виртуальный клуб Суть времени

Стенограмма, ссылка на youtube и файлы для скачивания — в полной версии новости
Пятая передача из серии «К чему мы должны готовиться?»

Смысл игры - 94 часть 1 from ECC TV .

Скачать файл.avi (avi - 902 Мб)
Звуковая дорожка, файл.mp3 (mp3 - 138 Мб)
Версия для мобильных устройств, файл.3gp (3gp - 187 Мб)

Youtube
 

Пятая передача из серии «К чему мы должны готовиться?»

Я помню, так, как будто это было вчера, свое состояние в момент, когда стало ясно, что Крым будут присоединять к России. С одной стороны, я, конечно, был счастлив. С другой стороны, происходящее безумно напрягало, потому что было ясно, что очень мощному и очень свирепому врагу брошен страшный вызов. И что враг на этот вызов ответит, я имею в виду Запад. И что к этому ответу немедленно надо готовиться. Немедленно. В тот момент, когда принято решение о присоединении Крыма к России, надо начать готовиться к системному, полноценному ответу на действия Запада, притом что Запад, безусловно, — я был в этом убежден — воспримет присоединение Крыма невероятно остро (по самым разным причинам).

Ну, и потому, что Крым, на самом деле, это не такая этакая курортная зона где-то там в каком-то не очень важном внутреннем море. Это одна из ключевых точек на той карте, где зафиксированы конфликты будущего. Контроль за Черным морем — это контроль за большим Ближним Востоком, и дальше за очень-очень многим. Значит, во-первых, это та точка, в которой нельзя допустить, с точки зрения Запада, усиления России: это слишком важная точка. Это часть Европы, там тоже целый клубок очень болезненных тем для Запада, связанных с возможностью России восстанавливать свои позиции не где-нибудь, а именно в Европе. Это не Средняя Азия и даже не Кавказ, это совсем другая цена вопроса. Это вопрос об Украине, потому что для Запада... Вот западные политики выучили как «отче наш», что если Россия начнет контролировать Украину, — это возвращение империи на сцену мировой политики, это допустить нельзя; и тут что Бжезинский, что Киссинджер, что кто-нибудь другой, — все они одинаково считают, что возвращение России на вот эту большую сцену большой мировой политики — это штука страшная, совершенно недопустимая, и что лучше любой хаос, который они не до конца проконтролируют на территории России, чем вот такое возвращение. Киссинджер об этом говорил: «Я предпочитаю любой хаос тому, чтобы восстановился Советский Союз».

А ключевой момент в превращении России в по-настоящему крупного игрока — это, конечно, Украина. И в этом смысле все ставки на украинском направлении особенно велики. Если кто-то считает, что есть какая-то соразмерность между ставками на кавказском направлении — там, Осетия, Абхазия, — и ставками на украинском направлении, то это, конечно, не так.

Ну и, кроме того, вот такое четкое, однозначное решение именно о присоединении Крыма к России, — ну, оно означало, конечно же, переигрыш результатов холодной войны, поражения Советского Союза в холодной войне. А этот переигрыш — ну, он просто не может не вызывать яростного бешенства у победителей, у тех, кто разгромил Советский Союз в пух и прах в холодной войне, и кому казалось, что уже никогда этот восстановительный процесс и это возвращение на большую историческую сцену не произойдет.

«Говорите сколько угодно о том, что вы встаете с колен, но действовать будете так, как мы вам прикажем». Так думали, и обманутое вот это ожидание определенного типа поведения российского после поражения в холодной войне, это разрушение стереотипа, — оно невероятно болезненно.

Я мог бы перечислять еще очень много причин, в силу которых присоединение Крыма к России не может не породить на Западе просто предельного бешенства, сосредоточенного, холодного. И желания любыми средствами, любой ценой добить эту русскую гадину, которая вдруг проявила совершенно неожиданный для Запада норов и, как бы, желает, как бы, воскрешаться, аки Феникс вставать из пепла.

Мне это было ясно в силу всех аргументов, которые я сейчас перечисляю, в силу чего-то, что очень трудно выразить в словах, как бы просто знаешь, как именно ведут себя эти, так сказать, западные, так сказать, холодные злые рептилии в тот момент, когда их таким образом тревожат.

И вообще, слишком многое произошло, слишком контрастно было докрымское и посткрымское существование, для того чтобы я воспринял это каким-нибудь иным образом. Я повторяю, в моём восприятии совершенно органически сочетались радость по поводу того, что нечто просыпается в той самой сущности, которая, казалось бы, уснула навеки («и духовно навеки почил», — говорил по не этому, но весьма сходному поводу Некрасов).

Так вот, эта радость и чувство ответственности за то, чтобы вот сейчас, здесь, немедленно осуществилась мобилизация, возник новый формат действий, возник вот этот ответ на холодную войну, которая нам немедленно будет объявлена после того, как мы присоединили Крым. Причем, вот, как свидетельствуют публикации, которые я читал перед этим, там, Стивен Коэн и т. д., эта холодная война будет объявлена c совсем другой беспощадностью и совсем другим внутренним желанием побыстрее завершить ее абсолютным триумфом, чем-то, что происходило в конце 40-х годов XX века в холодной войне между Советским Союзом и США... (и западным миром).

Короче, я обрадовался и, как бы предуготовился к тому, что сейчас надо будет всё перестраивать под страшную, беспощадную холодную войну. Мне впервые стало страшно. Потому что я понял, что, во-первых, убеждённость в том, что холодной войны не будет, носит коллективный и очень сосредоточенный, страстный, мощный характер. И, во-вторых, что такую убеждённость невозможно сразу разрушить. Это как вера во что угодно: вот двадцать аргументов приведи за то, что какой-нибудь там Стрелков... ну, там пробы ставить негде, — это нечто совершенно неописуемо недостойное. Ну, а если у кого-то внутри миф, то этот миф будет медленно разрушаться. На момент, когда он только начнет разрушаться, реакция защитная будет болезненнее, чем пока миф жил нормальной жизнью. Потом он будет болеть, обладатель этого мифа, который будет находиться сначала в полуразрушенном, потом в совсем разрушенном состоянии. Потом осколки этого мифа будут карябать сознание, и неизвестно вообще, чем это кончится. Правильно?

Потому что некий миф или стереотип, или убеждённость в чём бы то ни было, — это большая величина в политике. Огромная величина в политике. Не только идеи, овладевающие массами, становятся материальной силой, но и мифы, овладевающие элитой и ее представителями, тоже являются вполне себе материальной силой. «Не будет холодной войны — и всё. А Крым присоединим». И не просто «Не будет», — а: «Не будет! Не будет. Не будет! Конечно же, не будет! Стопроцентно не будет! Стопудово не будет! Не сметь говорить, что будет! Смешно говорить, что будет!» Вот это... Представьте себе, что это некое тело, находящееся в сознании. Я не хочу сказать опухоль, но некая структура, психологическая. Вот представьте себе, что она живет. Вот так живет, яростно, страстно, полноценно. Представляете себе, что происходит, когда эта структура сталкивается с реальностью? Ведь это же не так, что потом произошли события А, Б, В, Г и говорится: «А? Всё. Это ошибка. Холодная война есть. Начали!». Нет. Какие бы факты ни предъявлялись в пользу того, что холодная война идет, — будет говориться: «Не идет. Вот и Теффт сказал, что не идет. И мы знаем, что не идет. И вообще, мы больше знаем. На той неделе произойдут переговоры. Потом еще произойдут переговоры. Сейчас пошли такие симптомы, что вообще смешно говорить о холодной войне. Да у нас еще такие аргументы за пазухой... Да вы что?!»

Это называется психологическая защита. Конструкция, которая сложилась в сознании, вот этот очаг, сформировавшийся вокруг «холодной войны не будет», — а вокруг этой точки сформировался именно очаг в психике, в сознании, в эмоциональной сфере и везде, — вот этот очаг не может быть демонтирован просто потому, что происходят А, Б, В и Г («Всё, отмели, начали новую страницу»). Так не происходит в психологии. А политика и психология слишком тесно связаны друг с другом.

Начинают сообщаться факты в пользу того, что холодная война всё-таки идет. Кто носитель этих фактов? Зачем он их сообщает? Почему ему надо доверять? Каково на самом деле значение этих фактов, каковы весовые коэффициенты? Вот присвоили весовые коэффициенты, но ведь есть и другие факты. Те, кто сообщают факты, согласно которым холодная война всё-таки началась, — это плохие люди, которые хотят разного рода если не потрясений, то нежелательных, некомфортных трансформаций, они не слишком хорошо понимают, соответственно, что происходит, вес их меньше. Они предвзятые, потому что хотят они этих трансформаций — там, не знаю, 37-го года и не знаю чего еще. Да и сами факты, которые они произносят, не так весомы, как это кажется на первый взгляд. А люди, которые говорят им, что холодной войны не будет, они, во-первых, правильные люди: они не хотят трансформации существующей реальности, как и мы ее не хотим. Они за всё хорошее, они люди мягкие, гораздо более осведомленные, созвучные нам по умонастроению и строю души. Так же, как мы, тяготеющие к комфорту, к каким-то определенным типам политического, да и человеческого, поведения. У них очень много друзей на Западе, друзья знают, что можно избежать холодной войны.

Поэтому когда мы кладём (после соответствующей обработки) аргументы нехороших людей, которые несозвучны в плане их представления о том, следует или не следует трансформировать политическую реальность — мы не хотим ее трансформировать, а они хотят, да? Да и не весомы настолько, да и неизвестно, откуда черпают информацию, да и как интерпретируют факты. Да и что такое сами эти факты, — вот мы кладём после таких преобразований на чаши весов уже не сами гири в пользу того, что холодная война началась, — а преобразованные гири, — оказывается, что они легковесны. А на другую чашу весов мы кладём тоже преобразованные, но обратным образом, гирьки.

Мы симпатизируем людям, которые говорят, что ее не будет, мы понимаем нашу глубину созвучия с этими людьми, мы начинаем ставить им высший рейтинг доверия с точки зрения того, что их информация надёжна. Мы интерпретируем факты таким способом, как нам хочется. И тогда оказывается, что на чаше весов, которая говорит о том, что холодной войны нет, лежит очень много, а на чаше весов, которая говорит, что холодная война есть, лежит не так много, как это кажется. А, в общем-то, если еще раз и раз произвести некую трансформацию, окажется, что мало. И тогда что перевесит? Перевесит мнение, согласно которому холодной войны нет.

Когда ты понимаешь, что эта холодная война идет, что она беспощадна, что мобилизованы все ястребы холодной войны, что все центры холодной войны, которые уже были в полудохлом состоянии, были никому не нужны, лишены финансирования и т.д., сейчас накачаны деньгами, подняты на высоту и приближены с точки зрения консультаций и всего прочего, то ты не понимаешь, как можно этого не увидеть, — то действительно страшно.

Потому что, давайте обсудим, что значит, на самом деле, сохранение убежденности в том, что холодной войны не будет, после того как она началась и развернулась яростно? Что это значит на практике? Мне всегда были глубоко неприятны по разным причинам разного рода рассуждения о решениях, принимаемых вашингтонским обкомом и только исполняемых на нашей территории. Во-первых, я просто видел, что это не так. Это никогда не было так. Даже при каком-то там Козыреве, Бурбулисе, там... ком угодно еще. Во-вторых, в этом есть какая-то такая универсальная отмычка. Ты копаешься в каких-то конфликтах между различными бизнес-группировками, их связями во власти и т.д., желая понять, почему вот это решение, которое надо каким-то образом было бы отменить или заблокировать, было всё-таки принято, — тебе говорят: «Да нет проблем, ну позвонили из вашингтонского обкома, оно и принято». Ровно так же рассуждали, например, по поводу ювенальной юстиции: «Решение о ней принято в вашингтонском обкоме, оно будет выполнено». Ну, оно ж не выполнено.

Это вот как с теорией заговора: ну, если такая всемогущая сила есть, которая вот что хочет и как хочет, вертит, так сначала ей говоришь: «Сволочи, сволочи, сволочи». Потом надо забраться куда-нибудь там, в подвал, отгородиться от сволочей и начать пить горькую, или там... что-нибудь еще там... медитировать, да? А потом — ну, сколько в подвале можно находиться, — ну, месяц, год, ну, выбираешься из подвала, оглядываешься вокруг, говоришь: «Такие сволочи, всем вертят, ну, если они всем вертят, а нужно каким-то образом побороться с Васей, я не знаю, за такой-то завод или за такие-то позиции, то, ну, почему бы не обратиться к этим сволочам, к ним все обращаются, надо у них искать какой-нибудь поддержки».

