виртуальный клуб Суть времени

Я уже говорил в своей предыдущей передаче «Смысл игры», что сразу после парада вскочил в машину и поехал на поселение, и вот, в сущности, вчера оттуда вернулся. Мне казалось и кажется, что этот проект — один из главных проектов «Сути времени». Потому что вскоре наступит новая фаза именно в гражданской, внутренней, такой низовой жизни России. Я просто наступление этой новой фазы чувствую кожей.

Какие-то вещи, фундаментальные очень для России, были чудовищным усилием определенных сословий нашей страны — интеллигенции, криминалитета, какой-то части элиты при содействии средств массовой информации, без которых ничего нельзя сделать, и телевидения в первую очередь, подавлены на многие-многие годы и в каком-то смысле даже на целое поколение. Такое подавление определенных, свойственных России черт, фундаментальных, основополагающих, без которых вообще историчность не существует русская, они могут иметь и должны были иметь необратимый характер. Если это в принципе удается подавлять примерно на 20-30 лет, то после этого страна впадает в особое состояние, и процессы становятся необратимыми. Не в смысле того, что она переходит на капиталистические рельсы развития или что-нибудь еще — она просто умирает. Тем или иным способом. Подчеркиваю, если подавлены все фундаментальные, осевые, как говорят, характеристики исторического существования.

Поэтому всё, что удалось сделать с 89-го по последние 5-7 лет, должно бы было иметь необратимый характер. И считалось, что это и будет иметь необратимый характер, будет подавлено всё. А вот так вот всё подавить не удалось. И поскольку она подавлена не была, и какая-то энергия всё-таки была очень сильно изъята из жизни, то восстановительные процессы осуществлялись вот на этой остаточной непонятной, может быть, России свойственной какой-то низовой, нутряной (я имею в виду здесь «низовой» не в смысле социальных нижних групп, хотя и их тоже, но в смысле «внизу, внутри, на дне») существующих вот этих энергий, «донных» энергий, которые было невозможно до конца убрать, они там как-то живут. А поверхностные энергии были сильно убраны (восстановительные). Поэтому все эти восстановительные процессы шли безумно долго, и было совершенно неясно, перекинется ли мост между теми, очень специфическими восстановительными процессами, которые пошли где-нибудь со второй половины 90-х в старших поколениях и теми процессами, которые пойдут в молодежи или относительно более молодых поколениях.

В принципе, оказалось, что, во-первых... Я это хочу нарисовать. Я не знаю, что это за глубина, по крайней мере, это не фрейдовская глубина, отнюдь, это какая-то другая глубина. Но вот здесь вообще все восстановительные энергии находятся в этих верхних этажах, более-менее, и они вот здесь должны работать. Значит, даже когда нанесена какая-нибудь травма, и существует повреждение, то работают вот эти энергии. В каком-то смысле разумные по преимуществу, в каком-то смысле культурные, они начинают подтягиваться к этой травме и ее залечивать. Так вот, одновременно с нанесением колоссальной травмы сверхвысшей категории (если говорить по такому социокультурному и социально-психологическому травмированию, что есть, допустим, 10-бальная шкала, то это уже была 12-я категория из 10 возможных).

При нанесении такой травмы, которая в принципе совершенно равнозначна уничтожению сознания, уничтожению личности. Как мне говорили некоторые представители молодежи, «Никогда-никогда не забуду, как я в этой бейсболке плясала, как обезьяна и кричала: „Ельцина, Ельцина!“» и так далее. Значит, в смысле вот этой травмы тут много очень было сделано, но в принципе если эта травма существует, то мобилизуются, прежде всего, эти восстановительные энергии, находящиеся на этих этажах. И тогда они начинают заливаться сюда как лекарство и здесь что-то ... Так вот, не только нанесли травму 12-й категории (это номер 1) [обозначает линию на рисунке], но и убрали верхнюю энергию, практически начисто.

[Разыгрывает сценическую миниатюру «Разговор либерала»]

«- Ну, батенька, вы вообще ничего не знаете? Вы вообще ничего не понимаете, да? Вы не знаете, что расстреляли каждого второго? Что одни сидели, а другие охраняли? Вы не понимаете вообще, что единственное место, где было оказано настоящее сопротивление — это ГУЛАГ? Нет? А это потому, что от вас скрывают тайный исторический материал, когда немцы подходили к каким-нибудь ГУЛАГ-ам, где сидели политические заключенные и все прочие, начальство сбегало, а политические заключенные брали в руки оружие и отражали немцев, переходили в наступление. За счет этого мы разгромили фашизм. Вы это не знали? А Санкт-петербургские либералы знают.

И есть фильмы, какие-нибудь там „Служу Советскому Союзу“, в которых это подробно описано, какой именно был ГУЛАГ, как из него бежали, как потом заключенные взяли оружие, как именно они отразили немцев и сокрушили армию, а потом, значит, их расстреляли. А начальство получило ордена. И так шла война. А вы этого не знали? Вы некультурный человек, понятно, да? У Вас сталинские стереотипы. Сражались штрафники, все остальные убегали с фронтов, ничего не было.

— А откуда бралось оружие?

— Оружие было американское, все же знают, никакого другого не было. А сидело 60 миллионов, [понятно, да? Это же только детали]. Вы не знали, что Чехов был зоофилом? Ну, мы вам расскажем, про кого вам еще рассказать? Кого вы еще любите, Пушкина? Давайте мы вам про него расскажем, это очень интересно, столько тем, мы их сейчас все подымем! А что, кого еще хотите, Карамзина? кого? Кто вам нужен?»

Значит, все эти энергии были убраны, травмы здесь были нанесены колоссальные. Все защитные системы, за которые отвечала, между прочим, правящая партия под названием «КПСС» (и не только в лице своих высших представителей, Горбачева и так далее, но, вообще говоря, пленума, который избирал Горбачева и так далее). Они, значит, были просто убраны, нацело. Их не было, да. Вся эта атака по травмированию происходила в условиях отсутствия защиты и снятия иммунитета до нуля. Вы пробовали получить бактериологический или радиационный удар при полном снятии иммунитета? Это что такое? А всё, что сверху, «машины скорой помощи», которые должны были рвануться сюда, все были подавлены в сознании. И казалось, что это всё.

А вот где-то здесь, на последнем вот этом уровне, существовала какая-то «донная» энергия. Историческая личность была уничтожена, но, будучи уничтоженной, она сохраняла над собой какой-то сверх-исторический, сверх-личностный момент, а снизу тоже что-то накапливалось. И какие-то там, для меня — связи с мертвыми или как еще называется, вот эти донные энергии соединились, минуя все остальные слои. И начался медленный восстановительный процесс.

В принципе, мы имеем дело с процессом, до конца в науке не описанным. Потому что если перенести это на обычную личность, то где-то там светит какой-то идеал, и что-то такое совсем слабенькое дергается внутри. Всё остальное находится в полном разгроме, и потом это что-то дергающееся внутри начинает сращиваться.

А здесь [наверху] уже ничего нет. И, вдруг, по кускам одно появляется, другое. Начинается какое-то вот это наступление незримых войск на какие-то вот эти элементы. Естественно, что при этом даже и травма-то не уходит и вот эти слои [верхние] до конца тоже восстановлению не... это восстановление не осуществлено. Не скажу, не подлежат, наверное, они подлежат или их, может быть, надо создавать заново, но этого нет. Там такая труха, что дальше некуда. Но в целом это происходит всё. И, вдруг, неожиданно возникают какие-то волны нарастающие. И сказать вам твердо, являются ли эти волны чем-то в виде такого просветления и, вдруг, хорошего самочувствия умирающей личности при определенных заболеваниях, которое есть перед летальным исходом, или это какие-то другие вещи — тут, действительно, говорят, в Россию можно только верить. Тут никаких вопросов науки нет, потому что сам социально-психологический механизм, который я описываю, не вполне ясен.

Все понятия представления матрицы в сознании были разрушены, а что-то не матричное, относящееся к идеалу, оставалось. Что-то, что не укладывалось в матрицы. Т.е. в сущности, Россию спасло именно то, что находится всегда в числе основных источников ее погибели — внутренняя рыхлость. Она оказалась настолько рыхлой, что это-то и не было уловлено теми, кто громил более или менее не рыхлые структурные системы. Т.е. уничтожению подвергалась всякая структурность в предположении, что она и есть всё. А она не была всем. Это, между прочим, очень хорошо видно, когда внимательно читаешь сказки и вообще фольклор начальный или слушаешь что-нибудь еще, имеющее отношение к начальному фольклору. Там какое-то очень всё водное, аморфное.

В каждой немецкой сказке, например, всё сразу ясно. Она свирепая такая всегда и очень оформленная. А здесь что-то всё время вот так колышется, не дооформляется, не досказывается, не переходит в слова. Ну вот, например, если вы всё перевели даже в очень накаленный логос, то с момента, когда всё это перевели в логос, вы являетесь заложником этого перевода, потому что тогда средствами разрушения логоса можно всё уничтожить. А если вы не всё перевели в логос, что очень любят русские. (Я много раз говорил, что использую слово «русские» так, как американцы «рашн», всё это вместе, весь сложный сплав.) Вот, они не переводят. Но вот как его уничтожать, если оно туда не переведено. Его бы надо было доперевести, потом уничтожить. А оно недопереведено. Если идеал структуризован до конца — у него есть оси, слабые моменты, мины, всё остальное. А если он находится в состоянии, что, взял и течёт, то что там взрывать-то? Ты увидел, он имеет кристаллическую структуру. И ты прямо знаешь, что если ты чем-то ее ударишь, ты ее расколешь рано или поздно. Когда ты ее расколешь — она умрет. Теперь ты берешь палку и начинаешь бить воду. Ну и что воде от того, что ты ударил палкой. Ты говоришь: «Я не расколол воду. Я сейчас нанесу удар с силой в 10 раз больше, потом в 100 раз больше». Нанёс окончательный удар. Всё там клокочет, пенится. Но ты ее не расколол, потому что она вода. Ты можешь только заморозить, расколоть, но потом она начинает таять. И опять там что-то с чем-то соединяется. И очень многое напоминало вот такой хорошо-хорошо уже оформленный какой-то вот этот лёд. Потом его разбили, говорят: «Всё, видите — всё, трещины, все оси разрушены и т.д.». Какое-то солнышко сверху, что-то течёт, и, вдруг, там бац — она лужа. И там вместе с этого куска льда, с этого, уже поди разберись, с какого куска льда — всё вместе.

Я пытаюсь этими моделями, физическими образами и всеми прочими передать то, что в принципе не передаваемое. Я просто хочу сказать, что никаких профессиональных ошибок с точки зрения нормальных моделей разрушители не допустили.

Они разрушили это, я много раз это говорил, и буду повторять, с миллионной процентной надежностью. Не на 90 процентов. Миллион процентов, с любыми запасами всё это было уничтожено. Оно начало восстанавливаться откуда-то, с какой-то тонкой неуловимой пленки, почти не видимой отсюда, и с какого-то, вот, того идеального, что существует в психике и что не оформлено. Всё оформленное изъято. А есть что-то неоформленное, и оно там продолжает как-то зудеть и стягиваться с этим. Если кто-то считает, что это чисто религиозное, то это никакого отношения к религии как таковой не имеет. Это совершенно другой процесс. Религия как раз очень многое оформляет в высшей степени. Поэтому глубокая хула на базовые религиозные идеалы приводит к отсутствию веры. Ну, очень глубокая, если там защиты уже нет. Либо, если это защищается, то это переходит в сферу такого фундаментализма — «Верую, потому что истина».

А тут происходила работа с тем, что недооформлено. Не с каждым догматом, не с каждым куском священного текста, не с каждым ритуалом, а с чем-то, чего вообще нет.

— Голубчик, ты же всё во мне уничтожил. Ну что ты мне опять предлагаешь?

— Да, да. Давайте еще раз проверим. Да. Всё уничтожено, ничего нет.

Потом — раз, и какая-то пленка начинает подниматься. А откуда же она поднимается? А мы ее не зарегистрировали. А она не регистрируема, потому что она где-то там, на дне и совершенно в таком виде, что ее зарегистрировать невозможно. К структурам она не имеет отношения. И в идеальном то же самое происходит. А дальше начинает сращиваться. И идут волны. Когда сначала эти волны происходят достаточно маленькие. Ну, что-то там дёргается дура. Потом они происходят больше, дальше они происходят еще больше. И, вот, мы в принципе-то можем зарегистрировать, начиная со второй половины 90-х годов, несколько волн. И, в сущности, последняя из них связана с вот этим 9 мая.

Но, к этому можно отнестись, во-первых, как к чему-то спасительному, самоспасительному. Всё уже состоялось, всё неминуемо, дубина народной войны, партизаны. Ну, вот Лев Толстой — разгром Наполеона, народная душа и всё прочее. Если бы не было железных выкованных армий Российской империи, если бы не стояли все эти Раевские и все прочие, уничтожая отборную европейскую армию, которая перед этим поработила Европу, что бы сделали эти партизаны? Т.е. понятно примерно, что бы они сделали. Они сделали бы примерно то, что они делали в Испании, помноженное на 10 и на «генерал Мороз». Где тоже не проехало, где начались местные мятежи. Ну, их бы там подавляли, расстреливали, как в Испании, и на этом бы всё кончилось. Держали бы там не один корпус, а четыре. Я думаю даже, что в Испании вот это партизанское как раз слагаемое было выше, чем в России эпохи Наполеона. И оно там тоже, там, опять Денис Давыдов, опять какие-то типы организации. Партизанское движение в Советском Союзе вообще было супер организовано. Было слагаемое совершенно стихийное, но оно было вторым по счету и отнюдь не главным. Значит, никогда ни в одной войне с очень мощным регулярным противником никакая партизанщина в чистом виде ничего не делает. Ну, может быть, единственным исключением является Афганистан, потому что там просто совсем нет ничего такого структурного. Там просто всё тонет вот в этой девственности. И там борьба идет, как бы, с силами природы — пустыни и всё прочее. Но всё равно там рано или поздно всё, что по-настоящему шевелится, разгромлено, а дальше там где-то копошатся какие-то силы, они на кого-то нападают, они всё это изматывают, надоедает, слишком много мух. «Поехали в другое место, пусть здесь эти мухи еще копошатся». Они никогда никуда не выйдут, они фактором не являются.

