виртуальный клуб Суть времени

Общие соображения по одному частному поводу

I.
Для кого-то любая элита — от лукавого. Для кого-то — но не для меня. В мировой истории были бесконечно восхищающие меня "элиты служения". Они превыше всего ценили свой долг перед народом, страной, историей и человечеством, но… Но эти элиты я здесь буду рассматривать только по принципу "теперича — не то, что давеча".

Теперича — и это касается как наших, так и западных, весьма далеких от служения, элит, — дух стяжательства доминирует над духом служения.
И впрямь, какое отношение к служению имеет Гордон Браун? Или Тони Блэр? Или Франсуа Олланд?
Да, есть очень патриотичные американские, европейские (и даже российские) политики, яростно (и не без внутреннего отчаяния) отстаивающие так называемые консервативные ценности. Но это не имеет никакого отношения к существовавшим в мировой истории "элитам служения".
Современный американский патриот-консерватор — не Джордж Вашингтон. Современный французский защитник традиционной семьи — не Людовик Святой. Джордж Буш-младший — не Ричард Львиное Сердце (хотя пытался выступать в качестве такового).
И дело тут не в разнице эпох. И даже не в обозначенной мною выше разнице между духом служения и духом стяжательства.
Дело в том, что нынешние патриоты действуют в ситуации исторического штиля. А патриоты, входившие в элиты служения, были преисполнены особого энтузиазма, каковой бывает только у капитанов политических кораблей, чувствующих, как ветер истории наполняет их паруса. Чтобы осознать разницу в полной мере, достаточно перечитать стихотворение Уолта Уитмена об Аврааме Линкольне ("О Капитан! мой Капитан! /Сквозь бурю мы прошли…"). Или пересмотреть наш Парад Победы, обратив особое внимание на поведение Сталина, стоящего на трибуне.
Чем дольше длится исторический штиль, тем в большей степени дух стяжательства начинает доминировать над духом служения. Справедливая для любой элиты, эта формула вдвойне справедлива для элит, претендующих на историческую авангардную роль. На эту роль тысячелетиями претендовали в первую очередь элиты Запада. И — России.

II.
Дух стяжательства… Обсуждать его можно всерьез, лишь оговорив, что поведение элитной системы как целого — это одно, а поведение отдельных, интегрированных в эту систему людей — это совсем другое.
Знаю наверняка, что такие-то и такие-то представители очень высокой нынешней российской политико-административной элиты никогда в своей жизни не участвовали ни в каком воровстве. Ибо: а) элементарно не умеют — не для этого созданы, б) боятся — именно потому, что не умеют, в) брезгуют (последнее важнее всего). Это как-нибудь влияет на степень криминальности нашей элитной системы? Увы, никакого влияния на качество этой системы такие положительные отклонения (флуктуации) не оказывают.
Профессор, читавший нам в Московском геологоразведочном институте лекции по электроразведке (то есть обнаружению под землей месторождений с повышенной или пониженной электропроводностью), приводил очень показательный пример: "Вот кварц. Он обладает очень низкой электропроводностью. А вот медь. Она обладает высокой электропроводностью. Какой электропроводностью будет обладать кварц, в который вкраплена медь? Если каждая вкрапленность окружена кварцем, то электропроводность породы, состоящей из меди и кварца, будет равна электропроводности кварца, то есть нулю. И никакого влияния на эту электропроводность вкрапленности проводника (каковым является медь) не окажут. Даже если этих вкрапленностей будет очень и очень много".
Читатель, несомненно, понимает, что я говорю не о кварце и меди, а о воровстве и честности. Медь — это честный человек. Кварц — это вор. Кварц с вкрапленностью меди — это элита, состоящая из честных людей и воров. Даже если честных людей немало, но они окружены ворами, то элита, то бишь система, состоящая из честных людей и воров, будет вести себя так, как будто бы она состоит только из воров.
Ровно так и ведет себя современная элита. Это касается и Запада, и России. В Дели и Шанхае воров ничуть не меньше, чем в Копенгагене и Нижнем Новгороде. Но действия азиатской элиты не позволяют утверждать, что элита эта состоит из тайных или явных воров. Что же касается Запада и России, то — увы, и ах… тут разница всего лишь в степени разнузданности. Наша элита в воровских своих проявлениях на несколько порядков более разнуздана и откровенна, чем западная. Но это не значит, что западная элита не ведет себя как сообщество особо привилегированных (и, так сказать, весьма стыдливых) воров.
Албанские дела Клинтона (он бомбил Сербию не по наущению ли албанской наркомафии?)… Иракские дела семьи Бушей (Саддам Хусейн кредитовал эту семью — она с ним так расплатилась?)… Виктор Бут, пострадавший из-за того, что республиканская и демократическая элиты США не поделили между собой черный рынок оружия в Африке и на Ближнем Востоке… Тьфу!

