отличие от прежнего гуманизма говорит о новом гуманизме и об истории. То же, что связано с Гитлером, всегда разговаривало на совершенно другом языке. Одна из лучших работ о Ницше, конечно, совершена Хайдеггером в ряде его трудов. Он внимательно исследовал Ницше, и он показал, что Ницше это есть смерть метафизики вообще, смерть европейской метафизики, идущей от Платона, прежде всего, и поскольку Ницше понимает, что без метафизики речи быть не может, не о чем говорить, то это подмена всех ранних видов метафизики метафизикой воли к власти. Сам Ницше, который в первых своих работах, где он спорил с Вагнером, там, «Рождение трагедии из духа музыки» и так далее, говорил о том, что самое главное — это Дионисия.

Дионисийская Греция в противовес аполлонической и так далее, и тому подобное. Во всех своих поздних работах, а главная работа Ницше, которая так и не была издана, и вместо этого его родственница этим занималась и собирала рукописные отрывки произвольным образом, была посвящена только воле к власти. И в этой работе Ницше говорит: «Только Рим. Рим. Рим это подлинная метафизика воли к власти. Греция ничто. Только Рим». В этом смысле фашисты, конечно, сделали ставку на метафизику воли к власти, на дегуманизацию, на Ницше и на великие в своей откровенности фразы Ницше: «Нужно быть очень глупым, чтобы не понимать, насколько это одно и то же: жить и быть несправедливым».

В ответ на это и на волю к власти тут было сказано о любви, тут было сказано о справедливости и обо всём прочем. Говорят, слова ничего не значат без практики. Слова очень много значат. В противном случае надо противопоставить практику Великой французской революции свободе, равенству и братству, написанных на скрижалях. Так можно далеко пойти. Надо практику генерала Гранта, расстреливавшего мирных жителей картечью с близкого расстояния, противопоставить идеалам Линкольна, идеалам свободы и так далее. Это плохая идея — противопоставлять практику идеалам. Идеалы трудно реализуются в жизни. Они всегда противоречат в реальности тому, каковы они есть. Но они значимы, потому что человечество никакого пути без них, ничего не сделает.

Итак, фашизм действительно с точки зрения Ницше, с точки зрения воли к власти, с точки зрения дегуманизации, с точки зрения слов: «Когда я слышу слово „культура“, я хватаюсь за пистолет», — это антипод коммунизма, говорившего о гуманизме, новом человеке, о справедливости, о восхождении и обо всём прочем. И, конечно же, и это тоже должно быть отчётливо зафиксировано, как мне представляется, именно сейчас, нет реального фашизма вне реальной дехристианизации, то есть реального разрушения христианского идеала. Не зря Ницше возненавидел Вагнера, своего учителя, за то, что тот отдал должное христианству. И сколько бы не было написано на пряжке «Gott mit uns», и сколько бы не оставляли протестантских священников, суть фашизма всегда языческая. Она не может существовать без язычества, без культа Вотана в Германии, без соответствующих культов в Италии, без соответствующих культов в Испании. И наконец, высшая идея фашизма, о которой сказали испанские фалангисты, когда к ним пришёл читать лекцию Мигель де Унамуно, великий испанский философ. Они приветствовали его, выкинув руку в фалангистском приветствии и криком «Viva la muerte!» — «Да здравствует смерть!». Унамуно сказал: «Я, прежде всего, лингвистически протестую. Смерть не может здравствовать». С моей точки зрения тут есть ошибка. «Кроме того, я отрицаю ваш лозунг» и так далее. Они его не убили, они его посадили под арест и держали всю оставшуюся жизнь. Идея «Viva la muerte!» — это третья идея фашизма. И идея «Да здравствует жизнь!» — «Бой кипит святой и правый. Смертный бой не ради славы, ради жизни на земле», — эта идея коммунистическая.

Не будем говорить, насколько они безупречные. Нет ничего безупречного в реализации на практике. Есть какие-то ущербности, ибо если бы их не было, то всё бы не рухнуло. Скажем только, что это совершенно разные вещи. Но сейчас, на том историческом этапе, на котором мы живём, важно не это. Важно то, существовала ли русская правда в принятии этого, несёт ли русский народ и русская культура, и русская мысль нечто человечеству. И как же всё-таки получилось, что русские это взяли. Почему? Потому что идея целостности имела для русского народа фундаментальное значение. Русский народ никогда по большому счёту не принял того, что было сделано Аристотелем, Сократом в европейской мысли. Русский народ в этом смысле есть альтернативный европейский народ. Можно много говорить по поводу того, как он внутренне устроен, и мне кажется, что есть достаточно интересные вещи, которые отрицаются. Но я хочу сказать, прежде всего, что этот холизм остался, что именно Поппер наряду со всем прочим, историцизмом и всем прочим ненавидел холизм. И что холизм, историцизм и воля к изменению человека, к восхождению человека есть константы русской жизни.

Я могу, как меня представили, спасибо, перечислили все мои многообразные, противоречащие друг другу, профессии, в каком-то смысле, я могу в целом сказать, что я на сегодняшнем этапе могу провезти свой спектакль на любой европейский фестиваль — на Авиньон, Эдинбург и так далее.

Я точно знаю, что будет после того, как я привезу — как-то посмотрят спектакль, чуть-чуть похлопают, потом останется двадцать журналистов, они послушают ещё двадцать минут, похлопают ещё раз и, может быть, что-нибудь напишут. Всё.

Каждый раз, когда в русской аудитории — ну я имею в виду театральной аудитории — осуществляется спектакль, после этого спектакля две трети зрителей — молодые люди — сбиваются в кучу в фойе и стоят до четырёх утра, требуя, чтобы я разъяснял — и не вопрос о том, сколько будет стоить рубль в долларах или доллар в рублях, а что такое схождение святого духа, что такое апокатастасис или что-нибудь ещё в этом духе. Поэтому, я хочу сказать, что вот это страстное стремление к высшему смыслу, ко всему прочему живо в Европе как массовое явление в одном народе. Я хорошо вижу блестящие португальские, испанские, французские группы, — у меня со всеми с ними связи — которые забились как тараканы в щели этих обществ, проклинают глобализм, туризм и всё остальное, или там фаду или какое-нибудь фанданго в чистом виде начинают изображать в своих небольших коммунах, но эти явления уже капельные, точечные. В России это явление не точечное. Кто там заморочился в либерализм, кто куда-нибудь, кто куда-то — всё кипит. Вот это живое кипение и есть единственное европейское кипение. И если история как воспламенённость идеалами где-нибудь должна продолжаться, то возникает простой вопрос: где? Я не знаю Латинскую Америку, я вполне хотел бы надеяться, что там есть этот огонь, но я знаю, что если он есть в Европейском мире, а в Китае, Индии его нет — я просто слишком часто там был — Китай вообще холодная страна. А Индия — очень накалённая религиозная страна, но это не то, что является огнём истории. Если этот огонь где-то и есть — он есть в России.

Я поговорил об этом и не сказал вам о том, что такое политология. Может быть, я сказал косвенно, о чем я мечтаю. И я мечтаю о том, чтобы русский голос был услышан, и чтобы Россия спасла человечество. Потому что я вижу в этом неминуемую гибель, а я хочу, чтобы оно было спасено.

Я считаю, что политика — это управление общественными процессами, и в этом смысле политология — это наука об управлении. Управлять общественными процессами только с помощью вот этих элементов матрицы [показывает на рисунке № 1 элементы РР и ЭЭ] невозможно. Вот весь вопрос вот в этих элементах матрицы [показывает на рисунке № 1 линию РЭ и ЭР]. А изучать их можно.

Опять же, диалог Германии с Россией строился на одном — чем объяснение отличается от понимания. Я по природе своей настроен предельно интернационалистически, я в этом смысле никогда не сойду с позиции предельного уважения ко всем народам, кстати, кто-то тут сейчас что-то с украинским начинает делать, мне это тоже глубоко чуждо. Украинский народ — это народ близкий нам, и вместе с тем совершенно другой, и братский, и в сложных отношениях — в семье бывают сложные отношения и всё, что угодно. Но я вам могу сказать, что меня всегда потрясало в фразе господина Губермана... Тютчев сказал:

Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать —
В Россию можно только верить.
— Ф. Тютчев

Он имел в виду под «умом не понять» — вот этим умом не понять [показывает на рисунке № 1 РР], а нужно понимать этим [показывает на рисунке № 1 ЭР-РЭ].