В России сейчас есть какая-то надежда на то, что вот эти чудесные, фантастические, требующие глубокого изучения процессы, которые я описал на картине № 1, они сами по себе сейчас еще разок качнутся, еще выше, и тут-то... «Пойдет уж музыка не та», всё перейдет через определенный уровень, всё восстановится. Мы проснемся в СССР или в чём-то еще более хорошем. Потому что снизу, потому что массово.

А этого не будет, это доходит, вот сейчас оно находится здесь, а когда дойдет до высшей точки, оно потом будет загибаться вот сюда, скорее всего.

А если не будет — будет еще хуже. Так плохо, а вот так будет еще хуже. Потому что так это будет перегрев, это всё начнет просто бурлить, ломая любые структурные композиции. А если оно загнется, понижение этого фона будет началом летального исхода. Значит, вот в этой зоне [дорисовывает], пока этого всего не произошло, должно идти мощное структурное переоформление. Мощное структурное переоформление.

И если его здесь не произойдет, то никакие эти повышения температур восстановительные и все эти вибрации не будут иметь никакого значения. То есть они будут говорить еще раз, что российская историческая личность абсолютно ни на что не похожа, что она уникальна, что она способна к чудесам каких-то восстановительностей. Но те, кто это видели, ничего не сделали для того, чтобы эти чудеса стали спасительными, понадеялись на то, что они и без них станут спасительными, и само собой всё произойдет. «Чуть-чуть беспомощно вагоны качаются, и всё получается само собой». Вот ведь оно, вот! Полмиллиона вышло на улицу, миллион, три миллиона вышло, пять миллионов вышло...

Значит, вопрос заключается в том, что необходима вот это мощная структурная компонента, которая внутри всего этого дела, может быть, будет почти незаметна, но которая вот здесь хоть что-то пронижет, да? И тогда вопрос будет уже не в том, что, так сказать, у нас всё повышается и повышается температура, а в том, что у нас происходят фазовые переходы.

А фазовые переходы в общественных системах не происходят без наличия совершенно специфических кристаллических компонент, они не происходят просто от того, что это общественная ткань напрягается и нагревается всё больше и больше. Она нагрелась, она перегрелась, она совсем перегрелась, совсем-совсем перегрелась, совсем-совсем-совсем перегрелась. И что? Она другой от этого не становится. Ну, максимум, она перейдет при каких-то чудовищных температурах из газового состояния в какое-нибудь там, не знаю, прото-квантовое. Я уже смеюсь. Ну и что? Ну, будет еще выше дисперсность. Это первое.

Второе. То, что эти процессы чудесны, вовсе не означает, что этих [разрушительных] процессов нет. Да эти процессы чудесны, они спасительны, они говорят об уникальности ситуации, но это-то [разрушение] тоже имеет место. Или нет? Его, что, нет что ли? А оно разворачивается во всю мощь, цветет и пахнет. Население существенно деградирует, всё больше и больше отрывается от культуры. Идет какой-нибудь культурно-восстановительный процесс? Кто-то хочет его осуществить? Идет стремительная маргинализация, так сказать, атомизация, шизофренизация, психопатизация. Молодежь, попадающая в определенные условия, у нее вообще нет способности сформировать нормальные регулятивные системы внутри сознания, да и психики в целом.

В этой связи мне бы хотелось обсудить еще одно явление, которое с моей точки зрения представляет серьезный научный интерес. Вот все всегда очень сильно критикуют некие два процесса, говоря об «обществе спектакля» и обо всем прочем, которые считаются наихудшими.

Один процесс (наихудший) называется «социальные маски», а другой, это почти то же самое, говорят «социальные роли». И никто не понимает, что то, с чем мы имеем дело сейчас, то есть со странным перескакиванием, волновым, сознания и психики в целом с одного паттерна или волнового пакета, на другой («мягкое перескакивание»), оно не имеет никакого отношения ни к социальным маскам, ни к социальным ролям. Потому что (и это-то уже можно научно сейчас описать, в отличие от тех чудес, о которых я говорил на рис.1), потому что и социальная маска, и социальная роль, что то же самое, предполагает наличие субъекта, это черта, где субъект еще есть. То есть для того, чтобы вы были обладателями социальных ролей или социальных масок, вы должны иметь личность, которая эту маску надевает.

Вот есть человек, вот это Петя, а вот он надел маску «кроликов, слонов и алкоголиков», он надел маску кролика и это вроде как «я кролик, я кролик, я кролик». Потом он надел маску слона: «Я слон! Я слон!». Но ведь это же он их надел, он сменил эти маски, да? И социальные роли кто-то играет. Сегодня я как актер играю Д`Артаньяна. Завтра я как актер играю Иуду. Это два разных спектакля, я в них играю разные роли, но я-то как актер есть. А ситуация паттернов, которые происходят за чертой аннигиляции субъектности, она предполагает, что нет этого «я», что некому надеть маску и некому исполнить роль. Просто всё перескакивает с одного паттерна на другой, и какой из этих паттернов ближе к тебе как к личности, какой дальше — определить невозможно. Вот это кто, вот ты где подлинный — здесь или здесь? Поэтому навязчивые разговоры о подлинности, свойственные некоторым организациям, которые я здесь называть не буду (ну, у нас тут имеют место такие разговоры: «подлинность», «подлинность», «служение»), они очень часто происходят в ситуации «паттернизации» сознания. А вот эта «паттернизация», происходящая ниже этой черты субъектности, она неизмеримо страшнее всех игр с социальными масками, социальными ролями, с налипшими на лицо масками, с привычкой менять социальные роли. Всё равно, есть кто-то, кто их меняет. Его можно нащупать, до него можно добраться, с ним можно, так или иначе, иметь дело. А вот в этой модели [показывает на рис.] этого «кто-то» нет вообще!

Что-то говорит-говорит, всё интересно, подлинно, со слезами на глазах, с чем угодно еще. Потом происходит какой-то там скачок [щелкает пальцами], и происходит нечто прямо противоположное, уловить момент скачка [щелкает пальцами] трудно, но можно. А сказать, вот это прямо противоположное является извращением того, что было сказано раньше или то, что было сказано раньше, является имитацией того, что сказано теперь? А где вы подлинный? Вот вы сейчас, когда стали говорить о каких-нибудь денежных и бог знает каких-то темах — тут подлинные, это ваш стержень? А перед этим вы прикидывались, или наоборот, говорили о Родине, свободе, служении и бог знает о чем — это вы тут были подлинный? А теперь вы прикинулись, когда вы о деньгах стали говорить, вас «бес обуял»? Это невозможно.

Ответа на эти вопросы нет, потому что тут нет этого приоритета, там нет того ядра, которое в виде оболочек создает ролевые функции. Мы все создаем ролевые функции, их нельзя не создавать, существуя в данном мире. Вы приходите в какую-нибудь компанию или куда-нибудь еще и, конечно, вам нужно подстроиться под язык, под всё. Для чего этот, мной крайне нелюбимый Штирлиц, из нелюбимого мною фильма «Семнадцать мгновений весны», зачем он, тем не менее, пёк картошку и пел какую-то песню? Понятно? Для того чтобы удостовериться, что он еще есть. То, что было описано, было описано из неких инструкций нелегальной разведки нашей, управления «С». А эти инструкции очень осмысленны. Понятно, да? Инструкции заключаются в следующем: когда ты перестанешь ощущать, что ты есть, ты перестаёшь обладать способностью к игре, и тогда ты провалишься. Поэтому, поскольку у людей типа настоящего Штирлица, задача есть одна — не провалиться (а также две: не провалиться и не провалиться. А также три, понятно, да? Или сколько угодно), то никаких случайных действий, да еще с подозрением, что кто-нибудь, тем не менее, спросит: «А что это он там то ли напевает, то ли жарит где-то там что-то, что не положено?», никогда человек не осуществляет. Он их осуществляет в виде простейших ритуалов для того, чтобы убедиться, что он еще есть. После того как он убеждается что он есть, что он советский человек, что у него такие-то идеалы, представления о добре и зле и так далее, он снимает маску офицера СС, подробно и плотно на себя ее примеривает, спокойно и серьезно входит в роль и начинает играть эту роль. И любой серьезный актер понимает, что если он уничтожит свое личностное ядро, если его нет, то он ни одной роли как следует не сыграет. Потому что не будет того, кто будет эту роль строить, как творческую вещь, осваивать, соединяться с ней, не будет драматизма этого соединения. Не будет вообще ничего! Так значит, вот за этой чертой происходит уничтожение личности, аннигиляция. А ее место занимают одинаково значимые паттерны, которых может быть много, и которые вот не разорваны еще, не разрезаны вот так вот, как при шизофрении, когда они оформляются в отдельные личности, а плавно перетекают один в другой. Поэтому неважно, протоплазма, слизь, аморфная «психота». Внутри нее могут быть сгустки или волновые пакеты. И если вы попадаете, например, на волновой пакет № 3, в пределах которого у вас доминирует некое чувство № 3, то в этот момент есть импульс № 3. А если вы попадаете на волновой пакет № 4, в котором есть чувство № 4, то у вас будет импульс № 4. И если импульс № 3 и импульс № 4 никак не сочетаются, то не надо говорить о том, что это случайное и загадочное сочетание происходит потому, что вы пережили некий сложный процесс или у вас есть какие-то сложные надобности. Вы просто перескочили из одной зоны в другую.

Человеческая личность задается определенным, хотя бы минимальным количеством внятных ответов на простейшие вопросы. Человек должен знать, где добро и где зло, чем одно отличается от другого, что такое сражение за добро, и почему он поведет себя скверно, если не сражается, пасует перед злом или становится источником зла. Он должен по этому поводу испытать определенные переживания — стыд и так далее. Но в основе всего этого дела лежит фундаментальное разграничение между добром и злом, он знает, это — вот это, а это — вот это. Во всех ситуациях, в которых мне приходилось сталкиваться с далеко не худшими частями нашего общества и нашей молодежи, поврежденной вот всем, что я там сказал, всеми этими супершоками, изъятиями восстановительных энергий и всем прочим, абсолютно отсутствует твердый ответ на этот вопрос. Его место занимает классическая формула «ну, я не знаю».

Когда ты очень всерьез, очень всерьез сталкиваешь человека с определенной проблемой, касающейся добра и зла, и спрашиваешь: «Вот это как?», человек говорит: «Ну, я не знаю...». Это может касаться чего угодно. То есть, в условиях, когда мы, усиливая эти процессы, одновременно не займемся вот этим восстановлением и форсированным преодолением травмы с воссозданием настоящего ядра, дееспособного ядра, которое это всё состояние преодолеет. То есть пока мы не вытащим всё назад, хотя бы в ролевые функции, из них наверх, или перепрыгнув ролевые функции и наверх, ни о каком реальном восстановлении страны говорить не приходится.

Можно говорить о том, что вот эти все волны являются какими-то предпосылками, и они на что-то позволяют надеяться. Потому что они, во-первых, чудесные, и, во-вторых, при этой высокой температуре легче производить восстановительные операции. Легче, но если их вообще не производить или не понимать, что их нужно произвести, то о чём мы говорим? О том, что они сами по себе всё восстановят? Они сами по себе всё не восстановят, они создадут более высокую температуру паттернов. Будет амплитуда выше, а здесь амплитуда будет выше соседней, когда это все перескочит, куда — неизвестно. Это могут использовать выборные технологи, для того чтобы некоторые новые моды и некоторые новые причуды каким-то способом реализовать в акт голосования одиноминутного. Если сильно соединить определенный паттерн с телевидением, то этот паттерн растянется, у него амплитуды станут больше на какое-то время, и если время точно рассчитать, то за это время обуреваемая этим паттерном «психота» осуществит определенный акт, например, сунет бюллетень, на завтра будет спрашивать «а зачем я это сделала?», «а почему — не понимаю, сделала». Это не НЛП, не нейро-семантическое программирование, это ничто вот это. Это новый метод работы в совершенно новой социально-психологической среде, психологической тоже. Просто эта среда еще не изучена в полной мере, хотя она, конечно, изучена гораздо лучше, чем те «чудеса», которые я показал, когда какие-то донные энергии соединяются с аморфным компонентом идеального находящегося в сознании, с тегами идеального. И там они вместе начинают как-то работать.

Мы повышаем возбудимость и раскачку вокруг определенных осей, но мы повышаем только возбудимость и ничего больше. Мы можем использовать эту повышенную возбудимость определенными способами в определенные моменты, например, для голосования на передаче «Суд времени». Но мы не можем ее использовать для глубоких восстановительных процессов в стране. То есть мы можем использовать ее как предпосылку, понимая, что переструктуризация происходит лучше при температуре 80 градусов, чем при температуре 10, а при температуре 5 она вообще не происходит. Поэтому, слава богу, что температура 80, но дальше-то что?