Эта, в сущности, вот теория заговора, — есть путь к капитуляции. Я же помню, как в 90 — 91-м году говорилось: «Орда вошла в Кремль, она поставила кибитки в Кремле, она уже управляет нами, надо ехать за ярлыком в Золотую Орду, мы теперь находимся в ситуации порабощения». Ну, что, надо говорить, кто из, пусть не супервысоких, но очень и очень высоких и влиятельных политических публичных фигур говорил про орду, что ли? В 92-м, каком-нибудь, 93-м, или там, не важно, 94-м году. Вовсю. Имея в виду под ордой, конечно же, Запад. Или конкретные злые силы, не важно, там уж кто как что понимал.

Итак, я говорил, говорю и буду говорить, что все эти разговоры о вашингтонском обкоме, орде, конспирологии и обо всём прочем, — они парализуют, они не отвечают реальности, они как бы являются слишком легкой, а потому соблазнительной, а потому лживой отмычкой, которой можно всё объяснять. Но давайте на время возьмем это всё на вооружение, даже не как метафору, а как некую, ну, я не знаю, поясняющую модель. И просто представим себе, оговорив перед этим всё, что я только что оговорил. Что вот есть этот вашингтонский обком, и что была эта модель вашингтонского обкома, и она действовала.

Что тогда получается? Либо мы объявляем, наконец, войну вашингтонскому обкому. Политическую, не важно, экономическую, психологическую, информационную — холодную, да? Мы объявляем ему войну. И тогда соответствующим образом мобилизуем свои силы, выстраиваем свою жизнь, применяем в политике соответствующий инструмент. Либо мы не объявляем этому вашингтонскому обкому войну, и тогда мы сохраняем всё как было, всех людей этого вашингтонского обкома, или людей, которые, так сказать, ценят этот вашингтонский обком и восхищаются им, считая, что он воистину «Град на холме», и потому ценностно надо на него ориентироваться, или же людей, которые просто ему подчинены (там, агентура влияния, черт еще знает что). Вот всё это, так сказать, сохраняем и живем под вашингтонским обкомом, точно зная, что вот Петя может сходить к такому-то представителю вашингтонского обкома, а Саша — к такому-то, а Лёва — к такому-то. Все они с кем-то поговорят, и вместе мы как-нибудь там на что-нибудь будем влиять вместе и добиваться от этого вашингтонского обкома, чтобы он нас съел не сразу, или вообще не съел, или там, тыр-пыр восемь дыр. Ну почему, Саудовская Аравия так живет, так ведет диалог с Соединенными Штатами Америки, да и не только. Ведь всё это можно делать, такой тип политики возможен. И тогда, наоборот, в политике нужны люди, которые как можно ближе к этому вашингтонскому обкому, свое отношение к которому я уже оговорил выше.

Но единственное, чего нельзя сделать — говорю об этом опять с оговорками, что ни в какой вашингтонский обком не верю, т.е. в эти отношения не верю, но если предположить, что они есть, то нельзя делать только одного — объявить вашингтонскому обкому войну и вести ее руками людей, накрепко связанных с вашингтонским обкомом. Вот этого-то делать нельзя. Можно жить под вашингтонским обкомом, копить силы, там, как если метафора орды, ездить в орду, брать ярлык, там, отстраивать города, накапливать золото, как Иван Калита, прихватывать земли и ждать-ждать-ждать, а потом выступить. Это можно. Можно со всех лесов и схронов позвать противников этого вашингтонского обкома, вооружиться на борьбу и объявить ему войну, наконец, как при Дмитрии Донском. Это тоже можно. Но нельзя, повторяю, вести войну с вашингтонским обкомом, опираясь на людей этого обкома и твердо зная, что вся система — не только люди, но и вся система подстроена под этот обком. Или, не важно, под Запад, под Европу — в данном случае не имеет никакого значения. Потому что тогда может быть единственная версия войны. Сам вашингтонский обком хочет, чтобы с ним воевали, и чтобы в этой войне потерпели поражение, после которого, наконец, зачищено будет всё. Реально будет оформлена безоговорочная капитуляция — там, с расчленением территории, с любыми другими вещами, власть станет уже абсолютной. Многие действия, которые до этого нельзя было осуществить, можно будет осуществить, и т.д. и т.п.

Что же происходит на самом деле? На самом деле (я говорил, повторял и еще раз скажу) никакого вашингтонского обкома нет, но есть система, подстроенная под Запад, настроенная на западные волны. Она хорошо сделана. Она достаточно эффективна. Люди с этими каналами влияния на Запад, с коммуникативными и иными возможностями, с ориентацией на него и т.д., верящие в необходимость этой подстройки, расставлены по местам. Бог с ними, с отдельными людьми, они так связаны друг с другом и в целом вписаны в такую матрицу — концептуальную, там, идеологическую, организационную, административную и другую, — что всё это работает как единое целое. И это работает. Поскольку вашингтонского обкома нет, а есть оборзелая больная сверхдержава, которая, то дёргается, то не дёргается, то рявкает, то кусается, то отползает в другую сторону и всё прочее, то соответствующие люди как-то с нею там снюхиваются, некоторые их них хотят побыстрее ей всё сдать, а некоторые совсем не хотят ничего сдать, и считают, что этому «позднему Риму» можно в чем-то поддакивать, а в чем-то не поддакивать, понимая, что он там и как осуществляет, куда-то его там натравливать, не знаю, на Митридата, а не на себя, или куда-нибудь еще, и таким способом жить-жить-жить; а он, может быть, там... потом развалится, и вот тут-то наступит звездный час. Разные же люди подстроены под эти волны данной «империи периода упадка», я имею в виду Запад. И жизнь идет.

Теперь, посреди всего этого и всей этой странной жизни делается мощный жест, вызывающий ликование: «Ура, мы действительно освобождаемся от этого упаднического, но жестокого, мерзкого, нам совершенно чуждого Рима. Ура, мы сейчас, наконец, начнем новую жизнь». Потом оказывается, что этой новой жизни нет. Что вся прежняя система — я подчеркиваю: не люди, а система — та, которая была построена под, ну, не важно, взаимную любовь, или такое, как бы, «ненавижу и люблю», там, какое-то лавирование, такое облизывание-покусывание, но под совершенно другие форматы существования, — вся эта система теперь должна применяться для холодной войны. А когда ты говоришь: «Но вы понимаете, что эту систему нельзя применить для холодной войны», — то, во-первых, в ответ говорится: «А почему нельзя? Она же есть!», — во-вторых, говорится: «А еще на что ее тут можно сменить? Начнешь ее сейчас менять, она будет разваливаться», — а в-третьих, говорится: «Да нет никакой холодной войны! Нет, нет, нет!».

Для того чтобы не подыгрывать и не подтасовывать аргументы в пользу того, что холодная война есть, я оговорю те обстоятельства, в силу которых можно признать, что диалог идет, что тот же самый господин Стивен Коэн не вполне прав.

Вот тут в газете Daily Beast некий Джеймс Керчик пишет «Как американский аналитический центр поверил Путину». И подробно описывает московский центр Карнеги, который «был опорой российского либерализма», а теперь «стал „троянским конём“ российского влияния». Он описывает, вот какие были люди, и как они отстаивали американские интересы, а теперь там господин Тренин и другие. Они там, конечно, соблазнены тем, чтобы продолжать вести диалог с Путиным.

«Фонд Карнеги пытается направлять дебаты на тему ответных действий Запада в отношении России в такое русло, которое больше соответствует кремлевским интересам. Действия фонда по разработке и продвижению плана Бойсто (это финский такой план некоего урегулирования, — С.К.) — это лишь один элемент разительных перемен в его повестке. Из института, где когда-то работали самые яростные критики Кремля, он превратился в площадку, ратующую за умиротворение всё более агрессивной России...

Отсутствие центра Карнеги в списке „нежелательных организаций“ тем более загадочно, что и Фонд Чарльза Стюарта Мотта, и Фонд Макартуров, и „Открытое общество“ — все финансировали московский центр (и вот теперь там их нет, а он есть — С.К.)...

По словам российского шахматного гроссмейстера, правозащитника и автора статей для The Daily Beast Гарри Каспарова, центр Карнеги выступает в роли, которая неплохо знакома исследователям холодной войны: это трибуна, с которой российские интеллектуалы нашептывают официальную линию Москвы, а точнее — то, в чем Москва хочет убедить Запад».

— Как американский аналитический центр поверил Путину // The Daily Beast, 29.07.2015

Если бы... господин Тренин говорит:

«Советский Союз проиграл холодную войну. Я говорю это как гражданин России. Но когда американец говорит, что СССР проиграл холодную войну, у меня иная реакция... Если он говорит мне об этом, значит, он демонстрирует мне свое превосходство, или недостаток знаний, или надменность...»

— там же

Как именно этот фонд Карнеги хочет, там, перестраивать российско-американские отношения, как он говорит о том, что «Наказывать Россию за агрессивность бесполезно». «Санкции отнюдь не ослабят режим...» На самом деле работники этого центра Карнеги взаимодействуют с самыми, так сказать, что ни на есть путинскими ястребами. И т.д.

Значит, вот это пишет американец. Он жалуется на фонд Карнеги и т.д. Но если фонд Карнеги является площадкой для некоего взаимодействия, то господин Стивен Коэн, который говорит, что таких площадок нет, вроде бы неправ?

Вот представьте себе людей, которые хотят, чтобы холодной войны не было. Которые хотят, чтобы действующая система сохранилась. Чтобы именно она продолжала функционировать при повороте российской политики, и т.д. и т.п. Которые хотят, ну, я не знаю, чего там, смягчения отношения, разрядки, а не холодной войны, и считают, что они добьются своей цели. Вот представьте себе этих людей, которые так этого хотят, как это всегда имеет место в ситуации, которая описана словами «если нельзя, но очень хочется, то можно». Вот они видят, что такая статья есть господина Керчика. Они говорят: «Вот! Ну, так что он говорит, что площадок нет для взаимодействия между американской и нашей элитой? Вот она, площадка! Центр Карнеги. Чем это не площадка? Она же есть».

Она есть. И есть не только она. Я абсолютно убежден, что количество связей между российской и американской элитой сейчас несопоставимо больше, чем оно было в каком-нибудь, не важно, 50-м, 60-м, 70-м или даже 80-м году. Я абсолютно убежден, что эти связи более прочные и более эффективные. Я абсолютно убежден, что у российской власти и у российской актуальной элиты есть возможности привлечь к сотрудничеству таких представителей западной элиты, которые никогда не были бы привлечены к сотрудничеству в 50-е, 60-е, 70-е или 80-е годы. Что возможности совершенно другие, намного большие. Но это ничего не меняет. Никакой из этих фактов, гораздо более мощных, чем тот, который тут излагает господин Керчик, говоря о фонде Карнеги, ничего не меняет в картине. Картина именно такова, каковой ее описывает господин Стивен Коэн.

Возможно сказать, что господин Стивен Коэн недостаточно кооптирован в систему западно-российских отношений сейчас, что он выпал из нее в горбачевскую эпоху, и потом уже не сильно захотел или смог в нее назад интегрироваться. Но вот вам господин Злобин, он вполне интегрирован в происходящее, ему нет никакой необходимости говорить о том, что ситуация холодной войны имеет место. Он даже не использует слово «холодная война» в своем интервью с Викторией Журавлевой, опубликованном в «Московском комсомольце». Он просто спокойно говорит:

«Американская политическая элита по вопросу отношений с Россией достаточно консолидирована. За последнюю четверть века я не помню настолько консолидированной позиции, как в последние два года. Не надо обольщаться: американская элита дико обижена на Россию».

— Выборы-2016 в США: «Выгоднее всего для России, если бы остался Обама» // Московский комсомолец, 29.06.2015

Дальше он начинает пояснять, чем обижена:

«Справедливо или нет — это другой вопрос. Но когда мы говорим, что Америка недостаточно нас уважает, ведет неравный разговор, не принимает в расчет наши интересы, американцы говорят: „Это мы не принимаем ваши интересы? Не мы ли добились, что вы вошли в „большую восьмерку“, в „Большую двадцатку“? Не мы ли помогли вам пережить ельцинский период? Не мы ли?... Мы больше тратим времени на Россию, чем на наших союзников по НАТО!“»

— там же

Что он здесь говорит по существу? Он же всё-таки не может сказать прямо, что именно говорится: «Не мы ли вас не добили, сволочи!?», «Что, не могли мы поддержать Горбачева, а не Ельцина и он бы вас всех в пыль бы пустил! Всех бы разделил на Татарстан, Башкирию и бог знает еще что. Вы бы узнали еще, что такое продолжение процесса этого распада на территории Российской Федерации. Нет, мы на Ельцина поставили, понимали же, что там держиморда и что он не будет так это все дальше рассыпать. Но мы боялись, боялись того, что Китай хапнет территорию, что бардак ядерный начнется, боялись, что власть не удержится, хотели побольше здесь ограбить и вам помогли, гадам, не рассыпаться до конца. Не мы ли не дали отмашки при Клинтоне, например, на какую-нибудь там фашистско-проамериканскую диктатуру пиночетовского образца, которая сбылась бы. Пообсуждали бы свою ресоветизацию, если бы Клинтон сделал ставку на какого-нибудь, не знаю, такого-то и такого-то господина Х, Y и так далее. Типа Лебедя, который бы там эти гайки-то как следует завернул. Так нет же, не сделали этого, несколько раз держали вас, гадов, в своих руках. Несколько раз могли добить до конца, испугались опять-таки Китая, многого другого. Думали, что вы будете послушны, а вы отплатите нам черной неблагодарностью». Вот что говорит Злобин.