III.
Итак, современная элита, элита исторического безвременья и стяжательства, — это сообщество особо привилегированных воров, порой тщательно соблюдающих приличия, а порой разнузданных донельзя. И в любом случае относящихся к своим народам в точности так, как это сказано в стихотворении Пушкина:
"Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь".

Только вот Пушкин с невероятной горечью написал об этом, комментируя трагическую судьбу испанца Риего… Помните?
"Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя —
Но потерял я только время…"

И так далее.
Ну, так это все написано про Риего. То есть, про элиту служения, не нашедшую отклик в своем народе. О чем Пушкин наигорчайшим образом сожалеет.
А вот современная воровская элита не переживает по поводу того, что мирные народы "не разбудит чести клич". Она по этому поводу ликует. И никоим образом не тревожится о последствиях такого своего ликования. Еще раз оговорю, что, называя современную, прежде всего западную и российскую, элиту воровской, я не имею в виду сообщество "воров в законе" или особо коррумпированных политиков. Я использую здесь термин "воровская элита" в наивысочайшем смысле этого слова. То есть, ставлю знак равенства между термином "элита, отчужденная от истории и приобщенная к стяжательству" и термином "воровская элита".
В дальнейшем, из соображений краткости и внятности, я все время буду использовать именно термин "воровская элита".

IV.
Воровская элита до крайности враждебна истории.
Ибо что такое по большому счету история? Это народы, которые не хотят пастись, не хотят, чтобы их резали и стригли. Это народы, откликающиеся на клич чести. Как только народы становятся таковыми, и как только элита служения соединяется с такими народами, история вступает в свои права. И тогда воровские, то бишь антиисторические, элиты прячутся по своим норам, подлаживаются к истории, выживают и ждут, когда народы разочаруются в истории, устанут от нее, уснут. Дождавшись этого, воровские элиты выходят на авансцену. И начинают править, будучи твердо убеждены в том, что нет Истории, есть только Игра.
Современные воровские элиты — это элиты Игры. Они потому и не являются элитами служения (а точнее, являются "элитами неслужения"), что для них по большому счету есть только Игра.
Мир, в котором нет Истории и есть только Игра, — это невероятная пакость. Элиты, для которых нет Истории, а есть только Игра, — концентрированное выражение пакостности неисторического, сугубо игрового мироустройства. Мы живем в этой пакости уже не одно десятилетие.

V.
Мне скажут, что на это сетовали в разные эпохи… Тот же Шекспир, например ("Зову я смерть. Мне видеть невтерпеж…"). Или Мандельштам ("Нельзя дышать, и твердь кишит червями, / И ни одна звезда не говорит…"). Но, увы, наша участь более скверна, чем участь Шекспира и Мандельштама. Ибо у Шекспира Гамлет после разговора с могильщиком вступает в бой с Лаэртом, вершит суд над королем, благословляет Фортинбраса, верного духу Истории. А Мандельштам… Он сначала говорит про то, что не только нельзя дышать, но и сама твердь (то есть небо) кишит червями… А потом добавляет: "Но, видит Бог, есть музыка над нами".
Как хорошо (да, страшно, да, мучительно — но именно хорошо) жить, если ты твердо уверен, что над тобою есть музыка… Во-первых, что она есть вообще… А во-вторых, что она именно НАД тобой. И не над тобой одним, а над твоей Отчизной и человечеством. Можно сколько угодно скорбеть по поводу того, как пала твоя Отчизна, да и все человечество. Но если ты убежден, что над ними есть музыка, то не все потеряно, то путь к спасению понятен.
Начавшееся во второй половине ХХ века и происходящее до сих пор — проблематизирует то, что никогда ранее не проблематизировалось. Эту самую музыку, которая "над нами". Мучительная для всех — даже для распоследнего негодяя, — эта проблематизация особенно мучительна для тех, кому нужна История, нужно служение.
Будучи брошены Историей, они с неимоверным трудом выстаивают, постоянно взаимодействуя с реальностью, в которой есть только Игра. Выстоять можно, хотя, конечно же, трудно. Но надо знать, зачем. И не потерять это "зачем", блуждая по лабиринту Игры.