Губерман ответил:

Давно пора, е... мать, умом Россию понимать
— И. Губерман

Ну, право человека пошутить да. Материться легко, а понимать разницу, например, у того же Дильтея между пониманием и объяснением, всю философию жизни, которая построена на этой разнице, всю вот эту понимающую социологию, и то, что в принципе даже понять общественные процессы можно только вот так [показывает на рисунке № 1 ЭР-РЭ], в противном случае будет то, что было написано Пушкиным:

Музы́ку я разъял как труп
— А.С. Пушкин «Моцарт и Сальери»

Ну, ты разъял ее как труп — ты и познал труп, но жизнь же ты не познал! А живая энергия — это та самая энергия страсти по смыслам, не познав которую нельзя понять политические процессы.

Политические процессы, общественные процессы не управляются алчностью и всем прочим, они включают в себя алчность, греховность, низменность, корыстность, конфликты и всё остальное, но они к этому не сводятся, пока есть человек. И возникают великие исторические эпохи, в которые вдруг этот огонь зажигается, и люди идут куда-то. Неважно, как это называется. И тогда возникают готические соборы, переполненные людьми в Европе, и тогда возникают великие движения, великая жертвенность и великое счастье. Эти эпохи Россия переживала. Скоро будет 9 мая, и Луи Арагон по тому поводу, говоря о народе, говорил:

Но ты, Христос, ты все апостолы святые
И то, что значишь ты, в день Пасхи мы поймем!

Это Луи Арагон, который верил и в коммунизм, и в Христианство, и во всё прочее. Вот эти великие эпохи, когда человек действительно становится человеком — они есть основное.

Закончу стихами Рильке:

Мы только голос. Кем воспета даль,
где сердца всех вещей единый звон?
Его удар внутри нас разделен
на ровный пульс. Великая печаль
и радость сердца велики для нас,
и мы от них бежим, и каждый час
мы — только голос.
Лишь внезапный миг —
в нас сердца звон негаданно возник,
и мы — весь крик.
И лишь тогда мы — суть, судьба и лик.
— Р. М. Рильке «Мы только голос...»

Я сознательно не цитирую здесь русских поэтов, я цитирую европейских поэтов, потому что речь идет том, что говорит весь мир. И у меня как-то была встреча с американцами, на которой я вдруг стал по-английски читать стихи Уолта Уитмена и Эдгара По, они с изумлением уткнулись и сказали: «А мы уже не помним всего этого, мы не знаем». И дальше второй сказал: «Что вытворяют русские...»

Ну вот, они вытворяют то, что могут.

Я ни разу не сказал о кремлёвском проекте, о пропаганде, о Путине и даже, как мне кажется, никого здесь не оплевал с близкого расстояния. Я говорю о том, что действительно представляет для меня некий человеческий интерес. Мне кажется, что если он представляет для меня интерес, и я делюсь им откровенно, то и для вас в этом должно быть что-то интересное. А если у вас есть любые самые жёстко-прагматические вопросы, то я с радостью без всякой обиды на них отвечу. Потому что на то и встреча, чтобы отвечать, на то и волк, чтобы заяц не жирел. Пожалуйста! Спасибо.

[Аплодисменты]

Поверните меня в практику или, наоборот, в Гуссерля, куда хотите. Да, пожалуйста!

[Вопрос из зала]: Я студент юридического института, и я хотел по возможности задать вам два вопроса. Первый вопрос следующего характера: мне интересно ваше отношение к таким субъектам Российской Федерации как национальные республики. Не считаете ли вы, что они как-то могут угрожать существующей государственности? А второй вопрос: насколько мне известно, вы часто подвергаетесь критике со стороны такого ресурса как «Спутник и Погром», собственно, мне интересно ваше отношение по этому поводу"

С.К.: «Хорошо. А я могу вам задать в ответ один вопрос как юристу, особенно если вы тут не один? Можно я вам что-то прочитаю? Я отвечу сейчас, отвечу твёрдо. Вот вам как юристу. Скажите, пожалуйста. «Главное условие отстранения от власти Президента Украины в том, что ему выдвигается подозрение в совершении государственной измены или другого преступления» Конституция Украины не уточняет, какого именно, но она прямо указывает, что «к этому выводу и подозрению должны прийти не менее 226 депутатов Рады (всего их там 450), которые только и могут специальным обращением ещё только поставить вопрос об импичменте». Никакого обращения или подозрения выдвинуто не было — ни устного, ни письменного. «Второе условие — создание парламентской комиссии, в которую должны войти специально назначенный прокурор. Выводы и предложения рассматриваются на заседании Рады».

Ни комиссии, ни прокурора не было. Дальше существует некое правило, я могу исказить латынь, но мне кажется Audiātur et altera pars — выслушать виновного. Значит, Януковичу устно или письменно должна была быть предоставлена возможность быть выслушанным и высказать своей точки зрения. Никто никогда ни в каком правовом государстве этого не отменяет. Это вообще не интересовало. Покинул он страну, не покинул — это абсолютно не вопрос, мы понимаем, как это произошло. И уж не мне героизировать Януковича. Я даже выразить не могу, как я к нему отношусь, и это не то, что выразить не могу своего восторга перед данным политическим лидером. Вот. Не в этом дело. Мы говорим о праве и о либералах. Дальше: «111-я статья Конституции говорит о том, что при наличии оснований у Верховной Рады не менее чем двумя третями принимает решение об обвинении — это 301 депутат»

После того как... При этом нужно заключение Верховного суда, которого не было, и Конституционного суда, которого не было. А окончательное решение об отторжении от власти принимают 338 голосами депутатов Рады, на самом деле в Раде, когда она принимала это решение, присутствовало 313 человек, а проголосовало 283. Да? Можем ли мы, я никак не пойму, кем являются люди с правовым сознанием, которые этого «слона» не видят? Как его можно не увидеть и как можно не увидеть, что к началу событий, даже помимо всех этих Грушевского, там, убитых людей и всего, было элементарнейшим образом нарушено право так, что право на Украине рухнуло, его просто не было. Его смели. Каждый человек десять раз противостоящий Путину, тысячу раз либеральный и прозападный должен встать и сказать: «Рада, что вы сделали?!» А теперь я там говорю, что Путин там ещё хуже, не важно...

Они должны признать, признать то, что сделано. Я выдвинул это последний раз на очередной телевизионной передаче. Очень крупный журналист и редактор ведущего нашего издания идет рядом со мной, и я ему говорю:

— Ну, ты-то скажи, что ты думаешь?

— Я думаю то же, что ты...

— А почему же ты не говоришь об этом?

— Потому что сообщество...

Понимаете? Вот вы как юрист, как вы считаете, право было растоптано или нет? Это факты или это пропаганда Кургиняна, желающего очернить украинскую политическую элиту?

[Ответ из зала]: Я могу сказать, что в плане юридических моментов было изначально ясно, совершено неконституционным способом Янукович был...

С.К.: Почему это не зафиксировано общественно в тех группах, которые поддерживают Украину? Пусть они её поддерживают,

[Голос из зала]: Можно я добавлю?

С.К.: Да,

[Голос из зала]: Я хочу сказать, что я лично не раз говорил об этом и писал...