Дальше он говорит:

«Здесь есть объективный консенсус. Единственный вопрос, который стал раздаваться там — что является основой нынешнего поведения России, ее нынешней политики? Действия Путина? Или же действия Путина — это выражение того, что хочет российский народ? То есть путинская Россия или российский Путин? На протяжении довольно длительного времени американцы давали однозначный ответ на этот вопрос: это путинская Россия. Сегодня я вижу в США точку зрения, что это Путин выражает российское политическое мышление...

Если мы берем Ирак и Афганистан, как только число погибших начинает чрезмерно расти, тут же американское общество включается в проблему и начинает высказывать свое несогласие».

— там же

Он объясняет этим, почему американское общество реагирует или не реагирует на ту или иную проблему так или иначе: «У простых американцев есть четкое разделение на российское руководство и на остальных россиян. ...западные обыватели, журналисты, писатели считают, что Россия — страна, которая всегда находится под гнетом собственного правительства», — и так далее и тому подобное.

Что просвечивает здесь? Просвечивает только одно — в какой мере надо уничтожать зарвавшихся отдельных политиков или Россию как целое. Россия — это чудовищная страна, которую сколько ни побеждай в холодных войнах и так далее, она, как ванька-встанька, будет восставать и будет еще более агрессивно работать против тебя (тогда надо всё уничтожать полностью)? Или это отдельные такие яркие политические лидеры здесь работают? А также — как это сделать, не превысив определенную цену? Никаких других вопросов нет. Я повторяю, главное, что говорит Злобин: «Американская политическая элита по вопросу отношений с Россией достаточно консолидирована. За последнюю четверть века я не помню настолько консолидированной позиции, как в последние два года. Не надо обольщаться: американская элита дико обижена...». Дальше он начинает всю свою песню.

Но это же означает — холодная война? И если Стивен Коэн был в советологии давно и потом, может быть, не слишком комфортно переходил из одной фазы работы с Россией в эпоху Горбачёва, предшествующую ей эпоху, в эпоху Ельцина и последующую, то Злобин находится вполне в эпицентре российско-американских отношений сегодня, и говорит он по сути то же самое, что говорит Стивен Коэн. Кроме того, как я уже подчёркивал в предыдущих своих размышлениях на эту тему, я по стилю речи, по способу формулирования доказательств, которые использует Стивен Коэн, понимаю, что он искренен и говорит в данном случае правду, что абсолютно не должно внушать никаких иллюзий по поводу данного американского эксперта, сыгравшего свою роль в Перестройке. Его книга «Бухарин» вполне себе отработала на разрушение Советского Союза.

Господин Теффт отрицает холодную войну, но он так ее отрицает, что показывает, что всё еще хуже, чем в холодную войну. И никакие площадки здесь ничего не изменят. Каждая площадка для диалога превратится просто в площадку, на которой будут в очередной раз сформулированы ультиматумы. Вот вы, там, уберите таких-то и таких-то и сделайте это и это, и может быть, мы тогда смягчим, как бы, свою политику.

Вот Збигнев Бжезинский выступает в Шпигеле.

«Spiegel Online: Господин Бжезинский, мы наблюдаем сейчас начало новой холодной войны между Россией и США?

Збигнев Бжезинский: Холодная война давно уже началась. Но, к счастью, по-прежнему маловероятно, чтобы она вылилась в горячий конфликт.

— Прошлая холодная война продлилась четыре с лишним десятилетия. Новая будет такой же продолжительной?

— Я так не думаю, (отвечает Бжезинский, — С.К.) потому что сейчас события развиваются намного стремительнее, чем раньше. Сейчас внешнеполитическое давление гораздо сильнее ощущается во внутренней политике. Так что если Украина не развалится, давление на российское руководство внутри страны заставит его искать альтернативы. Надеюсь, что Путин достаточно умен, чтобы начать действовать — лучше поздно, чем никогда.

— А он действительно достаточно умен?

— Мне трудно сказать. В любом случае у него есть инстинктивное чутье».

— Збигнев Бжезинский: Мы находимся в состоянии холодной войны // Der Spiegel, 05.05.2015

Дальше, на любой вопрос, там: «Вы считаете правильным намерение США отправить в Восточную Европу и Прибалтику тяжелые вооружения?», — он отвечает: «А вы считаете правильным ввести войска и вооружения на территорию суверенного государства и развязать на части ее территории войну, причем уже после того, как большая часть ее территории практически и так уже досталась тебе?»

«— Вы сравниваете Путина с Гитлером?

— У них есть общие черты, и есть различия».

— там же

Дальше Бжезинский говорит о том, что, там, кто-то... Я хочу сказать, что, прежде всего, он говорит: «Холодная война идёт. Да вы что? Да опомнитесь. Да мне ль не знать. Да я ль не знаю, что это такое. Идёт полным ходом». Тон развязный, а предложение глупейшее, потому что, так сказать, предложена финляндизация Украины. Финляндизация Украины — это статус Украины, как Финляндии, которая, как Финляндия, входила в свободный мир, она не была ни коммунистической, ни страной народной демократии, но она была нейтральной и так далее. Послушайте, у Украины был гораздо более прозападный статус в эпоху Януковича. Что за бред? Какая финляндизация? Идет бандеризация. Это как если бы в Финляндии путем государственного переворота победили финны, которые хотят только сбросить ядерную бомбу на Москву, говорят только о том, что москали должны быть уничтожены бактериологическим и прочим оружием и так далее, и мы бы называли это финляндизацией. Ну что за бред? Причем тут Порошенко и Кекконен, который обеспечивал мирные отношения между Россией и Финляндией? Нас вполне устраивала финляндизация Украины, мы работали на протяжении 20-ти с лишним лет на финляндизацию Украины. Мы вложили колоссальные деньги в финляндизацию Украины. Всё, что происходило в Крыму, было нашей надеждой робкой на финляндизацию Украины. Мы закрывали глаза на то, что Ющенко и другие осуществляют мобилизацию населения против России с помощью русофобческих мифов и что они, как бы, восхваляют Бандеру мягко. Потом произошло всё, что произошло, и нам говорят: «финляндизация Украины». Это Бжезинский.

Теперь, так сказать, у него всегда был антиподом Киссинджер. Господин Джеймс Трауб, «Foreign Policy», как бы, размышляет о «проблемах с мировым порядком Киссинджера».

«На прошлой неделе я с головой погрузился в геополитические конфликты, но не на востоке Украины, и не в Южно-Китайском море. Нет, я был в Абу-Даби, одном из самых неконфликтных мест на земле, где Институт Брукингса организовал конференцию под названием «Международный мир и сотрудничество в эпоху глобального соперничества». 40 видных политических деятелей и мыслителей из США, Европы и развивающихся стран в основном согласились с тем, что мы сегодня живем в новом мире, который во многом похож на старый — с характерными для него межгосударственными конфликтами.

Кое-кто из нас заартачился, услышав такую посылку. Кто-то (думаю, это был я) сказал, что возвращение государственного конфликта — это дар небесный для парней из внешнеполитического клуба, который в последнее время озадаченно наблюдает за негосударственными актерами, народными восстаниями и «мягкими» вопросами типа климатических изменений...

Но моя колкость не вполне справедлива. Действительно, негосударственные силы, и прежде всего «Исламское государство» и «Аль-Каида», несут ответственность за самые страшные конфликты в мире. Но верно и то, что ведущие государства этого мира, в том числе Россия, Китай, Иран и Саудовская Аравия (а также Соединенные Штаты) готовы использовать принуждение и силу (зачастую в тех же самых конфликтах) так, как этого не делали уже несколько поколений. Да, мы действительно живем в мире, где всё больше властвует геополитика. Вот поэтому я начал анализировать причины своего противодействия (несогласия с Генри Киссинджером, — С.К.).

С сожалением признаю, что Генри Киссинджер просто пригвоздил меня. Он давно уже оплакивает нежелание американцев признавать то обстоятельство, что глобальная политика — по сути дела бессовестная межгосударственная борьба за выгоды и преимущества. В своей недавно изданной книге World Order (Мировой порядок) (я написал на нее весьма хвалебный отзыв в Wall Street Journal) Киссинджер пишет, что американские руководители со времен Вудро Вильсона смотрели на внешнюю политику как на целенаправленную борьбу за справедливость, а не как на «постоянные усилия, направленные на достижение условных целей». Таким образом, американская внешняя политика (якобы, — С.К.) „была оторвана от истории и геополитики“».

— Проблемы с мировым порядком Киссинджера // Foreign Policy, 29.06.2015

Далее, как бы, говорится о том, что и Джордж Буш всё исповедовал такую крестоносную миссию Соединенных Штатов в мировом масштабе, а не такой шкурный американский интерес. Всё это, конечно, патетика, потому что под всеми словами о миссии, справедливости и обо всём прочем всегда крылся такой американский шкурный интерес, что дальше некуда. И Обама говорил, что:

«...общественное благо представляет новую форму национального интереса, в связи с чем за него можно бороться как за самостоятельную цель. Старый порядок сменил глобализм, а не терроризм. „Борьба за власть, — объявил Обама, — больше не является антагонистической игрой“.

Увы, необходимо признать, что эти прекраснодушные заявления Обамы прозвучали в России, где антагонистическая игра зачастую считается оптимальным сценарием. Как я отмечал в одной из своих статей, опубликованной в текущем году, Обама вскоре понял, что другие государства, по крайней мере, те, что находятся за пределами кантианского сада, (то есть сада, где действует такой режим высшей разумности и умеренности, — С.К.) известного под названием Евросоюз, не хотят подчиняться своим лучшим ангелам. (Посмотрите, какие слова! „Не хотят подчиняться лучшим ангелам“. — С.К.) Обама был прав, говоря о высшей значимости глобальных вопросов; но он ошибался, говоря о борьбе за власть. Более того, он предложил эту сделку как раз в тот момент, когда государства, в чьем содействии президент нуждался (это, прежде всего, Китай и Россия), по очень разным причинам выбирали всё более жесткий курс на конфронтацию. Обама пусть с запозданием, но признал это. Я тоже, как мне становится ясно сегодня.

Но мир, в котором мы сегодня живем, это мир не по Киссинджеру. Межгосударственные отношения стали более конфликтными, чем 10 лет назад, но государства коллективно стали намного слабее, чем прежде. Они всё меньше могут контролировать силы народного недовольства, культурное дробление, скудость ресурсов и деградацию окружающей среды. А у Соединенных Штатов, несмотря на всё их могущество, больше нет ни воли, ни возможностей для того, чтобы успокаивать союзников и отпугивать врагов, как они поступали прежде. „Мировой порядок“ всё больше похож на химеру. Всё более агрессивное государственное вмешательство, в первую очередь, на Ближнем Востоке, — это попытка управлять хаосом, порожденным такими разрастающимися силами».

— Там же

Все они мучительно, я имею ввиду американцев здесь и тех, кто пытался бы поддержать их хотя бы методологически, американцев, мы увидим, как это делается, — все они говорят о том, что мы пытаемся управлять хаосом, порожденным разрастающимися силами. Управлять им или обуздывать его? Читаем дальше:

«Взглянем на Ливию. Та буря, которая разбушевалась в Ливии, возникла не по вине агрессивных соседей (надо же! — С.К.), а из-за падения ненавистного самовластного правителя, который настолько выхолостил государство, что возникший вакуум не удалось заполнить ничем, кроме племенной и клановой вражды».

— Там же

Вот она предвзятость, которая хуже холодной войны. «Та буря, которая разбушевалась в Ливии, возникла не по вине агрессивных соседей...» — а по вине кого? Я понимаю, что она возникла не по вине Туниса, она возникла по вине Запада. Никакая буря там вообще не разыгралась. Там был Каддафи, который строил национальное государство теми методами, которыми можно строить его в стране, где доминируют племена. Он его построил, оно было одним из самых благополучных государств Северной Африки, самых социально справедливых и умиротворенных. Говорить о методах умиротворения в северной Африке, где племена готовы уничтожать друг друга, и где понимают только силу, — очень глупо! Глупо говорить об этом даже в Египте, но еще глупее говорить об этом в Ливии. Может быть, еще в Алжире об этом поговорим?! С уничтожением Каддафи было уничтожено всё, что было национально государственного в Ливии. Всё! Потому что всё остальное было племенным. И теперь на Каддафи возлагают вину за то, что племенное начало возобладало.

