Ссылка на youtube, файлы для скачивания - в полной версии новости

Западные подстрекатели! Руки прочь от Украины и России!

ПОДПИШИСЬ!

Смысл игры - 75 from ECC TV .

Скачать файл.avi (avi - 812 Мб)
Звуковая дорожка, файл.mp3 (mp3 - 123 Мб)
Версия для мобильных устройств, файл.3gp (3gp - 168 Мб)

Youtube

Добрый вечер!

Почти год назад мы издали вот эти учебники: «Диффузная война», «Политическая война», «Концептуальная война» и так далее. Надо сказать, что вот этот проект был самым трудозатратным из проектов, которые я помню в своей жизни. Весь мой аналитический центр (а он не то, чтобы очень крупный, но и не мелкий) и вся наша сводная аналитическая группа работали днём и ночью для того, чтобы эти учебники могли быть: а) написаны; б) скорректированы, оформлены, свёрстаны, изданы и так далее. Героически работали люди, которые это издавали. Издано это, с моей точки зрения, прекрасно. То есть не на четыре с плюсом и не на пять с минусом, а на пять с плюсом. Короче, это огромный проект, равного которому я просто не вижу. То есть, я был бы безумно рад, если бы таких проектов в стране было 6-7 или 10-12. Так же, как я был бы безумно рад, если бы таких театров, как театр «На досках», которые продолжают традицию так называемого паратеатра в мире, было бы тоже хотя бы несколько, и чтобы мы могли перестукиваться, спорить, конкурировать и так далее. Ничего этого нет.

Почему мы год назад так лихорадочно начали издавать учебники, так лихорадочно начали собирать людей для того, чтобы раздать им учебники, почему были затрачены такие огромные усилия на эти учебники, и почему мы на протяжении всего года работали с тем, чтобы эти учебники не лежали мертвым грузом на полках у членов Сути времени, а породили кафедры, реальные исследования, реальный процесс обучения, и так далее? Потому что, на самом деле, мы твёрдо убеждены, что против России ведётся та самая «мягкая» война, слагаемыми которой являются концептуальная война, экономическая война, идеологическая война и так далее. И мы считаем, что, коль скоро эта война ведётся, то её нельзя вести в слепом состоянии, не видя, что ведётся именно она, не понимая её законов, то есть, уподобляясь некоему варвару, который с дубиной бросается на хорошо подготовленных рабовладельцев и, так сказать, попадает в сети или становится жертвой каких-нибудь ещё хорошо отработанных приемов, которые господин применяет по отношению к рабу.

Всё, что происходит в России, не должно напоминать восстание рабов против господ. Потому что любое такое восстание обязательно будет подавлено. Самое известное и самое победоносное из всех таких восстаний древности, как мы знаем, — это восстание Спартака. И там тоже понятно, почему не сразу подавили — потому что авангардом этого восстания стали гладиаторы, то есть люди, хорошо обученные и тренированные самими же римлянами. Но, тем не менее, римское государственное могущество, римская хитрость, римское коварство, римская сплочённость в какой-то момент и римский ужас перед рабами, и понимание, чем чревато их вхождение в Рим или вообще любая их победа, привели к тому, что, потерпев несколько поражений от рабов, в итоге господа победили. А сметены они уже потом были, когда они были абсолютно разложены, и началось вторжение варваров на территории Рима, а никто в Риме уже не хотел защищаться. Вот когда Рим впал уже в это состояние, варвары, опять-таки варвары, вооруженные и достаточно дисциплинированные и в большом количестве вторглись на территорию империи и сокрушили её. Империя уже к этому моменту истлела.

Запад представляет собой, конечно, такой же вот «Рим». Конечно же, «Рим» периода упадка, извращения и всего прочего, но он не находится сейчас в состоянии, когда он готов истлеть и мгновенно рухнуть.

Это очень важно понимать.

У нас есть специалисты, которые по любому поводу постоянно и с, так сказать, рвением, которое можно было бы использовать для решения более позитивных задач, экономических в том числе, кричат, что доллар сейчас рухнет, рухнет, рухнет, рухнет и так далее. Не надо уподобляться каким-нибудь колдунам в Африке, которые месяцами заклинают о том, чтобы пошел дождь, Солнце, Луну и другие планеты. И, конечно, дождь начинает идти (потому что ему положено), но считается, что, наконец, они сумели своими мудрыми действиями обеспечить это. Когда-нибудь доллар рухнет. Он рухнет тогда, когда на другую чашу весов положат нечто аналогичное американским авианосцам и вообще американской военно-стратегической мощи. Когда это другое будет положено на другую чашу весов, и будет проявлена адекватная решимость действовать, и будет показано, что в «мягкой войне» выиграть невозможно, — вот тогда, наверное, кто-то образумится, а может быть, и нет. Я считаю, что инстинкт властвования в англо-саксонском мире настолько силён, что дух этого господства и властвования велит тем, кто подчиняется этому духу, идти до конца и лучше погибнуть, чем отдать власть.

Так что, возможны самые разные варианты развития событий. Но пока что, во-первых, «Рим» периода умеренного упадка считает, что он в «мягких» войнах будет выигрывать и обыгрывать всех остальных, потому что все остальные — это такие необразованные глуповатые рабы, готовые бунтовать и не более того, а он, «Рим», он всё это самое дело очень хорошо изучил, применил, опробовал и совершенно не сомневается в абсолютной эффективности используемого им «мягкого» оружия, оружия «мягкой» войны — концептуального, экономического и так далее.

Во-вторых, как только речь идёт о том, что оружие не срабатывает, — а оно уже регулярно не срабатывает в целом ряде стран, — «Рим» переходит к применению классической войны и считает, что у него есть абсолютное превосходство. В случае России он понимает, что пока что этого абсолютного превосходства нет, — он достаточно терпелив и коварен, этот «Рим», для того, чтобы выжидать, выжидать и выжидать. Он, конечно же, готовится к тому, чтобы разгромить Россию и военным способом. Я недавно участвовал в одном мероприятии, где представители совсем-совсем старшего поколения, очень уважаемые, весь вечер (хотя весь вечер был праздничный) находились рядом со мной и постоянно мне говорили: «Объясни ты им, объясни, объясни, что такое высокоточное оружие. Объясни, что́ именно они готовят в своих программах, объясни, ка́к именно произойдет качественный скачок в этом высокоточном оружии, при котором наше ядерное могущество будет обесценено. Ну не сейчас, ну через пять лет, — но это же произойдёт. Надо же, надо же что-то делать!». Всё правильно, всё так и есть, «Рим» терпелив, «Рим» готов ждать, и одновременно с этим он исступлённо, сосредоточенно, холодно и умно ненавидит каждого из тех, кто хоть в какой-то степени бросает ему вызов.

В ряду этих бросающих вызов особое место занимает Россия. Россия — это такая же страна христианского мира, как Франция, Германия, Америка и так далее. Это страна вот той единой западной культуры и ментальности — поскольку можно говорить о том, что вообще эта ментальность существует как единое целое. Если она существует как единое целое, она маркируется, конечно, прежде всего, христианством. Страны христианского мира — вот что такое Запад, по большому счету.

Не будем ссылаться на отдельные экзотические примеры. Страны христианского мира — это и есть западная цивилизация. Страны изначально, уже в древности, в постантичный период, принявшие христианство, развивавшие его, жившие в его духовном потоке. По крайней мере, до тех пор, пока у христианства хватало желания и мощи быть силой, образующей историю.

Вот ты стоишь в каких-нибудь великих соборах европейских готических, и ты понимаешь, какая же там клубилась жизнь в эпоху Крестовых походов, и так далее. Какой же мощной, страстной силой было это христианство, которое в этом смысле, — я здесь использую выражение Хайдеггера, — было силой, образующей историю. Страны, где христианство являлось так долго силой, образующей историю, составляют некий единый мир. Более того, этот мир, будучи христианским, неизбежно, так или иначе, строит свои отношения с античностью дохристианской, с Грецией и классическим Древним Римом, а значит, и со всей традицией, которая сформировала эту античность. И в этом смысле действительно речь идет об очень давней традиции, в рамках которой существуют и Россия, и Запад. Существуют по-разному. Если говорить об отличиях между Россией и Западом, то они, конечно, — опять-таки, поскольку цивилизация христианская единая, или мир (мне больше нравится слово мир, чем цивилизация), — то различия, определяются тем, что Россия — православная страна, а Запад в целом — это католический мир. Разный подход в отношении очень многого из того, что определяет социокультурную матрицу, например, соотношения трансцендентного и имманентного. Вот, как бы, пронизывает ли здешний мир эта некая трансцендентная благодать или она не пронизывает? Русское представление о берёзовой роще, пронизанной светом, оно является индикатором того, что здешний мир пронизан этой самой трансцендентной благодатью, что она присутствует в здешнем мире. А это очень серьёзный вопрос, потому что ты не будешь курочить здешний мир и разбираться с ним, как повар с картошкой, если он пронизан этой трансцендентной благодатью, — ты иначе, бережнее будешь с ним работать.

Я могу приводить много примеров. В православии, у нас, нет чистилища, а в католическом мире чистилище имеет определяющее значение как некий переходный мир между раем и адом. И это тоже влечёт за собой мощнейшие последствия. Короче, мы существуем как альтернативный Запад. Я говорил об этом, говорю и буду настаивать на этом. То есть, мы существуем как тот же Запад, но внутри западного движения мы, как бы, выражаем свое особое мнение о том, каково должно быть историческое развитие, подход к нему и так далее. Мы признаём историю, — будучи христианами, мы не можем её не признавать. Именно христианство, наряду с зороастризмом и иудаизмом, впервые сформировало это понятие о «стреле времени» и о том, что время не циклично, а в каком-то смысле линейно, куда-то устремлено. Мы находимся в этом историческом мире, что тоже крайне важно. И здесь я могу ссылаться и на Хомякова, и на другие «почвенные» авторитеты, которые вполне настаивали на том, что я сейчас вот здесь утверждаю. Это не какая-то экзотическая моя личная позиция. Это традиция понимания себя, традиция идентичности, формирования идентичности российской.

Мы находимся в этом христианском мире, мы находимся в нём, но мы в нём другие. Мы не такие, как классический Запад. Мы не только это видим. Мы видим и что-то ещё.

Мы видим, — и это очень важно, как мне представляется, — что античный мир и даже внутризападный мир тоже не едины в своем основании, и что именно внутри классического Запада разыгрывался какой-то огромный конфликт, болезненный невероятно, в котором Троянская война — лишь эпизод, который был потом растиражирован, раскручен, являлся чуть ли не основным на протяжении тысячелетий, — но вот внутри всего этого дела есть какой-то внутренний конфликт. В первом приближении он является конфликтом между Римом (Древним Римом) и Древней Грецией. Но это очень грубо — конфликт намного тоньше. Но даже если взять это приближение и понять, что римляне всё время брали на вооружение некую троянскую идентичность именно для того, чтобы противопоставить ее ахейской, греческой, и под этим знаменем расправлялись с Грецией, которая не успела даже понять, что́ именно вырастает с запада от неё (она все время думала, что все основные опасности — с Востока: из Персии и так далее); так вот, если даже этот грубейший вариант такой диверсификации внутри западной идентичности рассмотреть, то станет ясно, чего больше всего боялась римская цивилизация — именно в смысле чего-то, противостоящего варварству.