VI.
Особая трудность выстаивания в сугубо игровом мире связана для человека служения с тем, что когда твое призвание — служение, то никакие свершения по части Игры душу твою не могут согреть. Потому что душа такая. И с этим ничего не поделаешь.
Я, к примеру, знал олигарха, который, в отличие от меня, мог вообще не спать ночей по десять. Ради чего? Ради бабок. Но когда он эти бабки завоевывал, то, образно говоря, прижимая к себе сумку или чемодан с "зелеными", он энергетически восстанавливался. Он сочетался с этими бабками, как Ромео с Джульеттой. И это соитие возвращало ему затраченную энергию. Ибо бабки олигарха не просто радовали. Они его, так скажем, невероятно воодушевляли. И в качестве возможности вести роскошную жизнь, и в качестве игрового приза.
А если тебя они не воодушевляют? Если тебе такие призы не дарят энергии? Согласитесь, тогда намного труднее находиться на игровом поле. И все, что тебе остается, — хранить, как зеницу ока, тончайшие каналы, связывающие тебя с Историей. С этой самой музыкой, что "над нами".
Иначе говоря, ты должен себе сказать: "Я играю не во имя Игры". И мало сказать себе это. Надо всей жизнью своей подтверждать, что это именно так. На секунду перестал подтверждать или даже на микросекунду — тебе конец.

VII.
Есть люди, которые сохраняют связь с Историей, но постепенно страшно увлекаются Игрой. Они не теряют при этом мораль и даже идею служения. Но они этой Игрой страшно увлекаются. Моя соратница пришла к одному такому человеку, чтобы показать ему подписи под письмом, опубликованном в "Завтра". Те подписи, которые он очень хотел собрать, хотя сомневался, что это возможно. "Мы их переиграли", — прошептал тот, к кому она пришла. Он был уже при смерти. Но последнее, что у него оставалось, это "мы их переиграли". Ему не нужно было ни денег, ни роскоши. Но он, не потеряв идеи служения, за полстолетия рискованной и неблагодарной работы с невероятной силой "подсел" на Игру.
Что ж, этим можно восхищаться.
А вот уже теми, кто, "подсев" на Игру, потерял идею служения, — я лично восхищаться не могу. Хотя у них есть свое обаяние. Это обаяние компетентности, беспредельной готовности рисковать, невероятного хладнокровия и многого другого.
Я помню, как Александр Андреевич Проханов сильно впечатлился фильмом о Джеймсе Бонде. Тем, в котором этот герой ведет почти мистическую игру в покер. Убеждая меня написать статью по поводу этого фильма, Проханов говорил: "Но это же концентрированное выражение политики!"
Я возражал, утверждая, что концентрированное выражение политики — это История, а не Игра. Я знал и людей, которые сохранили идею служения, но сильно "подсели" на Игру, — и людей, для которых Игра стала всем.
Последние не вызывали у меня теплого душевного отклика. Но я мог их оценить. И испытать сложную гамму чувств в рискованные моменты, когда велась Игра, и когда с невероятным хладнокровием делались такие политические ставки, что дух захватывало.