Единственный, кто обеспечил возобладание племенного начала в Ливии — это Соединенные Штаты и их союзники. И не только в Ливии. Соединенные Штаты и их союзники объявили войну проекту Модерн, основанному на национальном государстве. Они объявили сейчас своим главным врагом не коммунизм и не исламизм, они объявили главным своим врагом национальное государство — сирийское, иракское, иранское, египетское, ливийское или любое другое. Поскольку все эти государства устроены определенным способом и везде нации собираются из племён, а архаика очень сильно тянет в сторону племён, то объявив войну этой сборке, Соединенные Штаты благословили вражду племен, племенную архаику и надстраивающуюся над ней радикально-исламистскую средневековую халифатистскую сборку. Они это всё благословили, потому что это входит в их понимание «New World Disorder» — новый мировой беспорядок.

«Сегодня эту страны рвут на куски силы субрегионального и местного масштаба. Но у двух главных ливийских фракций есть и внешние покровители в лице Египта и Объединенных Арабских Эмиратов, а также Турции и Катара. Или посмотрите на Йемен, где Саудовская Аравия буквально помешалась на опосредованной войне против Ирана. Конфликт среди суннитских государств, а также между суннитами и шиитами подливает масла в огонь, бушующий в несостоятельных государствах этого региона, и обрекает на неудачу любые посреднические усилия».

— Там же

Так надо или не надо сохранять Сирию? Клан Асадов вполне способен сохранить Сирию как национальное государство, утихомирить вражду племен, создать очаг стабильности и внимательно отнестись к целой серии условий, которые может предъявить международное сообщество. Но международное сообщество хочет только уничтожить Асада, оно с ним в переговоры не вступает. Чем он столь ужасен, объяснить невозможно. Он ужасен только тем, что он поддерживает это национальное государство. И этим же был ужасен Хуссейн, и этим же был ужасен Каддафи, который пошел на глубочайшие переговоры с Западом. И этим же был ужасен Мубарак. Так что это за проект?

«...признавая тот факт, что в сегодняшнем мире участились и усилились геополитические конфликты, мы не ограничиваем силы, выходящие за пределы государств, или процветающие внутри них, включая потребность простых людей в лучшей жизни, чего им сегодня не может дать их государство».

— Там же

Каддафи не мог им этого дать? Белены объелся? А кто им может дать больше, чем Каддафи? И кто им может дать в рамках национальной буржуазной государственности больше, чем Мубарак? Кто? Социализм, коммунизм, кто? Они все движутся сейчас в фарватере радикального ислама, ну и что, кто там даст «потребность в лучшей жизни»? Он им даст потребность в смыслах, а вовсе не в лучшей жизни. И они идут туда. При таком клиническом непонимании всего расклада мировых сил, при такой слепоте или лживости, при таком органическом или умственном нежелании признавать правду о мире, какой возможен глобальный диалог?

«Одна из глобальных проблем, обозначенных Обамой в самом начале своего президентского срока, — это проблема несостоявшихся и неустойчивых государств. Сегодня она становится еще более безотлагательной. Мы не найдем долговременный ответ на конфликты в арабском мире, пока эти государства не перешагнут хотя бы минимальный порог легитимности. Но мы также не найдем ответ, если у нас не будет действенной дипломатии, способной убедить соседей не ловить рыбу в мутной воде».

— Там же

Во-первых, ничего кроме рыбы и мутной воды нет, и просто вода должна быть всё более мутной, чтобы было можно там ловить рыбу. Это первое. Во-вторых, что такое «несостоявшиеся неустойчивые государства»? — Сирия была не устойчивым государством? Египет Мубарака был неустойчивым государством? Ливия была неустойчивым государством? Они были вполне устойчивыми государствами. Проблема состоит в том, чтобы Америка перестала превращать устойчивые государства в неустойчивые, используя ковровые бомбардировки.

«Конференция, организованная Институтом Брукингса, была не для печати, но как мне кажется, я не нарушу никаких правил конфиденциальности, если скажу, что выступавшие гораздо убедительнее говорили о „глобальном соперничестве“, нежели о „международном мире и сотрудничестве“. На самом деле, настроения на конференции были близки к отчаянию. Буквально все представители, как из западных, так и из других стран, взывали к укреплению „американского лидерства“. Но между ними не было абсолютно никакого единодушия относительно того, что такое лидерство означает. Должен ли Вашингтон провести черту в Южно-Китайском море, должен ли он поставить оружие Киеву, должен ли он подталкивать саудовцев и Эмираты к более активным действиям в этом бою с тенью Ирана? Или лидерство требует „стратегического терпения“, как выразился Обама? Эту его фразу ораторы повторяли то с восхищением, то с насмешкой. Должна ли настоятельная потребность в противодействии ревизионистским государствам идти впереди необходимости в сотрудничестве по глобальным вопросам? Как спросил недавно Стивен Уолт (Steven Walt), готовы ли мы принести в жертву сотрудничество китайцев в сфере климатических изменений ради того, чтобы обуздать их притязания на острова Спартли?

Мы знаем, какой ответ дадут кандидаты от республиканцев на выборах 2016 года. Возможно, что геополитический конфликт и не является даром небес для специалистов по внешней политике, но это настоящий клад для Великой старой партии. Следующие полтора года мы постоянно будем слышать, как Россия, Китай и Иран задавили Барака Обаму. Мы услышим, как доктор Киссинджер вещает о мировом порядке».

— Там же

То есть он говорит о том, что если только американцы получат республиканскую партию, то эта республиканская партия усилит realpolitic и, значит, все дела, которые будут связаны с холодной войной. Дальше он говорит: «Хиллари Клинтон — твердый человек, который давно уже проповедует достоинства „мягких“ вопросов». Хиллари Клинтон уже всё заявила. Мы можем выбирать между «большой старой партией» — так он ее называет, да? — «Великой старой партией», которая будет говорить о том, что Обама — ничтожество, а теперь мы обуздаем наших врагов по холодной войне и Хиллари Клинтон, которая будет делать то же самое. Мы не просто на сегодня находимся в ситуации холодной войны. Мы, двигаясь по любому из возможных маршрутов, будем только усиливать холодную войну. А самое главное, что находясь в рабстве у определенной ментальности или сознательно не договаривая всё, что на самом деле желанно им при построении new world disorder (нового мирового беспорядка), американцы вообще не предполагают серьезного интеллектуального взаимодействия с кем бы то ни было, потому что взаимодействие интеллектуальное всё-таки должно быть основано на честности, а всё, что мы имеем — это некая семантика лжи.

Господин Караганов в очередной раз поразмышлял о том, что готовит нам грядущий день, и как можно было бы выйти из этой ситуации холодной войны, куда можно было бы выйти и так далее. Эти свои размышления он строит вокруг некого представления о Венском концерте, то есть о Венском Конгрессе, состоявшемся в 1815 году после победы над Наполеоном (1814–1815, если быть точным), и о том, как бы подобный же конгресс или концерт мог бы состояться в XXI-м веке. Статья так и называется «Венский концерт XXI века».

«Год 2015 удивительно богат на юбилеи. 70 лет Великой победы и окончания Второй мировой войны. 26 лет падению Берлинской стены (почему 26 лет это юбилей не понятно — С.К.) с последовавшим объединением Германии. 40 лет со дня подписания Хельсинкского акта с последовавшим за ним созданием ОБСЕ».

— Российская Газета «Венский концерт XXI века» 3 июня 2015 г.

Вот эти 40 лет со дня подписания Хельсинкского акта и вообще значение Хельсинского акта я намерен далее обсудить. А пока продолжаем:

«На этом фоне полузабыли о славном юбилее — о 200-летии окончательной победы над Наполеоном в общеевропейской войне и о Венском конгрессе.

На нем, как бы сейчас выразились, в процессе неофициальных консультаций сила России, идеализм и мудрость Александра I, дипломатический гений Меттерниха и Талейрана позволили прийти к созданию „концерта наций“, обеспечившего на несколько десятилетий почти абсолютный мир в Европе и почти на столетие — относительно мирный порядок, позволивший континенту войти в свою самую блистательную эпоху. Главное достижение Венского конгресса — послевоенный порядок — был относительно справедлив, построен без унижения проигравшей Франции».

— Там же

Значит, Венский Конгресс состоялся потому, что победили Наполеона, и победив Наполеона начали там перекраивать мир тем или иным способом с большими или меньшими унижениями для Франции. Эта выдвигаемая историческая ситуация, которая должна прояснить сегодняшнюю. Сразу возникает вопрос: кто Наполеон? Кого победили? Имеет ли место в данном случае победа над силами совершенно разных общественных укладов, ибо Наполеон нёс впереди своих легионов не только идею французского гегемонизма имперского, но и еще и идею разрушения феодального мироустройства в пользу буржуазного мироустройства, идеи свержения абсолютистских монархий, которые в итоге свергли его. Два уклада столкнулись. Так что я должен считать, что Наполеон — это, грубо говоря, Советский Союз, который разворачивал коммунизм как некий уклад, да? А его победил Запад и здесь, грубо говоря, со стороны «Наполеона» мы имеем коммунистический уклад и коммунистическую расширительность — победу коммунизма в мировом масштабе или коммунистическую «мир-систему» как часть мирового устройства, а с той стороны мы имеем в виду, когда говорим об Александре I, Меттернихе, неизвестно еще ком, мы имеем в виду Запад? Если речь идет о Советском Союзе и Западе, и что на самом деле этот Венский Конгресс должен был состояться после победы над Советским Союзом в холодной войне.

Если же речь идет о чем-то другом, то умоляю, о чем? О будущей победе над Путиным? Но Путин не осуществляет экспансию российской буржуазности на территорию сопредельного мира. Ну не осуществляет. Он ситуационно реагирует тогда, когда очевидным образом должно идти такое расширение Запада, после которого у оставшейся России вообще не будет возможности сопротивляться любому ультиматуму, когда уже по расстановке фишек этот самый Запад будет автоматически побеждать не в холодной войне, а в ядерной. Так кто Наполеон? Запад, устанавливающий новый порядок в виде гей-парадов и ювенальной юстиции? Кто Наполеон? Америка, как наполеоновская Франция, которую не надо после ее поражения особо унижать? Так мы и не хотим.

«Насколько известно, и у Александра, и у великих дипломатов было ощущение, что они работают на десятилетия. Может быть, поэтому у них получилось. „Концерт наций“ состоялся и из-за относительной политической однородности создавших его держав — или еще полуфеодальных, или уже полукапиталистических, но довольно жестко управлявшихся монархами или узкими правящими классами, разделявшими, как бы сейчас сказали, общие ценности. (Но эти общие ценности надо поместить на траекторию истории — то есть стремившимися любой ценой сохранить феодализм. — С.К.)

„Венский конгресс“ 70-летней давности, когда на серии конференций в Сан-Франциско, Бреттон-Вудсе были созданы ООН, Международный валютный фонд, Всемирный банк и другие институты, не сформировал „концерта наций“. (Итак, мы, наконец, понимаем, что Венский концерт состоялся после разгрома Гитлера, что „Наполеон“ — это Гитлер, что разгромившие его страны не сформировали „концерта наций“. — С.К.) Последовал биполярный раскол, который не скатился к новой мировой войне только потому, что Всевышний руками Курчатова, Оппенгеймера, Ферми, Лаврентьева, Сахарова, Теллера, Королёва, фон Брауна вручил человечеству ядерное „оружие Армагеддона“, которое спасло и пока спасает его. Не получился „Венский конгресс“ и после окончания „холодной войны“, хотя торжественно звучавшие слова и обязательства Парижской хартии 1990 г. тянули на историческую договоренность о „вечном мире“».

— Там же

Итак, два Венских конгресса имеется ввиду: тот, который должен был состояться после холодной войны, то есть когда победили Советский Союз и тот, который должен был состояться после победы над Гитлером, но который не привел к формированию мира единых ценностей, начался раскол и всё прочее.

Уж какие свирепые расколы шли во время настоящего Венского конгресса — это даже ни в сказке сказать, ни пером описать. Но об этом мы все-таки поговорим тогда, когда чуть-чуть приглядимся к той модели Венского Конгресса, которую нам предлагает господин Караганов. А сейчас я говорю о другом, о том, что, по мнению господина Караганова, после победы в холодной войне должна была состояться Парижская хартия. Наполеон, то есть Советский Союз Горбачева и так далее, должны были признать поражение, подписать соответствующий мир на условиях победителя и с помощью не знаю уж там кого, Шеварднадзе или кого-то еще, как нашего Талейрана стремиться к тому, чтобы этот мир не был слишком унизителен для подписавшего его Советского Союза. А победители должны были перекроить границы и так далее и тому подобное. Да?

