виртуальный клуб Суть времени

Ссылка на youtube, файлы для скачивания – в полной версии новости.

Смысл игры - 110 from ECC TV .

Скачать файл.avi (avi - 887 Мб)
Звуковая дорожка, файл.mp3 (mp3 - 135 Мб)
Версия для мобильных устройств, файл.3gp (3gp - 296 Мб)

Youtube
 

Прерывая где-то в конце июня передачи «Смысл игры», я объяснял тем, кто эти передачи смотрел, почему я это сделал. Я объяснил, что я готовлю Летнюю школу движения «Суть времени» и поэтому должен полностью на это переключиться. Это требует огромного труда. Просто большого времени.

Летняя школа прошла, она прошла, как мы все знаем, лучше, чем все другие, в том смысле, что — не люблю эту фразу отвратительную Горбачёва: «Процесс пошел», — но действительно что-то куда-то двинулось. Смотришь на датчик: стрелка стоит и стоит, а потом начинает дергаться. И ты понимаешь: может, это еще не сигнал, но она что-то начала... зашевелилась, она «зажила», эта стрелка.

То есть какие-то процессы в движении пошли, и пошли действительно достаточно быстро, и развернулись достаточно серьезно, и видно, что это всё... у этого другое качество, и люди освобождаются от многих зажимов, и как-то всё серьезнее и серьезнее относятся к этому делу. В общем, можно было бы радоваться. Я даже не хочу заранее радоваться, потому что я еще хочу понять, куда это движение... «куда ведет эта дорога». Ведь ты тысячам людей не прикажешь, куда двигаться, они двигаются, внутренне сообразно чему-то, что их двигает. И это всё вместе нужно еще каким-то образом ввести в какое-то русло и придать этому какую-то направленность окончательную ― не важно.

Короче, эта Летняя школа закончилась. После этого возникли необходимости что-то делать вот с той точкой, которая называется поселение, или коммуна, или Александровская слобода, и всё, что надо было, было сделано, и на это ушло еще больше сил, чем на Летнюю школу. И действительно стало примерно ясно уже, куда надо двигаться. Ну, а после этого будет Зимняя школа, и она уже должна окончательно оформить всё это направление движения, и поэтому я (как бы сказал какой-нибудь спортивный обозреватель: «Веду этот репортаж с такого-то стадиона») веду эту передачу из Александровской слободы, где мы сидим в Культурном центре, и где, наверное, я несколько раз буду так выступать по разным поводам, потому что так надо. И это не случайно, потому что мне кажется, что что-то всё более в виде центра тяжести сюда и переносится. А почему, мы тоже сегодня обсудим.

Мне кажется или можно сказать, с каждым днем я всё больше уверен в том, что нам не надо сейчас, вот буквально на этом этапе, внедряться в частности идущей игры. Ну, произошли большие и достаточно серьезные смены в кремлевской администрации. Они будут продолжаться, потому что совершенно ясно, что ни новый глава Администрации, ни новый заместитель главы, который должен заниматься внутренней политикой и всем прочим, не склонны оставлять всё по-прежнему.

Должно ли нас это волновать, и должно ли нас это вводить в состояние либо эйфории, либо наоборот? Я считаю, что абсолютно к этому нет никаких оснований.

Если система и меняется, то она меняется только в том, что касается расклада таких специальных организмов, которые мы привычно называем «силовыми структурами». Являются ли они сейчас силовыми структурами, или это уже более сложные сплавы чего-нибудь там, например, собственности и власти, — это уже не так важно. Там расклад поменялся фундаментально, и я рекомендую всем прочитать еще раз мою книгу «Качели», в которой была описана предыдущая фаза изменения этого расклада.

Тогда речь шла о том, что вначале одна из крупных силовых группировок, олицетворяемая тогдашним руководителем Госнаркоконтроля Черкесовым и тогдашним главой Службы безопасности Президента Виктором Золотовым атаковала другую группировку, которая олицетворялась такими фигурами, как, например, Устинов, Виктор Иванов и т.д., да? «Иных уж нет, а те далече». Далече — имеется в виду на определенном округе.

Значит, временный успех этой группировки Черкесова и Золотова, потом породил поражение этой группировки достаточно глубокое и триумфальную победу группировки Виктора Иванова и всех, кто был рядом с ним (всегда называют Игоря Сечина и т.д.) ― всё это мной описано очень подробно в книге, вышедшей, если мне не изменяет память, в 2008 году. Прошло много лет с тех пор.

Тогда же я говорил о том, что не надо тут обольщаться, что одна из группировок победила, и это навсегда. «Так не бывает, это качели, ― говорил я. ― Они будут вот так качаться, как им и положено». И тогда же было проведено короткое совещание, на котором мой друг, советник и бывший председатель Комитета Госбезопасности, председатель КГБ СССР последний, Владимир Александрович Крючков и ряд других представителей генералитета поддержали нашу идею об обращении с письмом к двум этим группировкам с тем, чтобы прекратить качели, что ничем хорошим это не кончится.

Письмо это было опубликовано в газете «Завтра». Это произошло буквально перед смертью Владимира Александровича, которого мне очень не хватает, и который под конец жизни стал моим очень близким другом. И он, прочитав это письмо, прошептал уже с трудом шевелящимися губами: «Мы их всё-таки обыграли», — и на этом «и поплыла эта койка в те моря, где ни конца, ни начала», и ушел в другой мир.

Письмо это, может быть, почти никто не услышал. Надо отдать дань мужеству Проханова, который его опубликовал в газете «Завтра». Ну, можно его посмотреть, там сказано, что эта война группировок до добра не доведет.

Но внутри этой войны были заложены очень глубокие константы, люди обменялись тяжелейшими ударами. Мы живем в таком мире жестких волевых мужчин, которые, когда получают такие удары, которые получали члены этой группировки, — они уже не останавливаются, они идут и дальше. Из этой игры выбыл (вплоть до настоящего момента) Виктор Черкесов, а Золотов оказался отведен на вторую линию, на этой второй линии достаточно сильно поработал и сейчас выведен на первую линию, как мы все знаем, стал руководителем Национальной Гвардии, которая, по существу, сосредоточила в своих руках все силовые потенциалы, кроме тех, которые находятся в Вооруженных Силах.

Это немало. Этого не было в истории России: ни в Российской империи, ни в Советском Союзе. Произошла огромная трансформация, очевидная, которой никто не хочет замечать. Но она-то и маркирует собой все трансформации системы дальнейшие. Потому что вопрос не в том, кто именно займет какое место в бюрократии, а вопрос в том, кто займет какое место в ядре власти, а ядро власти в современной России находится именно там, где я только что сказал.

Изъятие существенного, мягко говоря, силового потенциала из МВД и ФСБ, а также из других структур и передача всего этого потенциала в национальную гвардию, которая теперь является ведомством, с моей точки зрения, соразмерным Вооруженным Силам и, в любом случае, единственным в полном смысле слова силовыми ведомством кроме этих вооруженных сил, — ну, это огромная трансформация системы. Нужно о многом задуматься и многое предвидеть серьезное, чтобы рискнуть на такую трансформацию. Это же не кадровые изменения, когда такого-то человека назначил, такого-то снял. Это полный передел внутри определенного поля, в ядре, как я говорю всё время. В ядре системы, потому что вот все эти бюрократии, как они ни называйся — администрация президента, кабинет министров, — не они находятся в ядре системы. В ядре системы находится то, что принято называть Советом Безопасности.

Теперь это ядро, которое существовало, предположим, год назад, неузнаваемо. Оно изменилось не потому, что вот здесь на месте людей X, Y и Z возникли люди X1, Y1 и Z1. Оно изменилось потому, что оно было, не знаю, круглым, а стало квадратным.

И никогда оно таким не было. Людей меняли. Максимум, гвардии создавали. Ну, там, потешные полки. Но так систему не меняли, ее ядро.

И все понимают, что если ядро системы (никакого содержания я не вкладываю в эти две фигуры, это чистый символ, метафора) — если это ядро системы было круглым, а теперь это же ядро системы (систему я рисую) стало квадратным, то это же не может не сказаться на всех элементах системы. Это же не так просто, что вот это изменилось, вот ядро мы изменили — но тогда оно не ядро, — а вся периферия осталась прежней. Не может так быть. Изменение ядра означает, что все оболочки начнут перестраиваться, хотят они или нет.

И никто не отменит того, что на сегодняшний день это ядро обладает некой полюсной системой. Там есть некая напряженность между его центрами. Не будем ее ни преувеличивать, ни приуменьшать, но она есть. Снова адресую к своей книге «Качели» и напоминаю, что на этом этапе игры в небытии оказался Виктор Иванов, который был на гребне славы в момент, когда я писал книгу и предупреждал, что ничем хорошим это не кончится. Его нет. Как нет и ведомства, которое он возглавлял.

А вторая часть всего этого дела заключается в том, что если считать, что в элитном клане, в который входил Виктор Петрович Иванов, есть еще фигуры, и что этот клан каким-то образом замкнут на какие-то части, предположим, ФСБ (а это безусловно), то из этого ведомства, так же, как и из соседнего, еще более мощного, оказались выведены определенные элементы и переданы другому клану полностью. Причем при этом, как я говорю, система изменилась. Силовые структуры отсюда и отсюда — в буквальном смысле силовые: способные к осуществлению военных действий — оказались изъяты из институтов и переданы в другие институты. Здесь [показывает на рисунке] они оказались обобщены, а здесь [показывает на рисунке] оказалось Министерство обороны.

Я не хочу никоим образом говорить о том, что это враждующие полюса системы. Никаких драматизаций я здесь не осуществляю, просто констатирую абсолютно несомненный факт. Этот факт состоит в том, что на сегодняшний день базовый ресурс, вот это крупный силовой, есть здесь [показывает на рисунке на Росгвардию] и он есть здесь [показывает на рисунке на Министерство обороны]. А больше, по-крупному, его нет нигде.

И это «Волга впадает в Каспийское море». Я не открываю тайны мадридского двора, секреты Полишинеля ― я просто говорю о том, что все видят, но почему-то не хотят осмысливать. Ведь всё-таки мы обсуждаем смысл игры. Игру можно видеть, вот просто напрямую, как она есть, и никакого смысла не понимать. Ничего не придавать происходящему. А смысл-то очевиден. Вот она, игра [показывает на рисунке на Роcгвардию и Министерство обороны]. Нету больше ничего.

А было не так. А было-то, что вот в этих всех вещах [показывает на рисунке на МВД и ФСБ] был сосредоточен промежуточный и достаточно серьезный потенциал. А теперь его нет или почти нет, по-крупному нет. Этого [показывает на рисунке на Росгвардию] вообще не было.

В известном произведении, которое я когда-то ставил, когда был очень молод, Роберта Пенна Уоррена, такого американского писателя, которое называлось «Вся королевская рать», — там говорится о том, что сначала этот главный герой, Вилли Старк, который, является правым американским политиком, типа нынешнего Трампа, идущим к власти и сначала сокрушительно проигрывающим, потому что он наивный мальчик такой, наивный провинциальный увалень, которому дурят голову. Хотят с его помощью отобрать голоса у одного из кандидатов, а не его использовать по-настоящему. А потом он возвращается в политику, и он приходит на выборную кампанию, и автор, который всё время это комментирует, говорит: «А потом я увидел Вилли уже на выборах. Но это не были выборы, это была битва в Крыму и субботняя ночь в салоне Кейси одновременно. А когда дым развеялся, то...» ― и так далее.

Так вот, не к вопросу Крыма — «Крым наш» или что-нибудь еще, — а просто цитируя Роберта Пенна Уоррена, могу сказать, что это не трансформация — это «битва в Крыму и субботняя ночь в салоне Кейси одновременно». А дым еще не развеялся, и никто не хочет элементарно напрячь извилины, чтобы он развеялся. Потому что совершенно ясно, что поскольку здесь и здесь (опять я рекомендую только прочитать мою книгу «Качели»), вот здесь и здесь [показывает на рисунке на Росгвардию и МВД+ФСБ], внутри этого конфликта, есть некая неизбежность, то маневрировать сюда [показывает на рисунке на Росгвардию] многое отсюда [показывает на рисунке на МВД и ФСБ] не может, а значит, оно куда-то должно маневрировать, понимаете? Оно не может оставаться в той же точке при такой трансформации, оно куда-то двинется. Если оно не может двинуться сюда [Росгвардия], значит, оно двинется сюда [МО]. Это закон двигающихся масс. Не нужны никакие тайны Полишинеля для того, чтобы это понять. Люди, которые не могут двигаться сюда, двинутся сюда. А значит, это не статический процесс: взяли, поделили, оставили.