С.К.: И что вам отвечают? Мне просто интересно

[Голос из зала]: Отвечают, что был глас народа, люди выходили на митинги, были миллионы человек, и те, кто были за Януковича, тоже имели право выйти. Соответственно высказать свое мнение

С.К.: То есть единственный вопрос в том, что гражданская война началась позже, чем должна была начаться. Когда они мне говорили там, этот, предположим, Ремчуков, что на самом деле это революция, ну так, я говорю, значит, гражданская война. Можете назвать мне хоть одну революцию, после которой не было гражданской войны? А значит, поскольку эта революция анти-русская и так далее и тому подобное, то в любом случае на разрушенном праве надо было что-то делать. Хорошо это было, нехорошо, но мы можем хотя бы создать интеллигентный контекст? Возможно уважение? К мысли, которая, предположим, чужда, и к носителю этой мысли? Они все прекрасно понимают, что я никак не являюсь человеком не образованным, там, не умеющим формулировать что-то, не обладающим компетенцией. Они начинают материться... Ну, хорошо. Ничего больше. Ладно. Но, я, может быть, вызываю особое раздражение эмоциональностью тона или чем-то ещё. У них такое ощущение, что они все покрыты пеной моих безумств. Ладно. Ладно, это касается меня лично. Но Олег Дмитриевич Зорькин — такой тихий спокойный человек, юрист до мозга костей, и такой, ну, ангелоподобного вида: они никогда не повышает голоса, он всё время говорит. Лучше него конституционное право не знает никто в мире сейчас. Зорькин. Зорькин блестяще знает конституционное право, он может иметь позицию или не иметь. Я знаю, как он знает право. Он отличный юрист. Он перечисляет некие аргументы, что происходит в ответ на это? Ну... мат!

Давайте попробуем сделать из этого политологический вывод. Политологический. Политологический вывод заключается в том, что либеральные группы, так же, как и их оппоненты, разорвали консенсус с просвещённой часть общества. Им на неё наплевать! Потому что они понимают, что этой просвещённой части либо нет вообще, либо её значение равно нулю — материться можно. Не в смысле материться, матерились все, про некоторых представителей интеллигенции, так сказать, говорили «она разговаривает матом», не в этом дело. Дело заключается в том, что всё говорится на вопиюще неинтеллектуальном языке. Почему? Понятно, что просвещённая часть общества этого не примет. Значит, с ней разорвали. Все понимают, что цена ей — копейка в базарный день. Так вот, я говорю, сколько бы это ни понимали все, я с этим никогда не соглашусь. И я не понимаю, как с этим могут согласиться сидящие в этом зале.

Потому что это вопрос ключевой политики и судьбы России. Нельзя с этим согласиться. А это очень просто сказать «мы не согласны», нужно действовать определенным способом. И именно поэтому я создал движение «Суть времени» и именно поэтому я веду себя определённым образом общественно-политически. Потому что я НЕ соглашусь с тем, что так сказать, русская интеллигенция и просвещённые группы перестанут функционировать, я с этим не соглашусь. Во-первых, я знаю, что будет, когда они перестанут функционировать, да? Это будет ужас. Во-вторых, я считаю, что никуда мы из этого тупика не выйдем. В-третьих, я считаю, что наступило время интеллектуальных войн, которые можно только проиграть без этого. И так далее, и тому подобное. Теперь я перехожу к вашим вопросам.

Первый, который говорите, «Спутник и Погром». «Спутник и Погром»...

[Голос из зала]: Национальные республики

С.К.: А, национальные республики? Да. Конечно, национальные республики всегда опасны, потому что они национальные и всё прочее. Но есть, есть гениальная русская симфония как принцип организации государства. И есть тысячелетия, за которые этот принцип выстрадан. И когда было сказано Бисмарком «государство строится железом и кровью», что было отвечено? А мы попробуем любовью! Вот не может Россия, оставаясь собой, не может она, оставаясь собой, разорвать принцип симфонии, с помощью которого она себя строила. Это не вопрос империи. Империей можно называть всё, что угодно — у Рима была империя, и Карфагена была империя, империй было много. Империй до фига! А симфоний мало. Так вот, всё, что сейчас происходит... русские не могут отказаться от симфонии, не уничтожив себя. Это все чувствуют, и никаких симметричных ответов на украинский вызов не будет. Есть две глупости: одна глупость — не отвечать, а другая — отвечать симметрично. Будут асимметричные ответы — ждите! Они будут, но смысл заключается в том, что они никогда не будут симметричными. Значит, что именно произошло с Немцовым, могу рассказать, если это интересно — у меня есть своя точка зрения, могу поделиться версией. Нет проблем. Я только хочу сказать, что, что бы ни произошло с Немцовым, ни МВД, ни ФСБ, никто ещё не создавал сайтов, на которых называли врагов народа и предлагали их уничтожать. И никогда ничто не носило такого характера преследования и такого террора, как это сейчас носит на Украине. Не будет этого в России. Не будет запрета даже самых неудобных партий, не будет. И не потому, что добрые, не потому, что добрые, а потому, что очень хорошо понимают, что такое крест государственности. И как волочь на себе эту империю тысячелетиями и что делать, когда её не волочёшь на себе. И что волочь её можно только симфонически, прощу прощения за эту странность: «волочь» и «симфония». Но вот как-то с одной стороны это адский труд, а с другой стороны это вот симфония.

Между прочим, это касается и Великой Отечественной Войны. Каждый, кто из вас посмотрит внимательно хронику (и это хорошо бы сделать перед Победой, всё-таки 70 лет), увидит, в чём тайна, настоящая документальная тайна этой Победы. Она в том, что это армия par excellence, по преимуществу крестьянская, снабжённая оружием современности. Это крестьянская армия, которая может взять эту пушку и поволочь её вот так вот на себе по болотам. Это крестьянский способ воевать и всё остальное. Между прочим, этого уже нет, мы понимаем, эта Россия в прошлом.

Но я хочу здесь сказать, что «волочь на себе» и «симфония», это вместе — тончайшие вещи. Тончайшее отношение. Фраза Сталина «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается» противоречила фразе Черчилля, который просто предлагал расчленить Германию на 20 частей и стереть немецкий народ с лица земли. Это англо-саксонский принцип. «Огонь с неба» и бомбардировки Дрездена. Поэтому мы, мы действуем так, как нас научили тысячелетия. Мы развиваем эти способы, мы понимаем значение XXI века и всё равно мы идем туда. А «Спутник и Погром» говорит просто, что надо стать обычной буржуазной нацией классического типа.

Поскольку ясно, что если стать классической нацией буржуазной этого типа, то ни татары, ни башкиры, ни прочие не канают. Как они в нацию-то попадут? Да они и не хотят. То надо кого-то зачистить, а всё остальное отрезать. А поскольку отрезать надо будет отсюда и до обеда... Начать-то легко, там, с Чечни, а где это всё кончится — неизвестно. Поэтому «Спутник и Погром» — это навязывание русским и русской молодёжи, прежде всего, для начала, простейшего соблазна — соблазна симметричного ответа и превращения в такую же буржуазную нацию, как и все. Это соблазн, скажем так... Опять, здесь я говорю безоценочно. Соблазн сионизации русских. Превращение России в Израиль. А всё дело как раз заключается в том, что сионизм — это заявление о том, что еврейский народ превратится в буржуазную еврейскую нацию. Вот он превратился. Много получил? Но это на компактной территории и с соответствующей международной поддержкой. Русские не сумеют превратиться. Они погибнут раньше, чем превратятся. И такой возможности просто не существует. Не говоря о том, что так убить свою государственную душу можно только убив всё. Есть другие принципы, другие подходы. И поэтому принцип русской симфонии, и национальные республики как его часть, очень важны.

Противоречит ли это, например, фразе тостов Сталина «За русский народ», который Сталин произносил, начиная с 30-х годов. Кто-нибудь вам скажет, что первый раз — в 45-м, это неправда. Первый раз это было в 33-м, по-моему, или в 34-м. Вопрос в том, что вот русский народ. Это солнце, вокруг которого, как планеты, вращаются все остальные народы, государства, державы, империи, цивилизации.

Ликвидировать планетарную систему, оставив солнце, — глупость. Не понять, что есть солнце, — такая же глупость. Это есть формула русского гимна: «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки Великая Русь». Это есть высший державообразующий принцип. Когда они расчленяют его на крик о том, что либо все должны быть равны, а равными в чём-то можно быть, равными можно быть в симфонии, равными можно быть в планетарной системе. В противном случае, что такое равенство — вообще не понятно. Это, как говорил Антуан де Сент-Экзюпери, это равенство камней, разбросанных по полю. Это не равенство собора. Значит, оно тоже невозможно.