После победы в холодной войне, не после «битвы народов» под Лейпцигом, не в момент, когда 700-тысячная армия антинаполеоновской коалиции двинулась для того, чтобы додавить всё, что еще оставалось у Наполеона под Ватерлоо, не в этот момент. А в момент, когда победили в холодной войне. Приравнять надо было эту холодную войну с горячей, и мирный договор подписать, который бы начинался словами «Мы, СССР и страны социалистической системы, признаем, что в рамках конкуренции с Западом мы проиграли и потерпели сокрушительное поражение. Мы готовы, признавая это поражение, демонтировать общественный строй, и т.д. и т.п. При этом мы будем внимательно вчитываться в предложения победителя и соответствующим образом соглашаться или нет на разделение территорий. И обсуждать, как и что делится, почему, по каким принципам и так далее». Вот такой должен был быть договор с точки зрения господина Караганова, и им должна была быть «торжественно звучащие слова Парижской хартии 1990 года».

Ну что ж, если бы такой договор кто-то осмелился подписать, приравняв холодную войну к горячей, и в нем бы всё было прописано четко и имело юридическую силу, то была бы база и для восстановительного процесса, и для понимания произошедшего, и для мобилизации разгромленных народов на новую борьбу. Ведь после основного Венского конгресса там было оговорено, что нет-нет, не будет бонапартизма, но бонапартизм возник, пришел Наполеон III, которого классики марксизма-ленинизма называли «маленький племянник большого дяди». Значит, была бы возможность реставрации «бонапартизма-тире-коммунизма» и тому подобное, если бы существовал такой договор, но договора не было и подписантов не было. И обоснованием произошедшего было вовсе не поражение в холодной войне, не сила противника, которая настолько велика, что приходится капитулировать или просить о мире на определенных условиях. Всего этого не было. Теперь это «не было» и создает всё на свете: крымскую ситуацию, ситуацию на Украине, мало ли что еще.

"Запад быстро пошел к постевропейским ценностям, а Россия — к традиционным европейским — суверенитету, сильному государству, христианским этическим и моральным нормам, от которых она была насильственно отлучена в коммунистический период. (Оставим на совести человека, создавшего комиссию Федотова-Караганова. — С.К.) За войной холодной последовала десятилетняя иллюзия однополярного мира, затем Запад стал политически, морально и экономически проваливаться, а не-Запад — подниматься, и наступил сегодняшний мир, который называют многополярным. Но, думаю, многополярность — тоже временное явление, и отражает неприятие мира однополярного (термин появился именно как его отрицание), а также пока неспособность или нежелание увидеть макротенденции, которые уже работают.

Этот термин прикрывает и другую наступающую реальность. Заканчивается 500-летие доминирования вначале Европы, а затем пришедшего на помощь мощного племянника — США. (Заканчивается не доминирование Европы и мощного племянника США, заканчивается эпоха определенного контроля Европы над миром и определенного европейского или евро-американского проекта Модерн. — С.К.) Вероятно, медленный уход многовековой глобальной гегемонии Запада — военной, экономической, идеологической, культурной и подъем не-Запада и составляет важную черту этого этапа мирового развития. (Ученики Киссинджера очень любят всё мерить в показателе силы. Запад был сильный, гегемоничный, а теперь он стал менее гегемоничным. Речь идет не о переходе или попытке перехода от одной гегемонии к другой, а просто большей или меньшей гегемонии. — С.К.)

Причин таких изменений много. Это кризисные явления разного уровня на Западе (о них говорить не хочется в условиях обострения политических отношений: получится злорадство).

Но самое главное — рост, в том числе благодаря созданной Западом экономической, информационной глобализации, не-Запада. Страны и народы прежней периферии получили доступ к технологиям, образованию, передовым социальным практикам. Технологическая революция на транспорте связала рынки. Новые страны получили возможность конкурировать на глобальном уровне, используя свои относительные преимущества».

— Там же

Возник проект Модерн, основанный на национально-буржуазных государствах. Империализм был отменен как не отвечающий самому духу Модерна и национальных государств. Национальные государства, оказавшись освобожденными от ига империализма, как в силу поддержки Советского Союза и наличия противостояния между Советским Союзом и США, так и в силу определенных представлений американских, рузвельтовских (Рузвельт сознательно разрушал Британскую Империю), так и в силу того, что вот этот кирпич космоса, который Запад создавал для своего контроля, именовался национально-буржуазное государство, и он не мог быть иным в условиях существования Советского Союза. Только это можно было противопоставить Советскому Союзу, и это называлось «сукин сын, но наш сукин сын». Национально-буржуазная диктатура, которая была поддержана Соединенными Штатами везде, включая тот же Ирак и не только, естественно, создала национально-буржуазные тренды. Национально-буржуазные тренды естественным путем создают неравномерность развития. Эта неравномерность развития, существовавшая в одном формате, пока было две мир-системы: коммунистическая советская и капиталистическая, — в условиях, когда всё было сведено к одному буржуазному началу, породила капиталистическую конкуренцию всех стран мира.

Главным товаром в пределах этой конкуренции является цена рабочей силы, а также способность обеспечить стабильность и правильное управление рабочей силой. Наилучшим способом это удалось сделать Китаю, следом за Китаем пошли другие государства, которые ранее шли по советскому коммунистическому пути с какой-то своей национальной спецификой. Но поняв, что Советский Союз рухнул, они вышли на тропу национально-буржуазного строительства, конечно же, авторитарного, потому что никакого другого в ситуации подобного перехода быть не могло. Успешно выйдя на эту тропу и задействовав свои возможности, Китай, Индия и другие страны естественным способом стали ускоряться, так же как ускоряются все новые молодые буржуазные государства. Повторилось всё, что связано с империализмом как высшей стадией развития капитализма.

Соединенные Штаты стремятся обуздать это с позиции ультра-империализма, то есть управляемого хаоса, потому что обуздывать это в рамках world order, то есть мирового капиталистического порядка, они не могут. Они могут это сделать, только превратившись в супердиктаторское огромное, жертвенно настроенное по отношению к плате за мировую власть и мировой порядок государство. Это не Америка, она этого не может. Отдать власть англосаксы не хотят и не будут. Значит, они переходят в формат world disorder. А естественным путем молодые буржуазные государства начинают перегонять Соединенные Штаты.

«Условия для такого масштабного и относительно бесконфликтного перераспределения сил создало присутствие ядерного оружия, сделавшее невозможным военным путем остановить подъем новых сил, не рискуя самоуничтожением».

— Там же

Вот это гораздо важнее, чем... Они, видите ли, предоставили глобализацию или что-то еще. Они обрушили мир, состоявший из двух систем, создали мир, состоящий из капитализма полностью, развязали все внутренние силы капитализма и действительно оказались перед лицом ядерного оружия.

«Цивилизующая роль ядерного оружия очевидна особенно сейчас, когда приличия отброшены, и Запад, проигрывая, стал действовать уже почти без лицемерия и без перчаток, нарушая почти все моральные, юридические или политические нормы, им самим же и провозглашавшиеся в годы его расцвета и могущества.

Предлагаю читателю, помнящему о бомбардировках беззащитной Югославии, об агрессии под сфальсифицированным предлогом на Ирак, о нападении на отказавшуюся от ядерной программы Ливию, о попытках свержения неугодного режима в Сирии при поддержке гораздо более угрюмых режимов и сил, представить себе, что бы случилось с подъемом Китая, если бы у него не было ядерного оружия, а массированное нападение на него не угрожало бы эскалацией с вовлечением сверхъядерной России. Боюсь, что Китай лежал бы в руинах, а не наслаждался бы нарастающим благополучием и могуществом».

— Там же

Ну, тут всё сказано о характере. Причем тут глобализация, бо́льшая или меньшая мощность потенциала гегемонизма, экономических и прочих возможностей? Видим, что кто-то поднимается — бомбим!

«Судя по нынешней ярости от поднявшейся и потребовавшей уважения своих интересов России, добили бы и ее в годы ее слабости, если бы не сохраненный в 1990-е гг. героическими усилиями полуголодных инженеров, ученых и военных ее ядерный потенциал. Не раз в международных дискуссиях слышал сожаления о том, что Путина не удастся „проучить“, как Милошевича».

— Там же

А как удастся? Об этом он нам поведает? Вот, как Милошевича нельзя, а как можно? Только это ведь и обсуждается.

«Одним из проявлений тенденции к ослаблению, возможно, историческому, Запада является полууход США из Европы, Ближнего Востока».

— Там же

США возвращается стремительно в Европу. Уход с Ближнего Востока — это из Ирака что ли?

Дальше главное.

Понимаете, очень долгое время, когда Экспериментальный Творческий Центр, который я возглавляю, мои соратники ближайшие и я сам, говорили о New World Disorder, о мировом хаосе и обо всём прочем — звучали некие фырканья: «Да что это такое, да нет ничего подобного на свете, да мы-то, нам ли не знать». Я уже говорил о том, что когда взвешиваются некие гири, кто говорит о холодной войне, кто нет, или по любому другому вопросу, очень много означает такая необоснованная наглость, которая кому-то кажется очень обоснованной. Как говорится на криминальном языке: «понты дороже денег». Вот все эти бесконечные понты наших «экспертов»: «да что это там говорят, Северная Африка, какой-то New World Disorder, какой-то хаос и так далее». Что теперь говорит господин Караганов, который входил в пятерку наиболее ярко насмехавшихся над моделью, согласно которой Соединенные Штаты работают в режиме управляемого хаоса? Что он теперь говорит?

«При этом США сознательно или полубессознательно (новый термин, — С.К.) (ни в одном документе или серьезном американском исследовании теория управляемого хаоса не провозглашается) оставляют за собой кризисы и конфликты».

— Там же

То есть осуществляют хаос. Теперь новый термин: «сознательно или полубессознательно». Чем «полубессознательно» отличается от «полусознательно» это пусть скажет Караганов. Полубессознательно! «...Ни в одном документе или серьезном американском исследовании теория управляемого хаоса не провозглашается... оставляют за собой кризисы и конфликты». Во-первых, Стивен Манн совсем не такой несерьезный исследователь, как кому-то может показаться. Вполне он занимал посты, если уж говорить об этом, более серьезные, чем господин Караганов. Во-вторых, никогда никто не осмелится сказать ни в одном серьезном документе о том, что на вооружение берется теория хаоса, управляемого. Не так еще устроен мир, чтобы это можно было позволить себе сказать. В-третьих, какой-нибудь Stratfor говорящий о том, что наша главная задача — это чтобы никогда в Европе не было стабильности и гармонии, потому что целый век и больше мы боремся только против этого, и нам не важно, кто ее объединит, гармонизирует и консолидирует — нам главное, чтобы консолидации не было, о чем говорит, не о мировом хаосе? Ну, хорошо, о европейском? А все эти «разделяй, чтобы властвовать»? Это всё так ново́?

«США <...> оставляют за собой кризисы и конфликты. Может быть, для того, чтобы вернуться, опираясь на свою всё еще огромную военную мощь, или чтобы заставить союзников (в Европе) зависеть от нее. Может быть, из-за потери стратегических ориентиров и некомпетентности в условиях, когда мир пошел по не предполагавшимся сценариям».

— Там же

По каким это не предполагавшимся сценариям? Какие это стратегические ориентиры были потеряны? О какой некомпетентности идет речь? Зачем вернуться? Вернуться, чтобы устанавливать New World Order, порядок? За него не хотят платить?

Никто никуда возвращаться не собирается, некомпетентности не проявляет и прекрасно понимает, что мир пошёл по предполагавшимся сценариям, просто переходит на формат управляемого хаоса. Все будут грызться эти звери, сверху будет там еще что-то оскверняющее саму суть ислама, но называющее себя радикальным исламизмом. А где-то будет болтаться просто архаика разного типа. Дехристианизация, естественно, разрушение вообще гуманистического потенциала мировых религий — всё это вполне предполагаемые сценарии. И некий остров, который этим управляет.

«США один раз в последние полстолетия уже полууходили — после морально истощившей страну вьетнамской войны. Но вернулись.

Сейчас этот уход может стать более глубоким. Некоторые союзники, особенно в Великобритании, отчаянно призывают вернуться, опасаясь остаться без мощной протекции. Но возвращение на прежних условиях вряд ли состоится. (Некоторые союзники, особенно в Великобритании, очень коварны, и призывают они вернуться не потому, что боятся остаться без протекции, а потому, что понимают, что может вернуться гораздо более устраивающий их мир, если кое-кто надорвется. — С.К.) Мир заполнился новыми державами, не желающими прежней гегемонии. Хотя она весьма часто поддерживала относительную стабильность. Но перестала, когда Америка лишилась противовеса — Советского Союза».