Они говорили: «Расчленим Советский Союз, и будет столько-то там государств». Но я говорю: «Это же не куски мяса, что ты их нарезал, и они лежат». Это живые системы, в них начинают идти процессы. Русские в Прибалтике делают это, кто-то другое. Приднестровье делает одно, это другое. Абхазия и Осетия обнаруживают себя в какой-то враждебной им Грузии, в которую они никогда не входили ― они входили в Российскую Империю или в СССР. Значит, пойдут живые процессы. Из Афганистана потекут массы в Среднюю Азию, из Средней Азии в Афганистан. Это не куски мяса, <+чтобы> вы нарезали их. Вот мы и наблюдаем это. То же самое, это не куски мяса [указывает на рисунок], вот нарезали — и лежат. Это процессы, они еще только начались. Обнаружив, что ситуация такая, и не желая эту ситуацию роковым образом воспринимать по принципу покорности «покоримся року», люди начинают двигаться. Они, может, и не хотели двигаться, но они двигаются.

По этому поводу, тоже никоим образом ничего не абсолютизируя, драматизируя, трагедизируя или не проводя никаких прямых параллелей, я напоминаю, все-таки я довольно часто это цитировал, из «Дон Карлоса, инфанта испанского», этой великой трагедии Шиллера, там Маркиз де Поза говорит о том, что беглецам открыты материнские объятия Елизаветы.

Много тысяч
Бежало уж из ваших государств;
A пострадавший гражданин за веру
Был лучший гражданин. В свои объятья
Их принимает всех Елизавета,
И нашими искусствами цветет
Британия.

Ф. Шиллер. «Дон Карлос, инфант испанский»

Имеется в виду, что король Филипп начинает резню евреев в Испании, но он же их всех вырезать не может или сжечь на кострах, он говорит: «Беглецам открыты материнские объятия Елизаветы. Страшно богатеет Британия. Что вы делаете?» Повторяю, здесь нет никаких намеков ни на Елизавету, ни на беглецов. Но как только возникает такой процесс, кто-то открывает материнские объятия, а двигаться необходимо. Может быть, и сидел бы на месте, занимался бы рутиной и бизнесом, пил водку и играл в какие-нибудь спортивные игры, но тут вдруг взяло, и «движуха» началась. Но ты же должен каким-то способом, хочешь — не хочешь, тебя подталкивают, ты куда-то движешься. Движение началось, процесс пошел ― омерзительная фраза Горбачёва наполняется реальным смыслом. Значит, на фоне этого процесса, всё остальное из произошедшего в рассматриваемый нами период ― ничто, потому что, как я уже говорил, ядро системы здесь [указывает на рисунок], оно изменилось, изменение ядра не может не изменять периферию [указывает на второй рисунок], и оно не может не породить вот эту конфликтную динамику [указывает на третий рисунок], на которую на которую накладывается еще один, тоже всем известный фактор.

Почему именно и кто хочет драматизировать или, там, демонизировать фигуру Рамзана Ахматовича Кадырова, я не знаю. То есть я знаю и догадываюсь, но я не вижу никаких оснований к тому, чтобы превращать Рамзана Ахматовича в демона. Но это человек сильный, держащий своей диктаторской рукой власть в Чечне. И это человек из определенной генерации, которую надо понять, по своей сути. Это один из таких авторитарных, именно национальных лидеров, примешивающих в эту национальную идентичность немножко ислама. А не лидеров, которые отказываются от национальной идентичности ради радикального ислама, единой уммы и единой великой исламской нации. Рамзан Ахматович, как и его отец, — лидер суфийского направления, реально ориентированный на кадирию, и это все понимают. В Чечне сейчас есть кадирия, а [орден] накшбандия сбежал вместе со всеми его Нухаевыми и всеми прочими, как мне представляется, в Турцию. А там, может быть, они и дальше движутся по всему миру, ― не важно, мы еще услышим когда-нибудь. Но пока что есть кадирия, и есть двое: отец и сын. Отец совсем принадлежал к этому и очень сильное место там занимал, а сын менее ориентирован на эту практику. Но если говорить о сути ситуации в Чечне, то это, конечно, территория кадирии. Суфиям глубоко чужд радикальный ислам, потому что радикальный ислам уничтожает всё, что с ними связано. Он сметает гробницы суфийские, мавзолеи. Он называет суфиев большим исчадием ада, чем светские люди и всё прочее. Поэтому суфии обречены в большей или меньшей степени воевать с радикальным исламизмом образца ИГИЛ, что они и делают.

И в сущности, и Ахмат Кадыров, и Рамзан, его сын, появились тогда, когда суфии до конца поняли, что там уже пошли бородатые, т.е. пошел радикальный арабский и прочий ислам в Чечню, и что это хуже, гораздо хуже, чем русские. Никто при этом не идеализировал русских, но все начали понимать, что это ― намного хуже и опаснее. Они оказались меж двух огней, им надо было что-то выбирать. Они выбрали русских. Русские повели с ними, в лице Путина, себя очень разумно и оперлись на это. Образовалась вот такая вот вещь, национально-суфийская. Не радикально-исламистская, не халифатистская, а национально-суфийская. В этом можно провести аналогию со всем чем угодно. Между Кадыровым, он же входит в состав России и поэтому аналогия условна, и, например, сирийским лидером или Мубараком в Египте, или Бен-Али, или даже Каддафи, потому, что всё это вот такие вот смеси, которые не хотели радикального исламизма, и с ним всячески боролись, не потому что они не верят в ислам или не потому что им там претит какое-нибудь определенное прочтение исламских текстов, а потому что просто этот радикальный исламизм хотел их уничтожить до конца, полностью.

Некоторые считают, и мне кажется, не без оснований, что отношения между суфиями и радикальным исламизмом еще сложнее, что там помимо вот этого непримиримого конфликта есть и что-то большее, и очень часто указывают в связи с этим большим на Накшбандию или на что-нибудь еще. Но это слишком сложно, и вряд ли это можно обсуждать в таком режиме. Поэтому я просто говорю о том, что такое Рамзан Кадыров по сути своей. И что такое вообще все лидеры наших исламско-кавказских регионов ― они все представляют собой нечто в этом духе. Чечня занимает среднее место в системе вот этих суфийских приоритетов северного Кавказа. Самое высокое место занимает Дагестан, а Чечня — среднее. Дальше это все переходит в Среднюю Азию и в Пакистан, там центр. Индия — самое крупное исламское государство мира, видимо. То есть там больше всего почитателей ислама. Там еще больше других людей, но их там очень много, и там кипит весь этот котел.

Значит, внутри этой ситуации никакой альтернативы тому, что представляют собой Кадыров и другие, нет. Альтернатива — прямая диктатура русских войск, которая, не опертая ни на что, превратится в коллапс. Правильно ли ведет себя Кадыров или неправильно, надежен он или ненадежен — я не берусь это обсуждать. Я просто знаю, что если выбить местную почву и просто вот это поставить ни на что, вот так [рисует], чтобы здесь стояли русские войска, а здесь была не вот эта огромная суфийско-национальная опора, а здесь вообще ничего не было, вот здесь была такая бездна, то в эту бездну, сколько ни ставь войск, всё и рухнет.

Или это уже надо ставить нечто немереное, никак не сообразное тому, что представляет собой сегодня Российская Федерация с ее возможностями. Может быть, Советский Союз и мог каким-то таким образом вести себя в Средней Азии, хотя, как мы знаем, не вел себя так, отнюдь не вел себя так. Но то государство, которое мы наблюдаем и в котором живем, так вести себя не может, оно должно на что-то опереться. Эта почва необходима. Нельзя, чтобы здесь ничего не было. Вот здесь может быть только вот это [суфийско-национальная опора] в данном регионе. И в этом вообще единственный наш шанс на игру правильную, если говорить о смысле игры. Потому что пока в Сирии воюют сирийские войска, воюют алавиты и прочие, мы являемся неким элементом, который оперт на эту систему. А если мы хотим из элемента превратиться в неограниченный военный контингент, тонущий в Сирии или где угодно еще, то это безумие. Мы обязаны воевать при их помощи, что и есть Асад. Хороший Асад или плохой — не имеет никакого значения.

Единственное место, где радикальная исламизация с выбиванием вот этих вот мягких опор (в Египте они не вполне суфийские, неважно) была остановлена — это Египет. Израиль так испугался американского безумия с опорой на братьев-мусульман в Египте, что и старшего брата слегка образумил, и сам предпринял колоссальные усилия для того, чтобы место Мубарака занял Сиси. Но тогда надо понимать, что такое Сиси. Сиси — это тот же Мубарак, только круче. Никакой разницы. Разница заключается только в том, что намного круче. Тот устал убивать братьев-мусульман и прочих, а Сиси не устал. У Высоцкого пелось: «А потом кончил пить, потому что устал». Так вот, Мубарак слегка устал и гуманизировался, а Сиси — нет. И в этом разница между тем лидером, которого свергли во имя высокой демократии и свобод в Египте, и тем лидером, которого поставили. Во всех местах идет этот радикально-исламистский бардак.

Я выскажу несколько слов по поводу того, что, с моей точки зрения, представляет ситуация в Сирии, поскольку всё-таки она существует, и она говорит о том, что представляет собой общая ситуация. Я хочу еще раз и еще раз подчеркнуть, что не являюсь ничьим советником, не обладаю никакой конфиденциальной закрытой информацией, никогда не использую никакие закрытые источники, а иногда я вижу сны или мне что-то кажется, или у меня есть интуиция на общие процессы. Поэтому всё, что я буду здесь говорить по поводу сирийской ситуации, это из разряда типично «кажется мне», в порядке каких-то таких абсолютно произвольных сновидений, а не каких-то заявлений политического характера. Нет у меня статуса для того, чтобы их делать, никогда я их не делал, даже когда больше мог, и делать не буду.

Но кажется мне следующее, что в пределах Алеппо и всей зоны, которая с ним связана, объединенные усилия вот именно наших ключевых, но небольших элементов, и вот этого алавитско-сирийско-асадовского потенциала привели к тому, что определенная часть (я рисую условно, географически не надо ориентироваться на мои рисунки, это такие системные модели) оказалась вычищена и занята сирийскими войсками, а определенная часть оказалась в кольце этих сирийских войск.

Кольцо прочное. Внутри этого кольца, как мне кажется по тому, что я читаю в американской и европейской прессе, я это восстанавливаю, я могу ошибаться и очень серьезно ошибаться, но мне так кажется, что внутри этого кольца находится слишком большое количество А) американских и Б) британских контингентов. Их много, это не BlackWater. Я подчеркиваю, их очень много. Так мне кажется. И тогда я понимаю все вопли, например, главного редактора Bild, который говорит: «Путин, Вы съели всех детей. Алеппо — это Сталинград». Почему Алеппо — это Сталинград? Он всё говорит: «Вы там, которые пережили Сталинград, теперь делаете Сталинград здесь! Мальчик, убили мальчика!» Что это всё за истерические вопли по поводу Алеппо? Что там произошло? Откуда столько крика? Крика должно было быть вот столько, а его вот столько. Откуда такое количество крика?

Кроме того, помимо моих догадок, связанных с прочтением западной прессы... Это называется герменевтика. Читают какие-нибудь тексты, библейские и так далее, и понимают, что за прямым текстом в слове есть иносказание. Вот так же можно читать прессу, это очень полезное занятие. В целом это занятие мне почему так близко ― потому что какое-то время я занимался геофизикой, а там в чем задача? Где-то лежит тело рудное, а наверху поле. Тело не видишь, а поле видишь. Ну и по полю восстанови, что за тело. А тут по высказываниям, сигналам восстанови событие.