Я здесь использую все-таки слово «цивилизация», но хочу ещё и ещё раз подчеркнуть, как подчеркивал в передачах «Суть времени», что разница между словом «цивилизация» как понятием, определяющим некий мир, который маркируется определённой религией, и словом «цивилизация» в понятии «цивилизация — варварство — дикость» — это очень большая разница. Это одно слово, используемое в совершенно разных смыслах. Вот здесь я говорю, глядя, как бы, с колокольни или, так сказать, с готического собора западного на окружающий мир их глазами (это обязательно надо уметь делать). Так вот, глядя на мир их глазами, я говорю, что для них есть цивилизация, к которой принадлежат они, которой им надо сказать, что они важнее, чем греки, в этой цивилизации, древнее, тоньше и так далее, — чтобы быть главными. Это задача Рима. Но дальше есть варвары и есть дикари — ну и что с них взять? Даже если они и мощны — ну и что?

Но всегда Рим чувствовал, когда возникает что-то не вполне укладывающееся в это используемое им классическое разделение на цивилизацию, варварство и дикость. Мне вот это очень хорошо понятно, на таких микро-примерах. Я, когда вёл телевизионные передачи, я точно понимал, что наши либералы-западники прекрасно ощущали, что они имеют дело в моем лице, в лице организации, которая своими коллективными действиями противостояла им на телепередачах и так далее, что они имеют дело с чем-то. Не с варварами, не с дикарями, а с чем-то особо опасным — потому что оно, вроде как, не варварское и не дикарское, а одновременно против них. Конечно это такой смешной микро-пример, я всё это знаю с эпохи перестройки, когда наши «великие интеллектуалы», входившие в эти всякие прозападные клубы «Московская трибуна» и так далее, потрясая книгой «Постперестройка», кричали: «У коммунистов появились мозги и с этим надо кончать!».

Страх того, что появляется мозг по другую сторону барьера, очень велик. И он появляется. Поскольку я считаю, что крайне важно, чтобы он появился, и чтобы он не оказался, как бы, оторванным от большой человеческой энергетики, то я нахожусь здесь, я готовлю первую зимнюю установочную сессию Школы Высших Смыслов. Сразу после Нового Года сюда приедет порядка 500 человек для того, чтобы учиться.

Все свои обязательства, которые год назад мы взяли на себя по созданию Школы Высших Смыслов, мы выполнили. Как материальные (мы создали инфраструктуру), так и интеллектуальные, организационные и прочие. Мы выполняли их всё это время. На наш призыв реально откликнулись. Люди, которые будут учиться в Школе Высших Смыслов, заявили о том, что они готовы на это тратить всё своё свободное время, оставляя минимум необходимого для семьи и, естественно, не прекращая работать. И этих людей немало.

Я считаю эту задачу важнейшей, поэтому нахожусь здесь, поэтому я сделал некий перерыв в выпускаемых передачах «Смысл игры», и за это время прочитал массу книг, которые посвящены всему тому, чему надо будет обучать в Школе Высших Смыслов. В этом смысле хотелось бы обратить внимание на то, что под разговоры о том, что духовность это, конечно, удел России (и это, в каком-то смысле, правда), произошло нечто весьма и весьма печальное. Конечно, пальма первенства во всём, что связано с изучением духовности вообще, духовных кризисов, духовных трансформаций и так далее, перешла к Западу и, как ни странно, к американцам. Американцы, правда (можно им поаплодировать), всё это очень упростили, примитивизировали и так далее. Но, тем не менее, они с колоссальным упорством, достойным Рима, этим занимаются. И тут ведь очень понятно, почему настоящая элита господства занимается подобного рода вещами. Для того чтобы понять других, понять процессы, контролировать процессы и господствовать. Это всё именно так.

В этом смысле я всегда вспоминаю одного очень известного и выдающегося по-настоящему представителя старшего поколения разведки западной, являющегося одновременно другом Фиделя Кастро. Вот он мне говорил: «Посмотри, в чём разница между Великобританией и Соединенными Штатами. Ну, в Соединенных Штатах какой-нибудь цэрэушник, там, приедет в Колумбию, что-то порешает там пару лет, — уже к концу второго года он беспокоится, что засиделся. Потом уедет в Сирию, потом в Бирму. Если он раз в два года не меняет место, он нервничает, чувствует, что теряет карьерный рост и, вообще, какую-то динамику. А британец, он сядет где-нибудь, и пока, — я прошу прощения, я цитирую (С. Е. Кургинян), — его зад и стул не сольются воедино, он с места не сойдёт и будет всё знать до конца, потому что Империя хочет знать». Я еще раз обращаю внимание всех собравшихся на эту фразу, её сказал очень крупный человек: «Империя — это когда хотят знать». Разумеется, мало знать — надо, чтобы эти знания были переданы людям, чтобы они были соединены с живой человеческой энергией. Этим мы и занимаемся, поэтому находимся здесь, поэтому передача ведется отсюда, и поэтому она будет иметь определённый характер. Какой же именно?

Дело здесь заключается в том, что у нас в последнее время стало много любителей обвинять Запад полностью в том, что он погубил Советский Союз, ну а перед этим еще Российскую Империю и так далее, не давая внятных объяснений по поводу того, как именно он это сделал. Я еще раз возвращаюсь к теме нашего противостояния с Западом. Мы противостоим ему особо опасным образом, как альтернативный Запад. Мы такие же, и за счет этого, парадоксально, совсем другие — это очень важно понять. Ни к каким варварам (которые, кстати, его потом и добили) Рим не относился с таким напряженным ненавидящим вниманием, как к тому же Митридату и кому-нибудь еще, потому что он там чувствовал что-то не варварское, и потому для него особенно опасное, особо оскорбительное. И особо требующее подавления и утверждения своего превосходства.

Наши отношения с Западом всегда были такими. Но в предыдущие века, можно сказать, даже тысячелетие, они не были так напряжены, потому что Запад твёрдо знал, что во всём, что касается исторического развития, он впереди. Он на коне.

Впервые время, когда Запад не может предложить новой модели исторического развития, и всё, что может сделать — это говорить о конце истории, наступило после краха СССР. В преддверии этого краха это всё назревало, и если бы Советский Союз выстоял в так называемой перестройке, то очень многое в мире происходило бы по-другому... И именно в мире. И не в смысле, там, какого-нибудь советского господства, появления советских солдат на всех континентах, в Париже, Бонне и так далее. А в смысле исторического движения человечества. Многое было бы другим.

Но Советский Союз не выстоял. Он рухнул, и в каком-то смысле величие советского проекта, блеск его соединяется с его нищетой, о чем я уже говорил. Он рухнул. Он рухнул без настоящего сопротивления этому обрушению, потому что сопротивлением должна была руководить номенклатура, а она всё сдала. И сдала она это в силу ряда обстоятельств: она была уже внутренне разложена, она была подвержена всем западным соблазнам, она хотела быть капиталистической, любой ценой. Она не верила в свой проект. Она была изнутри заражена всеми вирусами антисоветизма.

Если у нас этот предприниматель, Малофеев, говорит, что «Рейган помог нам освободиться от коммунизма», (нам — это России) — Рейган помог нам освободиться от коммунизма (!). Ну, значит, эта элита прямо говорит, что она действовала вместе с Рейганом, который помогал. И ведь в эту элиту входит и часть нашего престарелого разведсообщества откровенно, и много ещё кто. С чем мы имеем дело? Мы имеем дело с глубочайшим внутренним разложением.

Я совершенно не имею ничего против разумного просвещённого русского национализма, да и вообще национализма, если он не подконтролен Западу, как подконтролен Западу власовский национализм, равно как и бандеровский, и другие. Они все упакованы определенным образом, и в этом смысле не могут являться средством борьбы с Западом.

В принципе, я не имею ничего против национализма, но когда один наш выдающийся разведчик вдруг сказал в 90-е годы, что «Я — русский националист», то другой такой же выдающийся разведчик сказал: «Знаешь, я тобой восхищён. Я восхищён тобой дважды. Я восхищён тем, как вовремя ты обнаружил в себе это качество, и я восхищён тем, как мастерски ты скрывал его от своих товарищей по партийной организации».

Далее, вот эти представители той же малофеевской группы — они же просто подробно рассказывают о себе всё. Как говорят в таких случаях, «он рассказал лошади всё». Когда люди хотят нравиться, они ведь много рассказывают, и, если внимательно следить за тем, что они рассказали, то всё становится ясно. Там либо борьба с Западом, либо эти умонастроения. Тут одно с другим несочетаемо.

Но я здесь не об этих группах хочу говорить, при всей их важности. Я здесь хочу говорить на самые серьезные темы, в своей предновогодней передаче. Имею ли на это право, когда у людей либо праздничное настроение, либо настроение, наоборот, мрачное по поводу того, что некоторые финансовые неприятности и всё происходящее испортили им праздник? Я считаю, что имею. Более того, я считаю, что вот эта тема сочетания праздника и отчетов является элементом высшей войны, концептуальной, если хотите — мировоззренческой, мироощутительной. И в этом смысле я совершенно не пытаюсь превращать тех, кого я обсуждаю, в демонов.

Хотел бы обсудить творчество нашего выдающегося советского кинорежиссёра Эльдара Рязанова. Я, кстати, делаю это всё не первый раз. Я знаю, насколько он популярен, я знаю, сколь много людей с удовольствием смотрят его фильмы, и я знаю также, что среди них есть ещё такие люди, которые вполне считают себя советскими, а радуются тому, как тонко, лирично и прочее, Эльдар Рязанов показывает этот советский мир.

Но вот, давайте, я под другим углом зрения буду это обсуждать, никоим образом не желая с кем-то сводить счёты, а просто обсуждая это в плане той войны, которая велась, ведётся и будет вестись. Вот, понятно, что каждый художник имеет право на какое-то своё видение мира, на то, чтобы рассматривать мир через определённые, неважно, розовые или какие-то другие очки, чтобы под определенным углом... Всё понятно. Но, тем не менее, война ведётся. Велась, ведётся и будет вестись. И вот, посмотрим на некоторые фильмы Рязанова под этим углом зрения. Я думаю, что это для нас сейчас важнее, чем обсуждать какие-то частности, особенно, коль скоро мы говорим а) об особой войне; б) о Новом Годе и в) о том, что мы входим в новый год, который будет годом ужесточения этой войны, безусловно. Тут никаких вопросов нет. Я думаю, что все с этим согласны.