Значит, все будущее зависит от того, возникнут ли внутри этой нагревающейся «психоты», ядра кристаллические, структуры, сложно построенные элементы, которые этот нагрев превратят в реструктуризацию и создадут новые оси вокруг этих конструкций. Если этого не сделать, ничего не будет. Поэтому никогда нельзя происходящие сейчас процессы расценивать или негативно «подумаешь», «плохо», «рашка», «идиоты», «победобесие» или абсолютно позитивно — «вот он светлый момент, чудо случилось». Не вздумайте двигаться в одном из этих направлений. Нельзя на это плюнуть, потому что это чудесное повышение температуры, которая должна была уже быть близкой к минусовой, а она абсолютно другая, и это говорит об очень загадочных и мощных структурах исторической личности, которая на это способна в невероятно тяжелых условиях. Поэтому нельзя этим пренебрегать, нельзя поплевывать, нельзя пожимать плечами, и нельзя на это надеяться, потому что это ничего не даст. Само по себе оно создает для вас некую предпосылку. И самое главное и самое плохое, что процесс наращивания этой энергии идет достаточно быстро, и если вы не успеете сюда встроить структурный элемент, то он либо схлынет, либо всё испепелит. Я не имею в виду революцию. Я имею в виду такой градус безумия, при котором делать враг может что угодно, можно перегреться на любой теме. «Что-то ты, Васенька, перегрелся» — известная фраза. А если будет не Васенька, а вся историческая личность или какая-нибудь ее часть. Куда двинется этот плазменный перегрев?

Есть любители говорить: «температура будет расти, расти, и, слава Богу, она испепелит». Что она испепелит? Она всё испепелит. Она абсолютно не избирательно испепелит источники зла, она испепелит всё, и самоё себя. Если она так будет нагреваться, но на девяносто пять процентов она схлынет. Она так будет нагреваться в очень сложных ситуациях предельного социального неблагополучия. Если этих ситуаций не будет — она схлынет. Потом она начнет снова подниматься вокруг чего-нибудь другого, третьего, четвертого, но это не будет уже ни историческая личность, ни восстановительный процесс. Поэтому я очень хотел посмотреть, как это всё происходит вокруг парада, и вообще, что представляет собой Москва в эти знаменательные дни и так далее и тому подобное.

И мне не менее было важно оказаться там, где я пытаюсь, ну пусть не годными средствами, пусть не столь совершенно, как кому-то бы хотелось, и так далее, но я пытаюсь эти структуры создавать, те структуры, которые могли бы эти перегревы и всё прочее превращать во что-то другое, наматывать что-то вокруг себя. А если это вообще не делать, то это вообще, с моей точки зрения, просто какое-то странное поведение. Это поведение в высшей степени социально-безответственных людей, извините, не граждан.

Потому что, либо ты не гражданин, и поэтому хочешь конъюнктуру использовать и понимаешь, там нагрелось до такой степени, что если ты сделаешь пять-шесть правильных манипуляций, то у тебя проголосуют нужным образом на коротком промежутке времени. Но тогда ты просто конъюнктурщик-технолог. Либо ты рассчитываешь на то, что это само создаст какое-нибудь чудо, тогда ты просто дурак. Либо ты человек, которому нравится возможность самоубийственного пути развития, тогда ты авантюрист. Или ты хочешь, чтобы это всё умерло, и тогда ты негодяй. Чаще всего дурак, это всегда девяносто пять процентов.

Наступает время, когда 85-90% всех задач связаны только с одним, с тем, чтобы встроить в нагревающуюся процессуальность какие-то элементы и механизмы, которые могли бы позволить ей приобрести структурный характер. Эти зародыши могут быть невелики, они могут быть какими угодно, они должны генерировать из себя вот эти волны структуризации, некий порядок, потому что нельзя всё время рассчитывать на то, что спасет только аморфность. Да, аморфность спасает, она чудесна, она, так сказать, очень сокровенна, внутри нее есть определенные спасительные возможности, но пока не возникнет структурности, ничего не изменится. Даже если вся Россия превратится в новый Афганистан, и туда будут заходить и уходить, а по нему будут бегать северные пуштуны, то ведь это небольшое счастье, их же там немного. И потом, этого тоже не произойдет. Нет этого традиционализма и этой яростной кочевности, которая существует у пуштунов, между прочим, почти в уникальном качестве, я не знаю, что еще здесь сопоставить с этим. Поэтому, может быть, этот пример даже не стоит приводить. Всё равно мы — преимущественно оседлый народ, и так далее и тому подобное, и значит, никакие такие непрерывные бури террористическо-партизанских войн протекать не будут, будет недовольство мощное, но когда его сильно оседлают, то уже будет бесполезно говорить о том, что именно с ним делать. Нельзя допустить, чтобы оседлали. Нельзя допустить, чтобы оседлали. Нельзя допустить, чтобы это всё, в перегретом или не перегретом виде, оказалось осёдланным. В перегретом виде это оседлывать труднее. А самое главное, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы определяющим типом личности и процесса была вот эта аннигиляция [указывает на схему] и то, что за ней следует.

Я не знаю, как много из сидящих здесь людей, и даже не знаю, есть ли хоть один, который точно понимает, в чем содержание процесса, который называется «фана». Это суфийский процесс аннигиляционного типа, когда выходят в пустоту и за пустоту и так далее. Но это высокоорганизованные процессы, ритуальные, путешествия, которые предполагают сначала этот выход, потом заход обратно. А фана в ее таком сниженном варианте — это постчеловечество. Достаточно выкинуть это в вот эту пустоту [показывает на схеме] и внутри этой пустоты начать процесс аннигиляции, чтобы образовалась вот такая волновая схема, потому что всё структурное пожирается. И, между прочим, в таких случаях речь идет и о пожирании души, потому что нельзя создать абсолютную плазмоидность в условиях, когда то, что мы именуем душой, в светском или не светском варианте, существует. Это надо очень сильно изменить и тогда это вот так вот движется. И, с моей-то точки зрения, я могу ошибаться, самое главное, что хотят сделать люди, которые тут экспериментируют в негативном смысле, это как раз и создать вот это постчеловечество, вот эти пакеты [показывает на две соединенные синусоиды], они их всюду создают.

Люди, которые начинают понимать, что четкое различение между добром и злом лишает их всех шансов на выживание, начинают делиться на самоубийц, шахидов разного вида не обязательно исламских, которые говорят: «Я разделю и умру», и на людей, которые говорят: «Я хочу, тем не менее, жить». В момент, когда это говорится, четкое разделение добра и зла стирается. Никогда нельзя допустить, чтобы у общества возникли такие альтернативы в массовом характере. Это можно делать в социальных экспериментах или в особо плотных группах. Это нельзя сделать с целым народом, всегда состоящим из совершенно разных людей разного качества, разной степени оформленности и всё прочее. В России было сказано именно это: «Или ты будешь очень четко разделять это самое добро и зло, и тогда ты не выживешь, или ты размоешь разделение». Каждый раз, когда люди связывали для себя это существование с теми или иными структурами, с теми же церковными или светскими, и ты адресовывал какие-то вопросы по отношению к этим структурам, люди говорили: «Ну, не надо! Ну, давайте не будем обсуждать! Ну, тут все очень тонко!». Почему? Потому что применение к этим случаям разделения добра и зла и четкий вывод по этому поводу означал прекращение выживания в пределах этих вещей.

Нужно было создать эластичность. А почему вот этот человек там... вот у меня есть один советник, который этими жесткими вопросами, неважно, правильными или не правильными, всегда отличался: «А почему вот здесь это происходит? Он делает?». «Ой, не надо!». А что «не надо»? Ну, понятно, что не надо, потому что если ответить на этот вопрос, подвергнув соответствующей критике соответствующие фигуры, надо проблематизировать свою возможность нахождения внутри структур, которыми эти фигуры управляют. И всё.

Это можно делать. Вообще-то любой организм это делает. Один раз, два раза, понятно, да? Если он еще понимает, что это не очень хорошо, или он просто уходит: «Я не хочу об этом говорить, есть там дисциплина». Но когда это постоянно осуществляется по отношению к каждому действию. Вот ты пришел, ты оказался в ситуации, ты в ней делишь добро и зло четко — ты провалился, ты не делишь — ты можешь выиграть или адаптироваться. Когда моральность становится синонимом дезадаптации, то рано или поздно произойдут две вещи: либо произойдет эта дезадаптация с сохранением моральности, либо исчезнет моральность и возникнет адаптация. Что я говорю неправильно?

Значит, не может быть в обществе построена система, при которой имморализм является единственным средством выживания. Но она же была построена. Она была построена для целого поколения. И не она одна. «Можешь заниматься фундаментальной наукой — пожалуйста. Пожалуйста: квартиры не будет, семьи не будет, детей прокормить не сможешь». «Иди в бизнес — пожалуйста, всё будет». «Ах, ты хочешь и соединять любимую профессию, и правильный социальный статус — уезжай за границу». Всё.

Но рано или поздно что-то делается. Либо закусываются губы, вот так вот всё: «М-м-м» и так сказать на абсолютно невозможные для существования деньги происходит некоторое занятие любимым так сказать делом, кварками. Сижу и пишу кварки. Это хорошо, если я их пишу, там теоремы (имеются в виду уравнения, связанные с ними — прим. С.К.). А если мне эксперименты нужны? А вся аппаратура закрыта? Но, предположим, я пишу. Квартиры нет, семьи нет, живу неизвестно где. Ну не может человек, который не стал совсем аскетом, ну в монастырском смысле (и то, он существует же в монастыре, да, и это же очень важно. — прим. С.К.). Не может такой человек в итоге не сойти с ума, не приобрести все те черты, которые связаны с непрерывным отсутствием возможности к адаптации. Проходит время, и эта неумолимая машина дезадаптации начинает стирать те или иные черты личности.

А другой сказал: «Я не хочу. Я хочу детей, я хочу это и это». «А пожалуйста, вот все зоны, хочешь — пожалуйста». Всё это переместилось в соответствующие области. Дальше говорится с трогательно-напряженным лицом (вы можете улавливать это лицо всегда. — прим. С.К.): «А мой занимается честным бизнесом! Честным бизнесом». Все смеются, потому что все это видели. Ты начинаешь это уточнять, и ты понимаешь, сколько там допусков существует для того, чтобы это название существовало. И какие там состояния в этом вопросе, допуски с точки зрения морали и всего, чего угодно.

Но предположим даже, что этот человек каким-то способом соединил эту мораль, напрягся, ему повезло с этим самым бизнесом. И обрел адаптацию при сохранении морали. Он существует один в единственном экземпляре. И, возможно, вместе со своей женой и детьми, которых хватает средств, чтобы прокормить. Потом ребенок идет в школу, там все такие, как он? Нет. Это какая школа? Коррекционная, элитная, какая?

Он никогда не может сам... что, я не знаю, что он там делает, предположим, гранит алмазы особо виртуозным способом, сидит один и всё время их гранит. Но он куда-то их продает? Ну, хорошо, к нему приходят заказчики. Но чаще же всего он должен вступать в отношения с другими структурами.

Он находит такие структуры? Откуда он их находит? И что он делает тогда, когда какая-нибудь структура, которая говорит: «О, какие хорошие алмазы! Петя, давай мы тебя в тюрьму на 10 лет. И там будет отдельная камера, и будешь в ней гранить гораздо больше. Ничто тебя отвлекать не будет. И, заодно, деньги отдай, квартиру». Он что в этот момент делает в ответ?

Значит, вот эти процессы... [показывает на рис.1] Вот эти процессы все [разрушительные], произошли в огромном количестве. И кто-нибудь воззвал к каким-то восстановительным энергиям? Идет этот беспощадный маховик раскручивается, уничтожения, истирания, ликвидации этого всего и вся. Кто-нибудь воззвал к каким-то разумным восстановительным энергиям? К каким? Как?

Значит, ничего не происходило, просто где-то там ночью что-нибудь там в подушку или как-нибудь еще... И что-то, и вместе, и где-нибудь, и в интернете. Потом возник интернет — гениальная машина для поиска друзей в Австралии. Ты не знаешь, что находится в соседней квартире, но в Австралии у тебя есть «френд». И ты его нашел. И ты с ним общаешься. И это... Ты под «ником», он под «ником». Даже не так страшно, что опознают, и можно друг с другом перестукиваться. Родственные души. И обе души любят Карла Маркса. У одного «ник» — «Волчий хвост», у другого «ник» — «Рыбий глаз». «Волчий хвост» любит «Рыбьего глаза». «Волчий хвост» из Вологды любит «Рыбьего глаза» из Сиднея, и они оба любят Карла Маркса.

Что-то начинает дергаться. Окружающее — ненавистно, по понятным причинам. Реликты-то есть, всего. Их же нельзя стереть до конца. Там, морали и т.д. Вокруг полная трусость — только проявлю моральность и что-нибудь... И, поскольку, там трусость есть, но что-то шевелится, то оглянувшись вокруг и поняв, что можно — товарищ поет: «Этот день победы! Порохом пропах...» Дальше что? Вы хотите сказать, что он не должен петь? Я говорю: «Я всячески приветствую, что он поет. Я плачу от радости, что он поет. Я аплодирую тому, что он поет. Я аплодирую тому, что их очень много». Вы только считаете, что он после этого поедет воевать на Донбасс, что ли? Или куда-нибудь еще?

Вы иллюзий по этому поводу не питайте. Вы не питайте иллюзий на самостоятельное значение этого процесса. Этот процесс, как дополнительный к чему-то другому, — бесценен и чудесен. Услышали меня? Он бесценен и чудесен, я говорю серьезно. Во-первых, он не возможен был вообще. И в этом смысле, поскольку он состоялся, он говорит об очень многих качествах России и всего прочего. И во-вторых, он позволяет осуществить структуризации при определенных возможностях. Структуризации возможны. Если сейчас запустятся в эту плазму структурные модули, то это произойдет. Если волны эти, структуризации, есть такая вещь, и она еще не очень описана в науке, но она существует. Вот если эти волны структуризации из каких-то источников, где есть эта воля к структурности — эмерджентность — если это пойдет — всё изменится, всё преобразуется. Просто генераторов эмерждентности нет и нет, даже попыток их сделать. Конечно, эти попытки должны были исходить от мощных структур или от государства. И иметь совершенно другой характер. Но, поскольку никто ничем этим заниматься не хочет, приходится заниматься самопалом. На фоне всеобщей поразительной трусости. И этим заниматься надо. Потому что нет никаких шансов других на то, чтобы что-то преобразовать. И времени на это мало.