Я всегда по этому поводу цитировал текст Маяковского, я сейчас могу ошибаться, но не важно:

Ты знаешь
           путь
               на завод Михельсона?
Найдешь
        по крови
               из ран Ильича.

В.В. Маяковский. Поэма Владимир Ильич Ленин

Значит, это связано было с выстрелом Каплан в Ленина. Так вот, ты находишь путь на завод Михельсона, т.е. к событию, по следам. Ровно этим занимаются все следователи. Следователи видят улики, следы преступления, но они не знают, кто совершил, кто там был, что делал. Они начинают расследование. Что оно такое? Герменевтическая задача. Такая же, как в филологии герменевтическая задача — прочтение какого-нибудь иносказания Библии, а в шифрах — разгадка кодов шифров с тем, чтобы прочитать шифрованное сообщение. Везде и всюду есть понятие подобного рода расшифровок. Поэтому я говорю, что, во-первых, полезно заниматься расшифровкой просто по западной прессе. Не помню я такого визга и вот этих образов: «Алеппо — Сталинград», и всё прочее. Должно это чем-то... Это не может объясняться просто тем, что Асад, так сказать, чуть-чуть сдвинул равновесие между собой и его противниками в свою сторону. Нет, это что-то другое. И как мне сугубо кажется, это то, о чём я говорю.

Теперь, такие ситуации были. Ровно такая ситуация произошла, например, в гораздо меньшем масштабе, когда, так сказать, войска Донбасса, борющиеся с бандеровской хунтой, создали кольцо в Дебальцево. Не раз уже были такие ситуации, и в этих случаях есть понятие коридор. Называется это: «Летите, голуби, летите». Но что-то мне подсказывает, что с коридором плохо.

И это что-то — это уже не чтение открытых писем главного редактора Bild и других изданий этого типа, а это высказывания наших военных про то, что «мешков не хватит» и так далее и тому подобное. Там есть довольно такие яркие высказывания публичные (я ничем больше не оперирую в подобного рода ситуациях), которые говорят о том, что с этим делом плохо или что если тут попытаются что-нибудь еще с авиацией делать, то ведь у сирийских братьев есть некоторые возможности эту авиацию, так сказать, пощелкать. Называются изделия относительно слабые, как мы все понимаем, имеются изделия гораздо более сильные. Т.е. вот этот обмен любезностями, он знаменует собой то, что это узел большого кризиса.

Обратим внимание на главное обстоятельство сегодняшней мировой политики: до выборов в США осталось меньше месяца. Американская пресса начинена высказываниями о том, как именно будет убит Трамп, что означает, что никакой абсолютной гарантии победы Хиллари Клинтон нет. Трампа сравнивают не с Джоном Фицжеральдом Кеннеди, а с Робертом Кеннеди. Роберт Кеннеди, брат Джона Фицжеральда Кеннеди, был убит в ходе выборов, когда он взлетал. Он не был президентом, он был кандидатом в президенты, который был обречен победить. И единственный способ не допустить этой победы был его пристрелить. После убийства Джона Кеннеди, а потом Роберта Кеннеди разговоры об американской демократической системе прекратились. Вся американская молодежь, все, кто хотели верить, что они живут в обществе свободного выбора, — они всё поняли. Они поняли, что господствующий класс будет выбирать тех, кого хочет, а когда не нравится, не по-ёйному, специально говорю так грубо, то отработают снайперы, и всё на этом кончится.

Значит, сравнение Трампа с Робертом Кеннеди — оно о многом говорит. Но мне кажется, что ситуация сложнее. И дело даже не в том, что Трамп, так сказать, столь экзотичен. В Америке правит класс, господствующий класс, правящая элита, узкая, но очень крепко держащая поводья, и президент США хоть и важный фактор, но не решающий во всём, что происходит. И это отдельный вопрос. А главное, что всё-таки до этих выборов осталось меньше месяца. И все скованы по рукам и ногам выборным процессом. Любое изменение событий, в частности здесь и где-нибудь еще, может привести к тому, что чаша весов процесса склонится в ту или другую сторону. Поэтому всё висит. Оно будет висеть еще 20 с небольшим дней ― какое там первое воскресенье ноября? ― ровно до этого момента ситуация и будет висеть. Потом она так или иначе начнет оформляться гораздо более жестко. А пока что это такой вот некоторый тайм-аут. Все так заняты внутренними процессами, что на внешние процессы не остается особого времени.

Итак, если события в Сирии таковы, как я говорю, а мне почему-то кажется, что они таковы, то ни о какой стабильности вообще мировой речи нет и не идет. Мир медленно и упорно катится в понятном направлении, и всё чаще разговор идет о том, что это такое апокалиптическое движение, что оно ничем не может кончиться, кроме как какой-нибудь большой-большой гадостью того или иного образца. Будем надеяться, что либо это будет происходить очень медленно, либо всё-таки найдутся возможности как-то менять эту траекторию, ― но траектория крайне неприятная. Она неприятная как в философском плане, так и в плане конкретном, и между прочим, два эти плана совпадают.

Какие-то забавные, интересные нюансы в этой ситуации я проговорю чисто пунктирно с тем, чтобы перейти к главному. Когда, например, все ахают и охают, там, пришел Кириенко, «киндер сюрприз» и всё прочее. Кириенко есть часть большой системы. Он не существует вне всех этих раскладов. Росатом не находится в состоянии свободного полета. Кириенко никогда не был выведен из путинской системы. Он был полпредом по ключевому региону, Поволжью, и он руководил Росатомом. Росатом, как все мы понимаем, является одной из самых ключевых позиций ведомств Министерства обороны, закрытых ведомств Министерства обороны. Это позиция № 1. Вторая ― алюминий, первая ― эта.

Я здесь вынужден опять обратиться к метафорам. Когда-то я с моими друзьями шел в такой (я любил это) экстремальный туристический поход по совсем такой тяжелой таежной местности. И кто-то из моих товарищей, более романтично настроенных и меньше меня к этому моменту ходивших по таким местностям, говорил: «Какая дикая, какая непроходимая тайга», — и так далее, на что руководитель группы сказал: «Для кого-то непроходимая тайга, а для кого-то совхоз имени Ленина». Шел какой-нибудь 71 год. Не успело это быть произнесенным, как через 3 дня на нас тихо вышел какой-то якут и сказал: «Это, там, вот, костер, который делал, почему там водой полил не до конца?» И стало ясно, что ты идешь не по непроходимой тайге. Т.е. для тебя она непроходимая тайга, если ты там сдохнешь, так там и сгниешь. Или если провалишься во что-нибудь, плохо по реке переправишься, и тебя понесет. Но для кого-то это совхоз имени Ленина, он будет смотреть и говорить: «Вот этот дурачок там, ходил, ходил, потом поплыл». Так вот, если кому-то кажется, что российская система элит в целом — это непроходимая тайга, то это неправда. Это совхоз имени Ленина. И никакого Кириенко как, так сказать, рогатого оленя, бегающего ― «умчи меня, там, какой-то олень» ― вот этого рогатого оленя, бегающего по непроходимой тайге, нет и никогда не было.

Кириенко входит в определенный совхоз имени Ленина, и никуда он из этого совхоза не выпрыгнет. Годы идут, глубина интеграции становится всё больше, опыт работы говорит о том, что ну а как иначе. Ну, сменятся политтехнологические команды. Мы-то уже знаем примерно, какая политтехнологическая команда придет ― системе это ничто. Вопрос о президентских выборах. Видимо, считается, что президентские выборы с точки зрения электората — это проблема нормальная. Т.е. тут никаких особых гениальных усилий не надо прилагать. А вот другие компоненты — для них-то и создано всё остальное [указывает на рисунок]. Вот этот синий круг, он и создан на случай каких-нибудь проблем с этим. И обращаю ваше внимание, что такого рода круг создается ну никак не для того, чтобы парализовать какого-нибудь Касьянова, который, там, я не знаю что, получив много денег от американцев и сходив во все... послав во все тусовки, в какие можно, сигналы в виде кэша, вывел на улицу 30–40 тысяч тех, про кого говорят «массовка.ру», и десять тысяч негодующего антипутинского народа. Для этого такие вещи не создаются. Для этого вполне достаточно малого подразделения омона, находящегося под контролем милиции. Такие вещи создаются для парализации других процессов и других систем. Видимо, существует тревога по поводу того, что эти системы могут быть активированы. А тогда мы находимся только в начале игры, и это всё не последние назначения.

Когда говорится также о том, что меняется полностью ядро ядра... Где-то у меня ядро было нарисовано максимально убедительно. Неважно, давайте я нарисую снова. Вот, я говорю, что ядро политической системы — это то, где находятся все эти структуры, — оно изменилось вот так. А это всё остальное: администрация, бюрократия, — это периферия. Но внутри всего этого ядра есть еще суперядрышко. Это всегда так.

В любой системе есть так называемый «дворец». Это существует и в Америке, и в Англии, и во Франции, и в Германии, и у нас ― где угодно. И в Китае. Если говорить об этом, то давайте мы спокойно, абсолютно спокойно перечислим только то, что знают все люди, никаких тайн при этом не исследуя. В это ядрышко безусловно входил руководивший Федеральной службой охраны Муров. Это был представитель того, что называется «путинская группа».

Как Путин строит группу? Путин строит свои такие системы из людей, которых он очень хорошо знает. Вот он ими надышался в обычных условиях. Поскольку Владимир Владимирович считает, что после того, как он стал президентом, он никого не знает, ибо все делают «ки», и поди разберись, что под этим жестом находится — времени нет, то он работал с теми, кого он знает перед тем, как он стал президентом (и которые не делали «ки», а пили, обсуждали, подставляли или не подставляли плечо), с людьми, которых он знает по времени, когда он был никем, и потому он их знает, как облупленных.

В число таких людей, конечно, входил Муров. В этой же команде был Черкесов, с теми или иными поправками. В этой же команде был Якунин. В этой же команде был Виктор Иванов. В этой же команде был Сергей Иванов. И что мы тем самым можем сказать? Что данная генерация, какие-то представители которой еще остались, ― она уходит. Прошло, не будем забывать, 16 лет. Кто-то из людей, которые были просто членами команды, оформились в некие самостоятельные центры. Я думаю, что это не конец. Сейчас произойдет еще несколько таких же эпизодов. Этот файл завершается.

Значит, должен быть открыт другой файл. И этот файл должен состоять из людей, которые так же хорошо знакомы, как были знакомы эти люди. Чтобы понятно было, чем пахнут, как едят и пьют, как думают и ведут себя ― чтобы всё было понятно до конца. Такое понимание требует долгого тесного соприкосновения. У человека, который занимает пост главы такого государства, как Российская Федерация, с такими возможностями и всем прочим в этом тесном соприкосновении находится только группа людей, о которой все и говорят, это — группа людей, которая его непосредственно охраняла или находилась совсем с ним вплотную. Про этих людей на постах губернаторов и так далее сказано достаточно уже много, разбор ситуации с этими двумя структурами я уже произвел, и здесь такие же люди. Значит, постепенно этот файл будет заполнен. Я думаю, что реально в нем будет прямо или косвенно находиться 15-20 человек. И это будет добавление вот в эту часть ситуации [рисует стрелку к суперядрышку]. Мы находимся на пороге очень крупной трансформации. То есть мы уже в ней. А поскольку она сочетается с внешней ситуацией, то вот имеем то, что имеем.

Еще несколько политических штрихов, конкретно-политических, с тем, чтобы потом перейти, если вы позволите, к политической философии, что я считаю на самом деле практически важнее всего.

Первый из таких штрихов — это Турция. В момент, когда Эрдоган осуществил то, что он осуществил, развернулся к нам, кинулся в объятия как бы и так далее, и возникли неограниченные ожидания того, что дальше будет происходить по части Турции, мне как-то стало тревожно, и я позволил себе несколько передач в совершенно особом жанре. Спасибо сидящим здесь за то, что они придали этому какой-то такой интересный рисунок с лицами, цитатами и всем прочим. Почему я вдруг превратил такие одиночные выстрелы в пулеметные очереди, а аналитику текущего момента в размышления о том, что было в XX веке до нашей эры к северу от Китая? Почему? Потому что Турция — это Турция, а не Эрдоган. Турция движется в определенном направлении, контролируется определенными элитами, выстроена определенным образом. Я тогда даже не смог там до конца этот разбор осуществить, потому что он потребовал бы, не знаю, академических курсов еще больших. Но там были деятели, которых называли как бы турецкими рабами МВФ, которые выполняли все от и до. Они, конечно, были рабами МВФ. Только, как пишут по поводу этих реформ МВФ в Турции, осуществлялось это всё людьми с бородами и в сандалиях. Так что, что там МВФ, а что собственно капиталы суфийских групп ― это вопрос очень непростой, как это все перемешано.