Итак, фильм «Карнавальная ночь». В этом фильме, который вышел в 1956-м году, то есть в год хрущёвской десталинизации, которой многие радовались, и которая постфактум всё больше и больше обнажает своё зловещее содержание. В этот год вышел фильм, в котором главными героями были такие молодые советские люди, которые рвутся к празднику, к искреннему тёплому человеческому веселью, к танцам, к песням, к элементу необходимого во всем этом легкомыслия, словом ко всему тому, что является мягкой формой карнавала. И фильм-то называется «Карнавальная ночь». К этому моменту не были ещё изданы некоторые книги Бахтина о Карнавале, но уже об этом говорили в узких кругах, я знаю, просто моя мать работала в Институте мировой литературы, поэтому я примерно представляю себе, когда именно начались разговоры о Бахтине. Но дело не в Бахтине. Дело в гораздо более долгих и важных процессах, которые развивались в самых разных видах общества. Процессы эти по большому счёту носят метафизический характер, и поэтому их можно называть частью метафизической войны.

Есть неразрывное соединение духа и души. До тех пор, пока они связаны неразрывно, вот вместе они вот так вот, как я сейчас руками показываю [складывает ладони «замком», так что пальцы левой руки оказываются между пальцами правой руки, а ладони прижаты друг к другу]. И если в это вот соединение, в эту связку ничто не вклинивается, чтобы её разорвать, общество очень сильно. Ведь мы же не можем сказать, что древние эллины, древние римляне, древние персы или кто-нибудь еще не праздновали вообще ничего, не радовались, что не было вообще никакой такой частной человеческой жизни. Но эта частная человеческая жизнь была в существенной степени сопряжена, а, в общем-то, и подчинена жизни гражданской, если говорить об эллинах, или жизни государственной, если говорить о Персидской империи, неважно. Общему. Она была подчинена общему.

Это общее было духом, а это частное было душой. Я очень грубое провожу разделение, но здесь вполне работает. И враг, кем бы он ни был, я здесь это обсуждать не буду, он всё время стремился вклиниться в это, оторвать одно от другого. И на определенных этапах истории, с великими обществами, великими мировыми системами, именно это и происходило. Они вот так вот вдруг начинают разрываться [несколько раз рывком разъединяет кисти рук, почти сложенные «замком»]. На автономную, выражающую автономную претензию душу, которая протестовала против духа. И как бы говорит: «Ну что ты лезешь, чтобы меня подчинить или вот так меня с собою мощно сопрячь, а я не хочу, я хочу вот здесь отдельно побыть!» [правой рукой мотает так, что кисть болтается «возмущённо»].

Василий Шукшин великий художник, великий писатель, недооценённый, и несправедливо, он же ведь и экзистенциалист настоящий наш, русский; и человек большого культурного масштаба, большой культурной проблематики, был совершенно несправедливо запихан в каких-то выдуманных почвенников, а он гораздо круче, если можно так выразиться на современном языке. И когда его герой говорит «Праздника хочет душа», и одновременно «Я вам устрою боредельеро, забег в ширину», а потом... женщине, которую он полюбил: «Ничем не могу быть в этой жизни, только вором», Шукшин угадывает что-то очень крупное. Вот происходит разрыв души и духа, остается она одна, особенно в России, и начинаются тут мощнейшие заболевания, искупление которых потом дается очень большой ценой.

Так вот, в фильме Эльдара Рязанова, не случайно вышедшем в 1956-м году, есть идиот ретроград, который хочет, чтобы празднующий Новый год трудовой коллектив заслушал отчёт, чуть ли не с бухгалтерскими показателями. И есть тонкие умные молодые люди, которые понимают, как это всё глупо, и как надо просто расслабиться и попраздновать, и ничем себя не грузить, как потом было сказано: «Не грузи меня». Идиот показан красками такой жесточайшей комедийности, он высмеян, он туп, труслив, запрограммирован на прошлое, он смешон внешне, внутренне, по манере одеваться и по всему остальному.

А просто такой идеальной антитезой ему, являются эти легкомысленные молодые люди, которые хотят только веселиться. И это так убедительно показано, что у всех возникает ощущение — ну надо же, такой идиотизм — зачитывать там отчёты в праздник, и так далее, и тому подобное. Но, простите меня, советские люди в предыдущие десятилетия, до 1956-го года, очень даже любили заслушивать в праздники отчёты, и потом веселились. А ещё они любили заслушивать в праздники доклады о международном положении. А ещё они любили заслушивать в праздники лекции на интересные темы. И тут Рязанов проходится и по этой теме: ретрограды навязывают празднику концепцию обсуждения жизни на Марсе, очень ключевой вопрос. Лектор, который должен это обсуждать, это известный такой комедийный актер, гротесковый, Филиппов, который к тому же пьян, он высмеян самым последним образом. Ну, скажите мне по-честному, вот вы видите что-нибудь плохое в том, чтобы в ходе праздника кто-нибудь что-то рассказал ярко, интересно, крупно, ключевую тему, там, предположим, проблему жизни в космосе, или, не знаю где ещё, или на какую-то другую тему, которая волнует людей? Почему это не может быть в принципе встроено в ткань праздника? Почему это должно противоречить балу, шампанскому, или, я не знаю там... песням?! Почему? Потому что вам показан пьяный идиот, которого, между прочим, спаивают, что тоже немаловажно. А если бы он был не идиот? Если бы он был тонок? Если бы его играл не артист Филиппов, а артист Смоктуновский, и он бы рассуждал духовным образом на эту тему? Яростно, интересно и одновременно тонко и празднично, то это тоже было бы невозможно?

Хорошо, можно сказать, что это всё — сталинизм такой, когда заслушивают отчёты, или это — идиотический коммунизм, там... 20-е годы, лекции о международном положении, или это — наследие двадцатых годов, тридцатых и так далее... А что, крупные продвинутые американские корпорации на Новый год не заслушивают доклады с огромным пиететом? А японцы их не заслушивают?

Значит, то, что кажется очевидным — «только идиот может а, б, в — во время праздника...», в условиях, когда праздник — это всегда метафизическое событие, а Новый год — одно из главных метафизических событий.

Как именно Тютчев писал о Новом годе... Вот в этих условиях Рязанов берёт, противопоставляет одно другому, разрывает эту ткань именно в 1956-м году. И навязывает великому советскому миру лирико-интимно-душевную позицию, противопоставляемую позиции духа. Дух отупляется, оглупляется. Ведь дух — это необязательно какие-то там высшие нечто — «спиричуэл» и так далее. Это вот то, о чём я говорю, вот это всё общее, гражданское, державное оглупляется, выводится из праздничной жизни, противопоставляется празднику. Праздник насыщается чисто вот этим лирическо-интимно-..., таким легкомысленно-никаким началом. И противопоставление двух начал, которые должны быть соединены вместе, приводит к полному краху системы. Но они же приводят не только к полному краху советской системы. Они и Древнюю Персию так разрушили, и Древнюю Грецию, и Древний Рим. И великую средневековую цивилизацию. И модерн они так разрушают, они всё так разрушают. Это одна из высших закономерностей человечества, это разрушение.

При этом, заметьте, как сильно в последние десять лет в России меняется содержание разговоров. Люди устали говорить о чём-то, в чём есть смысл. Очень страшно об этом говорить. Вдруг обнажается что-то, что хочется скрыть. И все разговоры защитительно ведутся по поводу того, кто куда съездил, кто что купил и так далее и тому подобное. Начинается-то всё с лиризма и вот этого освобождения от духа, но потом-то внутрь всего этого дела приходит страх — смертный и иной — тоска. И глушить-то её можно только вот этим тупейшим гиперпотреблением, которое делает цивилизацию, или мир, всё более и более беспомощным, более и более беспомощным. Наконец, она разлагается до конца, можно взять голыми руками, потому что не выдерживает никаких нагрузок, никаких. Не готова ни на какие риски. Не готова ни на какие издержки. А почему не готова? Вот в значительной степени по этой причине. Ведь это же есть...

И песни. Вот советская цивилизация — в смысле, советский мир, — прошла этап вот такой накалённой духовности, революционной, потом классицизма сталинского, потом барокко, и потом она дошла до того, что «Я в синий троллейбус сажусь на ходу». Всё — только лирический мир, только вот это внутреннее, вот эта интимность, только всё это, только бы не было песен там «Не кочегары мы, не плотники», и так далее и тому подобное. Ни производственных, ни героических, никаких других, только вот это. Всё же героическое постепенно всё больше приобретало в условиях этого разрыва черты такой официальной государственной помпезности, вялой изнутри, носящей на себе черты такого гротеска и легкой уязвимости и всего остального. И тогда возникает вопрос: как именно разрушалась советская цивилизация, советский мир в ходе «мягкой» войны? Разрушалась системно. При этом использовался, поскольку всё это длилось достаточно долго, принцип последовательных приближений, трансмиссии, передач. «Голос Америки», радиостанция «Свобода» грубо, концентрированно гнали некий разрушительный яд, выдавая его за «правду жизни», и кто-то его заглатывал. Но этот кто-то, заглотив его, прекрасно понимал, что он-то не может выдать то же самое на-гора другим слоям общества, потому что они отторгнут. Значит, вместо того, чтобы так это всё выдать, он что-то там преобразовывал и в другом виде выдавал, так, чтобы и цензура это приняла, и другие категории советских людей это приняли.

И эффект был бы более комплексным, не «даешь Америку!», а вот как-то это все: умираем-умираем, умираем изнутри, медленно. Вот это свойство «мягких войн». И тут я не знаю и не хочу обсуждать, в какой мере сознательно творчество многих наших художников постепенно поворачивалось в одну и ту же сторону, но оно же поворачивалось в сторону этого разрушения. И столь же знаковым, как «Карнавальная ночь», является тот же фильм Эльдара Рязанова «Дайте жалобную книгу», так он, кажется, называется. Этот фильм 1965 года, который, в принципе, является всем прогнозом будущей Перестройки. В создании этого фильма участвует Александр Галич, в будущем наш жесточайший диссидент, а к этому моменту еще киносценарист, который вполне востребован советским обществом. Всё это как бы осуществляется в виде некой метафоры, где ретрограды делают чудовищный там какой-то ресторан, а все хотят современное молодежное кафе. Там вводится слово «перестройка». Кстати, это опять антигерой говорит очень знаковые слова. Когда они начинают без плана, без проекта помещение обрушивать и строить всё по-новому — студенческая бригада. Что, между прочим, является преступлением, потому что когда ты так перестраиваешь, вполне может потолок потом на голову гражданам рухнуть, или случится что-нибудь еще — какой-нибудь пожар, давка и смерть. Так вот, этот чудовищный антигерой кричит: «Это не перестройка, а порча государственного имущества!». Если кто-то хочет мне сказать, что это случайно и что не тогда впервые было задействовано слово, которое потом запустил Горбачев, мне очень смешно.