VIII.
Развивая дальше предложенные читателю аналитические метафоры, могу сказать, что История — это та музыка, которая над нами. А Игра — это твердь, кишащая червями. Но ведь все-таки твердь, не так ли? Мы не имеем права ставить знак равенства между червями и твердью.
Не знаю, что имел в виду Мандельштам, говоря о том, что "твердь кишит червями".
Поскольку твердь — это небо, то возможно ли заполонение его червями?
Впрочем, если речь идет о метафоре, о пространстве идеального, в которое вторглись черви, то все становится на свои места. В любом случае метафоры — не понятия. Они обладают принципиальной, неснимаемой многозначностью. И в этом их ценность.
Нельзя использовать чужие метафоры с аналитической целью, не задавая ту смысловую ось, на которую ты нанизываешь все сразу, — и эти метафоры, и связанное с ними конкретное аналитическое содержание.
Для меня та музыка, которая "над нами", — это История. Она является загадочным и горячо любимым мною (да и отнюдь не мною одним) пространственно-временно-смысловым образованием (математики бы сказали — континуумом), внутри которого разворачиваются разного рода рукотворные чудеса.
Одним из таких чудес является та героическая созидательность, которая во всем мире именовалась "русским чудом". Речь идет о построении советского мира, являющегося и технологическим, и культурным одновременно. О победе в войне — с опорой на этот мир, созданный в невероятно короткие сроки. О потрясающих свершениях, осуществленных этим миром (атомный проект, освоение космоса и так далее).
Но будучи невероятно впечатляющим, данное чудо является всего лишь одним из тех чудес, которые называются "осуществленные исторические проекты".
Разве христианизация существенной части человечества в исторически короткие сроки не принесла своих потрясающих свершений, своих совершенно новых культурных, социальных и иных эталонов? Конечно же, принесла. И не она одна.
История в принципе проективна. И именно потому чудесна. Повторяю, она и есть та музыка, которая "над нами".
Уставая и отступая, История оставляет человечеству иное пространственно-временно-смысловое качествование, в котором смысл уже не является настолько осевым. Постепенно смысл остывает. И тогда народ превращается в население, более или менее организованное. А элиты, осуществляя стрижку и забой "этого скота", увлекаются Игрой. Которая в этом смысле и является антитезой Истории.
Такая Игра как раз и может быть названа "кишащей червями твердью". При этом черви — это специфические существа, которые служебным образом используются теми, кто ведет Игру.
Для понимания логики существования этой тверди необходимо категорическим образом отличать игроков, ведущих Игру (то есть обитателей тверди, иногда и впрямь называемых небожителями, олимпийцами и так далее), от червей, используемых служебным образом. Люди тверди — это одно. Черви — это другое. Но поскольку и люди тверди, и черви обитают в игровом пространстве, условно именуемом "твердь" (напоминаю, что в данном контексте это всего лишь аналитическая метафора), то отношения между обитателями тверди и червями, которых эти обитатели используют, могут быть очень разными.
Когда обитатели тверди полноценно ведут Игру, черви находятся на задворках. И под полным контролем обитателей тверди. А когда обитатели тверди теряют полноценность (иногда называемую субъектностью), когда они начинают не соответствовать даже статусу игрока, и уж, тем более, статусу хозяина игровых правил (а это очень высокий статус), — дело плохо.
Полноценные обитатели того мира, который я назвал игровой твердью, — компетентны, расчетливы, профессиональны, бесстрашны и так далее. Да, это сложные люди. Но это люди. Они много знают и понимают. Они рискуют. Они трепетно относятся к Игре. Они презирают отморозков и умеют ставить их на место. Они способны к созданию сообщества игроков, регулируемого определенными правилами.
Червяк, используемый обитателем игровой тверди, тоже крутится по-своему в мире, который я здесь называю "твердь". Поскольку он понимает, что его в любой момент могут раздавить, он крутится в этом мире сообразно своему статусу. Но ему очень нравится этот мир. Ему все время хочется сообщать всем, что он его обитатель. Ему до зарезу надо стереть грань между собой как червяком и другими обитателями тверди. И как только эти другие полноценные обитатели начинают сдавать позиции, червяк начинает считать себя главным. И пожирать твердь не сообразно выдаваемым ему заданиям, а произвольным образом. Такое пожирание на жаргоне тверди называется "инициативным".
Чем слабее полноценные обитатели тверди, тем инициативнее (то есть "бесконтрольно прожорливее") пожирающий эту твердь червяк.
А значит, поведение червяка индикативно. По этому поведению мы можем косвенно судить о состоянии тверди и ее полноценных обитателей.

IХ.
Все знают, что один из таких червей — господин Белковский. И что он интересен лишь постольку, поскольку степень подконтрольности или бесконтрольности его прожорливых похождений является индикатором состояния сообщества полноценных обитателей тверди, индикатором полноценности этих обитателей, индикатором состояния тверди, наконец.
Все знают, что когда мы говорим "господин Белковский", мы подразумеваем господ Х, Y и так далее.
Все знают конкретно, о каких господах идет речь.
Обсуждать этих господ бессмысленно. Хотя бы потому, что им, в силу их профессии, в принципе нельзя предъявить никакого морального счета. И уж тем более им нельзя вменить в вину похождений того или иного червя. Даже такого прожорливого, как господин Белковский.
Ты им предъявишь такой счет, а они тебе ответят: "Нам нужна позиция там-то и там-то! Ваши любители музыки или даже тверди к нашей профессии, как вы понимаете, отношения не имеют. Позиции мы можем получить только одним способом. Обзавестись червями… Позволить этим червям определенным образом пожирать твердь. Разумеется, пожирать дозированно, под полным нашим контролем. А другого способа получения позиций просто не существует.
Чего же вы хотите? Чтобы мы от своей профессии отказались? А наши противники, они же враги России? Они тоже от своей профессии откажутся? Нет, не откажутся! А значит, наш отказ от обзаведения червями и окормления червей (то есть, от профессии) породит колоссальные беды для Отечества".
Произнеся такой монолог, полноценный обитатель игровой тверди "заводится" и начинает сетовать на свою судьбу. На загубленные мозг, сердце и печень… На семейные обстоятельства… На то, что и он мог бы наслаждаться искусством, высшими смыслами, но он пожертвовал собой на благо Отечества нашего. А ему некоторые, знаете ли, шпильки вставляют… Да хорошо, если шпильки, а то и палки в колеса.