— Там же

Так значит, идеальным было устройство мира, когда Америка имела этот противовес? Так зачем Америка его рушила? Или она его не рушила? И нет поражения в холодной войне?

«Если тенденция к ослаблению Запада продолжится, что вероятно, учитывая вектор изменения соотношения сил, то перед „международным сообществом“, а не просто Западом, который пытается говорить от его имени, встанет задача управлять этим процессом, не допуская дестабилизации. (Встанет задача вводить дестабилизацию, и не какому-то „международному сообществу“ вообще — Западу, который потому и говорит от имени международного сообщества, что он хочет этой дестабилизации. А международному сообществу она невыгодна. — С.К.) Еще лет десять тому назад стоял вопрос об управлении „подъемом новых“. Ослабление может занять эпоху и пройти относительно спокойно. Думаю, Европа будет продолжать уступать, конечно, упираясь. Уверенности в политике США нет. Америка, несмотря на все проблемы, всё еще бодрая нация. (Готовая применить ядерное оружие. — С.К.)

Сверхжёсткая и даже болезненная реакция Запада на российскую политику, нацеленную на прекращение инерционного наступления на ее интересы через попытку втянуть Украину в зону своего влияния и контроля, еще раз говорит, что легким процесс не будет. (Так что, мы имеем не холодную войну, а что? Сверхжёсткую и даже болезненную реакцию Запада? Долговременную, как говорит Путин, в обозримом будущем. — С.К.)

Если ослабление Запада будет, похоже, важнейшей чертой предстоящей эпохи, то другой такой чертой станет, видимо, продолжение тенденции к ренационализации мировой политики, возможно, даже и в Европе. (То есть распад Евросоюза. — С.К.) А заодно — возвращение на новом витке развития и теперь практически на глобальном уровне традиционной геополитики, которая еще несколько лет тому назад презрительно отвергалась».

— Там же

Во-первых, это не так, она никогда не презиралась, и она не возвращается. Никогда никуда не вернется традиционная геополитика. Пусть все ученики Киссинджера-Примакова забудут о таком возвращении. Возвращается нечто гораздо более страшное. Кстати, традиционная геополитика практически на глобальном уровне вернуться не может.

«Но это будет другая геополитика. При всей важности военного фактора...». Вроде бы другая, еще раз, ну скажите про стратегию хаоса, скажите, уже ж почти говорите. Стыдно, что вовремя «не догнали». Ну, скажите: «Не догнали — догоняем». Нет.

«При всей важности военного фактора, раньше игравшего в ней ключевую роль, ныне определяющую роль играет экономика. Что в свою очередь определяется еще одной ключевой тенденцией мирового развития — новой демократизацией. Интересы масс всё очевиднее влияют на поведение правящих кругов, даже и в не очень демократических странах. А главное требование масс — обеспечение благосостояния.

(Вот миллиардная исламская масса требует обеспечения благосостояния, вот очевидным образом. Просто помирает по этому благосостоянию — С.К.)

На фоне экономизации мировой политики (только что выдуманной господином Карагановым, — С.К.) нарастает тенденция к деглобализации или иной глобализации. ВТО в тупике, нарастает процесс формирования региональных торгово-экономических блоков, отход от МВФ и Всемирного банка в пользу региональных банков развития от доллара и евро.

США пытаются протолкнуть проект Транстихоокеанского партнерства (ТТП), нацеленный на ограничение роста и влияния Китая, Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерства (ТТИП), направленного на удержание ЕС в своей орбите. Хотя по большинству оценок, ТТИП Европе экономически невыгоден. И те в ней, кто толкает к нему, движимы страхом остаться без прикрытия уходящих США в условиях кризиса ЕС и восстановления России.

Раньше, в «холодную войну», роль приводных ремней США осуществляли военные союзы, сгинувшие или почти забытые — ПАТО, СЕНТО, СЕАТО, АНЗЮС. Теперь делается упор на «сдерживание» конкурентов экономическими инструментами. (Делается упор на новую модификацию НАТО и создание региональных блоков: Индия против Китая и так далее — С.К.)

Мощный импульс деглобализация получила, когда Запад применил «экономическое ядерное оружие» — санкции — против одного из важнейших мировых игроков — России. Санкции показали сомневающимся опасность полагаться на западные институты, правила, платежные системы, валюты.

Новые страны увидели, что старый Запад, создавший современную глобализацию, но увидевший, что от нее выигрывают другие, отходит от нее».

— Там же

Куда? Еще раз: «Новые страны увидели, что старый Запад, создавший современную глобализацию, но увидевший, что от нее выигрывают другие, отходит от нее». Куда? Что такое это новая глобализация? Красиво звучит. Старый Запад, создавший тотальную систему капиталистических отношений, с неумолимостью породившей все казусы неравномерного развития, должен либо отреагировать классическим образом на это неравномерное развитие для удержания своей власти. То есть развязать супервойну и победить в ней, что крайне затруднительно в условиях ядерного оружия — не уничтожив мир, развязать такую войну. Либо новыми способами сдержать развитие новых буржуазных стран, являющихся его основными соперниками после краха коммунизма. Но Запад объявил новые буржуазные страны своими врагами, ссылаясь на их авторитарность, которая его волнует как прошлогодний снег. Он мобилизует все силы архаики, существующие внутри этого нового буржуазного мира, для того, чтобы разрушить новые буржуазные страны — Индию, Китай, всё что угодно. И это и есть стратегия перехода от проекта Модерн с новыми и старыми буржуазными странами, со стремлением буржуазии весь мир обуржуазить, к новому проекту Постмодерна и Контрмодерна, где периферия мира должна быть архаизирована. А ядро этого буржуазного мира перестроено так, чтобы иметь возможность обеспечивать бесконечную архаизацию периферии.

Совершенно очевидно, что если в Модерне было место какому-то, не важно, рационально-протестантскому или вообще какому-то рациональному, сильно рационализированному христианству, то в этом формате никакому христианству, а также гуманистическим вариантам других мировых религий, места нет — и гуманизму вообще.

«...И стали строить свою систему институтов, свои экономические блоки. Один явно сформируется в Латинской Америке, освобождающейся от гегемонии США. Другой — потенциально самый мощный — в континентальной Азии. К нему примыкает и Россия с тяготеющими к ней странами. Назовем это пока безымянное объединение Сообществом Большой Евразии.

Оно будет формироваться вокруг обновленной и расширенной Шанхайской организации сотрудничества (ШОС). Мощный, потенциально исторический шаг в этом направлении был сделан в мае этого года, когда в Москве лидеры России и Китая приняли совместное заявление о сотрудничестве по сопряжению Евразийского экономического союза (ЕАЭС) и Экономического пояса Шелкового пути — масштабного китайского плана содействия экономико-логистическому развитию западных регионов Китая и стран к Западу от Китая. Два проекта пытались столкнуть. Получилось наоборот.

Этот проект, безусловно, будет открыт для ЕС и стран, в него входящих, может придать импульс их замедляющемуся развитию.

Думаю, что в этом контексте диалог ЕС — ЕАЭС, о котором запоздало начали говорить европейские коллеги, пожалевшие, похоже, после украинского кризиса о своем отказе создавать с Россией единые экономическое и человеческое пространства, теряет актуальность. Диалог, видимо, стоит вести в более широком формате. Может быть, ЕС — усиленный и расширенный ШОС».

— Там же

Я не знаю, какие европейские коллеги о чем пожалели. Я только абсолютно точно знаю, что никакого глубокого объединения Европы и России (даже просто Европы и России) Соединенные Штаты не допустят, это химера, они этого не допустят никогда. И что уж тем более они никогда не допустят блоков, резко более масштабных, наличие которых просто требует их ухода с геофинансовой, а затем и геостратегической роли державы № 1.

«На пространстве Большой Евразии немало территориальных и иных споров. К югу и западу от региона расположен Ближний Восток, обреченный на десятилетия конфликтов и на экспорт нестабильности. (Экспорт нестабильности куда? И кто ее будет экспортировать, сам Восток Ближний? Он вроде как вполне готов был утихомириться, уже Палестину с Израилем замиряли, а больше вроде и точек-то особых не было. Его разрушили и превратили в этот очаг. Значит, его будут использовать американцы, да? — С.К.) Трудно решаема и проблема европейской безопасности. Во всяком случае, в рамках прежних параметров и институтов. Но если проблема нерешаема, нужно выйти за ее рамки.

Поэтому напрашивается создание Форума евразийского сотрудничества, развития и безопасности — современного „Венского конгресса“ (Я вас умоляю! Никакой форум не является Конгрессом. Кого победили сейчас? На обломках чего возникает форум? — С.К.), который мог бы попытаться выработать новые правила и режимы для всего евроазиатского континента. (Что, США победили? Еще раз спрашиваю. — С.К.) Это должен быть Форум не против, а за. (Причём тут Венский Конгресс? — С.К.) Не против старой системы — пусть желающие европейские страны остаются в НАТО. Но нацеленный, может быть, на создание новой, созвучной реалиям XXI века, системы. (То есть два блока, что ли, возникнет? — С.К.)

Успех, разумеется, в долгосрочной перспективе, нового „Венского конгресса“ возможен и потому, что, похоже, мир идет через острую конкуренцию к новой конвергенции социально-политических моделей. Рыночная экономика в разных вариантах победила почти везде. Новые страны, условно лидерской, нелиберальной демократии, усиливают в своих моделях демократические элементы. Большинство стран либеральной демократии под влиянием вызовов вынуждены будут усиливать авторитарные элементы. Или проигрывать».

— Там же

«Усиливать авторитарные элементы» «большинство стран либеральной демократии» — с этого места нельзя ли поподробнее? То есть фашизм? Нет единой рыночной модели, есть новые страны, использующие авторитаризм для авторитарной модернизации — мир авторитарной модернизации, и есть мир Постмодерна, неспособный выдерживать Модерн. Так в каком мире они сойдутся-то? Они не сходятся, они расходятся.

«В предлагаемой и предполагаемой концепции мирового развития неочевидна роль США. Но это вопрос к американской элите. Она должна решить, чего она хочет? Скрываться, обидевшись на стремящийся к самостоятельности мир, в полуизоляцию, оставляя позади руины, чтобы потом попытаться вернуться? (Просто оставить руины, а не возвращаться. Уже можно управлять. — С.К.) Или цепляться за „однополярный“ момент, возвращения которого, похоже, не хочет почти никто? (А кто спрашивает, Югославия спросила? — С.К.) Или стать ответственным строителем нового, более демократического, равноправного и справедливого мира? (В котором сами они рухнут. — С.К.)

Россия с ее глобально мыслящей элитой, высококлассной дипломатией, географическим положением может с выгодой и для себя, и для партнеров активно содействовать строительству такого мира, нового „концерта наций“».

— Там же

Теперь я всё-таки скажу, что такое этот Венский Конгресс.

Венский Конгресс — это общеевропейская конференция, проведенная державами, победившими Наполеона в 1814–1815 году. Конгресс проходил в Вене с сентября 1814 по июнь 1815 года под руководством австрийского дипломата графа Меттерниха. По сути своей Венский Конгресс был направлен на то, чтобы восстановить феодальный строй, разрушенный Наполеоном почти во всех европейских государствах.

Первая задача. Какой строй восстанавливаем на новом Венском Конгрессе? Что восстанавливаем?

Определить новые границы государств Европы (кто сейчас согласится определять границы?). И по возможности укрепить феодально-абсолютисткие монархии, сокрушенные Наполеном.

Проиграв в октябре 1813 года «Битву народов» под Лейпцигом, наполеоновская армия отступила к границам Франции. В январе 1814 года войска антинаполеоновской коалиции вошли на территорию Франции. У Наполеона оставалось под ружьём не более 50 тысяч солдат, армия союзников превышала 200 тысяч. Тем не менее, Наполеон в начале 1814 года еще одержал несколько тактических побед, но знаменитые наполеоновские маршалы не хотели продолжать войну, о чем прямо заявили Наполеону. 30 марта 1814 года войска союзников вошли в Париж. Наполеон понял, что продолжение войны в этих условиях невозможно, и подписал текст отречения.

Он подписал текст отречения, потому что маршалы его предали.

«И маршалы зова не слышат:
Иные погибли в бою,
Другие ему изменили
И продали шпагу свою».

— М.Ю. Лермонтов, «Воздушный корабль»

Значит, 30 марта союзники вошли.