Конечно, это всё пронизано чем-то. Я не знаю, пронизано ли это единым планом, который сочинён какими-нибудь там американцами в каком-то посольстве или, не знаю, высоколобом центре. Вот у очень тонкого, сложного, непростого и не лишенного злого начала, но при этом весьма и весьма продвинутого психолога и философа Юнга есть такое понятие «синхронность». Иногда, действительно, такие процессы начинают развиваться синхронно, даже в условиях, когда ты не можешь обнаружить какого-то единого центра, из которого они идут. Они идут, тем не менее, так, как будто этот центр есть, и это тоже часть вот этой войны, о которой мы говорим.

Теперь возникает вопрос о том, что такое «война» — экономическая, финансовая, идеологическая и любая другая. Чем она отличается от конкуренции, чем она отличается от партнёрства, от взаимного обогащения и так далее. Я здесь хочу обратить ваше внимание на простейшую схему, но перед тем как я о ней заговорю, я вынужден (приношу извинения) сказать несколько слов о себе.

Я не просто советский кандидат физико-математических наук. У меня готова была докторская диссертация, и мне ничего не стоило её защитить, я просто уже ушёл в театр. И я горжусь тем, что я туда ушёл. Я не пережёвывал чьи-то работы по распознаванию образов, некорректно поставленным системам и так далее, я шёл на переднем крае этих работ и изысканий. Мои здешние учителя всё время кричали, чтобы я на кого-нибудь ссылался. А потом те представители Запада, на которых я якобы зачем-то должен был сослаться (а я категорически отказывался, и в этой связи были неприятности разного рода, не очень крупные, но были), эти самые западные корифеи приезжали, изумлённо говорили, что они не думали, что их так обогнали, а глядя на определенные разработки вдруг переходили на русский язык и говорили «Это патент?»

Я говорю:

— Нет-нет, причем тут, «это — патент?» Смотрите!

— А почему? — спрашивал меня Питер Лайн. Why?

— Ну, понимаешь, у нас довольно трудно...

— Ja-ja-ja-ja-ja, я все понимаю...

Я почему это говорю? Многие уехали... Тут я говорил с человеком, которому очень многим обязан, выдающимся нашим ученым старшего поколения, так вот: «Зачем ты ушёл из геофизики, смотри, там ничего не происходит...». Многие уехали, кое-кто из тех, кто уехал, приезжают теперь в качестве такого западника и учат здесь жить. Но остались и другие, и мы поддерживаем связь, мы перестукиваемся. И поэтому, когда мы говорим «теория хаоса», или когда мы говорим «игра», мы не используем общие слова, мы под любую эту тему готовы подложить вот столько же математических выкладок и всего остального. Просто это не всегда нужно делать, а иногда это очень вредно делать. Иногда нужны простые схемы. Не потому, что нужно все предельно упростить для понимания широкой аудитории (аудитория делится на ту, которой сколько ни упрощай — все равно сложно, и ту, которая как раз и алчет этой сложности, потому что понимает, что дело плохо). А потому что, когда ты нечто упрощаешь правильным образом, то суть — времени, процесса, войны, других событий нашей жизни, праздника или чего угодно еще — эта суть выступает более выпукло.

Поэтому схемы, которые я буду приводить, будут сознательно упрощены. Но это не значит, что нет никакой возможности всё то же самое детализировать, свести к разного рода уравнениям, матрицам, системам, описать как существенно нелинейный процесс с соответствующими развилками и всем прочим. Всё это можно сделать, Россия действительно не варварский и не дикарский мир. Это страна, в которой интеллектуализм никогда не угаснет до конца. Он может быть частью перекуплен и перевербован на сторону противника, это да... Я горжусь тем, что мне удалось создать структуру, которая выстояла во все эти 25 лет и осталась на жёстких таких патриотических позициях. Но знаю людей, которые продолжают эти патриотические разработки, не создавая крупных структур, и которые являются людьми выдающимися, и не очень любят публично всё обсуждать, — и я их зачастую в этом упрекаю, — но мы понимаем, что сейчас происходит. Но внутри всего этого понимания всей тонкости происходящего есть несколько достаточно выпуклых моментов, на которые надо обратить внимание.

Вот я поговорил о празднике, об этом вот разрыве духа и души, об этом вот мире, в котором уже и говорить-то в частной беседе надо только о том, что ты купил, что ты съел и так далее. А это же ведь происходит только от отчаянья. Кстати, я бы хотел также обратить внимание и на контртенденцию: если раньше наши представители э-ли-ты хотели всегда на праздник, как-то просто выставить побольше еды и сильно принять на грудь, то теперь сознательно, там, создают — включаются в эти праздники концерты, фильмы, что-то ещё... Контртенденция есть, другое дело, что это берётся как бы взаймы и, так, по Галичу всё:

А потом, под огурчик

Пропустив стопаря,

— Да уж, песня — в ажурчик,

Приглашали не зря!

Но эта, в принципе, тенденция уйти от чистой такой обжираловки, да? С гигантского пиршества а-ля Рабле к чему-нибудь, имеющему культурные элементы. Она есть, эта тенденция, но нет всего, что связано с духом, и за счёт этого и культура эта становится «песней в ажурчик — приглашали не зря». Есть соответствующие люди, которые на таких мероприятиях нечто исполняют, чувствуя себя крайне неловко. Да и сами они, пристраиваясь к этой норме, они теряют волевую мышцу, духовную мышцу, и, соответственно, это сказывается и на их творчестве. Вот всё это очень важно, и потому, что я говорю перед Новым годом, и потому, что это является явным слагаемым осуществляемых противником мероприятий.

Потому что если дух есть, и это вместе, то можно выдержать определенные напряжения, то определенные издержки являются допустимыми. А если духа нет, и всё это всё время находится вот в этой «рязановской» душевности, в собственном соку — «в себе и для себя», как сказал бы какой-нибудь из представителей немецкой идеалистической классики, то тогда ничего нельзя. Любые издержки становятся неприемлемыми. И вот тут я перехожу к категории войны.

Война — это такие отношения между двумя субъектами S1 и S2, при которых субъект S1 несет издержки I1, а субъект S2 несет издержки I2.

Выходя в военный формат, переходя к военному формату, выходя на поле сражения, два субъекта должны понять, что они в любом случае принесут жертвы на алтарь, или им придется смириться с большими или меньшими издержками. Если они не готовы на эти издержки, и они понимают, что их общество не выдержит этих издержек (как потому, что оно возмутится, так и потому, что оно рухнет — это разные вещи) — то не воюют.

А когда воюют, то общества свои и системы выстраивают на этот военный лад. И я не знаю никаких систем, ведущих жесткую войну, которые не перестраиваются категорическим способом на время ведения военных действий.

Лучше или хуже такой суперлиберальный, монетаристский рынок регулирует жизнь, в какую сторону он её регулирует — мы будем спорить до утра. И я понимаю, что многие из тех, которые встали на тропу войны в боевой раскраске, с томагавком и так далее, они перед этим верят, что наилучшим способом всё регулирует этот либеральный рынок и всё прочее. И я не буду никого призывать мгновенно переходить на какой-то другой формат, потому что при таком мгновенном неподготовленном переходе может всё рухнуть.

Но, если есть люди, с моей точки зрения, прошу прощения, умные, блестящие, но неглубокие, которые будучи специалистами в экономике, или даже там, в стратегии, убеждены, что либеральный рынок, монетаризм и рынок вообще оптимально организует жизнь («невидимая рука» и все прочее), то я совсем не знаю людей, которые считают, что в условиях военных действий этот рынок может всё организовать. Вот таких людей в истории я не знаю. Если они есть у нас сейчас, среди тех, кто эту экономическую жизнь должен организовывать, то это уже не приверженность каким-то не очень для меня убедительным мировоззренческим подходам. Это уже нонсенс.

Итак, война — это такая ситуация, при которой два субъекта осознают, что они будут нести издержки, что им станет хуже. И что после того, как один из субъектов победит (а оба субъекта, ведя войну, рассчитывают на тот или иной вариант победы), они эти издержки восполнят с лихвой, а заплатит проигравший. Поэтому временно (временно — это может быть и 10 лет, бывали и столетние войны), эти два субъекта идут на издержки. Иногда один из них идёт, потому что ему ничего другого не остаётся, а потом все рассчитывают на победу, на выигрыш и на то, что произойдёт всё по-другому. И это формула любой войны. Концептуальной, экономической, финансовой, политической, классической — любой! Нет войны вне этого, нет войны без издержек. И если вы общество настраиваете на такой лад, что оно не выдерживает даже небольших издержек, то не начинайте войну. Если у вас нет резервного потенциала общества, не начинайте войну, потому что вы её проиграете! И тогда запла́тите за всё!

А начав её, ведите её, прежде всего, так, чтобы, во-первых, эти издержки были смягчены, и, во-вторых, чтобы общество готово было к ним. В Первую мировую войну, во-первых, издержки не были смягчены, и общество было ни к чему не готово. Во-вторых, это знаменитое: «пьянка», «рысаки» и все прочее, гниющие миллионы солдат в окопах — это создавало такие социальные контрасты и такие общественные форматы, при которых издержки были невыносимы. А гораздо бо́льшие издержки Великой Отечественной войны были выносимы, и победили и заставили побеждённого заплатить, может быть не в достаточной степени, но заставили. Это уже зависело от международной ситуации, от ядерной бомбы, от того, как делили мир в Ялте и так далее. Но ведь это произошло?

Вот когда идёт конкуренция, партнёрство или что угодно, вот есть приобретения, и люди обсуждают, как мы эти приобретения будем делить, кто больше получит, а когда речь идет о войне, то идет всё только на формате издержек. Только в формате издержек, иначе ничего делать невозможно. Это азбука войны. Аз-бу-ка.

Теперь давайте посмотрим, как именно осуществляются действия в решающем для нас измерении — в том, что касается цен на энергоносители.

Я здесь нарисовал, специально уже сгладив очень многое, то, какова была динамика цен с 1998 года до 2015 начинающегося, до конца 2014.

При этом я рисовал от руки, и уже сглаживая что-то. Подобного рода сглаживания являются не только допустимыми, но и обязательными. Есть теория сглаживания, всякие сплайн-функции и всё прочее. А можно сглаживать от руки, ничего особенного не меняется, потому что при этом что-то проясняется. Значит, эти цены были существенно ниже 20, поднимались до 20-25, потом вот так вот росли, потом они совсем росли, потом они упали, потом они сколько-то держались, потом вот сейчас они рухнули. Но если вы по-настоящему будете прослеживать не виньетки, а общий процесс, то у вас выяснится сразу, что с 1998 года по 2008, эти цены вот так росли, в среднем они вот так вот росли, частные колебания не так важны, они непрерывно росли на протяжении десяти лет.

Один раз они упали, но это был мировой кризис, и упали они на очень недолгий промежуток времени. Шли мощнейшие мировые процессы, после чего в силу того, что и Китай не сбавил темпы роста, и Индия, и так далее — они опять начали расти, восстанавливаться и застабилизировались. Значит, если выкинуть это [показывает на падение 2008-2009 гг] (это, конечно, нельзя выкидывать), то в целом это рост и стабилизация. Я еще раз подчеркну, что вот это вот [падение 2008-2009 гг] был очень мощный выброс, очень похожий на то, что происходит сейчас (по масштабу), но он же происходил в связи с мировым кризисом.