X.
Однажды я так проникся состраданием к участи полноценных обитателей игровой тверди, что аж прослезился и устыдился. Это было в конце 80-х годов, когда представители оперативной тверди осуждали меня за стремление избавиться от необходимых им агентурных червей (закавказских, среднеазиатских, прибалтийских, украинских и так далее). "Как же так! — восклицали представители тверди. — Нам нужны позиции! А вы! Вы атакуете наших червей, то есть нас! А мы работаем на благо Отечества! Что вы делаете с вашими особыми папками ЦК!"
Честное слово, я чуть было не самоустранился. Мол, бог с вами, нужны вам позиции для победы над империалистами, — действуйте сообразно вашей профессии. То бишь, окормляйте/откармливайте этих самых червей.
Только вот двумя годами позже оказалось, что агентурные черви стали постсоветской элитой. А представители оперативной тверди? Часть из них спилась, кое-кто застрелился. А остальные пошли в услужение к червям. Будем обсуждать примеры или проявим тактичность и сострадание?
Стоп. Проявляя тактичность и сострадание по отношению к полноценным людям тверди, в одночасье пошедшим в услужение к своим червям, проявляем ли мы сострадание к народу и государству? Ведь поступившие так полноценные люди тверди… Кстати, можно ли после того, как они так поступили, их называть "полноценными"?..
Ну, так вот, поступившие так люди тверди помогли червям в бесконтрольном, отвязанном пожирании оной. В ходе такого пожирания страна потеряла территорию, население, индустрию, сельское хозяйство, науку и так далее. Она умылась кровью. Перестав быть полноценными, пойдя на сговор со своими вчерашними червяками, пойдя в услужение к этим червякам, люди тверди далее начали перенимать у червей ментальность, логику поступков, нормы отношения к народу, государству, долгу, присяге… И наконец, к самым основополагающим принципам профессионального поведения.
В результате "очервячивания" модными стали разговоры о том, что профессионалы всегда нужны. Что они всем нужны, включая всякий вменяемый оккупационный режим.
И возникает печальная необходимость каким-то образом все это остановить. То есть, сказать господам Х, Y и так далее (из тех, кто еще остался в живых): "Если вам нужны черви для блага России — окормляйте их, сколько душе угодно. Но поскольку черви прожорливые и ужасно амбициозные, то окормляйте их, пожалуйста, сообразно служебному долгу. И желательно на трезвую голову".

XI.
Почему назрела (и даже перезрела) необходимость таких горьких и, поверьте, очень доброжелательных слов?
Во-первых, потому что надоело ходить на похороны. Особенно когда покойник резко моложе шестидесяти.
Во-вторых, потому что черви, пожирая твердь, лепечут о перестройке-2. И всяких прочих пакостях. А мы уже пережили перестройку-1. И нам уже говорили о профессиональной необходимости червей… Мол, куда без них — профессия у нас соответствующая…
Профессия? В фильме "Офицеры" по ходу действия постоянно произносилась мантра: "Есть такая профессия — Родину защищать". Ну, и где же Родина, профессионалы? Что молчите? Где присяга? Где Родина?
Что вы нам предлагаете? Слушать ваши мантры, понимая, что наши дети и внуки будут жить в расчлененной России? Разве не об этом расчленении как о великом благе вещают ваши черви, оправдывая формирование предательской идеологии своими агентурными интересами?
Извините, это мы уже проходили. И любая попытка повторить пройденное будет пресекаться с корректной категоричностью. Назовите это, если хотите, антиперестроечным политическим неврозом… У народов, переживших катастрофы (а перестройка — это именно катастрофа), такие неврозы носят защитно-созидательный характер.