Теперь, вторая часть намного более омерзительна, чем первая. В своей статье «День отмщения» Просвирнин говорит, что 22 июня 1941 года было днём отмщения, когда русские, вошедшие в СС вместе с самим СС стали мстить красной сволочи. Это формула Великой Отечественной войны. Принятие этой формулы в условиях, когда... Оно, во-первых, бесконечно отвратительно. А во-вторых, принятие этой формулы по отношению к народу, для которого единственным консенсусным праздником является 9 мая, — это просто уничтожение народа. И, в-третьих, если принять что-то подобное и признать 70 с лишним лет советской истории такой чёрной дырой красной сволочи и всего остального, то это означает только одно. Во-первых, не понятно, а кто из здесь сидящих не сопричастен этой дыре, потому что все родились от отцов, матерей, а те от дедушек и бабушек. Значит, все в грехе, кроме эмигрантов. Это первое. И второе. Если этот грех так силён, то страну надо прекратить, ввести оккупационные войска и учить её исправлению греха на протяжении, примерно, трёхсот лет. 4 срока. Потому что, в противном случае, надо понимать, чем обернулась для немецкого народа денацификация. Нацизм был чудовищен. Денацификация была столь же чудовищна. И она была изобретена не как средство спасения немецкого народа, а как средство уничтожения. Нацизм длился 12 лет. Мужик, которому было лет 20, и он помнил донацистскую систему, он приходил в свои 32 и был молодым человеком, который ещё мог работать. Всё равно немецкий народ в этом погиб. Теперь, если это 70 с лишним — всё, русского народа нет. Поэтому я считаю, что Просвирнин это такой киллер или такая... цианистый калий для русских, завёрнутый в оболочку «Ура! Ура! Мы русские, мы нация, мы новые, мы буржуазные» и всё прочее. В этом смысле ничего омерзительнее Просвирнина я просто не вижу. И для меня это и есть ключевой вопрос.

Я ответил на оба ваших вопроса? К сожалению, слишком длинно. Простите. Буду сокращать ответы

[Голос из зала]: Давайте вернемся к вашей очень интересной лекции. Вот вы график нарисовали технологических возможностей и человеческих, антропологических, которые ...

С.К.: Вот это технологические, а это антропологические, человеческие.

[Голос из зала]: Неважно как называть, русский, советский коммунизм должен был привести к ... Скажите, а вот если вот сейчас попробовать нарисовать график, взять известный нам 1913 год, и, например, вехи такие — 40-й, 60-й и 90-й насколько вот всё-таки антропологические возможности человека изменились? За этот период времени.

С.К.: Антропологические — нет. Раскрепощение было осуществлено, я могу твёрдо сказать, что реально осуществила советская власть.

[Голос из зала]: То есть за 70 лет всё-таки ...

С.К.: Она раскрепостила, она не пробудила высшие способности, она раскрепостила. Она решила задачу ... социализма нормативного, она не решила задачу коммунизма. Она не раскрыла глубинные творческие способности

[Голос из зала]: То есть, всё-таки, константа?

С.К.: Нет! Улучшение произошло. Произошло улучшение, произошел всплеск человеческого качества. Поколение вот это 20-х годов рождения: 1921, 1920 год рождения, там удалось добиться реального повышения качества. Но вы должны знать, что из мальчишек 21-22 года, ушедших на фронт, назад вернулось 3 процента. Один на класс. Вот это поколение, реально по замерам, которые осуществляли Курт Левин (если вы знаете, такой крупный психолог), Сабина Шпильрейн и многие другие, перед началом войны, вот это поколение семнадцатилетних антропологически сдвинулось..

[Голос из зала]: То есть всплеск, и назад.

С.К.: Всплеск был. Поколение было выбито, в 60-е это всё вот так было [рисует], была депрессия гражданской войны естественно, потом начался этот подъем, в 60-е годы было плато, колебания вот такие вот, потом пошел спад.

[Голос из зала]: То есть сейчас мы на спаде?

С.К.: Да на спаде. Мы не просто на спаде, я вам снова говорю, русские — единственный живой народ интеллектуально Европы, но это не значит что нет ...

[Голос из зала]: ...

С.К.: Я прихожу... не буду с вами, не считаю нужным, Университет в Томске, всё, университетский город, я не буду этим заниматься. Но я прихожу в менее университетский город, где сидит молодежь, заинтересованная в сложном. Я просто говорить не умею, понимаете? И не хочу. Значит, я командовал какими-то вещами, но это были не лучшие дни в моей жизни, и совсем не лучшим образом я это делал, наверное. Хотя что-то удавалось, был советником в горячих точках. Так вот, так вот, сидит аудитория, которая хочет сложности, которая слушает сложное, которая даже что-то там говорит. Дальше я говорю: сейчас я провожу простейший тест, я читаю стихотворение великого русского поэта, задаю один вопрос. Стихотворение звучит так, оно школьное:

А вслед за ним, как бури шум,
Другой от нас умчался гений,
Другой властитель наших дум
Исчез оплаканный свободой,
Оставив миру свой венец.
Шуми, волнуйся непогодой,
Он был, о море, твой певец!
Твой облик был на нем означен,
Он духом создан был твоим,
Как ты глубок, могуч и мрачен,
Как ты ничем неукротим!

— А. С. Пушкин «К морю»

это стихотворение «К морю», «Прощай, свободная стихия...» Пушкина. Дальше я спрашиваю аудиторию — замечательных людей, страшно рвущихся к мысли — кто этот «другой гений»? Исчез, оплаканный свободой, оставив миру свой венец? Кого имел в виду Александр Сергеевич Пушкин? Из ста рук поднимается для ответа одна. Байрона знает один! Это не, так сказать, система людей, которые идут на шахту работать, это совсем другие люди. И надо понимать, что это — своеобразная культурная катастрофа, в частности, отчуждение от своей культуры. Вопрос заключается в том, можно ли, отчуждаясь от культуры, что-то делать. Теперь я могу здесь сказать, что это происходит гораздо более интенсивно и гораздо более массово, чем это может показаться. Когда я собрал коммуну, а я собрал коммуну, и уже полтора года руковожу её работой в Костромской области, у меня там и дочь и внучка и все, я им отдал лист — начиная с Гомера и Гесиода и кончая Кафкой и Джойсом. И попросил поставить галочки, что читали. Они до сих пор называют это «лист нашего позора». Через полтора года они прочитали 50%, я думаю что они прочитают и сто, но этот «лист позора» существует, понимаете? Существует достаточно глубокое отчуждение от собственной культуры, гораздо более глубокое, чем было при советской власти. От собственной культуры.

Возникает вопрос: а что, сопричастность русской культуры не является индексом русскости? А что мы тогда считаем индексом? То же самое в социуме, есть социальная катастрофа, есть метафизическая. Все понимают, что есть так называемая «философская интоксикация», это проблема, которая возникает в момент полового созревания у каждого человека, у каждого здесь сидящего и так далее. Это проблема вызова смерти. Она по-разному решается, в момент пубертата, когда, так сказать, когда весь этот вопрос о смерти встаёт во весь рост, раньше он не встаёт. Значит, дальше что происходит? Вот ровно в этот момент нацию и каждого в отдельности лишили всех институтов, которые могли правильно позиционировать человека для адекватного решения этой проблемы. Можно любить или не любить Советский Союз, но как там «пламя души своей, знамя страны своей мы пронесем», помните как дальше? Через миры и века! Через миры и века — когда этот масштаб исторической заявки существует, когда этой страстью всё пронизано, когда есть здоровая семья, здоровый коллектив, здоровое ощущение завтрашнего дня и так далее, философская интоксикация проходит нормально. Если этого нет, она превращается в гиперинтоксикацию. И продуктом этой гиперинтоксикации является алкоголь, наркотики, суицид, экстрим, горячие точки — всё, криминалка. Мы потеряли, здесь не сидит миллионы людей, которые должны были вершить сейчас историю, потому что эти люди находятся на кладбище, в сумасшедшем доме или в наркодиспансерах. Это не преступление перед нацией? И кто мне хочет сказать, что интеллектуалы, которые это всё поощряли, этого не понимали? Можно по-разному на это отвечать, но давайте эти вопросы хоть поставим перед собой. Да?