Короче говоря, Турция движется в сторону умеренной исламизации и выбирает между этой умеренной и радикальной исламизацией. Она никуда больше двинуться не может. Если Эрдоган двинется в другую сторону — его уничтожат. Тем более, что единственные, кто могут двигаться в другую сторону — это военные, которые уже не могут. Нет и той свирепости, и того потенциала, и тех надежд на вхождение в Европу, которые были. А он с военными на ножах, полностью. И не для того он прожил жизнь, чтобы двигать Турцию не в сторону неоосманизации и какой-нибудь умеренной исламизации, куда он ее двигает, а в какую-либо другую сторону. Поэтому, как я говорил, столько братства с Турцией, сколько можно с точки зрения прагматических обстоятельств. Могут там проходить какие-нибудь трубопроводы — слава богу. Только надо помнить, что не обязательно с ними будет хорошо. Поедут туда наши туристы — замечательно. Будет какой-нибудь торговый контракт — очень хорошо. Договоримся о том, чтобы перестали дергать за нитки, там, в Крыму, в Татарстане и везде — великолепно. Еще можем чуть-чуть обняться — замечательно. Но надо помнить [что Турция может двигаться только в сторону исламизации или неоосманизации] и не безумствовать, что у нас может быть какой-то глубокий стратегический альянс.

Геополитические константы, к сожалению, таковы, каковы они есть. Нам говорили и говорят, что Германия — это естественный союзник России. Я не спорю. Я не спорю, искренне не спорю. Клянусь. Я считаю, что это естественный союзник России. Я считаю, что немецкая идеалистическая философия — это естественный союзник русской идеалистической философии. Я считаю, что немцы могли бы и должны бы были составлять с Россией некий глубокий альянс. Я полностью поддерживаю Мандельштама:

Себя губя, себе противореча,
Как моль летит на огонек полночный,
Мне хочется уйти из нашей речи
За все, чем я обязан ей бессрочно.
...
Поэзия, тебе полезны грозы!
Я вспоминаю немца-офицера...

О. Мандельштам «К немецкой речи»

Всё правильно, всё правильно. Только с этим естественным, действительно естественным геополитическим союзником, с этим естественным философски и всячески партнером, с этим естественным центром взаимного притяжения мы вели две мировые войны в одно столетие. Это же тоже факт. И кто сказал, что максимум конкуренции достигается между разными видами, далекими друг от друга? Максимум конкуренции иногда существует между очень близкими видами. В любом случае то, что две войны были, ― это такой же факт, как то, что нам предписана судьбой близость друг с другом. Не только мирное существование, а глубокое партнерство. Как быть с этими двумя переменными? То же самое с Турцией. Конечно, конечно, как хорошо бы и дружить, и делить Евразию, и, например, объединить в плане евразийского единого существования Турцию и Иран. Вы только туркам это расскажите и персам, у которых в крови «Шах-наме» и другие произведения Фирдоуси и других великих поэтов, а также вся философия взаимная. Вы им расскажите. А также суннитам и шиитам расскажите о том, что они должны дружить в едином поле.

Я помню, я присутствовал на очень высоком форуме в Иране, куда меня вели под руки, потому что уже лист безопасности был закрыт и всё, и где тогдашний президент Ахмадинежад выступал. Вот пока он там выступал против сионистского врага и всё — весь зал ревел. Он был соединенный, там, суннитско-шиитский. А когда он там говорил о Махди — вся суннитская часть тоже ревела, но совсем не от счастья, а на грани того, что у нас называется свистом. Есть константы, традиции, люди, уклады, ориентации. Да, нам очень хорошо бы было дружить с Турцией, только вот что-то мы с ней всё время воевали. И это что, было только наше желание? Самая опасная сейчас для России из малых войн — это война с Турцией. Довольно большое государство, имеет большое влияние на определенные, мною широко обсужденные части нашего населения. Конечно, нужен мир. Только вы с другой стороны тоже это расскажите. А поэтому, говорил я, давайте прагматически подходить ко всему. И рассчитывать не Эрдоган больше — Эрдоган меньше, он живой человек, а исходить из каких-то констант, матриц, возможностей, системы связей и так далее, и тому подобное.

Что сделало наше руководство, так сказать, после долгих объятий с Эрдоганом и заключения важных прагматических договоренностей. Что было сделано? В Армению были поставлены «Искандеры». Это не люди, которых зовут Искандеры, это ― устройства, тяжелые, которые изменили ситуацию на всём Большом Ближнем Востоке. Я что, ошибаюсь? Это секрет? Значит, было сказано, что геополитические константы определяются социокультурными и прочими вещами, а не просто тем, кто входит в какую-то химерическую конструкцию под названием Евразия, участники которой не хотят склеиваться в эту химеру. Советский Союз — это коммунизм, Российская Империя — это понятно тоже что. А произвольные конструкции не склеиваются. И синонимом этой конструкции является то, что тюрки должны оседлать русских и вернуть эпоху Золотой Орды благословенную. Ну не хотят русские. И, прочно обнявшись с турецкими братьями и заключив с ними прагматические договоренности и всячески смягчив конфликт, ставят куда надо «Искандеры». Ничего не хочу абсолютизировать, ситуация в Армении очень сложная, там неустойчивая политическая ситуация и всё, что угодно. Но, тем не менее, есть какие-то константы, исходя из которых процесс существует.

Не могу не высказать попутно свои недоумения по поводу некоторых других пунктиров. Выступают довольно высокие официальные лица. Ну, в любом случае, лица, которые не оговаривают двадцать раз, как ваш покорный слуга, что никакого отношения ни к чему, личное мнение, свободная фантазия и так далее. Выступают лица и говорят: «Вот, американцы против нас, лаборатории биологического оружия понастроили и на Украине, и в Грузии, и где-то еще». И, типа, уже применяют. Я не понимаю... Я вполне готов в это поверить. Я просто не понимаю вот этого разрыва между словом и делом. Либо слова должны стать скромнее, либо дела — решительнее. Потому что если против нас уже функционируют лаборатории биологического оружия, то эти лаборатории должны быть уничтожены в 24 часа (в противном случае будет уничтожено наше население) либо выведены оттуда. Либо не должно быть несоответствия риторики и практики.

Мы слышим из уст высоких и в целом нами уважаемых людей, таких как министр иностранных дел, а это во всем мире очень важная фигура, и у нас тоже, что мы хотя бы имитировали какие-то там отношения между Америкой и нами, а теперь уже и не имитируем. Я не понял. Я просто не понял. За этим должны последовать соответствующие дипломатические процедуры: отзываем послов для консультаций или вообще расторгаем дипломатические отношения. Что мы делаем? Я очень боюсь, что этим всё и кончится. Но если этим всё и кончится, то как должна строиться внутренняя политика, как должна строиться экономическая политика, как должна строиться информационная политика? Мы готовимся к чему-то похуже Холодной войны 1950–1960-х годов? Мы выдержим это, никаких проблем нет, для этого совершенно не обязательно сворачивать все идущие сейчас процессы. Но как-то нужно же преобразовываться под этот формат! Во всем, включая... тогда уже и все кадровые выборы. Если так, то так. А если как-то иначе, то как-то иначе. А вот этот климат абсолютной неопределенности, чем он может кончиться ― я не понимаю.

С той стороны этой неопределенности не будет. На карту в Соединенных Штатах поставлено всё. Соединенные Штаты не могут отказаться от почетного права печатать мировую валюту, потому что как только они откажутся, они окажутся не второй державой мира, а четвертой примерно, третьей-четвертой. Как только это произойдет, уровень жизни в Соединенных Штатах понизится в два раза. Ничего особенного, он останется высоким, но как только он понизится в два раза в Соединенных Штатах, в Соединенных Штатах будет такой бедлам, которого никогда не будет в России, если уровень жизни понизится в четыре раза. Это разные менталитеты, разные страны, разные представления. Значит, он не может так понизиться! Господствующая элита — в существенной степени англосаксонская — власть не отдает. Она мир меняет под этот формат власти.

Поэтому, если мы действительно что-то там расторгаем (а я совершенно к этому никогда не призывал, потому что я понимал, что это огромная нагрузка на общество и систему, которая к этому не готова), то тогда давайте делать всё: идеологическая, буквально метафизическая (в частности, это касается и церковной проблемы и всего остального, но и светской, и духовной, не входящей в конфессии), культурная (не может быть этой культурной политики), образовательная, социальная, экономическая и прочие проблемы — они должны быть приведены в соответствие. Невозможно так сильно врастопырку вести все эти параметры, если всё это серьезно. А оно всё равно серьезно, вопрос в том, серьезно оно в следующем году или серьезно оно бог знает когда.

О каких-то практических вещах, которые из этого вытекают, которые для меня всегда были существенны. Момент стратегический и тактический. Момент стратегический состоит в том, что после ухода коммунизма с мировой сцены (а он ушел, куда он ушел — вот он был здесь и ушел сюда или он был здесь и ушел туда — это отдельный вопрос, и тут многое зависит, как ни странно, от нас, очень многое) — после этого ухода на мировой сцене возникло две силы: сила национально-буржуазных государств суверенных и сила глобального государства. Под глобальным государством, конечно, я имею в виду прежде всего США, но и нечто... мирового правительства нет, но оно формируется.

И когда я читаю у таких уважаемых мною аналитиков, как Юрий Вульфович Бялый, а он для меня очень высокий авторитет в точности всего происходящего, что количество информационных центров власти в мире за 15–20 лет сократилось с, условно говорю, с двухсот до пяти, то это же взрыв, новая галактика формируется. Это стремительный процесс, которого мы не видим, потому что не хотим смотреть на этот смысл игры. Вот в чем беда-то. Как был фильм Кубрика «С широко закрытыми глазами» ― мы смотрим на мир широко закрытыми глазами. Если этот процесс так идет, значит это формируется, значит, глобальное государство формируется. Глобальное государство, которое я много раз обсуждал и объяснял, что этому глобальному государству в виде партнера нужен радикальный ислам мировой, халифат ему нужен на периферии, что оно устроено постмодернистски и так далее, ― и вот оно и наступает после краха СССР и коммунизма. А противостоит ему консервативная национально-буржуазная суверенная государственность, которую он сметает, потому что она его враг.

С философской и прочей точки зрения я говорил, что это уже постмодернистская сила [дописывает на схеме к глобальному государству], а это сила чистого модерна [дописывает к консервативной национально-буржуазной суверенной государственности]. Модерн в условиях растущего глобального потребительского общества и всего прочего — он всегда уродлив. Он не может не быть уродлив. Поэтому все люди, которые восставали против уродств Мубарака, уродств Каддафи, уродств Бен Али или уродств Асада, были правы. Так же, как правы были люди, которые восставали против уродств Януковича или будут восставать против уродств путинской системы. Всё есть, оно не может не существовать. Вся беда заключается в том, что на другой чаше весов лежит беспредельная адская сила глобального государства.

А с этой стороны лежит деформированная уродливая греховность человеческая Модерна, который не может существовать долго в мире потребления при наступлении глобального государства. Он должен быть либо контролером всей системы — либо он начинает задыхаться. Это как люди, теряющие лицо в возрасте: он стареет, он дряхлеет, у него возникают отеки, он начинает хромать. И все говорят: «О, как он плох». Да, он плох, он не может быть другим в условиях роста потребительских тенденций, я не знаю, деривативов, бог знает еще чего, новых совершенно ценностей, всех этих перверсий, ювенальных юстиций и всего прочего. Он не может, он задыхается, он пухнет, он нехорош. Да, всюду идет коррупция, распухание каких-то непонятных богатств, сращивание власти и собственности. Между прочим, оно с таким же успехом и гораздо большим идет в глобальном государстве. В Америке, что ли, меньше коррупции? Или больше демократии: мы всё время должны думать, кто из семей Бушей, Клинтонов и какие еще люди вклинятся в процесс этих, так сказать, пересменок, ничего не означающих по существу? Всюду так.