В городе Санкт-Петербурге, который для меня был и остается Ленинградом. Как и для моих предков, которые называли его Санкт-Петербург в самые годы все эти 20-е, а после Великой Отечественной Войны назвали Ленинградом. Вот в этом городе, там есть маленькая группа, которая называется «Яблоко».

Это особенно «отмороженная» группа. Эта группа начала в городе охоту на газету «Шаги истории», а ее, по большому-то счету, в микроскоп не увидишь. И группа эта поносит присоединение Крыма, понятно, да? Там много всего в одном пакете, она абсолютная такая оранжоидная, она вот в Питере почему-то состоялась. Ее представители — это люди с очень специфическими качествами, с которыми легко познакомиться, если отнаблюдать какие-нибудь их выступления и прочее. Это вовсе не «рафине», это такой особый вид полу-элитной подворотни. Со всеми специфическими запахами. С этим даже трудно взаимодействовать, потому что когда ты начинаешь взаимодействовать, то возникает ощущение «с кем связался? Черт с младенцем». Тут они, значит, вот эти «Шаги истории» мултузили-мултузили и наконец, они на какой-то своей комиссии какого-то законодательного собрания сказали, что этот номер не пройдет и что-то еще. Это не имеет вообще никакого значения, вообще! Они там что-то запретили. Они никто, знать их никак. Ничего запретить они не могут. Но это происходит при абсолютном безучастии всех остальных социальных групп, которые, в лучшем случае, звонят и тихо говорят, что они всячески «за». Значительное количество людей что-то подписало, но это значительное количество людей определяется не сотнями тысяч или не чем-то еще. Мы — единственные, у кого хватило сил издать этот достаточно простой продукт и просто разносить его по школам, потому что это тяжёлая работа. Делается это абсолютно бескорыстно и всё прочее. Его же надо создать еще.

В каком-то смысле, хвост чуть-чуть поджали все в городе. Его не поджали до конца, чтобы вот вообще уже хвоста не видно было. Им так чуть-чуть то ли помахивают, то ли не помахивают и думают, а что дальше будет? Это типичная вот эта реакция ... [показывает на схеме]. Директриса (директриса, вы же понимаете, это человек волевой) всячески хвалила, мечтала, договаривалась, всё. Потом ей позвонили из РОНО и шепотом сказали, что интересуется прокуратура. Вот если бы прокуратура заинтересовалась (счастливый час моей жизни!), то это бы были уже не специфические, так сказать, либералы, с которыми невозможно, сохраняя достоинство, вступать в шпажный бой или во что-нибудь еще, это было бы уже серьезно. Но директриса испугалась, стала метаться... Понимаете? Где добро и где зло? Тебе нравится эта газета, на тебя что, сталинская система давит? Не сталинская система давит, давит собственная паника перед тем, что, вот что-нибудь сделаешь такое порядочное и окажешься без работы. И уже Марья Петровна делала и оказалась без работы, и Евгения Яковлевна, и тоже оказалась без работы, но Евгения Яковлевна куда-то уехала, а Марья Петровна тут в помойке копается. И что? Вот патриотический хвостик чуть-чуть поджат. А воевать-то кто будет? Воевать, я спрашиваю, кто будет?

Мне кажется, что где-нибудь в конце мая произойдут очередные какие-нибудь нагревы большой ситуации на Украине, всего остального. Вот я так чувствую по всем импульсам, которые происходят, что мы не проживем это лето спокойно. Но бог с ним, я говорю, с этим летом, и с процессами на Украине и всем прочим. Пока что это еще не имеет такого терминального значения. Я спрашиваю, когда на улицы выйдет не возбужденная слегка масса, притом, что ее позитивное слегка возбуждение, и не обезумевшие люди, а воинство? Бои идут на Украине. Там горит. Глядя прямо на карту надо сказать, что все, кто воевали у Сталинграда, все, кто потом брали назад какие-нибудь территории Центральной России, они все видят, что что-то существует как-то созвучно или по крайней мере относящееся к ним уважительно. Но кто-то же брал Днепропетровск! А кто-то Киев. И там тоже умирали. Как найти правильную ноту для того, чтобы восхваляя подвиг умерших и так далее, всё-таки сказать, что есть какое-то чувство вины за то, что всё это было взято и отдано. За что, почему? Кроме того, ведь за что-то воевали, да? Не просто за то, чтобы на территории находилось то, что тебя почитает и пишет «Спасибо деду за победу». И не просто за то, чтобы как-то жили, а за какое-то представление о благе. Что с этим представлением случилось? С ним же что-то случилось. Значит, завтра этот мёртвый к тебе приходит и спрашивает:

— Сынок (или внучок), а где это, а это, а это? Вот я там захлебывался в крови потому-то, это где?

— А это отдано...

— А почему?

— А потому что американец...

— А ты где был?

Праздник — это же ведь невероятно сложная вещь, и для того, чтобы вычесть все эти слагаемые из праздника, согласитесь, надо немножко очуметь. Перед этим «чумели» в негативном духе и говорили о том, что сражались только ГУЛАГ, Сталин всех сдал, подписал договор с Гитлером, а все НКВД-шники работали в Гестапо. Теперь все в другом духе занимаются тем же самым. А нельзя просто однажды взять голову в руки?

Вот тут сейчас происходят некие перегруппировки сайтов, по этому самому «плазмоидному принципу». Вот в этом волновом пакете говорилось: «да я почти красный, я аж самого Кургиняна выкладываю! Я вообще-то, ну, типа хотя бы сталинист, я там то-то». [рисует синусоиду слева] А в этом волновом пакете [рисует синусоиду справа] говорилось только «Дирлевангер». Все ознакомились с тем, кто такой был Дирлевангер, которого так хвалил Просвирнин? Самые уголовные, садистские СС-вские части — что только они и есть спасители всего на свете. Теперь это всё соединяется, оно вот течёт [рисует знак бесконечности, соединяющий обе синусоиды]. Ну, потому что уже это-то пройдено. Аннигиляция, отрицательная фана.

Никогда не буду задевать фану, потому что, повторяю, это достаточно глубокое суфийское состояние с его огромными позитивными возможностями. Отрицательная фана состоялась, аннигиляция состоялась, уже непонятно, где правые, где левые, где ценности, где что. Неизвестно даже что действует, кто-то это соединяет, само это двигается куда угодно, оно оборзело, и ему все равно, оно изначально было другим? Уже нет ничего, никаких вообще представлений ни о чём. Сегодня я вот здесь, а завтра я здесь, а завтра еще где угодно [показывает на левую, потом на правую синусоиду]. И необязательно деньги, легкая продажность, это не природа явления, а это его следствие. Природа явления является в том, что все различения потеряны.

Я сказал: «Стрелков — предатель, он сдал то-то и то-то». Говорят: «Может он и предатель, но он нравится нашим патронам, моим корешам, с которыми я, между прочим, во-первых, хочу дружить и водку пить, а во-вторых, могут они меня и на работу устроить при случае. Поэтому я с ними совершенно не собираюсь рвать отношения. И они — кореша. Патроны еще важнее, потому что они просто работодатели. А так же то, к чему я могу прилепиться, а я хочу адаптироваться. Может быть, я сам не хочу, и, ложась ночью я говорю себе, что я — борец, я — реинкарнация Павки Корчагина и всё прочее. Но вставая утром, я иду на работу. И у меня включается». Я когда говорю «у меня», я имею в виду представителя данных представлений: «живет у нас сосед Букашкин, бухгалтер цвета промокашки», а в фантастическом мире живет анти-Букашкин — «академик и щупает Лоллобриджид» — это Вознесенский, «Антимиры». Всё воплотилось и, конечно, ложась в постель, взмывается анти-Букашкин-академик и он не к Лоллобриджид (уже никто не знает кто такая), а он хватает саблю Павки Корчагина и всю ночь скачет на коне, и поет: «Не печалься о сыне...» и так далее. Потом он встает:

— Иван Иваныч?

— Да?

— Тут эти коммуняки...

— Ыыыы [закрывает рот рукой]

Ну что возбухнешь-то? Работу потеряешь. И опять это не важно, может он и возбухнет, и работу потеряет. И даже не запьёт. Вопрос не в этом, вопрос в том, что адаптационных механизмов очень много, и он не знает точно всё равно, где правда-то эта. Где и когда что надо делать? Вот это уже зло, а это — уже добро. А черт его знает, кто сказал? Внутри-то этого стержня нет. Потому что если внутри есть настоящая реакция на слово «предательство», то всё остальное происходит автоматически: «Ты предал, ты бежал».

Товарищи, в этой первой части я хотел сказать одно, что мы живем в очень специфическом обществе. Мы живем в обществе отчаянья и надежды. В этом обществе отчаянья и надежды очень важно не перепутать одно с другим. И не впасть либо в общество отчаянья, либо в общество эйфории. Понимаете? Это очень сложное общество. И второе. Выход за пределы совершившейся аннигиляции, обретение структурности снова так же чудесен, как и то, что огромные толпы после 25-ти лет антисоветской и, конечно, анти-победной пропаганды вышли со своими портретами. Вот как произошло чудо этого выхода, которое не надо ни дискредитировать, ни абсолютизировать, так же произойдет и чудо структуризации, если на это работать. Нет других чудес. Единственным чудом является предельная концентрация воли на определённом направлении. Тогда всё меняется, тогда все статистические законы преодолеваются, но это же воля человеческая, это воля каждого из здесь собравшихся, это воля всех, кто меня слушает, это воля каждого гражданина страны. Если она начнет собираться, если действительно начнутся стягиваться вместе люди, конечно же, произойдёт структуризация, и тогда повышение температуры чудесное будет спасительным фактором.

Я не могу сейчас дать оценку тому, что произошло 9 мая, полную, потому что эта оценка зависит от будущего. Она не определяется в настоящем, она зависит от будущего. Если в будущем произойдет структуризация, то это будет чудесная первая фаза великого процесса. А если она не произойдет, то это будет либо упущенный шанс. Нельзя сегодня сказать, что это такое. Это можно сказать только в тренде, а этот тренд находится в руках здесь собравшихся, и никто из здесь собравшихся не сможет сформировать этот тренд, не сформировав его в себе и в близких своих. И я считаю, что формируются такие тренды в группах единомышленников, которые осуществляют более подвижническую работу, чем та, которая им казалась возможной. Каждый раз, когда они сами зашагивают за предел ранее возможного, и видят это — в них самих эти тренды укрепляются. И тогда они могут укрепить их в других. И они не должны любоваться «Как у меня укрепился тренд!», они должны сразу же идти к другим. Тогда в России возможно всё, у нее есть исторический шанс, она не погибла, в ней нет этой окончательной обрушенности. Она выдержала такие вещи, которые ни одна страна мира бы не выдержала, хотя она допустила такие вещи, которые ни одна страна мира не допустила бы.

Если бы на 3% понизили дотации каким-нибудь там фермерам в какой-нибудь Франции, они бы перекрыли бы тракторами все дороги, и всё бы кончилось. Потому что там очень «бабки» важны. Здесь убедили, что всё было позорно, что надо покаяться и так далее, махнули на всё и дали ограбить, спустить штаны и неизвестно еще что сделать. Но ни одна страна мира никогда бы из этой позорной ситуации не начала выползать, а Россия выползает с помощью вот этих странных колебательных процессов. Но от ее актива зависит то, вот это ее дерганье превратится во что-то большее или останется тем, что оно есть? В следующем году мы будем обсуждать это одним способом или другим, в зависимости от нас самих, и от того, что произойдет в этом Санкт-Петербурге. Они все через год должны жалеть, голову пеплом посыпать по поводу того, что они пикнули. Что они предоставили нам этот упоительный шанс. Но для этого нужна настоящая сила. Найдите связи в городе, объясните, что никто не понимает, кто у власти — красные или белые, что это дело стрёмное, решить, что там уже «белые».

Повышение температур позволяет выдвинуть два главных лозунга: структуризация и наступление на всех микро-фронтах. И эти два процесса связаны друг с другом. Без структуризации, то есть укрепления какого-то стержня в себе, в своих микроструктурах, в соединительной ткани, в своей активности, и без наступательности ничего не будет. И никакого укрепления стрежня не произойдет, если не будет наступательности. Никогда наступательность не будет эффективной, если нет стержня. Всё, других задач нет! Две — структуризация и наступательность. На примере Ленинграда могу сказать, что на всё петербургское наступление должно быть развернуто соответствующим образом. И очень важная деталь, очень важная.

Вы не в страдательном залоге должны это осуществлять, понимаете? Все осуществляют такие вещи в страдательном залоге: «Ну, мы, конечно, пойдем, но нас сейчас побьют». Но этот страдательный залог должен быть отменён. Наступательность в действии должна соединяться с наступательностью в душе. Всё очень плохо, очень скверно, очень опасно. Но всё происходит не роковым образом, а должно было происходить роковым. Есть разница между необратимостью, роком, окончательностью русского краха, и тем, что происходит. Эта чудесная разница должна породить наступательность в душе.