1 апреля было создано временное правительство в Париже во главе с бывшим министром иностранных дел Наполеона Талейраном. 2 апреля Сенат, провозгласивший Наполеона императором, отрешил его от престола и призвал на трон Людовика XVIII. Союзники сохранили за Наполеоном императорский титул и отдали в его владение остров Эльба. 30 мая были подписаны мирные договора между Францией с одной стороны и Англией, Россией, Австрией и Пруссией с другой стороны. Во Франции был восстановлено правление Бурбонов.

Вот примерьте это на новый Конгресс Венский.

В сентябре 1814 года в Вене собрался общеевропейский конгресс. Он начал работу, но 26 февраля 1815 года Наполеон бежал с Эльбы и 20 марта вступил в Париж, начались «наполеновские 100 дней». Народ Франции с ликованием встретил Наполеона, но антинаполеоновская коалиция направила против него аж семитысячную армию (как перепугались!) под командованием английского герцога Веллингтона. У Наполеона почти не было шансов победить, потому что в его распоряжении было чуть более ста тысяч человек. А набрать он с трудом он мог еще тысяч двести, даже меньше. Поднимать народ по-настоящему на борьбу с феодализмом, который был навязан французскому народу возвратившимися Бурбонами, Наполеон не хотел.

Но он признавал, что единственным его шансом было поднять народ на эту борьбу. Стать Робеспьером, и тогда он мог дать отпор любому герцогу Веллингтону и кому угодно еще. Народ должен был понять, что он возвращается к якобинским идеалам, и тогда вся Европа бы отдыхала. Наполеон этого не делал, потому что ему эти идеалы были глубоко чужды. Но потом сожалел о том, что этого не сделал.

Это примерно то, смягченный вариант чего я обсуждаю, говоря о том, что если затеялись в холодной войне и имеете для нее меньше сил, то выстраивайте систему под эту войну. Или, говоря сугубо и сугубо образно, не воюйте руками того, что сами порой называете «ставленниками вашингтонского обкома», с вашингтонским обкомом. Это невозможно, это вопиющая проблема текущего момента. На ее решение не годы отводятся, а месяцы.

Итак, Наполеон, сожалея о том, что он не стал на позицию, скажем так, якобинства и не поднял народ по-настоящему, проиграл битву при Ватерлоо. Отрекся 22 июня 1815 года от власти. Вот исторический контекст Венского конгресса.

Теперь о самом конгрессе. На нём произошел очередной, четвертый по счету раздел Польши. Что надо в четвертый раз будет делить на новом Венском конгрессе?

Был признан нейтралитет Швейцарии, были серьезно изменены границы в Европе. Была восстановлена власть папы Римского над Ватиканом и Папской областью. Был образован Германский союз. И наконец, был создан Священный союз европейских государств, имеющий целью обеспечение незыблемости европейских монархий.

О каком священном союзе теперь идет речь? Незыблемость чего и против кого он будет обеспечивать?

Считается, что первой задачей Венского конгресса являлось сохранение феодальных порядков, восстановление власти династий, сокрушенных Наполеоном. Второй задачей — получение устойчивых гарантий против возвращения Франции к бонапартистскому режиму и идее французского великодержавия. Третьей задачей — удовлетворение территориальных амбиций стран-победительниц.

Иногда Венский конгресс называли Танцующим конгрессом, потому что он осуществлялся в атмосфере балов, развлечений и всего прочего. Но одни-то танцевали на венских коврах, наслаждаясь этими балами, а другие вели страшную грызню под венским ковром. Realpolitik. И эти другие были союзники по антинаполеоновской коалиции.

Александру I важно было столкнуть лбами Австрию и Пруссию и не допустить чрезмерного ослабления Франции. А еще ему нужно было присоединить к Российской Империи Польшу, которая не слишком этому сопротивлялась, понимая, что русские будут самыми мягкими из тех, кто берет Польшу под свой контроль. Все остальные будут гораздо жёстче. А о том, чтобы Польша была независимой, никакой и речи не было, потому что Польша сильно согрешила с Наполеоном.

Англичанам нужно было усилить Австрию и Пруссию (а не столкнуть их лбами как Александру), не допуская этим взаимным усилением эффективного союза Франции и России. Англия рассчитывала на формирование управляемого конфликта в Европе, считая, что ей удастся в этих условиях обрести максимум контроля над европейской континентальной политикой.

Значит, ослабить Францию, не дать состояться союзу Франции и России, усилить Австрию и Пруссию, чтобы эти Австрия с Пруссией всё время ослабляли Францию и Россию — вот в чём была задача Англии.

Австрия боялась усиления России и Пруcсии, (Пруcсии ничуть не меньше чем России) и стремилась к максимальному укреплению феодализма и абсолютизма. Именно она и ее Меттерних, которым так восхищается Караганов, была самым свирепым оплотом уходящего мира.

Если Александр I хотел передать Саксонию Пруссии, то Меттерних сражался как лев за права саксонской династии и всячески хотел при этом свести к минимуму возможность русского контроля над Польшей. Пруссия стремилась, во-первых, получить Саксонию и другие земли (чего никак не хотел Меттерних), во-вторых, максимально добить Францию (чему противился Александр I, который уже глядел вперед, предполагая, что будет союз Франции и России). Если кто-то и проявил настоящий талант дипломата, играя на описанных здесь противоречиях, то это, конечно, Талейран, представлявший Францию и сумевший в самой невыгодной ситуации отвоевать для страны очень и очень много, в том числе и место на этом конгрессе.

Теперь они всё (это чтобы было ясно, куда нас зовет господин Караганов), они всё это дело гоношили-гоношили, прошу прощения за вольный стиль.

3 января 1815 года был подписан тайный договор между Францией, Англией и Австрией. Он называется Венским секретным договором 1815 года. Договор был направлен против Пруссии и России. Русского царя и прусского короля заставили пойти на уступки в польском и саксонском вопросе. К концу Венского конгресса стало известно, что Наполеон покинул остров Эльбу. Союзники по антинаполеоновской коалиции прекратили грызню, выставили против Наполеона чудовищную, неслыханную армию и быстренько подписали заключительный генеральный акт.

Кстати, видимо эта грызня, о которой Наполеон узнал, побудила его покинуть остров Эльба. Он думал, что она зашла так далеко, что союзники не успеют объединиться.

Победив Наполеона окончательно, союзники возобновили грызню между собой, сочетая ее с более или менее эффективными действиями по подавлению антифеодальных движений в Европе. Для осуществления этих действий был создан Священный союз.

Супер-НАТО, да?

Всем участникам Венского Конгресса было очевидно, что они не смогут создать ничего по-настоящему устойчивого на европейском континенте. В 1853 году, как мы знаем, разыгралась Крымская война, ознаменовавшая собой полный крах англо-русско-австрийско-прусского союзничества. Но еще до этого краха Европу сотрясали процессы, порожденные балканской неустойчивостью, ослаблением Османской империи и невозможностью обеспечить гармонизацию интересов союзников по антинаполеоновской коалиции. К этому присоединялись неизбежные процессы восстановления французского наступательного начала, падение Бурбонов во Франции (чего стремились не допустить и допустили), революция 1848 года, воскрешение бонапартизма (Наполеон III). То есть именно то, что клялись не допустить союзники по Венскому конгрессу. И так далее.

Так о каком новом венском конгрессе говорит господин Караганов? О таком новом, которое является хорошо забытым старым? Примеримся к этому и поймем, что если вещи не будут названы их именами, и стратегия Соединенных Штатов, а также старого Запада в целом не будет по-настоящему раскрыта, мы будем жить в мире вот таких утопий с неясными ссылками на прецеденты, которые, естественно, все забыли, и поэтому считается, что никто же не будет напоминать что такое Венский конгресс. Поэтому можно будет взять красивые слова, поиграть ими, предложить создать какой-нибудь там фонд, ну, и так далее со всеми остановками.

Да создавайте ради бога, если кому-то от этого будет хорошо. Но только не думайте и не внушайте сильно внушаемым людям, что за счет такой фигли-мигли можно остановить развитие нынешнего процесса. Венский конгресс будет либо на обломках Соединенных Штатов и всего того, что они собой олицетворяют, либо на обломках России, и гораздо более вероятно, что он будет на обломках России.

Теперь, значит, парламентская ассамблея ОБСЕ приняла резолюцию о российской агрессии. Здесь некий компромиссный дополнительный пункт этой резолюции, господин Дин Эллисон, Канада-Хельсинки. Эллисон из Канады, а всё это происходит...

ПРОДОЛЖЕНИЕ ОЧЕВИДНЫХ, ГРУБЫХ И НЕИСПРАВЛЕННЫХ НАРУШЕНИЙ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИЕЙ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ В РАМКАХ ОБСЕ И МЕЖДУНАРОДНЫХ НОРМ

1. Подчеркивая, что Российская Федерация обязалась поддерживать принципы, закрепленные в Хельсинкском заключительном акте 1975 года

— Резолюция 5-9 июля 2015 г.

Дальше через слово: «... подтверждая резолюцию Парламентской ассамблеи ОБСЕ об очевидном, грубом и неисправленном нарушении хельсинкских принципов Российской Федерацией». «Хельсинкские принципы», «хельсинкские принципы», «хельсинкские принципы». Это как Венский конгресс. Ну, так давайте тогда всё-таки поговорим о том, что же такое на самом деле «хельсинкские принципы». Что такое «Хельсинки»? Почему надо именно сейчас разговаривать о хельсинкских принципах, в чём они заключаются? Почему наши действия на Украине надо называть грубейшим нарушением хельсинкских принципов? Которые действительно создали ОБСЕ, но которые никакого отношения не имеют к тому, что происходит сейчас.

Прежде всего, надо сказать, что Хельсинкская конференция, открывшаяся третьего июля 1973 года, продолжалась два года. В результате этой конференции был подписан некий заключительный акт, на который все сейчас ссылаются. Само это хельсинкское совещание или хельсинкская конференция было собрано в результате предложения Советского Союза и стран Варшавского договора. Эти предложения долго бойкотировались США и Западом в целом. Советскому Союзу и его соратникам по соцлагерю понадобилось 8 лет, для того чтобы добиться созыва этого самого Хельсинкского совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе.

Потом, по результатам, это хельсинкское совещание стали называть международным событием более мощным, чем легендарный Венский конгресс в 1814 — 1815-х годов, Берлинский конгресс 1878-го года. Что ничто не может быть сопоставлено с великими свершениями в Хельсинки. Для того чтобы сказать современным людям, что именно Советский Союз является инициатором хельсинкских соглашений, нужно обозначить несколько ключевых дат или вех на пути к созыву хельсинкского совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе.

Веха № 1. В январе 1965-го года в Варшаве на заседании политического консультативного комитета стран Варшавского договора была выдвинута идея проведения общеевропейского совещания по вопросам безопасности и сотрудничеству в Европе.

Запомним, первый раз эта идея была настойчиво выдвинута в январе 1965-го года на заседании политического консультативного комитета стран Варшавского договора. То есть на заседании, где Советский Союз держал контрольный пакет всяческих акций — политических, геополитических, военно-стратегических, экономических и других.

Веха № 2. В июле 1966-го года на Бухарестском совещании всё того же политического консультативного комитета стран Варшавского договора (то есть советского начала), инициатива по созыву совещания по безопасности в Европе получила развитие соцстранами (то есть СССР). В одностороннем порядке была принята декларация «об укреплении мира и безопасности в Европе» и тем самым сказано: не будете подписывать общую — мы выдвинем свою. Продолжались интенсивные разговоры со странами Запада.

Веха № 3. В марте 1969-го года на Будапештском совещании всё того же политического консультативного комитета стран Варшавского договора было принято специальное обращение с призывом собрать общеевропейское совещание по вопросам безопасности и сотрудничества в Европе.

Значит, сначала сказали, что это нужно, потом приняли свою декларацию, потом обратились ко всем.

Вехи № 4 и № 5. Повестка совещания была предложена на встречах министров иностранных дел стран Варшавского договора в Праге в 1969-м году и в Будапеште в 1970-м.

Уже даже повестку дня разработали. Не только идею выдвинули, не только сами сделали декларацию, не только призвали к совместной декларации, но и повестку дня выработали.

Веха № 6. Основные принципы европейской безопасности были выдвинуты в 1972-м году на Пражском заседании всё того же политического консультативного комитета стран Варшавского договора.

Страны социалистического лагеря двигались, как мы знаем, в фарватере советской политики. Такая масштабная инициатива, как созыв совещания по безопасности в Европе могла исходить только от СССР, она и исходила от СССР. Почему?

Советскому Союзу было необходимо закрепить в Европе те границы, которые были обсуждены и подтверждены в феврале 1945-го года в Ялте и в июле-августе 1945-го года в Потсдаме.

Поскольку в 1949-м году началась холодная война, Запад сделал всё возможное для того, чтобы подвесить вопрос о границах в Европе. Он и не отказался от тех границ, которые сам обсудил в Ялте и Потсдаме, и не согласовал их. А Советский Союз не хотел, чтобы этот вопрос находился в подвешенном состоянии.