Но, конечно, модерн... Когда какие-нибудь люди где-нибудь в Кабардино-Балкарии или в той же Чечне или где угодно еще, в Средней Азии, в Узбекистане орут: «Кто такой Каримов?» — или еще кто-то, так они правы! Самое-то страшное, что они правы. Ну и что дальше-то? Дальше эта правота замыкается на изуверов радикального исламизма и на их глобальных господ. Подымется эта антипутинская волна — ее хозяином сразу станет глобальное государство, мгновенно. И всё это видно по Януковичу — что, Янукович был хорош? Вы соберите дайджест из съемок этого великого мудреца и аскета, посмотрите на его habitus и на всё, что он говорил. И вы поймете, что он вместе с его братвой вызывал в определенных слоях украинского общества естественную реакцию. Просто результатом мобилизации этой естественной реакции оказался Бандера.

И если здесь всё замкнулось, с этими Бен Али и всеми, через радикальный ислам на глобальное государство, то на Украине оно замкнулось через фашизм [дорисовывает на схеме] на глобальное государство, что говорит о том, что именно делает само это глобальное государство.

Поэтому в условиях ухода с исторической сцены коммунизма на более или менее длинные дистанции в борьбе глобального государства и национально-буржуазных суверенных государств надо поддерживать только национально-буржуазные суверенные государства. Только это.

И я всегда говорил, что это олицетворяется политической формулой «левоконсервативный альянс». У левых естественными союзниками в новой ситуации стали консерваторы. Это невиданно, это непонятно, это противоестественно, но это так! И если бы это не было так, то не выступали бы Русская Православная Церковь и левое движение «Суть времени» вместе против ювенальной юстиции. Это было бы невозможно. Левое движение должно выступать за права геев — аксиома. Хоть вам Франция, хоть Италия, хоть куда. Вы левые? — Левые. За геев и дальше со всеми остановками. Правильно я говорю? Это же так устроен современный мир. То, что здесь произошло, это парадоксально, но это абсолютно логично. И вопрос тут, как много раз я говорил, не в конкретных фигурах. Путин сильно поломал американскую игру, ни один политик в XXI веке так не ломал американскую игру, как Путин уже сейчас.

Но не в фигурах дело. А дело в том, что необходимо поддерживать национально-буржуазное консервативное государство, правое. Потому что эта штука [показывает на схеме на коммунизм] ушла, а благодаря Коммунистической Партии Советского Союза, позорно сбежала с исторической сцены. Говорил и повторяю, когда на Съезде Народных Депутатов в СССР услышали только о том, что 6-й статьи Конституции не будет, они все восстали против этого, большинство из них, я не имею в виду все, там, Сахаров или Собчак, но большинство восстало против этого. Сказали: «Мы не отдадим любимую статью о том, что у нас власть партии и коммунизм!» Весь съезд, беспартийные ребята выступили против. Что тогда сделал Горбачёв? Он собрал Пленум партии и Пленум единогласно, за исключением одного человека, проголосовал за снятие статьи и обратился к Съезду с тем, что Пленум просит снять статью. Более идиотского состояния у Съезда быть не могло. И потом будут говорить о роли Горбачёва. Горбачёв — исчадие ада, но это же не значит, что все остальные ― ангелы. И как они сожительствовали? На XXVIII Съезде снять Горбачёва ничего не стоило, но этого никто не сделал.

Значит, это был позорный уход [коммунизма] с исторической сцены. И когда я в одной из передач обратился к ребятам из ГДР и сказал: «Простите нас, товарищи за то, что произошло», — я знаю, что я говорю. И это началось всё не 1980–1990 годы, а в 1970-е. Значит, это [показывает на рисунке на коммунизм] ушло. Оно виновато в том, что оно ушло. Оно виновато в этом метафизически, потому что, уйдя, оно предало мертвых — колоссальные жертвы, принесенные на этот алтарь. Оно виновато геополитически, потому что оно оставило эту территорию американцам. Оно виновато всячески. Эту вину надо искупать, что состоит из двух задач. Первое ― осмысление, почему это стало возможным. Второе ― нахождение тех точек, которые позволили этому стать возможным. Третье ― ликвидация этих точек и построение новой системы, в которой это будет невозможно. Но это длинный исторический путь. Мы взялись им идти, мы им идем. Но пока этот путь идет, политика продолжается. Значит, на каждом из этих этапов невозможно не поддерживать национально-буржуазные суверенные государства. Потому что тогда ты поддерживаешь глобальное. Нет больше центров силы. Осталось два. Либо Асад — либо исламисты и американцы. Либо условный Янукович (ну уж он-то без комментариев, чем он оказался в итоге, ну это условный, я поэтому говорю) — либо Бандера и американцы. Либо условный Каримов — либо Хизб ут-Тахрир (организация, деятельность которой запрещена в РФ) и американцы. Либо Мубарак, Сиси — либо Братья-мусульмане (организация, деятельность которой запрещена в РФ) и американцы. Всюду одна и та же картина.

Это ужасное устройство мира, но оно таково, каково оно есть. Ужаснее всего оно в России, потому что если там еще кто-то приходит на какие-нибудь руины и что-то организует, то здесь это просто расчленение страны. Здесь всякое убирание этой конструкции [указывает на схеме на национально-буржуазное суверенное государство] означает расчленение страны. А конструкция гниет. Я никогда не могу сказать, через сколько времени гниющий дом рухнет. Хочется, чтобы он простоял подольше. И никто не сможет сказать, от чего он рухнет. Если он сильно сгниет, то от того, что вы чихнули тут, он рухнет, или хлопнули дверью, или ветер подул. Важно, что он гниет. Гниют все подсистемы.

Я говорил уже в этой комнате, повторю для всех, что у одного хорошо мне знакомого человека, которому я полностью доверяю, некая сотрудница, которая имела тут патент и принадлежала к гражданам соседнего нам государства, слегка заболела. Пошла в больницу, ей поставили диагноз рак четвертой степени и сказали: «Срочно убирайся к себе на родину». Когда началась проверка, то выяснилось, что ни один из анализов, которые написаны, не был осуществлен и у сотрудницы нет вообще никакого серьезного заболевания. И это не эксцесс, это феномен. Абсолютно гниет медицинская система. Потому что коммерциализация медицины в России — это уничтожение медицины. Она не может существовать в этом виде, она не может быть услугой. Веками что-то вбивали в западном обществе так, чтобы оно могло сохранить вот этот коммерческий дух и мораль вместе. Здесь это невозможно. Здесь, как только появляется этот коммерческих дух, — улет, всё. Этих случаев, которые я описываю, тысячи.

У нас нет мафии, у нас новая форма социально-политической организации общества, по отношению к которому мафия ― это детский лепет. Колоссальный кризис трудовой мотивации, колоссальный кризис. Абсолютная аллергия к тому труду и той степени внутренней организованности, которой требует серьезный труд, без которой производство невозможно серьезное. Проходит еще 10 лет, и совершенно непонятно, кто и как будет работать на самых ответственных предприятиях страны, за любую зарплату. Зарплата уже не важна. Разрушение связей между людьми, вот этот индивидуализм, война всех против всех, при которой никакая корпоративность, никакое совместное дело невозможно. Американцы сначала создают этот индивидуализм, потом хватаются за голову и начинают делать Team Spiritual (дух команды), Team Building (построение команды). Здесь даже этого не делают: команд просто нет.

Всячески поощряемый кризис культуры, уже Вербицкая сказала, что Достоевский и Толстой не нужны детям. А что им нужно? Гарри Поттер? Что нужно-то?

Тупая репрессивность этих национальных (слегка суфизированных и прочих) систем [указывает на национально-буржуазные суверенные государства] будет накапливать взрывчатку радикального исламизма. Ничего с этим нельзя сделать, она слишком тупая, чтобы ее не накапливать. Как говорят в таких случаях, всех не перевешаете. Американцы будут работать дальше. Глобальное государство имеет свою агентуру и свои позиции на территории, оно будет их наращивать.

Элита катастрофически двусмысленна, потому что, с одной стороны, она преисполнена патриотической риторики и всего прочего, а с другой стороны, она внутри в существенной своей степени тотально прозападная — с прозападными семьями, с прозападным всем остальным. Это гнилая конструкция. И эта констатация вовсе не означает, что ее не надо поддерживать [обводит на схеме национально-буржуазную суверенную государственность], ее надо поддерживать, потому что больше делать нечего — альтернативы нет. На сцене борются две силы.

Возвращение на политическую сцену коммунизма, с одной стороны, является единственным спасением человечества и страны, а с другой стороны, это процесс почти невозможный. В любом случае, он не имеет никакого отношения к действующим акторам. Зюганов, не Зюганов, если бы я верил на полпроцента, что он что-нибудь может сделать и куда-нибудь двинется в ту сторону, так был бы просто филиал КПРФ, но это же просто балаган, причем жесточайший. Теперь вопрос, почему балаган? Что вкладывается в это слово балаган, и что в принципе вообще такого особо страшного в этом глобальном государстве, вот в этом раскладе и в уходе коммунизма с исторической сцены? Почему это — не страшно, потому что нам что-то нравится, — а это фатально?

Я выдвину тезис, потом буду его как-то доказывать. Тезис этот таков: никакого буржуазного общества в мире уже нет! Нет его. Нет буржуазного общества. Есть потребительское общество. Ничего общего между буржуазным обществом и потребительским обществом нет. Точнее, общее только одно — что господствующие группы осуществляют эту мутацию с тем, чтобы держать власть. Но общества эти абсолютно различны.

Совершенно не собираюсь уподобляться исступленным ненавистникам всякого рода перверсий и всего прочего, но вдуматься-то надо. В 1950-м году Соединенные Штаты представляли собой абсолютно консервативную страну, в которой все эти перверсии уголовно карались или, по крайней мере, железно пресекались обществом. Не было ни войны, ни оккупации ― к 1970-му году там уже всё царствовало, голубой край. Как это может произойти за 20 лет?! Нет, это может произойти за 200 лет. Как это за 20 лет может произойти?! Это же кто-то должен работать!

Германия 1920-х годов — это страна с уголовными наказаниям за перверсии. Германия 1970-х годов — это голубое царство. Кто это сделал?! Это надо сделать! Эту ювенальную юстицию надо делать. Она ж не сама появляется от безысходности. Кто эту эвтаназию впаривает? При чем тут эвтаназия в христианской стране? Значит, это колоссальная трансформация, я только привожу сейчас не самые главные ее характеристики. Значит, этому потребительскому обществу в его постмодернистском варианте сопротивляется-то как раз всё консервативное.

Кстати, о птичках: если кто-то говорит о консерватизме по отношению к России, то этот консерватизм не может не быть просоветским, он не может быть антисоветским, потому что он консерватизм! Либо он не консерватизм, либо он просоветский. Консерватизм ― это традиция, единство традиции, почитание великих достижений и всего прочего. Советский период нельзя выкинуть. Его можно выкинуть где-то, где его не было, и сказать, что это консерватизм. В Америке консерватизм может быть антикоммунистическим и является антикоммунистическим, как в большинстве стран мира, не переживших этот период. Но не в России. Нужно быть абсолютно странным человеком и странно мыслящим, чтобы пытаться соединять здесь консерватизм и антисоветскость. И практика же и показала, что этого не происходит. Как только консервативный дискурс более или менее начал насаждаться здесь, так тут же появилось «Спасибо деду за Победу» и всё остальное, Бессмертный полк и «Этот день Победы порохом пропах». А дальше День Победы, Сталин и понеслось... Это естественно, иначе быть не может.

Но как бы там ни было, будь он хоть и антисоветским и кем угодно, он борец. [показывает на схеме на классическое буржуазное общество] Он последний борец, ничего больше нет. Потому что главное действующее лицо, которое способно спасать человечество — коммунизм — ушло с исторической сцены. Спасибо КПСС, а не лично Михаил Сергеевичу, всем вместе. И сцена стала такой, какой она стала. Сталин говорил: «У меня для Вас других писателей нэт». Я скажу: «У меня для Вас другой исторической сцены нэт».