Теперь возникает вопрос: а вот здесь снова такое же обрушение, фактически, ну чуть меньшее, но, в сущности, такое же, как было тогда. Оно стремительно, и я спрашиваю: что произошло? Если с июня 2014 года вот это падение началось, что произошло? Мировой кризис произошел?

Кто-нибудь стал намного меньше чего-нибудь производить? Упал интегральный ВВП? Ах, да, я забыл: осуществили (мы — это человечество) некую «сланцевую революцию». Кто-нибудь в это верит?

Я занимался геофизикой. Повторяю, я занимался ею достаточно профессионально. У меня много друзей сохранилось в этом мире. Кто-то верит в эту «сланцевую революцию»? Все же понимают — в чем фишка. В том, что добыча из сланцев всего этого необходимого энергосырья, она сопряжена с такими технологиями, которые никак не сопоставимы с добычей из обычных месторождений. Там — воткнул дырку, и качай себе на здоровье сколько хочешь. А со сланцевой всё не так. Совсем по-другому. Значит — причём здесь сланцы? Они вдвойне ни при чём, потому что именно проблема сланцев и составляет самую главную «заковыку» во всём, что касается падения цен. Потому что уж сланцевые-то месторождения точно разоряются при таком падении цен.

А Соединенные Штаты, которые умеют накручивать как вокруг ипотеки, так и вокруг всего другого, там... деривативы, рынки, биржи и так далее. Они накрутили сотни, большие сотни миллиардов активов на этих сланцевых компаниях, не всегда очень больших. Значит, если они сейчас полетят, то никому мало не покажется. Бюджеты ряда стран, которые те самые энергоресурсы производят, они не подстроены под то, что произошло. Долговременное снижение цен на энергоносители может подарить Соединенным Штатам и рост экономики, и Европы, что для них абсолютно нежелательно, и уж тем более для них нежелательно, рост экономики Китая. Китай просто спит и видит, чтобы эта цена рухнула до 20. Он взлетит. И Индия тоже. Так что же происходит?

Совершенно ясно, что это — война. И я берусь это подтвердить очень многим. Далее, вот, например, есть такой Роберт Блэкуилл (Robert D. Blackwill). Он у нас послом был, в Советском Союзе. Это очень крупная фигура. Я не буду тут подробно комментировать, но это — фигура, крупнее Бжезинского, безусловно. Вот он говорит: «... Поведение России на Украине — прямой вызов порядку в Европе, сложившемуся после окончания холодной войны». Я еще раз спокойно зачитываю:

«Поведение России на Украине — прямой вызов порядку в Европе, сложившемуся после окончания холодной войны».

— Имея дело с Путиным ("The National Interest«,США)(Роберт Блэкуилл (Robert D. Blackwill), Дмитрий Саймс (Dimitri K. Simes))

Значит, после окончания Холодной войны сложился некий порядок. Что значит — «после окончания холодной войны»? Она взяла и просто кончилась что ли? Она была проиграна, и американцы на этом настаивают. Она была проиграна Советским Союзом. Шла вот эта война [показывает на рисунках] двух субъектов, оба субъекта несли издержки. Война была преимущественно мягкой, или такие небольшие конфликты где-то на периферии, в которых участвовали сверхдержавы прямо или косвенно. После этого Советский Союз проиграл, и Соединенные Штаты заставили Советский Союз заплатить. Это понятно? Бжезинский прямо говорит, что всё будет делаться за ваш счет. Россию и СНГ в целом ограбили, было осуществлено вопреки всем Хельсинским соглашениям расчленение территории. Капитуляция была оформлена в Беловежье. Значит, если Блэкуилл говорит, что вот этот порядок сложился, то он тем самым говорит, что вы бросили прямой вызов этому сложившемуся порядку, и мы вам это никогда не простим.

Как говорилось другими официальными, но гораздо более мелкими американцами: «Вы там ведёте себя не так, как должна вести себя проигравшая страна. Мы вам докажем, что это не так, мы пойдем на всё». Так, как может идти американская система, иначе говоря, «Рим единый».

У нас очень много упований на то, что вот... Европа отдельно, а Соединенные Штаты отдельно. В принципе, это правильно. Конечно, есть противоречия. И конечно, в каком-то смысле Соединенные Штаты, Европа как огромный субъект, который сложился там за счет краха СССР, во многом, и который тоже попользовался этим крахом, наелся «от пуза». Вот этот субъект, он может бросить вызов Соединенным Штатам, а Соединенные Штаты боятся любой страны, которая только приближается к уровню, с которого можно будет бросить вызов. Население, промышленность — всё это правильно. И если Европа имеет некоторые противоречия с Соединенными Штатами, ну, казалось бы — тогда всё очень просто: «если Соединенные Штаты бросят нам вызов, объединиться с Европой».

Дорогие мои, если два крупных хищника хотят вас съесть, и у них возникают крупные противоречия по поводу того, как вас съесть, то это же не значит, что эти два крупных хищника, один из них является вашим другом. Это далеко не всегда так бывает. Это первое.

Второе. Прошу вас, запомните. Все, кто это сейчас смотрит, и передайте другим, что Европа фундаментально несуверенна. Фундаментально несуверенна.

Соединенные Штаты дали ей развиваться и объединяться, конструируя её таким способом, чтобы она не была суверенной. И когда вдруг возникают всякие надежды на то, что Марин Ле Пен или кто-нибудь ещё, вот возникнут такие европейцы — правые ультраконсерваторы, или кто-нибудь еще, которых можно будет объединить вместе, и они будут противостоять США, забудьте вы про эти надежды. Это — европейцы. Они могут раскланиваться перед вами, если вы им платите. Они вас ненавидят той ненавистью, которую я описал вначале. Чем они правее, то есть еврофундаменталистичнее, тем больше они вас ненавидят. Гитлер ненавидел больше всего. И не Советский Союз тоже, а русских.

Ультранационалисты всегда конфликтуют друг с другом и всегда поддерживают других ультранационалистов там, где им это выгодно. Сегодня ультранационалисты будут обниматься с вами, завтра — с Тягнибоком. Что, Марин Ле Пен не обнималась с Тягнибоком? Как и Дугин с Карчинским? Обнимались. Это — естественно для них. Потому что, когда говорят о «Черном интернационале», то, что бы какой бы сумасшедший ни лепетал по этому поводу, но речь идет о том, чтобы создать некую «европейскую гегемонию по модели СС», где во главе всего будут стоять современные бурги. Возможно, они будут называться «транснациональные корпорации» или это будут «транснациональные корпорации с частными армиями», не в этом дело. То есть вся территория будет расчленена на регионы, это будет не Европа наций, это будет Европа регионов, где, соответственно, регионов этих будет много. И где Россия действительно будет сырьевым донором, но в виде массы государств, или точнее псевдогосударств, со своими бургами, которые тоже будут построены европейцами. В число этих европейцев могут войти или не войти сильно интегрированные уже на протяжении долгого времени белоэмигранты. Могут. А могут и не войти. Побоятся. Вот единственная модель. Европорабощение.

И когда вы говорите «Мы идём в Европу», то — в виде кого? Что значит — «идём»? Если мы идём к тигру, он нас проглотит, то мы же интегрируемся в тигре, правда? Так мы говорим об этой евроинтеграции? Вы скажите честно! Я понимаю, что очень многие наши вестернизаторы-либералы готовы на этот тип. Если они окажутся тигром, а не пищей, они будут маленькими молекулами в этом тигре, то есть, представителями западной элиты. Но их туда никогда не возьмут. Потому что они с большим вкусом произносят слово «элита», совершенно не понимая, что является сущностным, что является сутью элиты. Любой. Как вот здесь сутью войны является вот это — [показывает на схемы], готовность нести издержки и понимание того, что в итоге ты несешь издержки ради того, чтобы победить, а после победы противник оплатит тебе всё! Неважно, каким способом, всеми способами на свете.

Вот, сутью элиты является отбор. От-бор. Последовательный, длительный отбор, в соответствии с определенными принципами. Те, кто ведут отбор, обладают одним качеством, которое ужасно трудно найти в современной России. Стратегической ответственностью. Они берут на себя эту стратегическую ответственность. Никакого отбора в рамках того, что происходит в так называемой нашей западно-демократической элите, нет. Это — люди с хорошим хватательным инстинктом. Достаточно бойкие, обладающие таким вот агрессивно-экспансионистским драйвом по отношению ко всему, что связано с «хапнуть — переварить». И не обладающие всем остальным, чем должен обладать представитель элиты. Они в элиту не войдут никогда.

Я не говорю о том, что и в Америке есть это, если касается русских, и уж тем более в Европе, которая является гораздо более консервативной. Полноценными гражданами станут внуки тех, кто только что туда переедет. Внуки. Если события не начнут развиваться путем обострения войны между Россией и Западом. Но я говорю о гражданах. В элиту входят совсем иначе. Через определенные лифты, каналы, через этот отбор, и никакого отношения наши западники, даже обзаведшиеся там крупными усадьбами где-нибудь в Англии или где-то ещё, к элите тех стран не имеют, и они никогда не будут воспринимать их как элиту. Ни свою, ни даже чужую, потому что они видят, что отбора нет.

Колониальная псевдоэлита. Это максимум. После порабощения. Причём, поскольку порабощение России будет жёстче, чем любой другой страны, окончательное, я имею в виду, «решение русского вопроса», то я сомневаюсь, что там будет то место, которое было для индийских раджей, или для кого-то ещё. Но уверяю вас, в эпоху Британской империи это было очень унизительное место.

Роберт Блэкуилл говорит о том, что «произошедшее на Украине — это прямой вызов порядку в Европе, сложившемуся после окончания холодной войны». Корректная фраза. Читайте — это прямой вызов победе Запада над Россией в холодной войне. Вы хотите переиграть холодную войну? А холодная война есть для нас фундаментальная ценность. И мы хотим на ней наживаться, ещё очень долго, на этой победе в холодной войне. Вы дёрнетесь — мы пойдем на любые издержки (конечно, кроме ядерных). И далее Блэкуилл говорит, что мягко надо побеждать и так далее.

Теперь я зачитываю как бы высказывание другого господина, который на самом деле занимает менее серьезное положение в элите как раз, чем Роберт Блэкуилл.

Блэкуилл с точки зрения позиции в элите находится очень высоко, и потому более осторожен. Я имею в виду Джоржа Фридмана. (Не путать с Милтоном Фридманом и кем-то ещё.) Это такой создатель очень крупного частного разведывательного аналитического заведения, именуемого «Стрэтфор» (Stratfor)

Этот «Стрэтфор», который часто называют «теневым ЦРУ», я думаю, что ему, конечно, далеко до «теневого ЦРУ», но это довольно крупное начинание. Оно новое, но продвинутое, оно должно как бы пихаться локтями, потому что рядом есть всякие «Рэнд-корпорейшн» и всё прочее. И в этой связи Фридман говорит то, что не будет так прямо говорить Блэкуилл.