И объяснить, что единицы процентов на преодоление этого чудовищного краха существуют, но это именно единицы процентов, и то, как вы ими воспользуетесь, зависит от вас. От вашей наступательности, от чёткости в вас понимания, где добро и где зло, кто предатель, и кто герой. Только от граждан, ни от чего больше ничто сейчас не зависит. Все патерналистские вопросы о том, «поможет ли власть — не поможет», всё главное надо сделать без всякой помощи. Ждать всё время, что я там чуть-чуть помашу руками, а потом кто-то за меня домашет, и всё будет хорошо — это позорно! Потому что самое главное-то сегодня — это ваша внутренняя способность выходить из плазмоидного состояния. Ваша внутренняя способность выходить из этих полу-патологических всех вещей, в которые были ввергнуты. Ваша внутренняя способность преодолевать даже те ограничения, которые были заданы вашими сферами занятий, вашим образованием, и всем. Всё преодолимо в человеке. Вот от этого всё зависит. Политика здесь находится во вторичном положении по отношению к экзистенциальному, волевому. И никто это не отменит.

И вот вы увидите, что если это будет происходить, вот эта высокая температура, о которой я вам говорил, будет вам чудесно способствовать. Но она ничего не значит, если нет этого структуризирующего действия, а оно невозможно, если нет по-настоящему структурно-волевого начала в вас.

Поэтому я здесь постарался, во-первых, придать значение Великой Победе. Вечная слава всем, кто ее завоевал, всем, кто за нее погиб. Она является одним из главных событий мировой истории. Внутри нее, конечно, есть русская метафизика Катехона, потому что действительно Россия стала священным местом священной войны.

Мы страшно виноваты перед теми, кто умер там за Победу, кто ковал эту Победу. Перед молодыми крестьянками, которые волокли невероятные грузы, с тем, чтобы она состоялась. И потом мы видели, какой у них был варикоз, и что они за это получили. Перед погибшими, мучавшимися, перед всеми — мы страшно виноваты перед ними, потому что потеряно много из того, за что они умирали. Но потеряно не всё. И единственное наше искупление состоит в том, чтобы у тех, кто хочет забрать всё до конца, и память эту до конца, и историческую гордость до конца, и всё прочее, горела под ногами земля. А чтобы мы соединялись из микроструктур в макроструктуры, а из макроструктур в народ. Враг будет разбит, победа будет за нами!

Юрий Бялый: Я сегодня хочу поговорить о нескольких тенденциях глобального международного экономического характера, которые, как мне кажется, во многом могут стать определяющими на достаточно долгосрочную перспективу. И начну с празднования великой Победы в Москве, которое обрамлялось некоторыми очень важными экономическими событиями. Я имею в виду, прежде всего, приезд на торжества лидеров стран БРИКС — это экономическое объединение неформальное, но растущее по мощности — Бразилия, Индия, Россия, Китай, Южноафриканская республика.

Переговоры в этом ходе и заключенные перед, именно перед, за день до майских торжеств, до 9 мая, соглашения между Россией и Китаем, которые были подписаны в присутствии председателя КНР Си Цзиньпина и президента России Владимира Путина. Этот саммит обрамлялся очень мощными, очень крупными соглашениями. Тридцать одно экономическое соглашение. Это очень крупный сдвиг в наших межгосударственных отношениях и в части повышения, конечно, глобальной роли БРИКС. Цена экономическая этих соглашений на перспективу реализации — это многие сотни миллиардов долларов. Я не преувеличиваю и не шучу. Многие сотни миллиардов долларов. И затрагивают они как никогда широкий спектр экономического взаимодействия. Я просто перечислю: от нефти и газа до металлургии, от инфраструктурных проектов до финансовых отношений, от технического, в том числе военно-технического, космического сотрудничества до транспорта, от промышленности до сферы СМИ и интернета, от энергетики до авиации и судостроения, от лесной промышленности до сельского хозяйства. Вот такого масштаба и диапазона экономического сотрудничества между нами не было никогда, даже в период особой дружбы между Россией и Китаем в начале 50-х годов прошлого века. Но очень многие эксперты, и я считаю, что обоснованно, указывают, что в ту эпоху СССР был «старшим братом» в этом союзе, в этой дружбе. А сегодня ситуация, по крайней мере, в экономической сфере, в сфере экономической мощи, прямо обратная, и что Китай в роли «старшего брата» навяжет России как «младшему брату» очень много нехорошего, и фактически такая плотность экономического сотрудничества и такой диапазон, по сути, вбросят Россию в китайские объятья.

Опасения, признаю, справедливые. Но между тем некоторые обстоятельства этого процесса указывают на то, что эта угроза, хотя ее нельзя исключать, и она существует, она сегодня, по крайней мере, не актуальна. Я объясню, почему. Эти обстоятельства политические и военно-политические. И тут очень важный знак, что Си Цзиньпин приехал в Москву, а не Путин в Пекин, хотя Путин приглашён в Пекин на эти празднования, и обещал там быть. Это раз. Второе. По Красной площади — это для любого политического процесса важнейший знак, — торжественно прошагали боевые парадные коробки китайской народной армии. Это очень важный знак политический.

И, во-вторых, то, что касается Китая, он очень хорошо понимает сегодняшний мировой расклад. Он понимает, что ему предстоит тяжелейшая и долговременная борьба с Соединенными Штатами Америки за то, чтобы занять достойное Китая место в мире, и чтобы его с этого места не сковырнули экономическими, политическими и военными средствами. Для этого ему крайне нужен союзник именно типа России. С его военной, в том числе ядерной мощью и в том числе с технологиями. Китайцы очень хорошо знают, что они могут, а что не могут, очень хорошо знают, что технологии высшего уровня им ни Америка, ни другой Запад не даст ни в коем случае. Понимают, что Россия в этой сфере, не только в военных технологиях, пока что далеко впереди Китая, и им еще догонять и догонять. Вот это, как мне кажется, залог того, что опасения быть подмятыми Китаем в обозримой перспективе необоснованны.

Дальше второй фактор, вторая страна БРИКС — Индия. Значит, Индия, тоже премьер Нарендра Моди приехал на праздник в Москву. Подчеркну, перед празднованием и в обрамление празднования проводил неформальные собеседования и контакты и с председателем КНР Си Цзиньпинем, и с президентом России Путиным. А сразу после майского парада в Москве, на котором, опять-таки, торжественно прошагали боевые армейские коробки индийской армии в парадном строю, Нарендра Моди инициировал еще один процесс. Комиссия по закупкам, то есть это высший государственный орган по оценке целесообразности военно-технического сотрудничества, приняла решение о том, что в конкурсе на поставку примерно ста тридцати боевых вертолетов «Еврокоптер» проиграл, а победила Россия. И в Индию будут поставляться в соответствующем количестве боевые российские вертолеты, и не только боевые — Ка-226Т и Ми-17. Это еще не окончательное решение, потому что оно должно согласовываться и утверждаться на высшем государственном уровне, но, тем не менее, главный рубеж решения этой комиссии, он пройден. И это знак тоже очень большой.

И дальше очень важно еще и то, что тогда же было объявлено о том, что комиссия приняла решение о закупке, пока не названа цифра, но массированной закупке ракет сверхзвуковых противокорабельных «БраМос» — то есть Брахмапутра-Москва — совместного производства Индии и России. Это мощнейшее оружие, в котором Индия, которая выходит на океаны, прежде всего на Индийский океан, нуждается, и она намерена совершать массированные закупки. Здесь тоже были конкуренты западные, с ними разговор окончен. Здесь уже решение, похоже, совершенно окончательное. Потому что и сама Индия, в том числе ее ВПК, ее военно-промышленный технологический комплекс в этом крайне заинтересован.

Что было дальше. Значит, Моди дальше, премьер индийский, полетел в Китай. И там произошло следующее: они вместе с председателем Си Цзиньпинем посетили родину председателя КНР Сиань. Там посетили вместе музей с так называемой Терракотовой армией первого китайского императора-объединителя, затем отправились на переговоры в Пекин, а затем отправились на переговоры в Шанхай. Было заключено двадцать четыре межправительственных соглашения в самых разных сферах. Опять-таки, образование, космонавтика, туризм, добыча минеральных ресурсов, финансовые и производственные инвестиции, инфраструктурные проекты, и конкретные двадцать одно бизнес-соглашение на общую сумму двадцать два миллиарда долларов.

Учитывая, что Индия и Китай давно конкуренты, давно соперники, в том числе, в силу демографической тесноты на субконтиненте — у них примерно одинаковые полтора миллиарда населения у каждой. И еще и потому, что для Индии крайне опасный противник Пакистан с его ядерным оружием — там острый конфликт. А Китай очень активно взаимодействует с Пакистаном. Еще и потому что есть не разрешенные до конца территориальные споры, прежде всего, в Гималаях. Есть взаимные претензии у каждой из сторон на десятки тысяч квадратных километров территории. Очень большие. Это не мелочи, там не кусочки границ. И даже были конфликты. Но, тем не менее, сейчас этот визит и переговоры в Москве, в Сиане, в Пекине и в Шанхае прошли, все подчеркивают, в крайне дружественной обстановке. Обе стороны призвали поскорее и решительнее разрубать узлы накопившихся конфликтов. И это тоже очень крупный шаг в сфере консолидации БРИКС и в сфере, прошу прощения, объединения развивающихся стран перед лицом экспансии вот этого все более озверевающего проамериканского и прежде всего американского Запада.

В то время как Моди посещал Китай, премьер госсовета КНР Ли Кэцян, а это второй человек в государстве по статусу, по полномочиям, нанес визит в Бразилию, где подписал с президентом Дилмой Русеф десятки соглашений об экономическом сотрудничестве на сумму более пятидесяти миллиардов долларов, в том числе о создании инфраструктурного фонда на базе китайского Госбанка и крупнейшего бразильского банка. Только этот банк будет обладать ресурсами пятьдесят миллиардов долларов. А задача, которая перед ним ставится — обеспечить финансирование и технологическое сопровождение строительства в Бразилии более 11 тысяч километров железнодорожных путей и более 7 тысяч километров автострад. Не слабо, да?

Помимо этого есть по самолетам задачи (Embraer), то есть большие контракты, миллиардные. По нефтедобыче и нефтеразработке, по технологиям различным, по сельскохозяйственным закупкам и так далее. Это, опять-таки, очень знаковый шаг, потому что третий член БРИКС, который в некоторых экономических проблемах, а еще больше в политических пока что, потому что там очень мощная проамериканская оппозиция пытается сковырнуть не просто Русеф, то есть эту партию ее, а ее совсем проамериканских оппонентов поставить во власть. Но, тем не менее, вот это очень мощное событие.

Четвертый член БРИКС, то есть пятый, из тех, кто сегодня входит в организацию и имеет очень большое значение — это Южно-Африканская республика. И вот там пока что, вернее, вот именно сейчас, начиная примерно с нового года, уже пятый месяц дела обстоят очень тревожно. Там совершенно очевидно начинается нечто вроде очередной «оранжевой» революции. Проблемы очень большие внутриполитические. То есть, некие неизвестные силы фактически в основном через политическое руководство всегда в ЮАР мятежной провинции, королевства, которое называется Квазулу-Натал, и где живут считающие себя великими и исключительными зулусы. Так вот через них, в основном, была организована мощнейшая кампания обвинения иностранцев, гастарбайтеров, «понаехавших», причем, преимущественно из более бедных стран Африки (а их там порядка уже полутора миллионов человек на пятидесятимиллионное население) в том, что они не только отнимают рабочие места у коренного населения, но и увеличивают в стране масштабы бандитизма, воровства, террористических нападений и массовых изнасилований, и других преступлений. Причем эта кампания разворачивалась на принципах совершенно беспардонного, беззастенчивого использования не только так называемого «сарафанного» базарного радио, которое в ЮАР, как и в большинстве стран такого рода очень влиятельно, но и через СМИ, через интернет, через СМС-сообщения. Просто вал. Фальсифицированные снимки, фальсифицированные видеозаписи, фальсифицированные рассказы очевидцев. В том числе довольно быстро власть начала уличать, что на самом деле кадры видеосъемки бандитского нападения и изнасилования — это появившаяся в BBC лет восемь назад видеозапись из Кот д’Ивуара, просто ее идентифицировали. Но идентифицировали что-то понемногу, но пока что вот эта, грубо говоря, волна атаки на власть через обвинение в том, что она впустила иммигрантов, бандитов и не может остановить волну преступности, она имеют силу и резко усложняет ситуацию. Потому что ответной реакцией стали волны мощных антииммгрантских погромов, которые начались в Соуэто и Йоханнесбурге.

Затем перекинулись на Кейптаун и фактически сейчас охватывают всю страну. В пригороды, где все это в основном происходит, уже во многих случаях введены не только полицейские спецчасти, но и армейские войска. Но обуздать этот процесс они не могут, пока не получается. Кто за этим стоит? Что именно или как, по каким основаниям, организовывало этот «оранжево»-погромный процесс, пока ясности нет. Но тут по принципу «кому выгодно» понятно, что современная ЮАР очень многим мешает.

Во-первых, ЮАР после того, как была разгромлена и уничтожена Ливия Каддафи, и после того, как впала в достаточно тяжелый военно-политический и экономический кризис Нигерия (военно-политический — это «Боко харам» и фактически отпадение севера страны, а экономический — это падение цен на нефть, коррупция и резкое обнищание населения). Так вот, после этого (Нигерия — самая крупная, гигантская страна Африки по населению, по масштабу, по ресурсам), после этого ЮАР начала всё более активно претендовать на роль общеафриканского политического лидера.

На фоне вступления в БРИКС и усиления связей с Китаем (с Индией они давно были), с Россией (тоже давно были) и уже отчасти и с Бразилией она начала объявлять общеафриканские инициативы в духе: Африка может и должна сама, без постороннего вмешательства, справляться со всеми своими проблемами. То, что когда-то настойчиво заявлял Каддафи, создавая панафриканский союз, — сейчас эти лозунги и практические действия в этом направлении все активнее перехватывала ЮАР.