Значит, это потребительское общество не имеет никакого отношения к классическому буржуазному обществу, оно его антагонист. А этот переход делает властная группа, которая понимает, что удержать сплав власти и собственности она может только перейдя на другой формат. В этом смысле Маркс был абсолютно прав. Классическое буржуазное общество обязано было в ходе мягких или жестких революций перейти в общество социалистическое, коммунистическое. Всё правильно, если есть история, то есть если нет возможности делать человека, как деталь на конвейере. Маркс не считал, что людей будут штамповать, потому что не было ни телевидения, ничего. Каждый раз, когда мне говорят, что Маркс должен был всё предвидеть, я говорю: «Так не бывает, этого не может быть!»

Маркс — философ, Энгельс — философ. Они на кого опирались с точки зрения исследования первобытного общества? На Моргана и Бахофена, которые исследовали это общество, которые сидели и смотрели на эти индийские вигвамы... а что, Маркс сам должен был поехать эти вигвамы, что ли, наблюдать? Это миссия и карма, и рок, и трагедия любого философа. Он осмысливает, исходя из существующего знания. Он русскую общину должен был исследовать? Там было три-четыре работы, в которых говорилось, что собственность на землю не возникает там, где есть ирригационные сооружения мощные. Древний Египет, Вавилон. Причем тут Россия? ― воды до и больше. Какие ирригационные сооружения, Волга что ли? Дон? Днепр? Какие сооружения? Где? Дождей — заливает. Но сказано было, что собственности нет там, где крупные ирригационные сооружения. Ну, сказано. И он никак не мог понять... он понимает, что русские ― это где-то на севере, он русский язык начал учить, [делает вид, что листает книгу] думает: «Что за фигня такая? Не совпадают концы с концами». Тут он умер, не дописав полностью третий том Капитала, поэтому стало вообще не ясно, что он там писал в этом смысле. Но в этом он был прав [показывает на классическое буржуазное общество], только вся разница в том, что потребительское общество научилось штамповать человека. Это деталь, отштампованная телевизором и прочими устройствами. И это определенная деталь, потому что потребительскому обществу нужна определенная деталь.

И вот здесь я зачту некоторые куски из той статьи, которую я только что сдал в печать газеты. Поскольку не все это знают, для меня это... Владимир Игоревич Арнольд, который родился в 1937-м и умер в 2010-м, ― это академик, математик, которого я цитировал в серии своих статей «Кризис и другие», которые потом стали книгой «Исправление имен» ― но книга так еще и не вышла ― где я обсуждал кризис или катастрофа.

Вот он ― один из наших авторов теории катастроф в том числе, это гениальный математик и такой очаровательный человек, совершенно такой... сочетающий, как это было в советское время, и какой-то либерализм, и западничество, и патриотизм, и просвещенность.

Когда сильно наехали на Гинзбурга за то, что он антипатриотически высказывается, одна моя совсем патриотическая знакомая, такая ультрапатриотическая, прошипела в ответ: «Пусть тот, кто наезжает, сделает для создания ядерного щита пять процентов от того, что сделал Гинзбург, а потом наезжает». Понятно о чём речь.

Может Гинзбург был и пожестче, а Арнольд такой мягкий интересный человек. Он ― классик математический, это один из гениев современной математики. Я ссылался на него еще в связи с Бурбаки, математику которых критиковали люди, которые не могли прочитать Бурбаки и критиковали ее из психологических соображений. А вот Арнольд Бурбаки читает только так, и вполне он тоже критикует их, потому что они не совместимы с педагогикой и всем прочим. Он много критиковал на Западе, жил на Западе, читал там лекции и так далее, и тому подобное. И поскольку он человек трезвый и его приняли на Западе, он не хотел особенно ругаться с Западом. Он вообще такой человек умеренный был, то, что называется хороший. Царствие ему небесное, и заслуги его очень велики. Но я хочу только процитировать Арнольда один раз, указав при этом, что Арнольд-то был свой на Западе, и он общался с Западной элитой, и поэтому сказать, что Арнольд что-то берет с потолка или что он такой ультрапатриот, который наводит тень на западный плетень и так далее, ― это никак, это другой человек. Так вот, он говорит:

Американские коллеги объяснили мне, что низкий уровень общей культуры и школьного образования в их стране — сознательное достижение ради экономических целей.

— Владимир Игоревич Арнольд. Новый обскурантизм и Российское просвещение

Американские коллеги объяснили это Арнольду, но у Арнольда американские коллеги только в высшей лиге. У него там протестующих бакалавров нет, у него только высшая лига.

Почему же это достижение?

Дело в том, (говорят Арнольду его высокие американские коллеги. — С.К.) что, начитавшись книг, образованный человек становится худшим покупателем: он меньше покупает и стиральных машин, и автомобилей, начинает предпочитать им Моцарта или Ван Гога, Шекспира или теоремы. От этого страдает экономика общества потребления и, прежде всего, доходы хозяев жизни — вот они и стремятся не допустить культурности и образованности (которые, вдобавок, мешают им манипулировать населением как лишенным интеллекта стадом).

— Там же

Понятно, что ничего более жесткого сказать нельзя. Я мог бы процитировать Эриха Фромма, ведущих американских аналитиков, совершенно консервативных и т.д. и т.п. Но просто мне кажется, что это цитата очень яркая.

Значит, это общество потребления, в отличие от буржуазного общества, сознательно играет в игру под названием «Снижение культурного уровня», «Снижение образовательного уровня». Оно не может в эту игру не играть, ему все время надо наращивать покупательную страсть, оно может наращивать ее только через снижение культурного уровня и уровня образования. Иначе не будет этой страсти. Жажда потребительская начнет оскудевать, а тогда всё общество рухнет. И для того, чтобы не допустить марксистской революции и коммунизма, нужно было создать вот этого ублюдка, не имеющего ничего общего с буржуазией.

Что, в XIX веке буржуазия в эту сторону вела? Классическая буржуазия могла вести в эту сторону? Ей был нужен эффективный рабочий, и рабочий должен был быть всё более образован, всё более культурен и всё прочее, иначе он не мог взаимодействовать с другими. Ей нужен был совершенно другой человек. Обществу Модерна нужен человек линейного прогресса и классического гуманизма, но этот человек восходит. Как он восходит, — с использованием зла, как говорят протестанты, или как-то еще, в пределах дарвиновской конкуренции, — но он восходит, елки, он же не нисходит! И в страшном сне не могло присниться ни Марксу, ни кому, что власть, как ее не назовите, глобальные элиты сделают ставку на нисхождение. Ну вся теорема-то в чем Маркса? Поскольку приходится все более развивать пролетария, то в итоге это будет могильщик капитализма. Всё.

Они сказали:
— А кто вам сказал, что мы его будем развивать?
— Как? А как же производительные силы?
— Да вот так!

Значит, соответственно, речь идет о снижении культурного уровня и уровня образования. Это первое, что делает потребительское общество.

Теперь возникает главный вопрос перед движением «Суть времени». Мы хотим остановить эту тенденцию, мы хотим сопротивляться этому обществу. И наша задача заключается в том, чтобы это сопротивление в итоге превратилось в крах этого общества ― не государства, не чего-то ― а в крах вот этой модели. Что мы должны делать? Мы должны повышать культурный уровень и уровень образования, а также все остальное: интеллектуальный уровень, который без этого не существует, интеллектуально-эмоциональный уровень. Мы их должны повышать! Единственная борьба коммунизма настоящего против потребительского общества заключается в том, что он непрерывно воюет за повышение культурного, образовательного и прочих уровней, которые с этим сопряжены. И он это делает практически! Значит, если мы хотим просто даже развития своего движения, то что мы должны создавать в первую очередь? — Мы должны создавать в пределах вот этой деградационной схемы очаги повышения культурного, образовательного, гуманитарного, интеллектуального и других уровней. Очаги. Или, как я говорил когда-то, контррегрессивные коммуны.

И потому данное выступление происходит здесь, в коммуне, и потому я здесь так сижу, что я понимаю, что это надо создавать. Что никакого возвращения коммунизма на историческую сцену без этих компонент быть не может. И вся его ценность заключается в том, чтобы вернуться на этом коне назад. А с практической точки зрения того, что здесь происходит, нужно только одно, чтобы в каком-то городе N-ске, где живет, скажем, миллион людей или, предположим, сто тысяч (не имеет значения), была создана точка, по которой было ясно, что она, будучи красной и какой угодно, является одновременно точкой восхождения, то есть точкой самой острой интересной гуманитарной проблематики, самого высокого интеллектуального уровня, самого высокого культурного уровня. Почему я так всегда боюсь, чтобы вообще наезжали на западную культуру и на всё в целом? — Потому что сегодня с этих позиций нравственности можно наехать на что-нибудь действительно омерзительное, а завтра на Феллини или Бертолуччи. Сегодня горит порнография (что справедливо), а завтра Оноре де Бальзак или Толстой. Где граница? Где идет борьба против гноя антиморального, а где начинается мракобесие?

Значит смысл заключается в том, что эта точка должна быть явным образом выделена вокруг, ее должны узнавать, из нее должна идти эта волна.

Теперь возникает самый серьезный вопрос. Много ли сейчас в движении сил, готовых создать такие точки и посылать эти волны? Сколько времени нужно для того, чтобы даже собравшиеся люди превратились в нечто такое, то есть действительно в контррегрессивную национальную интеллигенцию? Без которой, между прочим, не может быть не только коммунизма, но и войны с глобальным государством, которая называется во всем мире — национально-освободительная борьба. Ее нет без интеллигенции соответствующей. А этой интеллигенции нет!

Значит, либо надо проигрывать, либо ее создавать. И это политическая задача, потому что в противном случае ― всё, потребительское общество победило. Оно создает все больший и больший примитив, оно приводит к снижению культурного и прочего уровня. А что другие делают? Они идут туда же. Туда же, а не в обратном направлении. Зюганов демонстрирует какой-нибудь другой уровень мысли, культуры и всего прочего, чем Нарышкин? Опомнитесь, он физически, психологически, речево и прочее демонстрирует, что он проще. Ему все время кажется, что он на этом выиграет. Знаменитая уголовная фраза: «Ты будь попроще, и к тебе потянутся люди». Нету другого лица, и вообще не понятно, где оно. Потому что по большому счету все эти Касьяновы, Шендеровичи — такое же чмо, никакой разницы нет. Все та же тенденция. Значит, все борются за то, у кого будет больше позиций в рамках потребительского общества.

А сказать надо одно, что вы это потребительское общество себе засуньте в одно место, мы в нем не ищем позиций, нас эти позиции не интересуют. Да, мы живем в России, да, мы любим Россию, да, мы патриоты и пойдем воевать в защиту российского государства. Но мы в этом потребительском обществе позиций не ищем, мы рассматриваем его как скверну. Буржуазное и прочее общество мы рассматриваем как союзника постольку, поскольку надо воевать с глобальным государством, а потребительское общество есть главный агент глобального государства. Это его троянский конь, через которого он будет входить куда угодно. Но тогда нужно поднять на знамя и понять, что вот этот уровень, вот эта идущая волна — она есть основное [показывает на схему]. Да, идеология, да, все остальное, да, ценности, да, отстаивание традиций, да, все нужно. Но ведь все оно должно быть всё промодулировано этим [показывает на схеме волну из красной точки].

Когда и каким усилием люди могут выйти на момент, когда это будет очевидно окружающим? Скажут: «А кому из окружающих это нужно?» Отвечаю: «Сейчас этот вопрос не актуален». На миллионный город где-нибудь в Сибири есть один на тысячу человек, который воет от этого потребительского общества? — Есть. Значит, их тысяча. Так вы и соберите эту тысячу, или сто, но их. Вы их соберите и начните трансформировать, а потом поговорим, что будет дальше. Потому что если эта гнилая конструкция рухнет раньше времени, то у вас будет «великое счастье» конкурировать с командирами отвязавшихся от государства бригад спецназа и с американской армией на территории. «Великое счастье» — говорю в кавычках. У всех находящихся здесь, включая особ женского пола. Любой, кто ждет краха этого — авантюрист, и, по большому счету, конечно, мерзавец. Потому что никто не выиграет. Я не знаю, ждал ли этого краха Ленин. Он видел, что он уступает, но даже если он его ждал, у него была невероятная сила в руках, ну пусть тридцать тысяч людей суперкачественного уровня, для тогдашней России это очень много. Он сумел намотать на это всё, что потом шарахалось в ужасе от государственной катастрофы.