— В чем заключается цель политики США на украинском направлении?

(Фридман отвечает. Прямо. — С.К.)

— У американцев все последние 100 лет была весьма последовательная внешняя политика. Главная ее цель: (внимание! — С.К.) не дать никакой державе сосредоточить в своих руках слишком много власти в Европе. Сначала США стремились не дать Германии доминировать в Европе, потом препятствовали укреплению влияния СССР.

Суть этой политики такова: как можно дольше поддерживать баланс сил в Европе, помогая более слабой стороне, а если баланс вот-вот будет существенно нарушен — вмешаться в самый последний момент. Так США вмешались в Первую мировую войну после отречения Николая II в 1917-м, не дав усилиться Германии. И во Вторую мировую США открыли второй фронт лишь очень поздно (в июне 1944-го), после того как стало ясно, что русские берут верх над немцами.

При этом США считали наиболее опасным потенциальный союз между Россией и Германией. Это был бы союз немецких технологий и капитала с российскими природными и человеческими ресурсами.

— «Интересы РФ и США в отношении Украины несовместимы друг с другом» Глава Stratfor Джордж Фридман о первопричинах украинского кризиса (Коммерсант.ру 19.12.2014))

Что значит — «союз»? Гитлер тоже хотел «союза» немецких технологий и капитала с российскими природными ресурсами. И русскими рабами.

То же самое Фридман говорит в другой своей статье:

«Я попытался донести (до высокопоставленных русских — С.К.) стратегическую позицию Америки. Соединенные Штаты потратили последнее столетие, преследуя одну-единственную цель: избежать становления единого гегемона, способного использовать как западноевропейские технологии и капитал, так и российские природные и людские ресурсы. США вмешались в ход Первой мировой войны, дабы воспрепятствовать немецкой гегемонии, это же повторилось во Вторую мировую. (В той статье, которую я уже прочитал, он говорит «...дабы воспрепятствовать гегемонии СССР» — С.К.) Во времена холодной войны целью было не допустить гегемонии России. (Он не говорит: «Советского Союза». — С.К.) Стратегическая политика Соединенных Штатов была последовательной на протяжении всего века.

(...)

... вековые же императивы, направляющие США, кажутся моему собеседнику (он имеет в виду «...очень высокопоставленным официальным лицам из министерства иностранных дел...» — С .К. ) слишком значительными для применения к украинской проблеме. Это не вопрос видения только одной стороны медали. Скорее, это означает, что для России Украина являет собой проблему непосредственную, а картина американской стратегии, которую я обрисовал (а он обрисовал вот эту стратегию — С.К.), настолько абстрактна, что, как может показаться, не соединяется с непосредственной реальностью.

(...)

Русские будут довольны некоторой степенью автономии для русских на землях восточной Украины. Какова будет эта степень — я не знаю. Им нужен существенный жест, чтобы защитить свои интересы и подтвердить свою значимость. Их аргумент о региональной автономии, существующей во многих странах, убедителен. Но в истории имеет значение сила, и Запад использует свою силу, чтобы жёстко давить на Россию. Но, очевидно, нет ничего опаснее, чем раненый медведь. Лучшая альтернатива — убить его, однако история показала, что убить Россию нелегко.

(...)

Для Соединенных Штатов любая восходящая сила в Евразии запускает автоматический ответ, являющийся порождением вековой истории. Каким бы сложным ни было понимание этого для русских, но примерно полвека холодной войны сделали США гиперчувствительными к возможному пробуждению России. (Имеется в виду реальное пробуждение — С.К.) США потратили весь прошлый век, препятствуя объединению Европы под одной враждебной силой. То, что предполагает Россия и чего боится Америка, — очень разные вещи«.

— Джордж Фридман, Stratfor: «Сила русских — это способность вытерпеть то, что сломало бы другие нации» («БизнесONLINE», деловая электронная газета Татарстана) 18.12.2014 — оригинал: «Viewing Russia From the Inside» DECEMBER 16, 2014

Теперь скажите, если Соединенным Штатам нужно, чтобы любой ценой не сформировалось вот это единство данного субъекта, то для них столь же страшно, если Европа поработит Россию? Для них страшно любое это объединение. Им не важно: это Гитлер, это коммунисты или это какой-нибудь европейский либерал. Какая разница? Всё же сказано.

Теперь добавьте к тому, что сказано, фразу Блекуилла «вы первый раз пересматриваете результаты холодной войны», и станет ясен масштаб проблемы. Это война. Тогда же вот, когда мы раздали книги, я об этом сказал. Потом 15 марта был «Красный марш», который на многих подействовал прям шоково. Знаю, что говорю. И там на нём я сказал: «Элита России всё ещё считает, что не будет холодной войны, а она будет. Она будет!» Ну, вот она идет. Порошенко вносит на рассмотрение Рады вопрос об уходе от внеблокового статуса Украины, то есть о вхождении Украины в НАТО. Если реально происходит это вхождение, то мы уже проиграли, всё кончено. Если натовские ракеты встанут в том же Днепропетровске или где-то ещё, надо кончать, надо сдаваться. Значит, нельзя допустить этих ракет там! Нельзя! И Фридман опять-таки тут много достаточно говорит о разных способах, с помощью которых это можно не допускать. Он говорит о том, что Россия все время создавала буферные зоны, и что её принцип защиты — это масса буферов и так далее, и тому подобное. Мы пока что прошли по лезвию бритвы, и если мы удерживаем буферную зону и развиваем её, а если мы её не развиваем, то мы её теряем (развиваем — я имею в виду экономически, социально, культурно, политически, комплексно, военно — создаем там настоящую армию), то у нас есть возможность единственная по-настоящему выиграть. Потому что настоящий выигрыш заключается в том, чтобы Киев признал наши условия. Чтобы при любых издержках результатом была наша победа, и тогда наши приобретения будут больше, чем издержки. Но сейчас-то придется идти на издержки.

Я только декабрьские несколько вам продемонстрирую, так сказать, высказывания, которые тоже говорят о том, что это война.

«„Госдеп не видит противоречия между решением президента США Барака Обамы подписать законопроект, позволяющий вводить дополнительные санкции против России, и словами госсекретаря страны Джона Керри о конструктивных шагах Москвы в отношении Киева“, — сообщила во вторник руководитель пресс-службы Госдепартамента Джен Псаки».

Можно сколько угодно смеяться над этой Псаки, но вопрос же не в этом. Можете сколько угодно смеяться над тем, так сказать, как именно разговаривает попугай, но попугай пытается передавать текст хозяина, в основном без искажений.

«Были положительные, некоторые позитивные шаги, но я не хочу преувеличивать их, они оба — Обама и Керри, считают, что есть действия, которые Россия еще не совершила».

— «Псаки: позитивные шаги России были, но не надо преувеличивать их» (ИТАР-ТАСС от 17.12.2014)

То есть, она ещё не признала поражения.

«Премьер-министр Великобритании (Я все за декабрь читаю яркие высказывания — С.К.) Дэвид Камерон заявляет, что Россия не может быть частью мировой финансовой системы. С соответствующим утверждением выступил в британском парламенте. Цитата: „Мы были в первых рядах тех в Европе, кто добился введения санкций. Сочетание низких цен на нефть и санкций показывает, что Россия, по моему мнению, не может быть частью мировой финансовой системы, если не соблюдает нормы международной правовой системы“, — сказал Камерон в ответ на вопрос одного из депутатов Палаты общин относительно событий на Украине и отношения между Западом и Россией. „Интересы Соединенного Королевства и демократии идут рука об руку, мы должны очень твердо противостоять российской агрессии, которая сейчас происходит“, — утверждал глава правительства Великобритании».

— «Кэмерон полагает, что РФ в данный момент не может быть частью мировой финансовой системы» (ИТАР-ТАСС от 17.12.2014)

Не может быть частью мировой финансовой системы. Понятно?

«„Совет ЕС утвердил в четверг в результате письменной процедуры (это 18 декабря, это все декабрь — С.К.) предложения по ограничительным мерам в торговле и инвестициях в отношении Крыма“, — сообщил в Брюсселе европейский дипломат.

Как сообщил ранее „Интерфаксу“ дипломатический источник в институтах ЕС, законодательный акт об этих мерах будет опубликован в Официальном журнале Евросоюза в пятницу, а санкции вступят в силу в субботу.

„С 20 декабря инвестиции в Крым или Севастополь запрещены. Европейцы и компании из ЕС не могут больше покупать недвижимость или компании в Крыму, финансировать крымские компании или оказывать соответствующие услуги“, — говорится в распространенном в Брюсселе коммюнике.

Кроме того, операторы ЕС больше не смогут предлагать туристические услуги в Крыму или Севастополе. В частности, европейские круизные суда не смогут больше заходить в порты на Крымском полуострове, за исключением экстренных случаев».

— Европейским компаниям запретили покупать и финансировать компании в Крыму, оказывать туруслуги, а также поставлять ряд технологий и товаров Операторы ЕС больше не смогут предлагать туристические услуги в Крыму

Можно это всё читать до утра, главный вопрос заключается в том, что это именно так. И это именно так в контексте всего того, что я сказал.

Значит, или вы строите систему, которая

а) сама готова к издержкам (это ваша система, будем говорить — РФ)

и

б) готова так наращивать издержки здесь, чтобы эта система стала отступать.

Тогда вы выиграли и заняли совершенно другое место. Но придется платить, потому что система, с которой вы взаимодействуете, сильнее. Мы фактически оказались в ситуации крымской войны, хотя, конечно, есть Китай и есть Индия — мир другой, но, с точки зрения Запада, в этой ситуации мы не были в этой ситуации ни во время Первой мировой, ни во время Второй мировой. И забудьте, я еще раз говорю, забудьте все иллюзии, в том числе и с какими-то милыми, карикатурными правыми, которые что-то там будут перед вами расшаркиваться и при этом думать о том, как именно вас уничтожить. Тут правые, демократы — всё одно и то же.

Вот это нефтяная война:

Теперь два слова по поводу финансовой, которой придаётся огромное значение. По существу, Запад ликует по поводу того, что он, так сказать, делает с точки зрения финансовой войны. Ситуация, которая произошла у нас перед интервью, которое Владимир Путин давал журналистам, носит совершенно особый характер. Но эта ситуация не может быть рассмотрена как естественное продолжение некой тенденции, которая носит совсем другой характер.

Я еще раз подчеркну, что я прекрасно понимаю, как пишутся многомерные уравнения кризисов, какие именно методы существуют решения этих кризисных уравнений и всё прочее. Но давайте все, кто этим занимается, я этими уравнениями занимаюсь не как профессионал-экономист, а как математик, который должен заниматься процессами в целом. Мои коллеги, вот Юрий Вульфович Бялый и другие, которые занимаются этим уже десятилетиями, эти кризисы расковыривают, рассматривают под микроскопом и все прочее. Понимаем мы всё.