[Голос из зала]: Сергей Ервандович, у меня два вопроса. Первый в продолжение темы о разрыве консенсуса с просвещенной частью, один вызов со стороны высокопрофессионального сообщества, которые развивают идею приравнивания нацизма и сталинизма через практики мемориальной культуры с денацификацией последующей. Второй вызов связан с действующим дилетантским сообществом, которое занимается дилетантским анализом конституции, воплощает ее задачи. Какова будет реакция нашего, я надеюсь, что... И первый вопрос связан с тем, что вы сказали, что приближение к коммунизму возможно через поддержку консервативного капитализма в его противоречии с мутировавшим капитализмом. Хотелось бы увидеть ...

С.К.: Хорошо, я отвечу, я, просто завершая вам ответ, я хочу сказать — в постсоветский период произошел управляемый регресс, в результате которого мы вообще должны были получить не человека, а «маугли». Чудом, мы почему-то получаем людей, спасибо бабушкам, родителям, которые ещё чем-то занимались, спасибо отдельным учителям и кому угодно ещё. И спасибо русской усадчастости, которую англо-саксонские технологии не выбили. Понимаете, да? Это как бы, они, таким способом если бы воздействовали на свою культуру или на представителей каких-то европейских народов, там бы уже все рычали и ползали. А здесь все сидят и слушают двухчасовые лекции. Понимаете? Значит, мы не можем сказать, что они победили, но мы не можем понять, что они не делали. И если мой пример с какими-то вопросами кому-то не убеждает, то я могу привести другой пример. Я прихожу во ВГИК, там сидит ну, весь синклит, который преподает в Институте кинематографии, они говорят, встаёт один из самых образованных там людей, крупнейший режиссёр наш с действительными достижениями и говорит: «Вы понимаете, вы понимаете, что мы уже не можем спрашивать на экзамене, как зовут трёх сестер. Это был главный вопрос. Мы его не задаем, потому что мы знаем, что ответа не будет, будет 100% двоек. На первом курсе мы проводим ликбез по 8-му, 9-му, 10-му классу. Скажите, может быть, постсоветская кинематография имеет эту миссию в мире?!»

А за что? А что вы говорили в 1988 году, когда я защищал коммунизм? Понятно. Проблема есть, ну есть она, понимаете? И мы должны отвечать на этот вызов. Теперь на ваши ответы, вот вы мне говорили. Насчет мутирующего капитализма. Что такое реальный капитализм? Это гражданское общество. Что такое потребительское общество, это тоже капитализм? Гегелевская теория гражданского общества и теория «consume» — это один капитализм? А пост-модернистские фокусы? И вообще, понимаете, я не специалист по теории заговоров и не хочу ими заниматься. Давайте, я просто назову цифры: в 1890 году германское общество было абсолютно классически семейным с большими статьями и сроками за гомосексуальные патологии, да? И с абсолютным отвращением мейнстрима общественного от чего-нибудь такого, это были изгои. В 1924 году германское общество было уже обратным. Что произошло за 30 лет? Это большая культурная волна, это новый нарратив? Что это? Или это искусственный процесс? У меня нет ответа, я просто называю сроки. В 1950 году американцы... Там [в Германии] была война, Веймар и так далее, синдром поражения. У американцев не было никакого поражения. В 1950 году американская семья ещё была более классична, чем немецкая в 1890-м. В 1950-м. В 1970-м она была сломана к чёрту, полностью. Я спрашиваю, (ну осталось, конечно, что-то, иначе бы и страны не было, но слом мейнстрима произошел радикальный), я спрашиваю специалистов: это можно назвать большим нарративом? Это за 20 лет можно нарратив изменить? Или всё-таки есть субъект, который это осуществляет? Вопрос есть. Так что, это постмодернистское общество тоже нужно называть капиталистическим? И гражданское общество приравнять к консьюму, а консьюм к постмодернизму? Конечно, это цепь мутаций. Конечно, это цепь мутаций. И в этом смысле, с момента, когда рухнул коммунизм в 1991 или в конце 80-х, к 1991 году, когда он рухнул полностью, что произошло? На первый план вышел конфликт между капиталистической классикой и тем, что я называю мутакапитализмом. А постмодернисты говорят о «шизокапитализме» — Гваттари, Деррида и другие. Мы говорим о мутакапитализме. Да, вот это конфликт, вот он идёт во всём мире. А что такое нынешняя война партий, как не слом консенсуса проекта Модернити? Когда воюют между собой журналы, что было запрещено — Monde и Express во Франции, идёт смертельная война. Когда воюют так «Овада» и «Ликуд» смотрят друг на друга чуть ли не через прорезь оптического прицела. Когда Демократическая и Республиканская Партия США воюют так же? Это кризис рамки консенсуса. А что было консенсусом? Модернити! Значит, Модернити кончено, а что такое буржуазное общество? Это Модернити. Значит, что мы имеем?

Дальше, эти полпроцента акции такого-то и такого-то фонда и такой-то паблик, полтора процента акций и такой-то паблик, это что классический капитализм? Контрольный пакет? Его тоже нет, всё распылено, находится в анонимных руках. А семья где? А что такое без передачи в семье этой миссии капиталистической, что там происходит? И, наконец, всё-таки, я не хочу абсолютизировать Вебера, но он очень крупный исследователь, безумно талантливый. Но он же сказал, что развитие капитализма и протестантская этика. И где эта этика, в гей-сообществе? Где она? В гей-парадах в Иерусалиме, там, наверное, есть этика Содома и Гоморры? Я никого не призываю побивать камнями или что-то ещё делать, я просто называю проблемы. Значит, это есть? Это есть.

Пожалуйста, да.

[Голос из зала]: Можно?

Последние психологические и социологические данные тоже закрепили интерес к такой теме как русская интеллигенция. Причем на психологическом направлении было обозначено на примере Исландии, каким образом историческая роль реализовалась ли. Вот, на ваш взгляд существует ли политическая роль интеллигенции в России и, если да, то какова она, и как она вписывается в вашу канву?

С.К.: Я считаю, что она решающая. И в смысле интеллигенции. Интеллигенция в России всегда создавала один продукт — целостность. Интеллигенция в России никогда не была когнитариатом, понимаете? Она всегда рассматривала себя с плюсами и минусами, как сословие квази-жреческое. Где, кроме России можно было сказать, что театр — это кафедра? Ну, где вот это, эпоха Щепкина, ещё до Станиславского? Театр это кафедра. Ну, скажите это во Франции, Коклену, что театр это кафедра — они рассмеются вам в лицо. Здесь вся интеллигенция повторяло только это. Значит, интеллигенция создает вот этот холизм и вот это ощущение собирания единства интеллектуальной культуры, и конечно, она постоянно возглавляет национально-освободительное движение.

[Голос из зала]: В России это есть?

С.К.: Да, в России это есть, но, к сожалению, нам приходится говорить о зачатках новой интеллигенции. У меня к вам здесь одна просьба такая: если вы осознаете масштаб проблем, вы создайте не одну, а пять «Суть времени». С разными направлениями, но только чтобы, понимаете, чтобы не было главного. Каждый, кто видит, как я говорю, понимает, что я заинтересован в том, что говорю. Да? Это невозможно. Я могу ошибаться. Но я заинтересован. И каждый кто видит людей из «Сути времени» понимает, что они абсолютно бескорыстны, что там нет никаких денег. И все эти сказки про «кремлевский проект» и так далее — это полный бред! Полный отвратительный бред, который, конечно, является извращённой психоаналитической проекцией. В чистом виде, потому что признать, что есть группа молодежи, которая бескорыстно работает четыре года и пашет по 30 часов в неделю вот так, это значит плюнуть себе в лицо. Значит, лучше не признать, и даже когда видишь — лучше не признать, потому что меньше всего хочется плюнуть себе в лицо. Но без создания новой молодежи в единстве интеллектуальной и политической культуры, мы проиграем Россию. Мы снова создадим перестроечного холопа и этот перестроечный холоп, разговаривающий на плебейском языке с помощью каких-то непонятных заклинаний, умноженных компьютерными мемами, снова поднимет подворотню, подворотня сметёт всё, и дальше погибнем. Вместе с оставшейся нацией. Поэтому задача сейчас заключается в том, чтобы эту миссию осознать. Чтобы действительно ощутить себя, как говорят, интеллигенция в результате произошедшего и потери всех надежд, которые были в перестройку, ощущает себя как ослик Иа-Иа, который смотрит в воду и говорит «душераздирающее зрелище». Вот этот взгляд на себя, что случилось? Откуда этот колоссальный интеллектуальный пессимизм, я же не призываю, чтобы все побежали в «Суть времени». Создайте несколько структур, разных. Ассоциацию интеллектуальных клубов в Томске и так далее. Или вы хотите, чтобы понятно кто, ещё здесь рулил процессами? Вы понимаете, что произойдёт в острой фазе, которая неминуема? У меня нет никакого желания говорить, что всё у нас «зашибись», мы со всем справились. Мы ни с чем не справились! Да, пожалуйста.