Он не мог организовать государственную катастрофу, у него сил не было. Ее организовали друзья Керенского и царь с его дворцом вонючим, наполненным всеми маразмами, которые только могли быть. Они организовали эту катастрофу. За любую государственную катастрофу отвечает власть. За советскую — та власть, которая была, за эту — царь. Но там была абсолютно другая ситуация, включая саму эту мировую войну, уникальная. Силы вцепились друг в друга и не могли расцепиться в тот момент, когда тут была разборка. Не было б мировой войны — экспедиционный корпус был бы прислан сразу и все бы раздавил в 10 дней, всю эту большевистскую революцию, которая, как я говорил много раз, не является революцией, а является реорганизацией в условиях катастрофы. Доставку имевшихся продуктов в столицы и прежде всего в Петербург блокировали кто, большевики? Царские министры сознательно блокировали это.

Значит, все эти примеры тут вообще ни при чем. Не говоря о том, что если что-то и надо повторять, то точно понимая, где ошибки. А одна из ошибок понятна — позднее советское общество есть советский вариант того же потребительского общества или общества «ням-ням». Неизвестно с какого года тут надо начинать, нужно ли тут просто отделять эпоху Сталина от всех остальных, но явным образом все это пошло туда под уклон. Пусть с противоречиями, пусть, там, с подъемами и спадами, я говорю, космос и все прочее, но пошло под уклон в сторону потребительского общества. И как только это стало обществом потребления в советском варианте — стало ясно, что общество советского потребления не может конкурировать с обществом западного потребления. Просто вопрос заключается в том, что надо ненавидеть все общество потребления в целом.

И кто осмеливается сейчас сказать, что он враг общества потребления, а не друг советского потребления против американского? Или друг какого-нибудь консервативного потребления, там, не знаю, в духе какой-нибудь националистической партии против либерального потребления. Кто говорит, что это потребительское общество есть вообще главный враг и сосредоточие мрака? Кто это говорит? Еврокоммунисты, европейские социалисты, кто? В том-то и дело, что никто не занимает этой позиции потому, что все боятся получить одну тысячную. Так не надо бояться получать одну тысячную. Пока что до нее, как до Луны. А надо включить радиосигнал, на который слетятся, а этого радиосигнала нет, и понятно почему. Потому что собственный культурный, образовательный и прочий подъем надо форсировать не вдвое, а вдесятеро, и не растягивая это удовольствие на 10 лет, а в 3 года. В противном случае никогда это не соберется, потому что не понятно, на что собираться. «Меня так тошнит от песен Окуджавы, что я 10 раз готов с радостью слушать песню „И Ленин такой молодой“» ― но на этом ресурсе вы ничего не создадите, как на таковом. Советская традиция замечательна, но ее же нельзя рассматривать, как нечто самодостаточное. Где этот интеллектуальный прорыв, гуманитарный, культурный, образовательный? Вам говорят уже открыто, что ваши дети не должны читать Достоевского и Толстого. Тогда нужно заявить в ответ, что наши дети будут читать всю античную литературу, всю средневековую литературу. И это есть коммунистическая борьба с обществом потребления. Но это еще не всё.

Вопрос же не в том, в конечном итоге, что общество потребления, как говорит Арнольд, это просто снижение этих показателей. Это только часть правды. Реальным царством общества потребления является скука. Вы не создадите потребителя, если не будет воющей скуки, от которой надо идти в шопинг. Поэтому лозунг этого общества: «Человек — это звучит скучно!»

Создатель этого общества (а у этого общества есть создатель, есть властная группа, которая это создает) не только снижает уровень образования и культуры, оно повышает уровень скуки для того, чтобы на этом повышенном уровне скуки нужно было уколоться наркотиком шопинга, а также всеми остальными, но прежде всего им. Не будет человек таскаться по 5 часов по шопингу, если он не озверевает от скуки, это невозможно, это не нужно ни для какой жизни.

Однажды меня в составе делегации поволокли в Сардинию, на то место, где Ельцин сломал ногу и где они отдыхают, эта элита. Там просто город-шопинг, поселение-шопинг. Ну вот, если туда просто приехать и почему-либо сказать, что там надо жить, то надо застрелиться на второй день. Это невозможно, невозможно жить. И дело не в том, кто во что хочет одеться, это же не для того, чтобы одеться сделано или наесться. Кстати, пищу уничтожили, чтоб так, à propos, между прочим. Туризм уничтожил пищу. Все, кто хотят есть в нормальных ресторанах в Испании, Португалии, Италии или где-то, садятся к таксисту, говорят: «Привези куда-нибудь поближе к концу города, туда, где ты знаешь, где ты ешь». Таксист везет. Это нормальная пища. Все центральные рестораны на улицах города — это просто отрава. Это не вопрос о том, что это дорого. Это нельзя есть. Потребительское общество — это не общество, где хорошо кушают. Потребительское общество — это общество, где поклоняются определенным силам.

Если коммунизм весь сводился к тому, что «Человек — это звучит гордо!», и в общем-то буржуазное классическое общество этого не отрицало, оно иначе это понимало. Герой Киплинга — это тоже там, это сплошной подъем, гордость, сила. То это общество ― это общество, в котором «Человек — это звучит скучно!». Значит, это общество, которое отнимает не только образование и культуру, оно отнимает фундаментально жизненную силу. Это общество, где человек должен стать полудохлым или на три четверти дохлым или каким угодно еще.

Как это производится? Я привожу простой пример. Вот, вы влюблены и хотите обниматься и, так сказать, гладить по лицу и волосам вашу любимую женщину. Ну, наденьте перчатки и займитесь тем же самым. Сначала лайковые, а потом резиновые. Будет офигительный эффект. Теперь, оставим в стороне высокие вопросы. Вот есть личность. Она есть рука без перчатки. Ее берут вот так вот и помещают в конструкцию, а эту конструкцию ― в защитный пояс. А как не может быть защитного пояса, если человек человеку волк (Homo homini lupus est)? Значит, создается защитный пояс, как вы его не назовите, там, самообраз, социальная роль или как еще, но он же сидит. Значит, любые сигналы, которые вы получаете либо сверху от элементов вашего высшего Я, либо снизу от элементов вашего, так сказать, энергетического низа, либо сбоку от оставшихся частей вашей личности, либо откуда-нибудь — они утыкаются в экран.

Через этот экран вы еле-еле какие-то волны можете получить. Вы непрерывно слабеете. Чем более вы слабеете, тем толще эта оболочка и тем в большей степени вы должны бояться всего. Что такое новости? Это убийства, изнасилования. Зачем? В мире ничего больше не происходит? А потому что, когда вы получаете больше информации о том, как убивают и насилуют, вы бежите в шопинг. Проверено. Поэтому лист новостей отбирается соответствующим образом. Но это же не бесплатное удовольствие. Отбираемый лист формирует определенное общество, потребительское общество — это не общество без жестокости.

Значит, поскольку индивидуализм, поскольку ставкой в конечном итоге является это потребление — что такое ваша жизнь? Это импульс, который начался и кончился, внутри которого вы должны съесть столько-то бутербродов, купить такие-то машины, построить такой-то дом, произвести такое-то семейство — всё в один ряд. И умереть, всё. У нее нет счастья. У нее есть что? Благосостояние.

Мы за что боремся, все партии? За то, какими именно путями мы будем увеличивать благосостояние наших граждан. Мы слово «счастье» вообще забыли. При этом каждый даже из здесь сидящих понимает, что наиболее счастлив был в какие-то моменты, которые не совпадали с максимумом его благосостояния, натурально. И как я много раз уже говорил, из Островского, что когда достиг благосостояния в объятиях какой-то барыни какой-то герой, то говорил: «А не повесится ли мне?» Тем не менее мы должны повышать благосостояние... Вот в этом типе личности (указывает на рисунок) как можно открыться? Чему? Всё закрыто. Значит, вы общаетесь, там, не знаю... Ваше общение с другими людьми аналогично тому, что вы, так сказать, как бы, любимую девушку ласкаете по лицу в перчатках, существующих для работы в зоне тока высокого напряжения. Я, разумеется, имею в виду не эту конкретику, а всё вместе. Ровно таким же способом люди общаются друг с другом по любому поводу.

Единственный вариант, при котором человек может обладать полнотой жизни, если есть позитивные формирующие среды. Все формирующие среды негативны. Потому что все они потребительские. А дальше начинается всё, что угодно. Школьник спрашивает школьника: «А почему у тебя такой мобильник? На какой машине приехал твой папа?» Начинается с этого, кончается наркотиком.

Значит, если коммунизм говорил о предельной полноте просветленной жизни, то здесь говорится о пустоте. Умение жить не только не на пределе, а вот в этом постоянном ощущении пустоты. Ты не испытаешь ни полноты, ни знаний — ничего. Ты пройдешь эту штуку и ляжешь в гроб, и всё. Но для того, чтобы это покорно выполнить, ты должен уже умереть вживе процентов на 95, а потом 98. Значит, здесь должно лежать нечто депрессивное, боящееся самоё себя, боящееся любой энергии, потому что шевельнись — разрушится, разрушится — конец. Значит, ваши перчатки образные прирастают к коже, их уже содрать нельзя. Вы хотите, а они не сдираются. А если вы их сдерете, то вы сдерете их вместе с кожей, и тогда прикасаться друг к другу надо окровавленными язвами, а не кожей. Моя метафора понятна, надеюсь? Значит, это общество убиения жизни ради вкушения благосостояния.

Теперь, может ли это общество быть стабильным? Нет. Я не знаю, может быть какими-то супер-методами уже каких-то психотронных будущих, не знаю, загоняний компьютеров в мозг что-то и можно сделать. Пока до этого, как до Луны. Мозг ― самая сложная система, никто не знает на чём... какой носитель, где пишется информация. Абсолютно сухие авторитетные люди в высших научных статусах мне говорили, что она пишется на субатомном уровне. Я говорю: «Как на субатомном?» Говорят: «А вот так. Иначе ничего не получается». Не субмолекулярном. Так что ты сначала еще разберись, что там в этом мозге, со своим трансгуманизмом, чтобы лезть там со своими вонючими компьютерами. Значит, в ближайшее время этого не будет.

Значит, этот человек сойдет с ума. А когда он сойдет с ума, он куда шарахнется? Он шарахнется не в коммунизм, которого нет и который единственное спасение — «это звучит гордо!» Он от этого «Человек — это звучит скучно!» шарахнется в «Человек — это звучит страшно!»

Он же ― человекозверь, белокурая бестия, нацизм. А что такое был нацизм, как не реакция на вот это? Он и возник как реакция на это. Говорят: «Это реакционеры». Я говорю: «А на что реакция?» Ну, тупо, слова эти используют, а реакция-то на что? Реакционер — плохо, когда он... Вопрос, как он реагирует, на что он реагирует-то?

Значит, если этого [показывает на «Человек ― это звучит гордо»] нет, то это [показывает на «Человек ― это звучит скучно»] рано или поздно уйдет сюда [нацизм], и оно и уходит. Покушали-покушали в кафешках-мафешках, пошатались-пошатались, надоело — кто не пляшет, тот москаль. А вы попробуйте попляшите пару часов, и вы поймете, что это большой кайф. Гормоны пойдут только так. Значит, тогда вместо вот этого [показывает на «Человек ― это звучит скучно»] возникает «Человек — это звучит страшно!» Начинается рык, он уже идет. Пока в центрах города планктоноподобная молодежь жрет в кафешках-мафешках, по краям города идут гладиаторские бои без правил. И высокооплачиваемые дамы и их кавалеры показывают вниз, как в Древнем Риме. А дальше ясно, что порычал-порычал, но самый сильный-то рык кто? — смерть. Значит, сначала будет сказано «хайль Гитлер!» или «хайль фюрер!», а потом будет сказано «Viva la muerte!» (Да здравствует смерть!).