Западу, у которого большие интересы и ставки в Африке, радикальному исламу, который фактически взял под контроль огромную часть Магриба и вообще северной арабской Африки, это явно не по вкусу.

Кроме того, здесь очень велика, конечно, и роль экономических или геоэкономических соображений. Южно-Африканская Республика — по-прежнему абсолютный лидер по глобальным запасам платины, а это не только драгоценный металл, но и важнейшее сырье для высоких технологий. Она — один из лидеров по запасам и добыче золота, один из лидеров по запасам и добыче алмазов. Там есть множество других полезных ископаемых (по урану, в частности), которых мало или почти нигде нет в таких количествах, и на которых уже много десятилетий сидят крупнейшие, преимущественно американо-британские, глобальные компании. И они очень боятся, что слишком сильно сюда внедряющийся Китай, а теперь еще и Россия, а теперь еще и Бразилия, с учетом интересов самой ЮАР и с учетом интересов БРИКС, начнут их оттуда теснить.

И, конечно же, их очень беспокоит БРИКС. То есть они хотят, с одной стороны, под обвинения в нарушениях прав человека лишить юридической международной легитимности власть в ЮАР и соответственно ее обвинить и попытаться сменить. И, с другой стороны, наверное, тем самым на следующем такте заодно и вышибить Южно-Африканскую Республику из БРИКС.

Теперь о том, что делает Китай, скажем так, уже с покрытием рамок БРИКС. Это, наверное, все слышали, проект Нового Шелкового пути. Здесь Си Цзиньпин выдвинул лозунг «один пояс, один путь», который подразумевает, что паутина этого нового Великого Шелкового пути, в отличие от древних вариантов Великого Шелкового пути, сухопутных и морских, не остановится на Евразии, а будет опутывать весь земной шар. И это генеральная задача, которую перед собой ставит Китайская Народная Республика, — облагодетельствование человечества новой системой экономических, торговых связей, инфраструктурой, которая тем самым будет обеспечивать новое качество — единство мирового сообщества. Понятно, что Китай, конечно, преследует при этом, в первую очередь, свои интересы. Понятно, что заинтересованность в такого рода деятельности во всем мире огромна. Потому что у Китая около 4 трлн долларов золотовалютных резервов. Он может себе позволить очень-очень большие инвестиции без особой оглядки на то, что у него не хватит для внутренних потребностей. И он решительно предлагает эти инвестиции в одном пакете с вот такими инфраструктурными проектами.

Здесь мало замеченное, я единственное сообщение в прессе встретил. А оно такое, неслучайное и интересное. На днях, позавчера, по-моему, в Пекин пришел первый поезд, первый контейнерный состав из Мадрида, который прошел через весь Евросоюз, Белоруссию, Россию, Казахстан и дошел до столицы Китайской Народной Республики за 21 день. Сама цифра срока сопоставима или даже чуть быстрее, чем обычно идут морские контейнерные перевозки.

Конечно, по эффективности и цене это несравнимо, потому что один крупный контейнеровоз берет и перевозит примерно в 10 раз больше контейнеров, чем этот один эшелон, один поезд. И, конечно, стоимость вместе с фрахтом судна, загрузкой, погрузкой в портах контейнеровоза для океанского маршрута несоизмеримо ниже, чем стоимость в расчете на контейнер, если он идет 21 день по железной дороге.

Но, во-первых, Китай уже говорит о том, что этот железнодорожный маршрут нужно расширять и модернизировать, а тогда и пропускная способность его будет несравнима с единичными поездами — она будет большой, и скорость будет выше. И тогда ценные, важные грузы будут, безусловно, выигрывать по цене и по эффективности экономического транзита по сравнению с морскими контейнерными перевозками.

А постольку, поскольку Китай уже не раз заявил о готовности обсуждать и даже финансировать проект высокоскоростной железнодорожной магистрали, пассажирской преимущественно (хотя там тоже будет небольшая грузовая, почтовая и так далее компонента), от западного края Европы до восточного края Азии, то это вместе уже представит собой мощный магистральный маршрут транс-евразийский. Подчеркну, не зависящий от погодных и, главное, военно-политических перипетий, которые вполне возможны на океанах и тем более в проливах, и который вполне способен стать, грубо говоря, неким экономическим хребтом Евразии.

Я не побоюсь этого выражения, потому что такого рода магистраль, она всегда обрастает производственными комплексами, городами-спутниками, инфраструктурными проектами, промышленными предприятиями и так далее, и так далее. То есть это, грубо говоря, ось развития. И то, что эта ось развития сейчас уже в проекте, более того, Китай уже заявляет о том, что он готов очень крупные суммы сейчас конкретно и непосредственно выделить на кусок этой магистрали Москва-Казань, это значит, что Китай за это дело взялся всерьез. Он никого не дурачит, он не блефует, он готов это реализовать. И для нас, конечно, это огромное значение будет иметь, в том числе для нашей торговли и, что, может быть, еще важнее, в том числе для нашей российской связанности с восточными регионами страны.

Потому что, скажем так, приближение этой инфраструктуры к Западной Сибири позволяет с гораздо меньшими затратами и по-новому решать проблемы восточно-сибирской связанности, проблемы восточно-сибирского развития. Тем более что Китай уже предлагает за свои кредитные инвестиции построить высокоскоростную магистраль из своих северо-восточных провинций во Владивосток. То есть здесь идут крупные процессы. При этом Китай, не ограничивается только этим самым Новым Шелковым путем или новым поясом этим своим, он наращивает финансово-экономическую, я бы сказал, расширенную экспансию или хозяйственную экспансию не только в страны БРИКС, но и в страны Азии, в Соединённые Штаты и в Европу.

Вот последние данные из МВФ о том, какова динамика торгового баланса отношений между Китаем и азиатскими странами и между Китаем и Соединёнными Штатами Америки. Здесь картинка с начала 90-х годов. Вот видите, как взлетает Китай с нуля до сегодняшних более чем 400 миллиардов долларов. И мы видим, как падают Соединённые Штаты, на сегодняшний день отрицательное сальдо, то есть дефицит торгового баланса Соединённых Штатов с Азией почти 200 миллиардов долларов. За счет чего? В том числе за счет того, что китайцы не только торгуют, но реализуют огромные нарастающие объемы прямых так называемых инвестиций, не финансовых. То есть, это не спекулятивные вложения и не какие-то кредитные линии, а прямые инвестиции в конкретные предприятия — строительство, покупка, покупка долей, покупка акционерных пакетов, совместные предприятия и т.д.. За одно последнее десятилетие объем прямых инвестиций Китая, зарубежных, вырос с фактически нуля до сегодняшних более чем 100 миллиардов долларов. Только в 2014 году китайские инвесторы вложили свои деньги, прямые инвестиции, более чем в 6000 зарубежных компаний из более чем 150 стран. И страна уже последние годы, уже 3 года, по-моему, занимает 3-е место в мире по объему внешних прямых инвестиций. И вот как это выглядит.

Крупнейшие объемы, причем быстро растущие за последние годы, в Соединённые Штаты Америки, дальше — Австралия. Падение инвестиций в последнее время только в Сингапур. Везде в остальных рост, рост, рост, рост. И это не мелочи, это миллиарды долларов. Видите? Это без учета Гонконга и, скажем так, дружественных Китаю полуколоний разного рода.

Раньше китайских инвесторов привлекали в основном проекты добычи полезных ископаемых, сырьё. Прежде всего, нефть, газ — вот там они искали, — уголь, металлургия. Но теперь ситуация изменилась. Это, прежде всего, промышленность, телекоммуникации, медиатехнологии, агробизнес, здравоохранение, причем диверсификация прослеживается и на европейском рынке слияния и поглощений, которые ведут китайские компании, и в других рынках. Вот, пожалуйста, что и как китайцы тащат в Европу, чего они от нее хотят. Инвестиции в промышленные производства — 28 проектов в прошлом году, в позапрошлом было 25. Телекоммуникации — 20, 22, соответственно. Энергетика, т.е. эта самая нефтянка, уголь и т.д., — всего 10, а почти 30 — это промышленные проекты.

При этом я не стал бы преувеличивать успехи Китая. Там в экономике полно, конечно, собственных проблем. Я уже, по-моему, в прошлый раз говорил о том, что одна из них — это сильный перегрев финансового рынка. То есть ситуация, в которой совокупное предложение, которое вспухло на финансовом, на кредитном, на иных рынках, оказалось превышающим спрос.

Схлопываются в кризисе рынки сбыта, а внутренний рынок из-за сравнительно низкой покупательной способности растёт недостаточно быстро, чтоб поглотить производство новых мощностей. В результате там очень рисковый, скажем так, рост фондового рынка, т.е. вложения в акции. Это называется пузырём, который может взорваться, и сейчас Китай предпринимает специальные меры, чтобы мягко спустить, охладить его, чтобы взрыва не произошло. Есть нарастающий плохой кредит многих корпораций. Есть еще, вот, по крайней мере, последние данные, которые я нашёл, — существенно высокая и уже, скажем так, опасная кредитная долговая нагрузка провинций и муниципалитетов.

Это, вот, наиболее крупные провинции, наиболее богатые, по уровню долговой нагрузки в отношении ВВП самих этих провинций приближаются к 100%. Это не слишком хорошая ситуация. Она может быть, скажем так, благополучной, если эта страна, если у нее для покрытия вот этого дефицита или покрытия этих долгов есть еще подушка валютных резервов собственных. Но у провинций, муниципалитетов их нет. Но и по закону о Центральном банке и валютных резервах Китай не очень в праве их спасать, если они вляпались в такие долги. Но найдут способы-то они наверняка, но в любом случае это нагрузка на общекитайскую экономику, которая сегодня Китаю абсолютно не нужна. Так что там далеко не всё так благостно. Но, тем не менее, пока что с этими проблемами Китай справляется и справляется достаточно успешно, скажем так.

Теперь, вторая крупная тема после БРИКС и Китая, которую я хочу затронуть, — это мировой кризис. Здесь я хочу процитировать несколько высказываний значимых в мировой прессе. Первая тема — это так называемая атлантическая солидарность. В начале мая, как раз в дни празднования или предпразднования победы над фашистской Германией общемировой прозвучало два значимых высказывания. Министр сельского хозяйства Соединённых Штатов в Financial Times, в крупнейшем мировом финансовом издании в Лондоне, обвинил Европу в том, что она пытается подорвать глобальную продовольственную безопасность. Почему? Потому, что Европа приняла решение о том, что любой из 28 членов Евросоюза вправе по-своему отнестись к правилам приема, скажем так, выращивания торговых соглашений, касающихся генно-модифицированных продуктов, ГМО так называемых. А это, естественно, министр сельского хозяйства Штатов фальшивит, но суть-то заключается в том, что это — один из главных козырей Соединенных Штатов Америки, который американцы хотят вклеить в 2 глобальных торговых соглашения — соглашение о трансатлантическом экономическом партнерстве и соглашение о транстихоокеанском экономическом партнерстве. Оба эти соглашения обсуждаются в строгой тайне, что очень не нравится ни азиатам, ни европейцам. Но, главное, европейцы уже увидели там некоторые вещи, я об этом говорил на одном из предыдущих клубов, которые они считают абсолютно неприемлемыми, с которыми они не готовы согласиться. В том числе вот эти самые генно-модифицированные продукты. И то, что эта очень жесткая позиция установлена Европой, и то, что буквально вопит в Financial Times министр сельского хозяйства Соединённых Штатов, означает, на мой взгляд, единственное — то, что администрация Обамы, которая рассчитывала и укрепить позиции демократической партии в предстоящих президентских выборах, и самим себе набрать очки для победного завершения срока легислатуры самого Обамы и его команды, они очень рассчитывали на вот эти победы — транстихоокеанская, трансатлантическая.

«Это великие победы глобального масштаба для моей администрации». Поэтому Обама всячески старается продавить. Так вот, прошу извинить, чёрта с два у него, похоже, продавить получится. И это тяжелейшее поражение, которое не может не аукнуться на предстоящих выборах тем, кто связывал свою политическую судьбу и надежды с Обамой и с курсом Обамы.

И в тоже время, опять-таки в Лондоне в «Таймс» [«The Times»] прозвучала публикация главы Президента Еврокомиссии Жан-Клода Юнкера. То есть, самая статусная фигура Евросоюза. Цитата из его лекции перед студентами Лёвенского университета (Бельгия), который там заявил, цитирую:

«Грецию не заставят покинуть еврозону из-за финансового кризиса. Если б мы смирились с этим, мы создали бы риск для самих себя...

Дальше, внимание:

...так как некоторые, особенно в англосаксонском мире, перепробуют все способы расколоть еврозону по кусочку, понемножку»

Это крутое, я прошу прощения, заявление. И понятно, что преамбула о Греции здесь только повод для высказывания. А само высказывание очень дорогого стоит:

«...некоторые, особенно в англосаксонском мире, перепробуют все способы расколоть еврозону по кусочку, понемножку»

И это крупное, скажем так, политическое заявление, которое свидетельствует о том, что в Европе в отношении политики Соединенных Штатов по самым разным направлениям, и не только по этим, но и, конечно же, по украинскому, накапливаются настолько глубокие разногласия, которые не могут уже дальше продолжать удерживать Европу под американским сапогом. Через НАТО, через евроструктуры, каким угодно, уже не могут.

И еще одно, уже сугубо экономического характера, очень любопытное сообщение. Это опять-таки «Файнэншл Таймс» [«Financial Times»], Лондон. Цитирую:

«Международный валютный фонд предупредил об опасности возросшей роли финансового сектора в США, Японии и других странах с развитой экономикой. МВФ приводит доказательства того, что на определенном этапе банки и другие финансовые учреждения в конечном итоге создают больше финансовой нестабильности, чем способствуют росту»

То есть впервые признано, об этом раньше пытался заикаться предшественник госпожи Кристин Лагард на посту главы МФВ Доминик Стросс-Кан, которого выкинули по фальшивому инспирированному провокационному обвинению в изнасиловании горничной в Нью-Йорке. Может быть, за это и выкинули, но он нечто в этом роде осмеливался заявлять. Это был писк, который был наказан.