[Голос из зала]: Сергей Ервандович? Спасибо за возможность задать вопрос. Я студент юридического института и со мной книга ваша, называется «Россия: власть и оппозиция». Я её взял недавно в библиотеке и с интересом изучаю. Хотел бы вопрос сформулировать с цитатой из этой книги, небольшая такая.

Согласно статье Ракитова целью ельцинских реформ является постиндустриальное общество. Ну, наконец-то. Наконец-то сказано что-то серьезное. И вскрыта стратегия. Наконец-то нам объяснили, что не нужны ни рынок, ни демократия. Добиваются генетического изменения, ибо постиндустриальное общество несовместимо с русским культурным ядром»
— Источник

Я внутренне с этой фразой, безусловно, как бы, второй вашей соглашаюсь. Но мне хотелось бы, чтобы вы дали здесь определенное толкование и разъяснение, что подразумевается под этой фразой, почему постиндустриальное общество с нашим менталитетом, с нашим культурным ядром не совсем сочетается? Почему, ну вы, наверное, ... есть следствия?

С.К.: Да-да, пожалуйста, я отвечу. Постиндустриальное общество не может одновременно с этим не быть постмодернистким. Иначе оно должно стать сверх-индустриальным. Будущее России как раз есть СверхМодерн, сверх-индустриальность, но общество не может быть постиндустриальным и не быть постмодернистским, потому что для постиндустриальных технологий нужен постмодернистский человек.

Постиндустриализм по Тоффлеру немыслим при наличии целостного традиционного, так сказать, устойчивого человека, он просто не может сочетаться с этим принципом существования. А русский человек хочет быть целостным и он не хочет, так сказать, чтоб наоборот, как пелось в одной песне, он не хочет диссоциировать себя под этот стереотип.

Кроме того, я же здесь говорю не от себя даже, я цитирую Ракитова. Ракитов что говорит? Он говорит, что «нужно сменить социокультурные коды, находящиеся в ядре». Социокультурные коды, находящиеся в ядре. Интеллигенция той эпохи слушала это и её, я не скажу «рука не тянулась к „макарову“», её уста не тянулись к тому, чтобы ответить «вы понимаете, что сказано или нет?» Что такое «сменить социокультурные коды в ядре»? Может, я в ядре ваших клеток тоже изменю сейчас вдруг генетические коды, а это же такие же коды.

Вы компьютерщики, вы понимаете, что значит стереть и сменить коды в программе? Вы понимаете, о чём он говорит? А это можно сделать, оставив русский язык? А это можно оставить, это один из кодов. А это можно оставить, сделав три, оставив христианскую культуру, это второй из кодов, и таких кодов много. Он уже говорит чудовищные вещи.

А дальше возникает вещь, которую я просто знаю. Я знаю, кто такой Ракитов. К сожалению, произошло так, или не знаю, так распорядилась судьба, что я не вступал в партию, не хотел вступать, у меня были к этому свои основания. Когда все из неё побежали, я вступил, и меня очень быстро «поволокло» наверх. И я действительно, там потом публиковали особые папки «Кургинян» и так далее, это понятно, что такое, да? Это так называемая высшая политическая разведка партии, да. Вот. И я просто знаю, кто такой Ракитов.

Ракитов это человек, который озвучивает мнение одного почтенного представителя КГБ СССР. И дальше для меня-то главный вопрос был в этом. Кроме того, здесь я написал об этих кодах. А в 2007 году Ракитов написал, что «не надо менять коды так, и не надо проходить через катастрофы, с тем, чтобы построить великую постиндустриальную Россию. Россию надо расчленить, а критерием успеха нужно расценивать один — чистоту сортира». Точка. Я говорю. «Я вхожу когда в туалет, запах у меня обострен, я вот чувствую этот русский запах дерьма в сортирах, вот. А в настоящих, в настоящих продвинутых местах запаха этого нет. Это Голландия и так далее. Вот мы должны расчленить страну на 20-30 частей». Я от себя цитирую, я в следующих книгах вот уже, например, в «Странствии» я процитировал это точно. А, в «Исав и Иаков» я процитировал это точно, дословно. И вот я должен сделать «надо расчленить всё на 20 частей, и тогда в каждой части будут чистые сортиры».

Почему? А может, не будут? И вообще, так сказать, когда вместо постиндустриального и всего прочего уже «сортиризация» всей страны подразумевается главной целью, то это как-то всё-таки не то. И опять, говорю, жив Курилка, опять это озвучивается. Я в данном случае просто знаю, что говорю. Я не могу вам предоставить доказательств, поверьте мне, мне незачем на кого-то клеветать, чем-то тут заниматься. Я просто знаю, для меня это индекс патологии «мы говорим икс, подразумеваем игрек», это коннотат и денотат. Политическим коннотатом для денотата под названием «Ракитов» является некий субъект процесса, который, так сказать, мучает этот процесс уже лет сорок. Вот так.

Ведущий: Сергей Ервандович

С.К.: да

Ведущий: Разрешите сделать предложение. У нас работы остается минут 30 по максимуму. Если можно, мы будем, перейдём к каким-то более компактным вопросам.

С.К.: Нет, главное, я должен перейти к компактным ответам. Это не люди виноваты, а я. Вы мне говорите там, минута, ведите всё.

Пожалуйста, да.

[Голос из зала]: Сергей Ервандович, извините. У меня вопрос такой: Через неделю вы становитесь Президентом России, ваши действия?

[смех в зале, аплодисменты]

С.К.: Я объявляю референдум по ключевым вопросам, так сказать, ну, стратегии. Русский народ должен ответить на вопрос о, так сказать, об обществе, об устройстве общества. Мы продолжаем строить капитализм? Какой? Классический, неклассический, эти вопросы можно просто сформулировать. Никто, и ни один президент не должен обеспечивать Русский поворот без референдума. Мы должны услышать свой народ, да. И действовать на основе этого права. Это первое.

Второе. Никто сейчас, никто сейчас не будет заниматься, кроме сумасшедших, возвращением назад в какой-нибудь 70-й, 80-й какой-нибудь год. Это невозможно. Это можно сделать, только если будет катастрофа. По ту сторону можно сделать всё, хоть военный коммунизм. Но если нет катастрофы, только сумасшедший это может сделать. У нас даже расстрельщиков под эту модель нет, понимаете. Не говоря о том, что всё отвратительно и кончается ничем. Значит, всё, что мы должны сделать, мы должны национализировать всё, что приносит экспорт, а это, прежде всего, нефть, газ и всё прочее. Эта национализация должна произойти немедленно и должна быть выражена волей народа. На эти деньги должно быть сформировано государственное ядро в виде образования, здравоохранения и так далее. Никто никогда не говорит, что все должны жить при коммунизме, но педагоги и врачи всегда должны жить при коммунизме. Или вы нам скажите прямо, что образование и здравоохранение — сфера услуг. Но тогда давайте договаривать до конца.

Если образование, здравоохранение и так далее — сфера услуг, то как далеко продлевается сфера услуг? Милиция — это тоже сфера услуг? А если это сфера услуг, то выдайте мне долю из бюджета и я буду покупать услуги, у кого захочу, а не впаривайте мне для этого непонятные организации и фонды. Если сфера услуг. Но мы же понимаем, что педагоги, что образование, здравоохранение — это сфера национальной безопасности, а не сфера услуг. Так же, как армия. В противном случае, дайте мне долю, я заплачу частной армии или частному ЧОПу. Это же бред. Значит, этот принцип сам услуг, не понимают куда идёт. А самая главная мутация, вот вы спрашивали тут о мутациях, заключается в том, что с одной стороны всё находится в сфере услуг, это тезис А. Тезис Б — а мы будем впаривать вам эту услугу через наши организации. А попробуйте её не принять от нас. Но это же уже рэкет, а не сфера услуг. Это статьи уголовного кодекса по отношению к сфере услуг. Значит, надо сказать, это что, общественно необходимые большие программы? Но тогда это не сфера услуг. Тогда понятно единство образования, единство культуры и так далее. Но тогда на эти вопросы тоже надо получить ответ.