Хельсинкский заключительный акт, казалось бы, вывел вопрос о границах из подвешенного состояния. Впрочем, сразу после подписания Хельсинкского акта начались разговоры о том, что этот акт не является международным договором в полном смысле этого слова, а значит, по существу представляет собой набор благих пожеланий.

И это так. Хельсинкский договор, или Хельсинкский акт не является полноправным международным юридическим договором.

Но Советский Союз и страны соцлагеря добились тогда многого. Хотя в тексте заключительного акта, подписанного в Хельсинки, не было включено положение о процедуре вступления акта в силу, не было выражено согласие на обязательную силу акта, в соответствии с Венской конвенцией от 1969-го года о праве международных договоров. Не были выполнены еще многие моменты, превращающие Хельсинкский акт в полноправный обязательный международный юридический договор, которым, как мы видим, все тоже умеют вытираться, когда это надо.

Есть основания считать, что Хельсинкское соглашение, если и не являлось юридически обязательным, то всё-таки было достаточно авторитетным источником общих, пусть и лишенных юридической силы, обязательств, принимаемых на себя подписавшими этот акт сторонами.

Значит, если этот ОБСЕ полностью обязанный своим существованием хельсинкскому акту, который был подписан, вообще сооружён и оформлен только благодаря Советскому Союзу, так хочется всё время апеллировать к Хельсинки, то пусть они хотя бы знают, эти негодяи, что мы-то помним — что такое Хельсинки. Раз. И пусть помнят, два, что никогда они сами эти Хельсинки не превращали в полноценный обязательный международный юридический документ. Это акт.

Десять принципов, или как их называли «заповедей европейской безопасности», подписанных в Хельсинки таковы...

И мы всегда можем напомнить и должны напоминать как о том, кому все полностью обязаны Хельсинки, так и о том, что этот Хельсинки никогда не считался, этот акт, полноценным обязательным международным договором.

Десять принципов, или как их тогда называли «заповеди европейской безопасности», подписанные в Хельсинки таковы:

1. Суверенное равенство, уважение прав, присущих суверенитету.

2. Неприменение силы или угрозы силой.

3. Нерушимость границ.

4. Территориальная целостность государств.

5. Мирное урегулирование споров.

6. Невмешательство во внутренние дела.

7. Уважение прав человека и основных свобод, включая свободу мысли, совести, религии и убеждения.

8. Равноправие и право народов распоряжаться своей судьбой.

9. Сотрудничество между государствами.

10. Добросовестное выполнение обязательств по международному праву.

Тут как всегда, и как в ООН-овских документах, есть «равноправие и право народов распоряжаться судьбой» и «территориальная целостность».

СССР в наибольшей степени интересовали первая, третья и четвертая заповеди, то есть суверенное равенство, уважение прав (суверенитета), нерушимость границ, территориальная целостность. И где они, если это подписывал Советский Союз? Потому что, принимая эти первые, третью и четвертую заповеди, да и вообще Хельсинкский акт, Соединенные Штаты признавали коммунистическую систему. И отказывались от практики отбрасывания коммунизма, признавали существование де-юре тех границ в Европе, которые они признавали лишь де-факто, и которые они подвергали сомнению. То есть границ, которые были утверждены по итогам Потсдамской конференции. То есть границ, которые нам нужны.

Врагов СССР в наибольшей степени интересовала седьмая заповедь, она же пресловутые права человека. Действительно, подписав хельсинкские соглашения и поверив в необходимость их по-настоящему выполнять, Советский Союз смягчил борьбу с диссидентами.

Но! Все, кто апеллирует к хельсинкским заповедям, должны понимать, что это в эпоху СССР и отсутствия западной политической демократии в Советском Союзе, и всего прочего, эта седьмая заповедь была такой подударной для нас. А сейчас она подударна для других. Она подударна с точки зрения нарушения прав человека в Прибалтике, потому что там нарушаются права русскоязычного населения, бесстыдно попираются эти права. Она подударна с точки зрения всех этих законов о языке и всего остального, что делается на Украине. Она подударна, эта практика, по всем направлениям сейчас. России как раз этот седьмой-то принцип или седьмая заповедь очень даже выгодны, если бы кто-то на них обращал внимание.

Проблематичны были и завоевания соцлагеря в части территориальной целостности и нерушимости границ. Например, Польша, очень многое получившая от Германии в связи с тем, что Сталин настоял в Потсдаме на проведении ее западной границы по линии Одер-Нейсе, боялась до подписания Хельсинкского акта германских притязаний на отвоёванную огромную немецкую территорию. Германия, соглашаясь на сталинскую границу по Одеру-Нейсе, отдавала Польше чуть не четверть своей довоенной территории. Она несла огромный урон, и всё отдавалось Польше с тем, чтобы Польша не стала требовать чего-то от Советского Союза — в этом была сталинская политика. Но когда Хельсинкские соглашения обезопасили Польшу от Германии (как она считала), Польша стала гораздо более резво переходить на антисоветские, то есть антирусские рельсы. Ранее этот переход польских великодержавных патриотов на эти рельсы был сдержан именно неопределенностью границ по Одеру-Нейсе. И это держало Польшу в нашем фарватере.

22 сентября 1991 года албанское население Косово незаконно провозгласило независимость Косово от Сербии, грубейшим образом нарушив сербскую конституцию. Затем был проведен — опять же среди албанского населения — совершенно фарсовый референдум о независимости Косово и такие же фарсовые выборы президента. Но это был 1991-ый год.

Тогда лишь Албания поддержала Косово, всё было подвешено оставшимися представителями концерта, о котором любит говорить господин Караганов. И казалось, что может быть это всё останется в таком полутлеющем режиме. Не тут-то было.

К 1996-му году уже действовала армия освобождения Косово, которая развернула полномасштабную партизанско-террористическую и именно террористическую войну.

Ни Донбасс не разворачивает такую войну, ни Приднестровье никогда ее не разворачивало, никто. То, что творила эта Армия Освобождения Косово, это нечто. Кого-нибудь это обеспокоило? Кто-нибудь призвал это подавлять, использовать установки «Град» и «Ураган»? В 1999-м году в эти военные действия, грубейше нарушив не только Хельсинкские соглашения, но и все нормы международного права, вмешалось НАТО, осуществив массированные бомбардировки и добившись того, чтобы в Косово был введен военный контингент НАТО. Он был введен на основе резолюции Совета безопасности ООН № 1244 от 1999 года.

Нуте-с, посмотрим, как там с Хельсинкскими делами? «Невмешательство во внутренние дела», «неприменение силы или угрозы силой». И как там с хельсинкскими соглашениями, ась? Грубейшее вмешательство во внутренние дела, угроза силой, потом применение силы в вопиющем объеме. Превращение этого Косово в оккупированную территорию войсками НАТО. Дальше началось выдавливание сербов с территории. Один из самых кровопролитных погромов состоялся в марте 2004-го года, когда лишились крова тысячи сербов и десятки были убиты. Но такие погромы шли один за другим, кто помогал им осуществиться? Оккупировавшие Косово войска НАТО. Они этим проявляли верность принципам Хельсинки?

23 октября 2004 года на территории, подконтрольной натовской администрации, прошли выборы, в которых участвовали не более одного процента сербского населения, справедливо считавшего, что любые выборы в сложившейся ситуации — сплошная фальсификация. Правительство Косово после этого стали возглавлять то более, то менее экстремистски настроенные албанцы, одинаково управляемые Соединенными Штатами.

В 2005-м году Совет Безопасности высказался за начало переговоров о статусе края — переговоры зашли в тупик. 17 февраля 2008 года Парламент Косова объявил о независимости Косова в одностороннем порядке. Начались столкновения между сербами и войсками ООН, столкновения были подавлены оккупантом, однозначно действовавшим в интересах одной из сторон, а вовсе не способствовавшим примирению.

Итак, 17 февраля 2008 года Парламент Косова объявил о независимости Косова в одностороннем порядке. 18 февраля 2008 года Афганистан, Тайвань и ряд европейских государств признали Косово. Первой такое решение приняла Франция, потом к ней присоединились Великобритания и Италия, в тот же день Косово признали США. С опозданием, 20 февраля суверенитет Косово признала Германия, которая колебалась. Кипр, Греция, Словакия, Румыния, Китай и Россия выступили против признания независимости. Независимый парламент Сербии принял единогласное решение об аннулировании решения краевого парламента Косова от 18 февраля. Аналогичное решение приняло правительство Сербии, расценив декларацию о независимости Косово как нарушение Конституции Сербии. 28 июня 2008 года была сформирована сербская скупщина в Косово — местный парламент в северной части края, неконтролируемой албанцами. Новый парламент поддержали Сербия и Россия, а США и руководство ЕС, а также власти самопровозглашенной республики Косова объявили его нелегитимным.

1 декабря 2009 года в международном суде в Гааге начались слушания о законности одностороннего провозглашения независимости Косова. Это были самые фарсовые слушания из всех фарсов, которые устраивались в Гааге. Вопреки всем международным нормам международный суд 22 июля 2010 года признал законность решения властей Косова о провозглашения независимости от Сербии. Даже будучи разгромленной НАТО, причём с грубейшими нарушениями международного права, Сербия оказывает возможное в ее нынешнем незавидном положении (то есть достаточно вялое), но сопротивление по вопросу о независимости Косова. И что, всё это свидетельствует о верности духу и букве Хельсинки?

Я хотел бы здесь заострить внимание на трех моментах, на трех.

Первое, это всё надо знать. Недопустимо чтобы фигляры политические в ОБСЕ или где-либо еще оперировали какими-то фактурами, которые всем незнакомы, и все говорят: «Ну, наверное, высоколобые же люди, точно фактуры приводят, значит, есть возможность». Значит, я всё что угодно могу назвать «Венским конгрессом», не важно чем, Хельсинки — ссылаться как угодно. «Да-а-а, Хельсинки!», «Да-а-а, а ведь можно, ведь было же сделано благое дело Священным Союзом», — свирепо подавлявшим все движения, стремившиеся от Контрмодерна перейти к Модерну и реализовать завоевания Великой Французской Революции на своих территориях — свободу, равенство, братство и всё прочее. Свергнуть феодальные оковы.

Кто бы их ни хотел свергнуть, Священный Союз, утвержденный на этом «Венском концерте», вылезал, давил, стращал, пужал, и считалось, что это на основе общего договора. Потом выяснилось, что там уже есть тайные соглашения, которые вопреки этому договору существуют. А потом сказали: «Россия, вы-то, конечно, можете душить всяких там ради того, чтобы в Австрии и везде были Габсбурги», но только когда наступит время, эти Габсбурги и другие покажут вам кузькину мать. Вы можете таскать каштаны из огня, но они ничего выполнять не будут, потому что они уже действуют в режиме тайных соглашений и действовали изначально против вас. Хотите еще раз Венский концерт? Это же и получите.

Что же касается Хельсинки, то, по-моему, всё понятно. Когда в несоизмеримо более правовом режиме и в абсолютно другой ситуации, в условиях бандеризации Украины, фашистского режима, произвола, антиконституционных действий и так далее, осуществляется нечто в миллион раз более легитимное чем то, что осуществилось в Косово — это называют преступным нарушением Великого хельсинкского акта. А когда в Косово этим актом просто подтираются, его растаптывают хамски, варварски, то говорят: «Как же так! Русские, вы нарушаете великие хельсинкские соглашения!»

Бомбардировка Югославии, вообще сам принцип силового вмешательства под любыми предлогами в жизнь национальных государств и является превращением Хельсинкских соглашений в пыль! В ничто! Я уж не буду говорить, что само создание Евросоюза и вопрос о суверенитете государств, создающих такой Евросоюз, это там уже тоже вопросы очень тонкие насчет Хельсинки. Но нет! Тогда надо поговорить о Хельсинки. Так вот, надо знать эту фактуру, надо понимать, как они ее используют и надо четко определить для себя, что речь сейчас идет не о каких-то там фактурах и прецедентах, а о том, чтобы победить в холодной войне.

И это можно сделать, можно. Есть к этому ряд условий, тут Караганов же не всё говорит неверно, я бы иначе не стал зачитывать. Есть и эти новые страны, есть и эта Азия, есть и многое другое. Но только это может быть куплено невероятной мобилизацией всех сил. И очень умным, тонким и бережным переводом системы из состояния А в состояние Б. Не надо ее рушить, ее надо в другие режимы переводить. Ее надо мягко трансформировать и далее форсированно задействовать. Не грубо, не хамски, а форсированно и точно. И будет эта победа, будет! Но без этого ее не будет никогда. А тогда будет поражение со страшными последствиями, гораздо худшими, чем те последствия, которые были в Крымской войне.