Значит, вся эта дорога естественным способом от этого «звучит скучно» уходит сюда [нацизм]. А она всё время туда идет. И единственное, что может это поднять, это движение сюда [коммунизм], которое предали, растоптали, погубили, погубив этим человечество. Я не знаю, как долго это продержится здесь, и сколько времени будет кого-то убеждать разговор о том, что надо повышать благосостояние. Дай бог, чтобы это продлилось дольше, может быть что-нибудь сформируется. Но я боюсь, что это продлится очень коротко, и начнется вот это. Но если оно начнется даже не очень быстро, то оно же всё равно начнется. Значит, к этому моменту вы получите дегенерацию культуры, дегенерацию образования, разрушение медицины и всего остального, перевода вот в это состояние всего, разрушение всех институтов семьи и всего прочего, за который буржуазное общество держалось вообще как за спасение. Почитайте Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», он же ставит знак равенства между ними. Так где эта частная собственность, почему она вдруг начала семью разрушать? Куда это она ведет, если семья ― это ее обитель? Значит она уже не частная. И конец этой игры уже близок. Ну а дальше всё вот так [показывает на схему].

И в этом смысле, в этом смысле, конечно, суверенное национальное буржуазное государство — это тупик. Оно не может противостоять потреблению. Я не вижу ни одного консерватора, который скажет, что он выходит за пределы общества потребления. Это либо уже супер, так сказать, такой фундаментализм. И то, он боится этого. Он будет против гомосексуальных браков. Никто... все же зависимы от общества, все понимают, что все хотят шопинга, а те, кто с ними разговаривают, хотят, чтобы они сунули в урну бюллетень. И всё.

Полтора миллиона людей, не желающие жить по закону потребления, начинающие жить по закону культурного подъема и образовательного подъема и начинающие бороться за резервные возможности человека, за предельную полноту просветленной жизни, за прорыв человека ко всему тому, что от него утаивают и забирают, за то, чтобы эта темница рухнула. Чтобы сначала это «Я» могло общаться со всем остальным по-настоящему, а не в этих резиновых или не знаю, каких, гранитных перчатках. Чтобы потом какие-то осколки этого «Я» интегрировались сюда, чтобы сверху шла настоящая энергия от высшего «Я» и чтобы тогда оно не боялось всего — это же другой человек. Если этот человек обладает другой энергетикой, другой витальностью, другим культурным, другим образовательным уровнем и другим сплочением друг с другом — он не является притягательным для всех остальных? Значит, надо не верить ни в свой народ, ни в реальную степень его изуродованности, а я считаю, что изуродовали сильно, но не окончательно.

Значит, как только всё это восстанавливается, — а оно не восстанавливается в этом виде ни в этих классических коммунистических движениях, хоть псевдосталинских, хоть каких, ни в этих неокоммунистах, ни в тех опивках, которые здесь бродят, нигде, — оно уже создает ядро какого-то восстановительного движения. А вот тогда решающее значение начинает получать то, что общество внутренне просоветское, что есть «Спасибо деду за победу!» и так далее, и что в конечном итоге консервативные силы, понимая, что они являются жертвой для глобального государства, вполне могут вступить в альянсы, и там есть о чём договариваться перед лицом глобальной угрозы.

Но это впереди. Для начала надо просто политически признать, что потребительское общество — это скверна, что никто не борется и не обещает других уровней потребления, более высоких и поэтому за него надо проголосовать, а говорят о том, что это путь к несчастью, к омертвлению при жизни, к духовной пустоте и скуке, внутреннему вою и бессмыслице, и что этим путем идти нельзя в принципе. Точка. Всё. Скажите это. Далее надо сказать о том, что это потребительское общество неизбежно связано с омертвлением, крахом образования и культуры, а поэтому альтернативная тенденция — это наращивание культуры, наращивание образования и борьба против омертвления за полноту просветленной жизни. Далее надо сказать, что эта борьба не может быть выиграна без соборности и синергии и вот этого настоящего, когерентности межчеловеческих связей, не может быть выиграна без разрушения вот этих темниц отчуждения, как вы их ни называйте, что борьба за нового человека должна происходить именно таким способом. А дальше возникает несколько простых марксистских идей.

Маркс-то о чём говорил, он что имел в виду под отчуждением? Отчуждение родовой сущности, т.е. вот эти все вещи. А где он видел источник этого отчуждения? Что он, повторяю, написал в Капитале — отдельный вопрос. Написал там очень много разумного, вся политэкономия Запада на этом держится и так далее и тому подобное. Ничего не дописал и неизвестно куда вел. И это отдельный вопрос. Но он же много другого написал, завершенного. Он где видел источник отчуждения, без которого не может быть коммунизма и без которого человек погибнет? В разделении труда. Не в капитализме — это эксплуатация. Фундаментальный источник отчуждения — это разделение труда. И каждый, кто скажет, что Маркс это не сказал, ― ну просто странный человек. А почему? Потому что нужна была личность синтетическая, синтез нужен был, гармония. То есть новый человек ― это еще и человек, который преодолевает вот эти все границы между узкими специализациями и всем остальным. Это не только высококультурный и высокообразованный человек, это еще и человек широчайший или, как говорилось когда-то, ренессансная личность. Только ренессансная эта личность существовала в отельных экземплярах при позднем феодализме и начале буржуазного общества, а она должна быть всеобщей при коммунизме.

А дальше возникает вопрос. Если потребительское общество — это скверна, мерзость и всё прочее, и мы от этого отказываемся, у меня возникает скромный деликатный вопрос ко всем: «А зачем нам рынок?» Мне кто-нибудь объяснит? Зачем нужен рынок? — Он нужен для многообразия всего. Никто не может угадать, кружавчик какого цвета, и в каком месте бюстгальтера вы захотите. И вам вдруг захотелось не в том месте, где только что было. Вы пошли в другой бутик, и там как раз там, где вам хочется. Для этого нужен рынок. Рынок нужен для того, чтобы у всех было в достаточном количестве высококачественная продукция питания? — Нет. Рынок нужен для того, чтобы у всех была красивая одежда, простая и скромная? Нет. Рынок нужен для того, чтобы у всех были квартиры? — Нет. Рынок нужен для того, что вам захотелось квартиру с лоджией вывернутой обратной лестницей, а ее никто не запланировал, а у вас такой задвиг. Я утрирую, но я говорю правду. Значит, не говоря о том, что плановое хозяйство в условиях современной компьютеризации вообще возможно, и можно даже рюшечки на бюстгальтерах запланировать, но это и не нужно в потребительском обществе. А то, что нужно, вполне реализуется плановой экономикой, в которой говорится просто: люди должны вкусно питательно хорошо поесть, они должны красиво одеться и заняться чем-то другим, а не хождением по шопингам с утра до вечера и бесконечной конкуренцией за тем, какая фитюлька будет на их «Ламборджини» или «Феррари». Должны быть хорошие машины как средство передвижения. Всё, мы больше ничего не обеспечиваем. Всё дальнейшее идет в сфере духа, интеллекта, культуры и всего остального. И тогда жизнь будет счастливой у каждого.

Но так это же обеспечить нетрудно. Проблема не в том, что это нельзя обеспечить сейчас всему человечеству, на этом уровне. Можно. Вопрос заключается в том, что тогда рухнет потребительское общество. А когда оно рухнет — рухнет его властитель. И чтобы он не рухнул, властитель штампует человека. Что вы противопоставите этой штамповке как вызову? Только прорыв к совершенно новым резервным возможностям реального человека. Другую полноту жизни, которую никакая штамповка не обеспечивает, и которую каждый человек, сколько его не штампуй, разглядит сразу. Но это же надо предъявить. Это же нельзя продекларировать. Это нельзя взять эту передачу, как любую другую, выучить ее наизусть, встать с слегка малахольным видом и сказать, что вот ты за полноту... Ну так покажи. Значит, эти точки, о которых я говорил, они не только должны подавать сигналы вот этой высокой культуры, они должны подавать и некоторые сигналы этой полноты просветленной жизни, предела этого, напряженности.

Как говорилось в дискуссиях древних философов: «Покажи мне человека — я покажу тебе бога». Это же вопрос вот этого плюс к этому. Значит, вот задача. Другой программы возврата коммунизма на историческую сцену нет. В любом другом случае этот возврат невозможен, потому что по большому счету говорить не о чем, нечего предлагать. А в каком-то смысле, как это ни страшно звучит, вреден, потому что, погубив один раз всё, он погубит еще раз. Как бы долог, труден и специфичен не был этот путь — другого пути не существует. Поскольку мы живем сегодня в реальной жизни, то мы должны выбирать между глобальным государством и национально-буржуазным суверенным государством, и выбор ясен. Но поскольку мы не живем только сегодня, а мы видим будущие перспективы и всё прочее, то мы должны сказать, что этот выбор может продлить агонию человечества. А если мы хотим выйти за грань этой агонии человечества и уж России, как первой ласточки этой агонии, она-то уж тут будет впереди планеты всей, то мы должны переходить от глухой этой обороны к сочетанию оборонительных действий против глобального государства с формированием хотя бы зачатков тех структур, которые обеспечат настоящее, сущностное возвращение красного проекта, а не его имитации.

А вот уже в связи с этим и внутри этого имеет место и то, что происходило на летней школе. Я не хочу под камеру говорить ничего о происходящем на школах и в движении «Суть времени». И то, что происходило, когда мы готовили сентябрьские события, и то, что будет происходить зимой, и всё, что нужно на эти полтора года развивать. Поэтому, во-первых, я не отказываюсь от аналитических исследований и от всего прочего, не хочу рассматривать каждую виньетку того, как буржуазное национальное суверенное государство где-то гниет, цветет и пахнет. Ну, гниет, цветет и пахнет. Никакой изолированный полковник, берущий Х, не существует без системы, в которой более высокие в среднем лица берут 10Х. Это же ясно. Я не могу скрывать то, что задача абсолютно страшна и при этом неизбежна. Оборонительный бой с глобальным государством предполагает защиту этого. Нет другого выбора. Был бы другой выбор, вели бы себя иначе и на Поклонной горе, и где угодно. Это не вопрос текущего момента, это вопрос политической философии. Но всё это ничто без настоящей стратегии наступления, возврата, возвращения на историческую сцену абсолютно необходимого человечеству красного проекта, который был преступно растоптан и сдан самими коммунистами, иначе говоря, КПСС, не снявшей Горбачёва, отказавшейся от власти на Пленуме, к растерянности всего мирового движения, предавшей Хонеккера, всех подряд, всех, кто был верен. Перечислять не буду, потому что не все остались верны до конца, есть проблемы с разными разведчиками из европейских стран, в том числе и теми, кого преследовали. Они вели себя по-разному. Но в целом, да, мы виновны. Ну и конечно, прежде всего, мы виновны перед мертвыми. Я никогда не буду против того, чтоб выходил Бессметрный полк или писали «Спасибо деду за победу!» ― я понимаю историческое значение этих достижений и, в сущности, прожил постсоветскую жизнь для того, чтобы они возникли. Но я прекрасно понимаю, что если завтра бороться, то либо все должны выходить и, не знаю, брать огневую полосу препятствий 9 мая, либо все должны плакать о потерях, потому что потери огромные. Фашизм возвращается, и возвращается по той схеме, по которой я сказал. Это центральная схема. Вернется ли он вместе с царством скуки или вместе с царством зверя или вместе с царством смерти — он вернется. И он возвращается в Прибалтику, на Украину — всюду. И это не конец, он вернется в Европу. И это он возвращается на Ближний Восток и везде. И нет ему альтернативы вне прихода ушедшей с исторической сцены силы, потому что в конечном итоге национально-буржуазное государство, защищаясь, тоже много чего нарисует в конце этого пути само по себе.

Вот, что мне хотелось сказать в качестве, с одной стороны, объяснения почему поселенческая и также вот эта вот вся жизнь, которая должна разворачиваться в этом и в следующем году, приобретает еще более форсированный характер, а во-вторых, для того, чтобы как-то сочетать вот эти все детали нашего политического процесса с политической философией.