Значит, государственное ядро — образование, наука, здравоохранение и так далее, — должно быть создано за счёт этого экспортного потенциала. А рыночная периферия частная и прочая должна быть, наоборот, освобождена. Не должно быть одинаковых действий в ядре системы, которое должно быть сделано государством, и на периферии. Нам так же не нужны сейчас эти частные сырьевые компании, как нам не нужен государственный ларёк по продаже шашлыков. Нам и то, и другое не нужно одинаково. Значит, мы должны создать частно-рыночную периферию. Будьте добры, все свободны. В частную школу, куда угодно — полная демократия. И мы создаём государственное ядро со своими привилегиями и со всем. Кроме того, мы должны создать ещё один уклад, продвинутый, постиндустриальный. И этот уклад, конечно, связан с чем-то вроде того, что в Израиле называют кибуцами. Т.е. это уже добровольные интеллектуальные и прочие общины, которые двигают вперёд этот уклад. Что в этом плохого?

Значит, смысл заключается в том, что мы можем на этом этапе создать многоукладную систему с государственным ядром, частной периферией и advanced — продвинутыми группами. Это и есть то, что может сделать Россия с точки зрения устройства. Но пусть народ это скажет. Пусть мы увидим, что большая часть народа хочет так. А не каждые 10 лет. Сегодня избрали одного президента, потом другого.

И, наконец, я вас должен огорчить или, наоборот, обрадовать. Я не воспринимаю эту возможность, как что-либо. Есть две вещи, которые я воспринимаю для себя приемлемыми. Я не хочу. Президент должен избираться, а я не хочу. В ответ на вопрос, почему не хочу, отвечу из анекдота. Почему верблюд не ест селёдку? Не хочет — и не ест. Значит, в этом смысле вопрос один. Если страна не гибнет и всё прочее, я знаю, что я делаю. Тысячи людей из «Сути времени». Молодая, бескорыстная, интеллектуально не скажу продвинутая, но очень заинтересованная, тянущаяся к этому молодёжь сказала, что я её лидер. Я выведу её в политику. Её я выведу. Мне самому в этом деле ничего не надо. Уверяю вас, если бы я хотел быть депутатом, председателем комитета или министром, я бы давно им стал. Но я этого не хочу. Как тот верблюд.

А если в стране происходят катастрофические процессы, то я буду преодолевать эти катастрофические процессы по принципу «кто не спрятался, я не виноват». Срыв в катастрофу — это и другие вопросы об общественной жизни. Дети хотят проделать историю. Можно только помочь им её делать, отговаривать их — дело бессмысленное. Мне поручено этой молодёжью что-то делать, вот я и буду делать. Я вот так доволен, мне больше ничего не надо. А сидеть в Государственной Думе, руководить там каким-нибудь комитетом — это значит захотеть повеситься через десять дней, это же конкретный вопрос, это конкретная деятельность, это повеситься. Поэтому у меня есть довольно собственная такая необычная диаграмма интересов, а в рамках этой диаграммы интересов я считаю, что движение «Суть времени» наиболее политизированное должно идти в самые погибшие части вот области, в ад, в те места, где в наибольшей степени всё рухнуло. Как говорила Новелла Матвеева — «где гляди, не гляди, но не выглядишь выход». Вот туда должны идти, как на свою войну политическую, там побеждать, там исправлять ситуацию, а завтра посмотрим. А сажать сейчас молодых и бескорыстных людей в законодательные собрания, чтобы они смотрели за взрослыми играми, приходили в ужас или в тоску от того, что они в них участвуют или не участвуют — это совсем не то, что нужно людям. Поэтому у меня сейчас вот так занята жизнь на ближайшие годы, я только не уверен, что удастся сохранить даже ту минимальную и несовершенную стабильность, которая есть, и для сохранения которой я сделал всё, что в моих силах, всё, что в моих силах. Да, пожалуйста, кто — вы.

[Голос из зала]: Вы говорите, что Россия должна спасти мир. Но может быть, мир не хочет, чтобы его спасали, его устраивает то болото, в котором он сидит.

С.К.: Я отвечу. В Индии, там приезжал премьер-министр, на некоторое мероприятие, в котором мы участвовали, оно было международным. И я там говорил то же, что говорю здесь, это был предыдущий премьер-министр, там была журналистка ведущей индийской газеты, их узнаёшь по уровню их внутренней элитности, поверьте, Индия — это очень элитная страна, она только потому и существует, что элитная, касты не отменены. По типу сари, манере держаться и всему прочему. На безупречном английском языке, что у индийцев бывает не так часто, они комкают всё, и у них очень трудно понять язык. Она подошла ко мне и сказала: «Скажите, мне сказали, что вы будете восстанавливать Советский Союз. Это правда? Скажите, мне сказали другие, вот сейчас, с кем я говорю, что вы будете восстанавливать Советский Союз. Это правда?». Я говорю: «Да, я мечтаю об этом. А что?» — «Нет, ну вы мечтаете, или вы будете предпринимать действия?»- «Я предпринимаю и буду. А почему вы у меня это спрашиваете?» Она отвечает: «Потому что я не хочу жить, не имея надежды на то, что он будет восстановлен». Она не коммунистка, ей было максимум 22 года, она принадлежит к высшим кастам индийского общества. Поэтому говорить о том, что именно хочет или не хочет мир... Мир в ужасе смотрит на Россию. А рассказывать вам о том, как на неё смотрят китайцы, которые говорят: «Вы — люди без лица, вы вели в коммунизм, а потом повернули». Или ГДРовские немцы из наиболее сильных коммунистических партий, которые говорят: «Так, как вы нас предали, так, как нас русские кинули, так нас никто не кидал в жизни». Вот я вам не буду. Одновременно с этим говорится следующее. Ко мне подходят представители левых сил, партий Европы и говорят: «Скажите, пожалуйста, нам нужно три недели, чтобы взять власть. Во мы её берём и никому не отдаём, никаких проблем нет поднять народ. Что мы дальше должны делать? Вы скажите, что мы дальше должны делать?». Или болгары говорят: «Мы не проводили приватизацию до 98 года, рассчитывая на русских, (или до 97), мы до 97 года не проводили приватизацию, рассчитывая, что русские вернутся. Мы верили, плакали по ночам. Вы не вернулись. Что мы должны делать?». Болгария должна создавать коммунизм во всём мире? Она знает, что она будет раздавлена в течение 20 дней, и на этом всё кончится.

Значит, вопрос здесь заключается в том, что, конечно, да, нелёгкая это работа из болота тащить бегемота, который лезет в болото, то есть современное человечество — это правда. Но, во-первых, если ситуация будет ухудшаться, ситуация будет меняться, и во-вторых, оно неоднородно, оно разное, и нужно найти такие пути, чтобы с минимальным насилием вытащить его туда, где оно спасётся. И наконец, последнее. Очень скоро, в течение двух-трёх десятилетий, для вас это просто совсем скоро, окажется, что если раскрепощение и пробуждение высших творческих способностей в каждом не есть цель, то примерно две трети человечества вообще не нужны, у них нет никакого права на жизнь в пределах существующей технологической схемы. Вы мне не расскажете, с помощью каких технологий это будет приводиться к данному знаменателю, и может ли здесь быть востребовано что-нибудь кроме фашизма с его обозначением главной идеи, которая в этом случае станет руководящей идеей чудовищного мира. Идея многоэтажного человечества, в котором этажи вообще никак не пересекаются, и в котором высший этаж имеет право обращаться с нижними этажами как животновод с курами, ликвидировать поголовье по причине неэффективности экономической. Если люди, человек способен к восхождению, если раскрепощение и пробуждение высших творческих способностей возможно, тогда все люди имеют право на это и это христианский мир, по большому счёту, каким бы он ни был буддистским, исламским или другим, или светским, он всё равно христианский по сути своей. Если же этого права у людей нет, и они им не пользуются, то те высшие силы, которые в том или ином виде существуют, для кого-то они называются Историей для кого-то Богом, найдут, как решить проблему этого человечества. Оно не обязано существовать, если оно не хочет выполнять своё предназначение и отвечать на вызов, оно не существует само для себя, чтобы сидеть, писать, какать и справлять нужду на всю оставшуюся биологическую сферу, загаживая её окончательно. Найдутся механизмы решения и этой проблемы. Не говоря о том, что Китай ведёт себя как абсолютно суверенное государство, национальное, а это значит, что рано или поздно разборка между ним и Америкой всё равно состоится. Англосаксы власть не отдают. Как говорил Зиновьев в своей не лучшей книге «Homo soveticus» — секретарь обкома в бункере не удушится, он скорее всех удушит. Так вот здесь я могу сказать, англосакс в бункере не удушится, он скорее всех удушит. Англосаксы власть не отдают. Если объективная ситуация меняется так, что англосакс должен отдать власть, то англосакс меняет объективную ситуацию.