Сегодня МВФ повторяет, по сути, то же самое. Причем, громогласно, в крупнейшей финансовой газете мира, что финансовый раздутый сектор с некоторого момента начинает представлять больше опасности, чем надежд на успех для глобальной экономики. Это очень крупное заявление, которое, ну не может не отразиться в каких-то действиях, которые будут, грубо говоря, финансовый капитал пытаться привести в некоторое «стойло». Не факт, что это получится, не исключено, что финансовый капитал сегодняшний сумеет привести в «стойло» кого угодно, включая Лагард, МВФ и многих других. Но, по крайней мере, такая тенденция заявлена, она представляется очень важной.

Значит, еще одна цифра. В апреле нынешнего года объем промышленного производства в США снизился на 0,3% по сравнению с мартом, причем показатель снижается пять месяцев подряд.

Это из отчета Федерального Резерва Соединенных Штатов. То есть все эти звоны о том, что Америка выбралась из кризиса и у нее всё замечательно, они начинают опровергаться статистикой. Правда тут же начинаются оговорки, что это был некий весенний проблемный кризисный период и к концу года всё наверстается и будет 2.5% или 3% роста и так далее, но это обещания, а пока что результаты такие. И не только эти результаты. Это вот то, что происходит с динамикой налоговых поступлений в Соединенных Штатах.

То есть мы видим, что после пика в 2013 году, налоговые поступления начали снижаться и, соответственно, темпы роста их тоже снижаются. Это плохой признак для экономики, которая якобы выбралась из кризиса и успешно рванулась к новым высотам роста. Но и это не всё. Одновременно снижается такой важный показатель промышленности, как производственные заказы. Это опережающий индикатор, который показывает, что будет происходить, по крайней мере, в ближайшие месяцы в промышленном производстве. Так вот, они впервые с кризиса 2009 года в последние весенние месяцы нынешнего года устойчиво снижаются.

Но одновременно снижается и экспорт. То есть, надежд на то, что Америка получит хорошее положительное сальдо внешнеторгового баланса и будет поправлять свои долговые проблемы и свои кредитные обязательства тоже с этим тают. То есть опять-таки, впервые с кризиса 2008-2009 года ушла в минус динамика экспорта, уровень экспорта снижается. Но при этом парадокс — на фондовом рынке надувается очередной и всё более крупный, и всё более опасный пузырь, то есть вроде бы экономическая ситуация крайне далека от благополучия, а фондовые индексы растут, отрываясь от реальности. Что это значит, я уже пояснял, что начинают раздувать цены на акции и вкладывать деньги в акции тогда, когда в новые производственные активы вкладывать не хотят — боятся, не верят в то, что они продадут свою продукцию, не верят в то, что они окупятся.

Так вот, динамика акций американских компаний летит в облака, то есть бьет исторические рекорды, а проблемы с экспортом, с промышленным производством, с долгами нарастают. То есть это называется «пузырь». И уже очень многие американские и не только американские крупнейшие аналитики, эксперты, нобелевские лауреаты в том числе, говорят о том, что этот пузырь уже раздулся до опаснейших размеров, винят в этом, прежде всего, вот эти три программы количественного смягчения, то есть заливание экономики деньгами, но предупреждают, что крах неизбежен. Вопрос в том, насколько близкий и насколько чуть-чуть отдаленный (некоторые утверждают, что уже летом или до конца этого года), и второй вопрос — сумеет ли Федеральная Резервная Система и правительство обеспечить некие элементы сдувания пузыря, мягкой посадки, или это все закончится взрывом и кризисом, который может оказаться не слабее, чем кризис 2008-2009 года.

Для Штатов к этому добавляется еще одна напасть — совершенно страшная засуха, особенно в западных регионах, на Западном побережье и на так называемом Среднем Западе. А это, между прочим, крупнейшие промышленные и, подчеркну, сельскохозяйственные регионы страны. Вот картина засухи в США:

Здесь цвета, поясню, самые темные — это чрезвычайная засуха, по мере пожелтения, самый светлый желтый цвет — это, тем не менее, не благополучие, а аномальная засуха. Вот такая ситуация. Подчеркивается, и исследователи уже установили, что ничего подобного в этих регионах Америки не было.

Они по спилам древних секвой посмотрели и обнаружили, что столь низкого уровня влажности и столь высоких средних температур в Калифорнии и в близлежащих регионах, не было 1200 лет. И постольку, поскольку тогда значительная часть этих регионов представляла собой фактически пустыню, то сейчас уже говорят о том, что огромной части территории Штатов грозит новое опустынивание. Река Колорадо уже до океана давно не доходит. Быстро истощаются подземные водоносные горизонты, стремительно. Нарастает воровство, то есть несанкционированное, без контрактов, воды из водоносных горизонтов ключевых и из государственных водохранилищ. И наконец, заведены десятки уголовных дел по воровству воды из частных бассейнов и даже из пожарных резервуаров, вот до чего дошло.

И еще один важный индикатор это то, что впервые за 30 лет последние, за 30 лет на Среднем Западе впервые начала падать цена сельскохозяйственных земель. Вот, что было с тем, как эта динамика в предыдущее тридцатилетие была, и вот что наблюдается в конце прошлого года и первые месяцы нынешнего.

И это очень плохой признак, потому что некоторые американские аналитики уже говорят, что если процесс пойдет таким образом, то, во-первых, это приведет к катастрофическому падению уровня жизни и промышленного производства в западных штатах, потому что на эти водоносные бассейны завязана гигантская промышленность и примерно 50 миллионов человек населения. И во-вторых, под угрозу в Соединенных Штатах будет поставлена собственная продовольственная безопасность, что они рискуют через несколько десятилетий стать не экспортерами продовольствия, а импортерами. Но, что касается засухи, подчеркну, что это не сугубо американский процесс, это процесс, увы, общемировой и нарастающий. И связан он, в первую очередь, не с так называемым глобальным потеплением, о котором много говорят, а с тем, что растущему миру, растущему населению, растущему производству, растущему сельскому хозяйству требуется всё больше и больше воды, которой, оказывается, во многих регионах катастрофически недостаточно. Это вот карта, которая составлена по научным изысканиям ряда международных институтов, и на ней опять-таки изображена цветами от самых темных до самых ярких — угроза водных рисков. То есть очень высокие риски — это самые темные, низкие или средние риски — это самые светлые.

И мы видим, что огромные территории Америки и Северной, и Южной, в первую очередь, именно западные территории, огромные территории Африки, прежде всего, северной и огромные территории Южной Азии — это зона чрезвычайно высоких рисков. И уже попадается много вполне обоснованных с цифрами и фактами экспертных сообщений, которые говорят о том, что... причем уверенно говорят, с доказательствами ...что, скорее всего, через 20 лет, уже через 20 лет, главные войны в мире будут идти никак не за нефть, а за воду. Причем эти войны будут еще более страшными и ожесточенными, чем нынешние войны за нефть, потому что без нефти можно обойтись верблюжьим кизяком и дровами, а без воды не обойтись никак.

В том, что касается Европы, там ситуация с экономикой далеко не благостная. Там, похоже, кризисная волна несколько ослабла, но вряд ли надолго, потому что основным драйвером роста европейского в последний примерно год, была накачка экономики деньгами. Сначала это были количественные смягчения соединенных Штатов и Японии, а теперь это количественное смягчение Европейского Центробанка во главе с Марио Драги.

Проблемы Европы этим не кончаются. Основные экономические проблемы заключаются в том, что при любом исходе переговоров Евросоюз не знает, что им делать с Грецией, потому что Греция в любом исходе — разрешить им, простить долги, унизить и выкинуть, заставить платить совсем хулиганскими мерами и так далее, — она всё равно будет примером для других слабых стран еврозоны. В том числе и для юга, я имею в виду Испанию, да и Италию, отчасти и Португалию, а также новых южных европейцев. А денег требуется безумное количество. Просто простить долги (примерно 320 млрд долларов), даже если вообразить, что это возможно, это тем не менее не решение, уже есть экспертные оценки, которые считают, что для того, чтобы полностью вывести из кризиса греческую экономику, понадобится примерно 600-1000 млрд долларов. Такие деньги взять неоткуда, и даже если бы было, откуда взять, никто бы на это не осмелился. Это был бы шаг, переворачивающий всю структуру, все законы мирового хозяйства, мирового экономического процесса. И вторая проблема, с которой Европа не знает что делать, и в которую погружается всё глубже и всё опасливее, это — она не знает, что делать с Украиной. И это две экономические проблемы, которые особенно сейчас, после того, как стало ясно, что Греция упирается, а на Украине никуда не удается процесс повернуть, эти процессы начали оказывать прямое негативное влияние на европейскую экономику.

Значит, это сводный индекс товарных рынков, который колеблется, но не так очевидно. А вот есть такой сводный макроэкономический индикатор (я говорил о типе таких индикаторов, которые используются в Соединенных Штатах на прошлой лекции), сейчас я тоже не буду об этом углубляться, но вот есть такой, который падает, начиная с марта. То есть, начал он падать еще в феврале, а с марта он падает довольно быстро, и это звоночек крайне неприятный. Второй неприятный звоночек заключается в том, что вроде бы на неплохие показатели в некоторых странах, в частности некоторые успехи в Португалии, безработица в Европе сохраняется на очень высоком уровне. Португалия использует кредитные средства, то есть количественное смягчение ЕЦБ для того, чтобы как-то повысить занятость, и у нее это, по крайней мере, пока, чуть-чуть получилось. Но что будет дальше — неизвестно, а картинка по безработице по некоторым ключевым странам следующая:

Мы видим, что в Греции пятьдесят с лишним молодежная безработица, (о том, что означает потерянное молодежное поколение, я уже говорил, повторять не стану). В Италии — 41 на 12, В Испании — 51 на 24, даже в относительно благополучной Франции далеко не благополучно, гигантская безработица. Благополучно по меркам не только европейским, но и по меркам, скажем так, либеральных экономических теорий, уровень безработицы только в Германии — это примерно то, что, как они считают, должно стимулировать лентяев всё-таки искать работу, а тех, кто плохо работает, понимать, что на свободном рынке труда среди безработных им всегда найдется замена. Так вот, благополучно только в Германии, это единственный пример. Везде в других странах хуже, чем в Германии, во всех крупных, по крайней мере, ключевых странах. И эта проблема будет ли решаться, и как будет решаться — совершенно непонятно. Пока что перспектив ее решения не видно.

И наконец, последняя тема, которую я сегодня затрону, это нефть. Как мы помним, в марте нефтяные цены на смесь Brent, и, соответственно, на нашу торговую основную смесь Urals проваливались до 45 долларов за баррель.

Сейчас они уже больше месяца держатся примерно на уровне $65-66 за баррель, то есть на $20 дороже и, по крайней мере, пока, никаких решительных движений вниз не испытывают. Причин здесь несколько. Во-первых, действительно почти практически останавливается рост сланцевой глубоководной шельфовой добычи в Соединенных Штатах. По последним данным с ноября 2014 года по 15 мая в Соединенных Штатах число действующих нефтяных буровых установок упало с 1609 до 660, то есть почти в два с половиной раза. Это вот такой обрыв, который продолжается. И естественно, это не может не отразиться на нефтедобыче.

В результате началось снижение добычи на крупнейших сланцевых месторождениях, пока оно не значительное, но к середине лета предполагается уже очень существенным.

Это вот крупнейшие сланцевые месторождения: Permian, Eagle Ford, Bakken, Niobrara. Пока что только на Permian идет потолок, то есть не снижается добыча. На трех остальных крупнейших месторождениях добыча начала падать. И к середине лета аналитики предполагают, что это незначительное пока снижение добычи будет уже очень существенным, а к осени весьма существенным. И уже появляются публикации, в том числе, в самых респектабельных мировых СМИ, вроде Wall Street Journal о том, что страны ОПЕК (формула в разных вариациях примерно одна), страны ОПЕК, прежде всего Саудовская Аравия, выиграли у американской сланцевой нефти конкуренцию за мировой рынок. Здесь есть определенные проблемы, которые я затрону, но пока что должен подчеркнуть, что этот промежуточный выигрыш саудитам обходится весьма недешево. В Саудовской Аравии впервые со времен кризиса 2009 года начал падать объем валютных резервов, причем падение весьма и весьма значительное.

Это падение, конечно, связано не только с нефтью, саудиты ведь заодно заливают деньгами свою внутреннюю политическую, клановую, низовую нестабильность. А там в связи с переменой короля и сменой клановой конфигурации появилось много обиженных, которых нужно успокаивать. А успокаивают там единственным способом. За шейхами стоят племена, если племена начнут бунтовать или перестанут безусловно подчиняться, будут проблемы у всех. В шиитских провинциях восточных, где добывается основная нефть, даже шиитам нельзя чего-то не дать, иначе нефть перестанут добывать, там будет взрыв. Плюс нестабильность, связанная с расходами на войну в Ираке, на войну в Сирии, а теперь еще и в Йемене. Но, тем не менее, конечно, фактор дешевой нефти, то есть демпинговая атака на мировой рынок, которую проводят саудиты, обходится бюджету и валютным резервам страны в очень, очень серьезные издержки. И нефть здесь играет решающую роль.