XII.
Дабы не быть заподозренным в желании ограничиться абстрактными рассуждениями, я сейчас вкратце разберу, какие именно перестроечные заходы осуществляет червь, издающий Меморандум "Государство и олигархия: 10 лет спустя".
Заход #1. Под видом разложения оранжевых (любителей "Слона", "Дождя" и так далее) червь осуществляет так называемую скрытую корректировку оранжевых, дабы они могли пойти новым, кому-то необходимым, курсом. Каким же именно?
Представьте себе, перестроечным. Причем теперь речь идет о перестройке сверху, а не о перестройке снизу. Потом к перестройке сверху добавится перестройка снизу. Но сейчас главное — как считает червь (или те, кто этого червя окормляет) — усилить верхушечное перестроечное начало.
Совершенно очевидно, что червь делает все возможное для того, чтобы усилить именно такое начало в оранжевой среде. Вопрос на засыпку: это его инициатива или нечто другое? Если это его инициатива, то он почему-то вышел из-под контроля. И естественно, возникает вопрос, почему. Но если это что-то другое, то дело скверно.
Заход #2. Червь занялся бездоказательной дискредитацией Проханова, являющегося сейчас главной консенсусной фигурой в патриотическом движении. И тут либо-либо. Либо Проханов не по зубам червю. Скорее всего, так и есть. Но тогда непонятно, зачем нужно давать задание на пожирание того, что не по зубам. Либо червь — как кому-то с бодуна кажется — может ослабить позиции Проханова. И тогда возникает вопрос, зачем их ослаблять. В чью пользу? У нас так много консенсусных фигур? С какой целью? С целью максимального разрушения имперского патриотического консенсуса? Червь сам поставил перед собой эту цель или кто-то ему поставил? Кто именно?
Заход #3. Червь пытается (я убежден, что безуспешно) ослабить позиции Проханова в патриотической среде. Но вдобавок к этому он пытается (убежден, что столь же безуспешно) ослабить позиции Путина в патриотической среде. Он внушает патриотам, что никакой разницы между Путиным и Чубайсом нет. А значит, на Путина надеяться не надо. А на кого надо надеяться? Червь об этом не говорит. Но логика тверди — подчеркиваю, не червя, а тверди — основана на железной аксиоме сообщающихся сосудов, гласящей, что ослабление позиций Путина (или кого угодно еще) осуществляется ради усиления чьих-то еще позиций. Чьих именно? Или ничьих?
Заход #4. Червь пытается нанести удар не только по Путину и Проханову, но и по чекизму как таковому. Мол, нет чекистской солидарности, ибо есть много враждующих групп. И нет никакой разницы между чекистами и либералами, ибо все алчут бабок и комфорта. А в ЦРУ или Пентагоне нет враждующих групп? Там не жаждут бабок и комфорта? Сие в принципе не является следствием нарастания исторического безвременья и порожденного этим безвременьем духа стяжательства?
Аналитика, согласно которой все одним миром мазаны, нужна для того, чтобы ударить уже не по Проханову и Путину, а по некоему патриотическому элитному сообществу. Конечно, небезусловному, но существующему. Говорится следующее: "Патриоты! Оставь надежду всяк сюда входящий! Верить нельзя ни конкретным людям, ни элитным группам!" А кому надо верить? Американцам, готовящимся к оккупации России? Ибо если никому нельзя верить, то оккупация неизбежна. Так чем же занимается червь? Тем же, чем и его предшественники: "Рус, сдавайся, комиссары тебя предали, а у нас тебя ждет сытный гуляш". С чьей подачи червь этим занимается?
Мне скажут, что я называю объективный анализ нынешнего элитного неблагополучия — вражеской пропагандой, осуществляемой с определенными целями. Какой еще объективный анализ? В чем он состоит? В том, что в элите все на одно лицо?.. Коржаков и Чубайс были на одно лицо? Да или нет? Кто сказал, что в элите не существует идеологических групп? Ведь все мы знаем, что они существуют. Ставить знак тождества между идеологией и профессией, конечно, нельзя. Но кто его ставит, кроме клинических идиотов?