Ведущий: У нас там есть возможность задать ещё два вопроса.

С.К.: Вы зовите когда угодно, если вам что-то интересно, я буду делать это в более развёрнутом виде. Пожалуйста.

[Голос из зала]: У меня к вам два вопроса. Первый вопрос — как вы думаете, как оценивать, какова удачливость информационной политики в России, то есть сопровождение её политики. И второе — как вы думаете, какую роль должна играть политическая наука, университетская наука в выработке методов и стратегии информационной политики?

С.К.: Все самые современные сегодняшние асы журналистики в закрытом режиме, в закрытых беседах требуют идеологии и говорят, что мы без этого не можем. И это понятно, если есть идеология, то ты свободен, ты можешь куда-то рулить, если нет идеологии, то ручное управление, тебя вызывают и говорят как и куда. Это первое. Второе — я понимаю насколько всё не совершенно, но я должен вам сказать, что если бы в конце советской эпохи все нынешние, весьма не совершенные капитаны информационной индустрии действовали так, как они сейчас действуют, вместо очень совершенного и благородного, например, господина Кравченко, то Советский Союз был бы сохранён. Не надо было ни ГКЧП, ничего. Нужно было просто, чтобы вот эти не совершенные менеджеры, высшие, сели на средства массовой информации, вместо абсолютно благородного господина Кравченко, который из этой сферы в итоге создал знаменитый танец маленьких лебедей. Знаете да, что ГКЧП сопровождалось балетом, то есть оно расписалось в том, что оно вообще не нуждается в слове? Вы можете себе представить Троцкого или Ленина, которые, получив телевидение, пускают балет?

Они бы говорили по 24 часа в сутки, убеждая население, и понимая, что всё состоит в этом убеждении. Пустили балет «Лебединое озеро» и всё сказали, что говорить нечего. Как говорят в театре: «Что говорить, если нечего говорить?» Так вот, если бы на месте этого находились нынешние несовершенные менеджеры или например, киновещание находилось в руках менеджера типа Маргариты Симоньян, то ситуация была бы другой, потому что эти грызутся. Лучше или хуже, но они грызутся. Их вносят в проскрипционные списки, что есть подлость неимоверная. Их так сказать, расчеловечивают, а они грызутся, хуже или лучше — я обсуждать не буду — просто времени нет. Считаю, что не лучшим образом, считаю, что есть опасные тенденции, но они грызутся. А телевидение, находившееся в руках правящей партии, расстреляло сознание своего народа патронами антикоммунизма с короткого расстояния. А народ был к этому не готов, он был не защищен. Психологи, если они сидят в зале, понимают значение защит. Он доверял, он открылся, ему туда всё всадили с короткого расстояния. И это была подлость неимоверная. Поэтому сейчас ситуация плохая, но лучше. Поэтому пусть они не ждут, что так легко у них вытанцовываться будет их перестройка. Да? Пусть они знают, что Россия будет демократической страной, мы никакой из сил не будем демонизировать. Но если сила, находящаяся в меньшинстве, захочет воспользоваться неконституционными технологиями для того, чтобы навязать свою волю большинству народа, то она будет раздавлена.

[Голос из зала]: Разрешите, сказать. На кафедре политологии Томского государственного университета сейчас как раз проводится интересное исследование в сфере информационной... именно статей в политике. Я думаю, вам будет интересно сотрудничать

С.К.: Мне всё супер-интересно, мне Томск бесконечно интересен. Мне бесконечно интересен Томск как город интеллигенции, как университетский город, как всё что угодно, как город Сибири и так далее и тому подобное. Поэтому у меня есть несколько вещей, первое, у нас здесь существует, мы сюда приехали, здесь собирается на круглый стол более ста человек Сибирского бюро, нашего. Мы развиваем организацию, да? Мы, вот клянусь всем, что мне дорого, мы абсолютно бескорыстны, и мы настолько независимы, насколько можно быть в современном мире. И я надеюсь, это тоже видно. Есть вещи, которые очень трудно имитировать, говорят, глаза не загримируешь. Неспособность говорить чаще всего объясняется отсутствием независимости суждений, потому что всё время нужна самость. Внутри сидит внутренний цензор и глаза стекленеют, а вдруг что-нибудь не то скажешь. Так вот, у нас эта структура существует, она существует здесь и как Родительское Всероссийское Сопротивление, и как «Суть времени». И мы будем очень рады, если вы, поняв, что мы абсолютно бескорыстны, и что мы при работе в регулярных структурах сдерём три шкуры, тем не менее, к нам придете. Мы вас всех ждём, и вы должны понимать, что моё последнее обещание носит чисто метафорический характер.

Ведущий: Сергей Ервандович, в заключение скажите, пожалуйста, ...

С.К.: Вот, я приношу извинения, я теряю контроль... Да, пожалуйста.

[Голос из зала]: У меня первый вопрос ... правильно сказали о том, что ... Я вот в этом сомневаюсь.

С.К.: Но вы, надеюсь, понимаете, что не от «Сути времени»? А, от любой структуры? Нет, понятно, ну всё

[Голос из зала] Вы же по спискам какой политической партии депутатом себя видели?

С.К.: Я депутатом ни по какой. Но всё, что мне скажет «Суть времени», я сделаю, и ни с какой силой, кроме «Сути времени», я себя не связываю. Я им отдал жизнь и всё. (Аплодисменты)

Ведущий: Спасибо большое. Уважаемые коллеги, но не случайно мы, место вообще определяет тему — собрались в Большой Физической Аудитории Томского Государственного Университета, поэтому прошли через физику, метафизику, схоластику, через всю политику. Я считаю, что всё это блестящее выступление блестящего человека. Ещё одно воспоминание, когда мы учились на первом курсе, здесь шли занятия по истории и вот на лекции, что-то по древнерусской истории, раздался храп. Первокурсница утомилась по истории Древней Руси. Здесь этого не было, все живы, здоровы, прекрасно себя ...

С.К.: Ну я расскажу тоже короткую такую же историю? Я сын филолога, моя мать работала в Институте Мировой Литературы, и она такой крупный филолог, специалист по Томасу Манну, по теории литературы. И в числе людей, которых ... всех — Авернцев там, Гаспаров, Грабарь-Пассек — для меня это знакомые с детства фамилии. А сектор теории литературы весь просто знаком. Вот мне рассказывали историю о том, как Грабарь-Пассек пришла на журналистский факультет. Грабарь-Пассек — это учитель Аверинцева, Гаспарова и других специалистов по античности. Она пришла, она была уже человеком в возрасте, она не должна была читать на журфаке, но кто-то заболел, а она пришла на замену. Аудитория шумела, шумела, и это были журналисты. Она стукнула так, что они затихли, и сказала: «Гомера надо читать на коленях!», сделала паузу — «и не вам!» (Аплодисменты) Я просто хочу сказать, что тот, кто спит на лекциях по Древней Истории, это другой разговор. Я думаю, что сейчас нам уже пора просыпаться и переходить в какое-то состояние интеллектуальной ответственности, которая отнюдь не противоречит интеллектуальному долгу. Вы учитесь и учите, честь вам и хвала! Я считаю, что вы делаете главное дело в современной России, а значит, и в мире, спасибо вам за это!