Но есть ситуации, когда очень сложные системы ведут себя как системы достаточно простые. И та система, которая сейчас нами выстроена, то есть, выстроена в России (так скажу, не нами, мы её не строили, мы всячески протестовали против её выстраивания), вот эта система, монетаристски-либерально рыночная, она обладает простым набором регуляторов. И ведёт себя так, как будто бы многоканальный сложнейший процесс является на самом деле одноканальным, простейшим — она себя так ведёт. Если вы знаете, что система подчиняется сложнейшим закономерностям, но она ведёт себя так, как будто реализуется одна простейшая закономерность. Значит, зачем вам копаться во всех этих сложностях, если система ведёт себя фактически так, как будто она одноканальная и подчиняется простейшим закономерностям?

Закономерности, которым подчиняется система, я называл, я повторю очень коротко. Бюджет наш формируется за счёт продажи энергоносителей, я понимаю, что даже, что он формируется за счёт других параметров тоже, но он формируется существенно за счёт продажи энергоносителей. А ведет себя наша экономическая система так, как будто он формируется только за этот счёт. Цена энергоносителей стала вдвое меньше, никаких существенных корректировок бюджета мы себе построить не можем, значит, рубль стал вдвое дешевле, потому что в рублях-то бюджет нужен тот же самый. Значит, цена стала вдвое меньше, если у вас, я уже рисовал все это, бюджет равен произведению объема этих энергоносителей на цену в долларах на коэффициент «рубль-доллар».

То если цена у вас стала вдвое меньше (одна вторая), то коэффициент у вас должен стать вдвое больше, тогда бюджет будет тот же самый.

Вы можете действовать другими способами, можете говорить, что бюджет сложнее формируется, на самом деле всё вот так. Значит, в том, что происходило с обменниками, была одна составляющая, вот эта. Это привело к тому, что если нефть вот так пошла, то курс доллара пошел вот так [показывает на рисунке]. Там есть простейшие закономерности, все их уже выучили — 3600 поделить на цену в долларах за баррель равно курс. Но это равно некоему усреднённому курсу, а он «пляшет» естественно, по очень многим причинам. Какие-то спекулянты играют там, у правительства разные соображения, политические соображения здесь сделать чуть ниже, здесь выше, здесь такая, такая разница, поэтому идёт вот «пляска». Но на фоне этой пляски, перед выступлением Путина, произошло нечто вполне незаурядное.

То есть смотрите ещё раз, стабильным надо считать переход от 35 на вот эти 50-60 рублей за доллар, вот это стабильно, вот эта линия [рисует]. Причём линия эта просто определяется тем, что 3600 поделить на цену в долларах за баррель. Вот линия. На фоне этой линии идут мелкие такие, другие изменения, которые связаны с правительством, как себя ведут различные источники рынка и так далее, и тому подобное. А вот на фоне всего этого произошла вот такая аномалия. Вот такая [заштриховывает].

И произошла она как раз перед выступлением Путина перед журналистами. Она представляет собой мощнейшую финансовую атаку, призванную посеять панику, превратиться в другие типы мероприятий. В конце декабря наносится это финансовый удар, а уже на 15 января назначается соответствующий «майдан» в Москве, а на 5-е (января) назначаются некоторые политические эксцессы на Донбассе. Их обсуждают. И одно сильно связано с другим. Идёт комплексная операция, мощная комплексная операция. Для того, чтобы создать вот эту аномалию, нужно просто взять и огромные суммы вкачать, причем вкачать не так, чтобы получить с этого выгоды, как биржевому игроку, а так, как я вот здесь всё расписывал, то есть так, чтобы принести издержки противнику.

Вот взять вкачать сюда, не важно, сотни миллиардов рублей, дать возможность противнику проиграть, самим потерять на этом 20% вкачанных денег, но за счёт проигрыша противника очень много выиграть. Так может позволить себе действовать только политический субъект, имеющий финансовые возможности, никто больше.

И вот этот процесс ничего общего с банальными не имеет. 60 рублей за доллар — это результат нефтяной атаки, нефтяной войны, это автоматически переходящей в соответствующую финансовую политику, с большими или меньшими скачками. А 80 и всё, что творилось в этот момент — это результат финансовой крупнейшей диверсии.

Спор о том, кто именно её осуществлял, попытки возложить ответственность на Сечина, который, с моей точки зрения, является человеком крайне хладнокровным, умеющим считать чисто экономические выгоды, и уж никак не желающим оказаться заподозренным в нелояльности главе государства, являются заведомо политизированными попытками, они тенденциозны, потому что ясно, кто возлагает эту ответственность. Противная сторона возлагает ответственность на других игроков, но нам нужная ясность в этом вопросе, потому что, кто бы это ни был, это может быть только крупный враг, который работает на победу и готов нести издержки, а ни один собственно финансовый игрок так играть не будет. Кроме того, эти события напоминают и события в Турции, и события в Латинской Америке, и очень многое другое. С таких запусков начинались многие очень комплексные деяния, призванные переиграть в целом ситуацию, так сказать, войны́. Это не первая война, которая идет, значит, мы имеем дело и с этой войной тоже.

Мы прекрасно понимаем, что именно по этому поводу говорят разные стороны. Что по этому поводу говорят либералы, которые участвуют в этой войне на определенной стороне, что по этому поводу говорят различные патриотические группы. И что по этому поводу говорят центристы, которые, пытаются убеждать Путина, в том, что если вот сейчас, так сказать, отступить и на Украине все «разрулить», то американцы «отъедут». Американцы не «отъедут». Никто никуда уже не отъедет. Процесс приобрел необратимый характер, и в этой связи нужно понять, что именно происходит. На протяжении очень долгого времени Россия стремилась войти в мировую цивилизацию, читай — в западную цивилизацию, читай — в Европу.

Это, безусловно, было политикой Андропова. Сомневаюсь, что этой политике другие группы оказывали полноценное сопротивление. По крайней мере, как мне сообщил очень важный источник, супер-компетентный, авторитетный, и которому я абсолютно доверяю, решение о соединении ГДР и ФРГ было принято не в конце 80-х, а в конце 70-х годов. Это не шутка. Значит, с очень давних времён было сказано: «Трест Д.Е.» (я это называю «Даешь Европу!») — мы туда идём. Это Андропов, это, безусловно, Горбачев, это Ельцин, это Путин, Медведев (это было только обсуждение, как побыстрее войти) и снова Путин. И тоже никто не сопротивлялся этому вхождению.

В 2011-2012 году была «оранжевая» революция, попытка «оранжевой» революции, ей дали отпор на Поклонной Горе. Что, кто-нибудь из тех, кто серьезно играл на Болотной и Сахарова, пострадал? Помилуйте, мы прекрасно понимали, что, давая этот отпор, мы защищаем Россию, но что курс остаётся прежним, а раз курс остаётся прежним, то любимые дети — это те, кто идет этим курсом, это не анти-западники, это западники. Они — команда, они ведут к звезде пленительного счастья. Вхождение в Европу.

Все время обсуждалось, что это за вхождение в Европу, как оно будет, вхождение чего произойдёт туда. Начиная, я повторяю, с конца 70-х, и уж точно с 80-х годов — я уже в этом участвовал, — шёл разговор о том, что мы станем самой крупной страной, с ядерным оружием, большой армией, как мы там в Европе вообще займем ключевые позиции, американцы рухнут, а потом мы и Европу перестроим сообразно своим представлениям, и такие были «заносы».

При этом, в подтверждение того, что сказано этим Фридманом, я, имея все полномочия для этих бесед, беседовал еще до 1991 года с одним из представителей, прямых, Джорджа Буша-старшего. И когда там пошёл разговор по поводу вот этих германских амбиций в части «попользоваться российскими сырьевыми возможностями и всем прочим», совершить вот это, нечто такое, как бы, «интеграцию» в немецком желудке, было сказано, что, если такая попытка будет осуществлена, то будет ядерная война в Европе. Мне говорили об этом абсолютно серьёзно, с непоколебимой серьёзностью.

Значит, не только первый, но и второй [Подписывает сроки Путина на рисунке] шёл вот так. В Крыму это всё повернулось вот так.

И говорилось: «Нет-нет, это не холодная война». Сначала говорилось: «Да нет, вообще никакой холодной войны не будет», потом: «Да, но она обратима», «Сейчас Примаков и Киссинджер поговорят», «Лавров и Керри поговорят, ещё кто-нибудь, всё будет обратимо, мы вернёмся вот сюда». Потом: «Да, это необратимо, но мы будем использовать ту же команду, которая вела этим курсом». А дальше начались метания: «А куда мы пойдём?», В Евразию, в Русский мир, в Русскую Империю, что то же самое, или почти то же самое. Русский мир для националистов — это даже и никакая и не империя. Для их ярких представителей.

Совершенно ясно было при этом, что, если куда-то идти, то именно в это «СССР 2.0», и идти туда можно, только если ты действительно повернул. Если вот этот поворот будет происходить в обратную сторону, то это невозможно.

Что эта Евразия станет либо халифатом, либо, понятно, империей Чингиз-хана, да и не успеет стать, как уже рухнет. Что вся эта Евразия с европейцами и все упования на все эти «чёрные интернационалы» невозможны, потому что европейцы хотят иметь Евразию по тому принципу, по которому это хотели псы-рыцари. Тоже хотели Евразию, и Гитлер хотел Евразию.

А что касается всех этих «русских миров» и всего прочего, то сегодня они рухнут гораздо быстрее, чем они рухнули в 1917-м году, и это понятно. Количество межнациональных конфликтов, которые возникнут в связи с этим, будет таково, что будет уже не до борьбы с кем бы то ни было. И вообще понятно, что это всё никто не помнит, что это такое, никто не знает, что это такое, вообще как корова на льду. Я по своей бабушке и её подругам очень хорошо помню, что такое институты благородных девиц, по преданиям, и всё остальное, что определяло существование молодых девушек из имперской аристократии. Я не понимаю, почему нужно называть институтами благородных девиц, вертепы, создаваемые новыми русскими, а ещё страшнее, русским средним классом. Никакой разницы особой нет — олигархия или средний класс — просто чуть-чуть по-разному замешаны вертепы. И то же самое!

Мы хотим сражаться с фашизмом, мы хотим, так сказать, говорить о том, что мы, так сказать, там, дадим отпор, как в Великую Отечественную Войну, и при этом, так сказать, у нас будут, эти самые, кадетские корпуса имени Йордана что ли? Который сам говорил, что мои деньги здесь сделали то, что мои предки не сумели сделать, воюя против Советского Союза. Куда идём?!

Ясно, что вот этот поворот возможен только в случае, если, так сказать, произойдёт свержение Путина, одномоментное или, там, трёхфазное.

Брейтвейт хотел бы это сделать в 3 фазы — добиться уступок, потом усилить уступки, потом эти уступки, станут несовместимы с существованием Путина. Кто-то хочет в одну фазу. Всё остальное невозможно.