Разоблачая этих клинических идиотов, червь одновременно бьет по всему, что связано с идеологической определенностью тех или иных групп. Кто при этом терпит урон? Далеко не безупречные элитные группы, в той или иной степени ориентированные на тот или иной вариант патриотической идеологии. Ну и что? Червь и это делает по указанию тверди? А на что тогда работает твердь? Ну, хорошо, она работает не на Проханова, не на Путина — а на кого? Она вообще не работает на элитные группы с патриотической привязкой? А на какие группы тогда она работает? И ведь ясно, что именно либеральным группам выгодно, чтобы элитные группы, ориентированные на патриотическую идеологию, были предельно дискредитированы. А значит?..
Заход #5. Червь подробно описывает, как он вел свою работу с Ходорковским. Наивным людям может показаться, что он отрицает факт работы с Ходорковским. Но надо быть очень наивными людьми, чтобы так полагать. Червь отрекомендовывается в качестве человека, который с Ходорковским работал. Он упивается тем, как именно он с ним работал.
Мол, сначала я его, этого самого Ходорковского, посадил. То есть посадили его мои окормители, но я содействовал. Потом меня привели к нему в тюрьму (хорошо хоть, не сообщает, кто именно привел… но когда-нибудь обязательно сообщит… ибо червь). Привели меня в тюрьму к сидельцу… Сидельца убедили, что ему нужен спичрайтер. Сиделец распорядился выдать бабки. Бабки поделили по моей формуле. Я написал статью — на языке червей — о прекрасном. Статья, во-первых, помогла поглубже упрятать сидельца в тюрьму. А во-вторых, для того, чтобы сиделец случайно не стал предметом восхищения для тех или иных системообразующих групп, я в эту, как бы его, статью встроил элементы своей аутентичной статьи. И потом еще и отпиарил это деликатное обстоятельство. Во как я умею! Во какой я славный, сверхпрожорливый червь!
Меня спросят: "А вы что, против такой работы? Вам бы только в белых перчатках?"
Не против я такой работы! Что же касается сидельца, то он не ребенок. И знал, на что шел, с кем имел дело. То есть был кузнецом своего счастья, равно как и несчастья. Соглашаешься на такое — пожинай плоды.
Так что я не фыркаю, как записной чистоплюй, а всего лишь спрашиваю, как аналитик: "Кому это все нужно и для чего?" Это что, гибрид из прайс-листа и профессионального резюме? Тогда надо знать, кому адресован этот гибрид. Потому что если он благословлен твердью, да еще и адресован кому-то, то речь идет о большой политике.
Заход #6. Содержание этой большой политики, коль скоро она и впрямь наличествует, таково.
Владимир Путин — это верный ельцинист. Он должен вернуться до конца в "семью" и ельцинизм. Это сделанное ему — от чьего-то имени — предложение. Оно дополнено другим предложением. Если Путин вернется в лоно, то ему или его соратникам подарят обезвреженного Ходорковского. Вписанного в систему, желающего не мстить, а упиваться радостями жизни. И так далее.
Что тут главное? Что надо вернуть Путина в лоно "семьи"! И коли он вернется в это лоно, ему будут предложены разного рода вкусности. Каковыми являются не только Ходорковский, сделанный "овощем", но и Медведев, доведенный до еще более жалкой кондиции.
Заход #7, доказывающий, что речь идет именно об этом, — налицо. Ибо червь пытается стереть из памяти своих новых (хочется верить, что лишь в его мозгу имеющих место) заказчиков все свое прошлое.
Он восхвалял Медведева? Он писал от него кипятком? Он говорил, что он главный русский националист и патриот, а Путин тряпка? Процитировать вам, как он это говорил? А как он теперь Медведева называет? "Димон"? Он теперь Медведева даже не презирает и не марает. Он с невероятной, червиной пакостностью показывает, что есть этот Медведев ничто и звать его… даже не никак, а "Димон".
Это у нас такая операция "баш на баш"? Все ли обитатели тверди (не черви, а ее более или менее полноценные обитатели) отдают себе отчет в том, чем чреват успех такой операции?
Вы только поймите — я никоим образом не хлопочу за Медведева. Не хлопотал и не хлопочу. За Медведева пусть хлопочут его биограф Сванидзе, Федотов с Карагановым и все прочие ревнители радикальной десоветизации-декоммунизации.
Но я не могу не понимать, о чем идет речь. "Семья" хочет сделать ставку не на Медведева, а на Путина? На Путина как верного ельциниста? Путину предлагают: "Ты станешь нашим, мы откажемся от Медведева, сольем Ходорковского, забудем прошлое и так далее".