Ну и, кроме того, есть еще фактор, который сильно влияет на рынок. Это так называемая «виртуальная нефть». На самом деле ведь реальный объем предложения физической нефти на мировой рынок, это примерно 92 миллиона баррелей в день. А объем дневной опять-таки торговли виртуальной нефтью — фьючерсами и опционами — миллиард. Миллиард баррелей в день. То есть, в 11 раз больше. И понятно, что в этих условиях игра биржевых спекулянтов может влиять на цену в очень большой степени. А поскольку сейчас спекулянты видят схлопывание сланцевого сегмента в США и резкое снижение инвестиций в будущую добычу у всех крупнейших мировых нефтяных компаний, то спекулянты ведут игру на повышение цен.

Но даже для сланцевой нефти это тоже не конец игры, на самом деле, это уже не секрет, об этом уже писали, в Соединенных Штатах набурено более 4-х тысяч скважин, которые остановлены, поскольку понятно, что при нынешних ценах на нефть добыча из них не окупится. А если цены на нефть поднимутся до уровня рентабельности добычи, то там быстро проведут гидроразрыв пласта и начнут качать и выбрасывать на рынок дополнительную сланцевую нефть. Но, во-первых, при этом опять-таки цены попадут в понижающий тренд, никуда от этого не денешься, и значит, рентабельность резко понизится. А во-вторых, это ведь происходит на фоне того, что новые скважины не бурят, потому что сланцевым компаниям в прежних объемах никакие сумасшедшие банки кредитов не дают. А они в кредитном голоде и в долгах, как в шелках, поэтому вряд ли вот это новое обрушение цен будет долговременным. Но, в конечном итоге, главное, что может произойти — это всё-таки и спекулянты, и все остальные ориентируются на физическую нефть и на некие условные балансы спроса и предложения. В конечном итоге, они вокруг него вращаются, и какие-то подвижки фундаментальные, долгосрочные на мировом нефтяном рынке и, соответственно, в ценах могут произойти только в том случае, если начнутся какие-то крупные серьезные военные конфликты в основных регионах нефтедобычи, чем, увы, пахнет в Персидском заливе, как мы знаем. Или же если в мире кто-нибудь не придумает, не найдет какие-нибудь новые способы энергообеспечения от холодного термояда до еще чего-то.

С.Е. Кургинян: По моим данным, по моим источникам, бомбы поехали в Саудовскую Аравию, то есть Саудовская Аравия уже получила ядерное оружие. Значит, бомбы поехали, началась гонка ядерных вооружений в Персидском заливе. Это первое, что я хотел сказать. Соответственно, если эта бомба в Персидском заливе уже появилась, Иран не может на это не ответить эскалацией, Египет будет думать о том, как это защитить, ядерный потенциал Израиля будет увеличиваться, значит, мы имеем там большой набухающий ядерный потенциал. Всё, что сказал Юрий Вульфович, говорит о том, что медленно-медленно условия стягиваются в ситуацию, когда война неизбежна. Просто либо эта война связана с этим ухудшением роли США, которая будет восстанавливаться через войну и переходить в улучшение, либо эта война будет связана вот с этой водой и какими-то засухами, либо еще с чем-то, но всё движется в сторону неразрешимости всех ключевых проблем при существующей структуре. Значит, либо какие-то возникнут возможности к тому, чтобы структура мира действительно изменилась, и тогда открылись возможности, когда можно без войны дальше что-то разруливать, либо это будут разруливать с войной. Никаких пока что больших импульсов к тому, чтобы изменить структуру мира без войны, нет. Значит, это всё сразу сдвигает в сторону войны. Это второе. Третье. Мне лично очень не нравится то, что происходит в Македонии, мне кажется, что это новая совершенно фаза, потому что не просто «оранжевая революция», это «оранжевая революция» с очень неприятными раскрасками, которая может породить еще большую эскалацию конфликтности на всех Балканах. Вместе с Грецией и всем что происходит, это уже тянет на то, что именуется «Балканский котёл». Поскольку он обязательно будет связан с котлом еще украинским, который, с моей точки зрения, закипает, значит, нам надо ждать бурного лета и бурной осени.

Дальше возникает вопрос о том, что именно происходит с темой истории. Вот смотрите, я вкратце хотел прояснить. Вот Ципко «Возвращение Сталина», он там приводит потрясающие, между прочим, цифры, в частности цифра заключается в том, что три года назад лишь 25% опрошенных считали жертвы сталинских репрессий оправданными, а сегодня уже 45%. Это Ципко говорит. Дальше он говорит «проснувшееся великодержавие сжигает и совесть и ум, и как стыдно, что мы так относимся к Горбачеву, который побудил это великодержавие уснуть, а проснувшееся бездержавие, оно, конечно, возвышает совесть, и ум тоже». Это просто ... я хочу вам сказать, что вот в какой степени, до какого оборзения доходит эта историческая тема. И как она им важна. Почему я хочу сказать, что эти стенгазеты они совершенно нелишние.

А вот Рубцов, «Время России», «Страна без будущего разрушает свое прошлое». То есть смысл в том, что нет будущего, вот о чем я скажу чуть ниже, а дальше вот, соответственно, разрушает свое прошлое, либо возвращает великодержавие. Идёт большая кампания за то, чтобы вот это исторический ренессанс, историческое воодушевление, которое проявилось 9 мая, и вообще всё больше и больше, чтобы любым путем его крутануть обратно. Это становится ключевым моментом борьбы, вот эта история становится супертемой, и я думаю, что нам всем стоит подумать о том, не посвятить ли истории, образованию, реальным действиям на историческом фронте и так далее наш очередной съезд. Дальше я хочу сказать, что вот тут среди всяких событий, как именно ленинградские... «Вчера депутаты северной столицы решили, как поступить со стенгазетой „Шаги истории“». Депутаты северной столицы оборзели, если они думают, что они что-нибудь могут решить. У них нет никаких прав к тому, чтобы что-нибудь решать, всё, что они произвели там, не имеет никакого правового характера. Но я хочу знать, какой на это будет ответ, потому что это единое событие в рамках этой борьбы «депутаты рассмотрели ситуацию в связи с...» — значит комиссия, которая ничего не может, и заксобрание, которое тоже ничего не может, начинают что-то рассматривать, что-то делать. Это гигантская истерика всей этой проамериканской машины. Что вам Ципко, что этот Рубцов с «Новой газетой», что эта вся истерика в Ленинграде, и я тут только хочу обратить внимание, что они через эту истерику пытаются что-то продавливать, кого-то чем-то пугать.

Дальше я хотел бы обратить внимание на то, что они очень напуганы темой связи христианства и коммунизма. И, видимо, эту связь тоже нужно каким-то способом обсуждать. Выступая, Зюганов тоже объявил «Царство Божие критике полагающейся на земле». И так далее, и так далее. Зюганов-политик, он пытается объединять что-то с чем-то, настоящий коммунист не может верить в Бога. И тому подобное. Я думаю, что нам надо дальше достаточно быстро и наступательно развивать тему того, как именно христианство соединимо с коммунизмом. Но Зюганов это никогда не сделает даже близко, потому что это просто очень тяжелая тема. Потому что этот мировой контекст надо поднимать. Кстати, я в этом смысле хочу сказать, что у нас члены коммуны одну смену в два дня работают рабочими на создаваемом нами предприятии. Вместе с рабочими. И это есть продолжение опыта первых священников, которые шли работать. Вам, например, известно про этот опыт или нет? Это опыты европейские и латиноамериканские священников, которые шли работать, не важно, грузчиками, на заводы и куда-то. В какой-то момент католическая церковь им это запретила, они это продолжали, часть из них умерла. Это низовое движение, и оно было частью реального движения «Церкви бедных», «Теологии освобождения». Сама эта «Теология освобождения» была частью «Теологии надежды», «Теологии революции» и так далее, это огромна связка тем. И мне кажется, что сейчас, в условиях, когда миллион коммун в Бразилии, которые стоят на позициях «теологии освобождения» и, значит, связи христианства и коммунизма, марксизма в их понимании и этого понимания борьбы с отчуждением, осознанием того, что без особой роли бедных церкви просто не существуют в этих условиях. Слово, опять-таки, за гражданским православным обществом, что от воодушевления и замечательных песен, которые поют православные священники, надо переходить к собраниям людей готовых действовать интеллектуально, организационно и политически на базе нового синтеза. Если два года будут потрачены зря, и этих шагов не будет, потом будет поздно.

И в завершение я хочу сказать простое. Вот есть две вещи, которые надо рассматривать и которые рассматривает наш враг, и их пора самым простым образом взять во внимание. Первая вещь — это «воодушевин». Воодушевление, да? [рисует новый рисунок] Вот есть воодушевление, и я вам предлагаю от него рассмотреть производное слово «воодушевин», имея в виду то, что вот у вас есть колбочка, и в этой колбочке этого «воодушевина» как важного вещества может быть столько, столько или столько. Сообщаю вам радостную новость, что этого «воодушевина» стало намного больше, гораздо больше, чем можно было вообще себе вообразить. Да, он не лучшего качества, качество оставляет желать лучшего, но это следствие предыдущих чудовищных травм, но он есть, и его уже вот столько. И второе вещество, которое нужно, это «структурин».

То есть то, что создает структурные основы. Я не могу здесь, хотя мне хотелось бы, прочесть курс лекций о том, что такое волны структуризации, что такое эта «эмерджентность», что происходит с ростом структурных возможностей, как они возникают, почему вдруг возникают эти структуры из хаоса. Как они на самом деле не спонтанно, через хаос, а другими способами производятся, что об этом думает современная физическая мысль и системщики настоящие, не какие-то люди, которые спиритуализируют всё это, а люди, которые реально этим заняты во всех областях науки. Это довольно узкое, но очень плотное сообщество, которое считает, что их занятия имеют высочайшее значение для человечества. Так вот, дальше я рассматриваю только простую вещь. Вот смотрите, есть четыре варианта [рисует новый рисунок]:

1) Есть воодушевин + структурин. И это единственное, что по-настоящему может спасти.

2) Есть воодушевин — структурин. И это запуск в распыл.

3) Есть ситуация когда нет ни воодушевина, ни структурина. И это полный летальный исход. Это, кстати, касается не только цивилизаций.

4) И есть ситуация, когда нет воодушевина, и есть структурин. Это ситуация диктатур, обычно фатальных.

Значит, единственный настоящий способ существования для России, если она хочет выжить в условиях, когда на нее все стягивается (вы посмотрите на эти карты засухи, там же всё ясно, абсолютно, никаких других вопросов нет. Тут вопрос один, а зачем это вам столько такой территории, если вы не можете ей пользоваться? И кто вы такие, чтобы на ней жить, если у вас Сталин был? Здесь жить вообще нельзя, потому что у вас же был Сталин, не то, что наш Наполеон). Значит единственное, чем можно ответить на все эти вызовы, — это вот этим вот соединением. И это касается, между прочим, каждого человека! Любого существа, человеческих сообществ и человечества в целом.

Если не будет будущего, а действительно будет одно прошлое, то, может быть, будет «воодушевин», но никогда ничто не структуризируется, потому что именно стрела направленности что-то создает, поэтому сейчас нам в условиях, когда «воодушевин» есть, надо спрашивать: «Где этот „структурин“? Где он?» Его надо добывать в себе, его надо добывать в окружающих, его надо добывать на уровне коллективов. Нельзя относиться к этому как к тому, что сколько есть — столько есть. Сегодня должно быть столько-то, а завтра больше. Вся теология освобождения, которая соединяла христианство и коммунизм, говорила об одном, о том что Бога надо искать в Истории, что его нет нигде кроме Истории. Что не ортодоксия, а ортопраксия, то есть реальная борьба внутри исторического процесса, она и только она создает в каждом человеке это божественное, открывает это божественное и является единственно угодной с точки зрения божественного.

Об этом нам говорили убиваемые священники Латинской Америки, об этом говорили протестантские пасторы, об этом говорили священники-негритюды, об этом говорили священники в Индонезии и других странах мира. Пора переводить этот разговор на совершенно другой уровень, но прежде всего надо понять, что История и есть соединение «воодушевина» и «структурина» в каждом человеке, во всех народах и в человечестве. И если Россия здесь своего решительного слова не скажет, а она не может его сказать, пока она вот этот барьер не возьмет, то не будет у человечества будущего. Будет та или иная ядерная война, а все думают о том, что желательно острие этой войны направить, всё-таки, сюда, и это явно происходит и в действиях Обамы, и во многом... эти замирения, так называемые, в Иране и всё прочее, всё это говорит о том, что стрелу большой войны хотят повернуть на север. И не в этом дело — будет она, в конце концов, на севере или на юге(хотя это важно), а то важно, чтобы её не было.

А единственная возможность сделать так, чтобы ее не было — не в том, чтобы всегда входящий в безумие Ципко, когда он видит, что коммунизм просыпается (а его преступления вместе с Горбачевым выступают кровавыми пятнами на его лбу и на лбу его хозяина), так вот не в том дело, чтобы той или иной ценой быть в той или иной степени готовыми к войне (конечно, нужно быть готовыми, чтобы ее не было), а дело в том, что только это соединение и открытие человечеством абсолютно новых перспектив будущего, абсолютно новых систем возможности решения мировых проблем, только это может спасти реальное существование человечества.

Здесь главное, что либо в России это возникнет, либо нигде. Экономический потенциал может возникнуть в Китае, суперпотенциал может возникнуть где угодно, даже «воодушевин» может возникнуть в Индии, но настоящее открытие перспектив будущего и вот этот новый импульс историческому процессу придёт отсюда или ниоткуда. А отсюда он не придет только из-за этого «воодушевина», причём достаточно слабого, он придёт только когда одно соединится с другим. И если здесь собравшиеся, слушающие меня и другие не смогут найти это в себе, не встряхнутся по-настоящему, то уже 2020 год будет временем безвозвратно потерянных возможностей. Пусть так не будет!