Не потому, что мы этого не хотим, это не отвечает нашим представлениям о процессе. Мы никогда не скрывали, чего мы хотим. И всегда 10 раз готовы были пожертвовать тем, что мы хотим, ради того, чтобы спасти Россию в её нынешнем виде, как бы он несовершенен ни был, этот вид. Но сейчас происходит то, что происходит. Мы не можем вести войну в экономике, которая не выдерживает этих издержек. Они стремительно выводят деньги из страны. Для одной экономики в этом достаточно много плюсов. Для другой экономики — это катастрофа. В одной системе ответов мы выигрываем, в другой системе ответов мы проигрываем. Не могут люди, которые всё время думали только о том, как этим курсом идти... Я имею в виду команду — Чубайса и многих других. Не могут люди, которые только об этом и думали, осуществлять что-либо это или это, или это, неважно. Они сюда вот не понимают [показывает на рисунке разворот курса]. Они вообще не понимают, что это такое.

Я вам объясню насколько это серьёзно. Если вы идёте вот этим курсом [показывает курс треста «Даешь Европу»], то силой, образующей историю, является Запад. Вы отказывается от субъектности в высшем смысле, то есть от высших слагаемых суверенитета. Не вы решаете, какая семья нужна в России. Вы входите в некое семейство стран, и там единое представление о семье. И в этой системе говорить о традиционной семье бессмысленно. Потому что если семейство стран, в которое вы входите, осуществляет ювенальную юстицию, то и вы будете её осуществлять. А вот если вы противостоите этому и говорите, что это семейство стран занимается античеловеческой мерзостью и посягает на основные условия жизни человечества, то вы должны предложить другую семью. А также все другие ценности. Но это-то значит, что у вас должна быть подлинная, концептуальная и прочая субъектность. Понимаете, концептуальная и прочая.

Вот экономическая война — это нефть. А политическая война — это то, что будет происходить после того, как упала нефть, и вместе с нею произошли эти все игры с долларом и рублём, что будет происходить на Майдане. Вот они связаны в единство. А вот здесь вот будут, так сказать, в этой диффузной войне, сейчас новые вспышки эксцессов на территории. То, что произошло в Грозном — часть этих начинающихся эксцессов.

Но есть ещё концептуальная война. Это совсем другое. Это значит, что вы должны каким-то способом сами начать думать о том, какое вам нужно образование, какая вам нужна медицина, какая вам нужна социальная сфера, какая вам нужна культура, какая вам нужна идеология и так далее. Всё. А этого всего нет. Идти здесь [показывает на рисунке курс в Европу] — это значит правильно переводить с английского на русский, чуть-чуть осуществлять косметические поправки и после этого предлагать в Думу законы. А идти вот так [показывает на рисунке разворот курса] — это значит самим писать эти законы, сообразуясь с каким-то принципом, в какой-то единой системе действий. А в условиях войны так, простите, ещё и в мобилизационной системе действий.

Ужасная неготовность к этому. А самое главное, внутреннее непонимание, что это [показывает на рисунке разворот курса] уже произошло.

Это произошло! Двигаться некуда.

Что происходило в 1996-м году и прочих? Политически, вот я здесь разбираю вот эту самую политическую войну. И не только в 1996-м году.

[рисует]

Вот есть общий спектр. Здесь есть либералы, здесь есть белые (антикоммунисты), здесь есть центр. Внутри этого центра преобладают настроения, там условно говоря, квазизюгановские. То есть он превращается в этом варианте в левый центр, и Зюганов наступает на систему. Либералы проклинают его, а белые говорят: «Да их надо замочить, больше делать нечего».

У Ельцина рейтинг, там не знаю, 4%. Запад с нами. Складываются все главные условия пиночетовского переворота. Неважно, будет там сам Ельцин или нет, это дело десятое. «Даёшь стадионы!», — они кричали в 1996-м году. Запад — с этими белыми, и готов их стерпеть, как терпел Пиночета. Либералы подгибаются под белых. Они осуществляют удар, уничтожают этот центр, отчасти уничтожают либералов и что-то там такое делают. Тогда единственным манёвром против этого было письмо тринадцати. Потому что в марте это уже началось. И мы были твёрдо убеждены, что начинается это в таких условиях, что даже никакой белой диктатурой это не кончится, кончится развалом. И никогда не наносили удар, если не становилось ясно, что не новый режим, а развал государства является итогом этих действий. Итогом действий Лебедя, итогом действий, вот этих вот героев. Итогом действий, так сказать, сил, которые осуществили бегство с Донбасса или «план Б» Порошенко.

И теперь пытаются представлять себя патриотами, «защитниками Русского мира», вообще, «воинами с драконом», бог ещё знает кем. Понимаете, когда люди занимаются реконструкциями, ролевыми играми или ещё чем-то в этом духе, у них всегда ментальность философии туристов. Они приезжают, что-то делают, потом сваливают. Они ничем... У них игровая серьёзность, это совершенно особая серьёзность. Они не понимают, что это уже не игра.

То, что происходит на Донбассе — не игра. Это очень серьезное действо, в котором мы должны воевать, точно понимая, где находятся пределы прочности данной системы, что мы хотим выиграть, какими способами можно выигрывать. Это не спектакли, разыгрываемые в поле на потеху себе и немногим собравшимся. И не телевизионные шоу. Это страшная, тяжелая, мучительная работа. Бегство с Донбасса оборачивалось мятежом. И это понимает каждый вменяемый человек. А также крахом государства.

Теперь я рассматриваю эту ситуацию. В этой ситуации, что было? [дорисовывает] Запад был на стороне Ельцина. Запад был на стороне Ельцина. Так? Ельцин имел рейтинг примерно 4%, стартовый. КПРФ контролировала левый центр. Либо — гибкие договорённости, которые были, там, письмо тринадцати и всё остальное. Либо — квазипиночетовский мятеж. Потому что на самом деле, как бы, героем этого мятежа становился сам Ельцин, который выводил войска и всё прочее. А дальше уже в ход вступал полноценный пиночетовский фактор.

98-й год — то же самое. Запад на стороне Ельцина. В стране дефолт. Левый центр Примакова и так далее, контролирует широчайшие общественные группы. Опять же — либо гибкая договорённость, каких-то групп с Лужковым, либо Лебедь. И опять развал. Потому что ясно было, что это всё кончится только развалом при этом процессе.

Теперь, что происходит сейчас? Запад видит в Путине своего главного противника. У Путина рейтинг зашкаливает. Правильно? И не КПРФ контролирует левый центр. А контролирует его Путин.

И тогда я спрашиваю, а чем сейчас в этой ситуации занимаются белые? Они могут заниматься только войной с Путиным. Они для Путина, для того, что он делает, они не важны, потому что ему надо опереться на большинство, а большинство — это левый центр. Можно кооптировать в него каких-то умеренных националистов и тех белых, которые не являются власовцами, и впрямую не подчинены Западу. Если речь, действительно, идёт о войне с Западом, а не каком-нибудь повороте. А вот для того, чтобы свергать, они нужны. Это и есть Майдан. В центре находится Янукович, здесь находится Грушевского и Правый сектор и всё прочее, а здесь находятся либералы — Сахарова и Болотная. Вот эта композиция понятна. И никто не будет изобретать новых композиций, если это привычная работает.

Мне кажется, что главная неприятность, которая нависает над Россией, — это полная сумятица в умах. Это колоссальное упрощенчество. Это какая-то самовлюбленнная игростихия. Тут все играют, все думают о себе. Никто не чувствует, что стягивается, какова мера ответственности за это. И это, наконец, слепая вера в то, что можно повернуть, а также твёрдая убеждённость в том, что алгоритмы универсальные, и вне зависимости от того, повернули или нет, можно применять всё те же алгоритмы. Всё это может обернуться гибелью. Это сочетается с недостаточным, подчеркиваю еще раз, вниманием к тому, что происходит на Донбассе. Потому что, только победив там во всём, что касается мира, то есть, построив там мощную армию и настоящее государство, мы получаем в руки инструменты, позволяющие выиграть, по-настоящему выиграть. Всё остальное настоящего выигрыша не даст.

У нас нет ряда вещей, которые нам нужны. У нас нет единства подхода, построенного с точки зрения мягкой войны, её комплексности и всего. То есть, аналитического, мировоззренческого и деятельного подхода. У нас нет понимания окончательности произошедшего. У нас нет понимания того, что война — это не игрушки реконструкторские. Это огромные издержки, которые придётся выносить. И в одних ситуациях, и в одном формате их можно вынести, а в другом — нельзя. У нас нет понимания взаимосвязи ряда элементов происходящего.

И налицо огромная авантюрность, при которой никто по-настоящему не боится, кроме очень узких групп, того, что это государство рухнет. Потому что тогда будет весело, а так скучно, потому что движуха, потому что хочется новых возможностей, потому что в мутной воде хорошо рыбка ловится, потому что, потому что, потому что хочется мстить, потому что хочется самоутверждаться. А государство имеющееся — это величайшая ценность и это плацдарм, с которого либо можно действовать таким способом, чтобы реально изменить мир, и чтобы в мире сохранилась история, что сейчас-то можно сделать только за счет того альтернативного западничества, кладезем которого, аккумулятором которого всегда была Россия.

Завершаю тем же, с чего начал. Вот сейчас эти ресурсы так же ценны как никогда, и их полное уничтожение означает еще и то, что человечество ..., мы теряем Отечество, и это все равно, что смерть, а человечество теряет единственный живой ключ, из которого течет вода Истории. Оно теряет Историю, а чем оно станет вне неё — страшно даже подумать.

Вот что лежит на весах, вот сообразно чему надо действовать, полностью в этой ситуации забыв о себе, и думая о большом. Только тогда ты и сам тоже перестанешь быть мелкотравчатым кривляющимся существом, не понимающим ни что творится, ни каково твое место в этом, ни в чем смысл, ни в чем путь. Ради того, чтобы было не так, мы делаем всё что можем, я не могу передать того напряжения, с помощью которого были созданы учебники и была подготовлена Школа. И Школа была подготовлена, на днях она начнется, она будет проведена. Мы найдем в себе силы, для того, чтобы рывком перевести учащихся в новое качество. И мы по-прежнему будем следить за всеми процессами и действовать так, чтобы они оказались хотя бы не сокрушительно разрушительными для России, а желательно и победительными, потому что сейчас уже альтернативы между крахом и победой почти не существует. И кроме всего прочего, надо ещё понимать, что такое победа, и чем надо будет за неё заплатить.

Вот ради всего этого мы живем, и когда мы празднуем Новый Год и глядим спокойно без страха и без умиления в то, что открывается перед нами. Мы сумеем в этом сочетать подлинную праздничность и некий отчетно-духовный стиль. Поэтому предновогодняя передача такая. Я всех поздравляю с Новым Годом и завершаю передачу тем, чем завершаю её всегда: До встречи в СССР!

Это наша цель, это тот град, который мы строим, мы понимаем, сколько труда и всего остального нужно, чтобы его построить, и мы верим в то, что он будет построен.

До встречи в СССР!

С Новым Годом!

Вложение	Размер
sy75-001.jpg	10.24 КБ