Заход #8 состоит в том, что червь идеализирует твердь вообще и пожирание тверди в частности. Червь говорит о своем идеализме. И об идеализме не только Ходорковского, но и Волошина. Поскольку разговор червя об идеализме всегда является проявлением крайней степени цинизма, то возникает естественная гипотеза о так называемой предпродаже. Причем далеко идущей. А также о субъекте, который зачем-то начинает нечто подобное разминать. Сам червь, как все мы понимаем, лишен субъектности начисто. А значит?..
И опять-таки, кто-то скажет, что червь просто объективен. В чем он объективен? В том, что Волошин якобы после ареста Ходорковского подал в отставку для того, чтобы защитить свою репутацию эффективного политического менеджера? Вы войдите в яндекс или гугл, наберите фамилию "Волошин" и посмотрите несколько его фотографий. Я рекомендую это тем, кто совсем не знает Волошина. Те же, кто его хоть немного знает, презрительно захохочут, если им скажут, что этот холодный, суперискушенный функционер с глубоко запрятанными внутрь властными амбициями может оказаться от каких-либо возможностей и уж тем более от поста главы президентской администрации по любым причинам репутационного, морального и любого сходного — им глубоко презираемого — характера. С наибольшим презрением к этим сюсюканьям по его поводу отнесется сам Волошин: "Ну, дает! Я, видите ли, отказался от административных полномочий потому, что хотел свою репутацию защитить. Какую репутацию? В чьих глазах? Причем тут вообще репутация? Это слово из чужого, архаического лексикона. Те, кто его употребляют, исходят из того, что моральные или профессиональные оценки какого-то сообщества обладают какой-то ценностью. Ну, может быть, для кого-то они и обладают ценностью, но не для меня. Потому что я знаю, что нет сообщества. Потому что я глубоко презираю то, что именуют сообществом. Потому что я знаю, что те, кто якобы входит в это сообщество, — продажные твари, для которых нет и не может быть представления о репутации".
Волошин и репутация — две вещи несовместные. Впаривать их совмещение… И кому… Не провинциальной наивной публике, а московской тертой-перетертой тусовке…
Даже для ко всему привычных червей это — чересчур. Это неминуемо породит у них так называемую "терку": "Что это он гонит? Зачем гонит?" — и так далее.
То же самое по поводу Ходорковского…
И Ходорковский, видите ли, идеалист… И Волошин — уж такой идеалист, что дальше некуда… И червь тоже… Не только идеалист, но даже романтик… Все, на фиг, идеалисты… Кроме Проханова…
Червь вещает перед бомондом: когда, де, мол, мне было 32 года, то у меня были идеалистическое иллюзии. И губки бантиком складывает.
Когда червю было 2 года, у него уже не было идеалистических иллюзий. Параллельно с рассказом о том, какой он идеалист, червь отчитывается о своей работе далеко не идеалистического характера. Зачем он о ней отчитывается? О ней, между прочим, в каком-то смысле уже забыли. Зачем он напоминает? Он говорит "есть еще порох в пороховницах"? А зачем он об этом говорит по секрету всему свету? Его что, с довольствия снимают?
Заход #9. Во всех построениях червя вообще нет места оранжевым эксцессам, событиям зимы 2011-2012-го и так далее. А почему это им нет места, если именно они являются ключевыми? Их не было, они примстились? Червь не принимал в них активного участия? Зачем нужна модель, в которой этого всего не было? Для какой именно предпродажи?
Заход #10. В модели червя нет также Майкла Кентского. От которого червь писал кипятком ничуть не меньше, чем от Медведева. И который должен был отделить от России Северный Кавказ и установить в России монархическую диктатуру "при участии и под давлением внешних сил". Червь активно реструктурирует свою биографию под новый заказ. Мол, я теперь уже никакой не "оранжевый червь". У меня другая окраска. Какая? И его ли это окраска?
Заход #11. И нацдемом червь, как мы видим, более не является. Подумаешь! Грехи идеалистической юности! (Случившиеся, правда, год назад.)
Мне скажут, что червь на то и червь, чтобы подобным образом извиваться. Что он просто не может не извиваться. И что я всего лишь описал одиннадцать его наиболее смачных извивов. Его извивов? Если это так, то мое описание избыточно. Но я убежден, что это не так. Или, как минимум, не вполне так. Что я описал не извивы червя, а конвульсии тверди. И что нет сегодня более актуальной политологической темы.