виртуальный клуб Суть времени

Стенограмма, ссылка на youtube и файлы для скачивания — в полной версии новости

Смысл игры - 96 from ECC TV .

Скачать файл.avi (avi - 801 Мб)
Звуковая дорожка, файл.mp3 (mp3 - 122 Мб)
Версия для мобильных устройств, файл.3gp (3gp - 164 Мб)

Youtube
 

Сергей Кургинян об откровенных признаниях американцев в методах сдерживания СССР и России.

Добрый вечер.

Многое из происходящего в мире, безусловно, тревожит. Многое представляется из ряда вон выходящим. Но, пожалуй, больше всего беспокоят не конкретные события, хотя, если внимательно вглядеться не в каждое из них, а в то, что за ними за всеми маячит, причем не на каких-то там высших уровнях осмысления, а где-то просто рядом, буквально за самими событиями, то там, конечно, маячит глобальный конфликт высшей интенсивности. И ничего другого за всем за этим.

И, тем не менее, больше всего беспокоит стратегическая растерянность. Это многоуровневая растерянность, она проявляется по-разному, на разных уровнях, в разных композициях, есть несколько видов этой растерянности. Одно из ее ярких проявлений — это совокупная работа средств массовой информации, причем не только наших, но и наших в первую очередь, нас, естественно, интересует свое Отечество прежде всего.

Вот передо мной лежит огромное количество материалов, отобранных уже, в которых есть какие-то крупицы информации. Но это именно крупицы. Материалов действительно информационно существенных — единицы. А есть материалы совсем пустые. И это вот до потолка в этой комнате. Это всё приходится читать с тем, чтобы отбирать сначала что-то, хотя бы содержащее в себе крупицы информации, а потом что-то существенное.

Никогда еще не приходилось сталкиваться с таким бессодержательным обсуждением происходящего, с такой пустотой речи и мысли, которая время от времени взрывается импульсами ненависти. Перед тем как умереть, Юрий Афанасьев исповедовался в этой ненависти к России очень ярко, может быть, это уже было такое специальное человеческое состояние, но ведь и в этих пороговых состояниях кто-то сосредотачивается на любви, а кто-то на ненависти. Афанасьев сосредоточился на ненависти ко всему, что для него представляет собой вот эта «немытая Россия», это «русский ужас», «русский бред» и так далее. И речь не о нем одном. Вспышки этой ненависти — еще не худшее, потому что они довольно редкие, и в них есть хотя бы какая-то яркость.

А помимо этих вспышек есть просто такое «бла-бла»: бесконечное перетирание тех же тем заново, еще раз, еще раз, никаких новых мыслей нет, никаких новых представлений о ситуации. Ничего ты не схватываешь, но ты еще раз, еще раз скажешь какие-то банальные слова, которые сам же повторял. Мне казалось, что такие господа, как Пионтковский, не знаю даже, тот же Белковский и так далее, ну хотя бы могут разнообразить свои высказывания. А они так монотонно повторяют три-четыре тезиса без вариаций. Устали. Прекрасно понимают, что их слова ничего не отражают, сами в ситуации не понимают ничего.

И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова.

Вот это... если верить в то, что слово что-то значит («но мы сохраним тебя, русская речь, великое русское слово», «вначале было Слово» и так далее), то вот такая пустота слов, нарастающая пустота политической, околополитической, аналитической, философско-политической, социально-политической речи, дополняемая какими-то довольно бредовыми высказываниями и вот этими импульсами ненависти, очень о многом говорит. Всё это говорит, конечно, о стратегической растерянности, о стратегической неготовности к пониманию происходящего.

Когда я говорю о том, что необходимо очень большое усилие волевое, интеллектуальное, даже с точки зрения трудоспособности. Мы живем в XXI веке, на нас вываливаются такие груды этой информации, что просеивать ее становится всё трудней. Вот когда я говорю, что это всё необходимо, я имею в виду ответ на вызов. В происходящем есть некий вызов, причем, как мне представляется, предельный. Такие предельные вызовы далеко не бессмысленным образом описаны у Тойнби, я не хочу сказать, что согласен со всем, что он описывает, но вот про эти вызовы как раз он немало содержательного написал. Эти вызовы могут быть адресованы отдельным мирам — цивилизациям, как говорят в таких случаях, — или всей цивилизации в целом. И если она на этот вызов не отвечает — отдельная цивилизация, мир или цивилизация в целом, — то происходит катастрофа. Она перестает существовать, эта цивилизация отдельная или общечеловеческая, вся та, которую мы называем нашим общим домом тире планетой Земля. И тут всё возможно, потому что вызовы очевидны и под всякие вопли о климате, потеплении и всём прочем, ну просто притворяются, что не видят вопиющих социальных, экзистенциальных и прочих вызовов, а они же просто носят невероятно острый характер.

И ответ на них — это какое-то нетривиальное, творческое в том числе, усилие. Я когда-то говорил, что если балерину очень долго убеждать, что Родина в опасности, и она должна ответить на этот вызов, то она что может сделать? Она только начнет быстрее крутить разного рода балетные па, да? Ну, или там, переквалифицируется в снайпера, пойдет на войну. В ее руках не так много возможностей, для того чтобы отвечать на вызов. И в этом смысле очень многие говорят: «Ну, а зачем нам, собственно, понимать эти вызовы, если у нас нет средств, для того чтобы на них отвечать?» Средства эти всегда есть. Не может быть, чтобы их не было. Они всегда существуют. Не хватает какого-то усилия творческого, для того чтобы их выявить и, как бы, скрестить свой меч с этим вызовом выявленным. Потому что пока он не выявлен, тут вообще ни о какой борьбе говорить не приходится.

Если возвращаться к тому же Тойнби, то он как раз называл эти группы населения, которые способны ответить на вызов, которые скрещивают меч с этим вызовом, начинают понимать его, нарративом, всегда говорил, что это такие не самые массивные группы. Это активные группы, находящиеся где-то почти на краю социального поля. Не то, чтоб маргиналы, но далеко не наиболее процветающие особи в пределах той популяции, которая оказывается перед вызовом.

Всё, что находится в ядре этой популяции, весь ее центр, все эти люди процветания, они как раз в условиях вызовов почему-то оказываются достаточно беспомощными. И тогда где-то возникает краевой эффект. Все эти, так сказать, «ответчики», то есть те, кто отвечают на вызов, они рекрутируются с краев вот этого социального пространства. Это не обязательно люмпены, маргиналы, но это и не лидеры, не самые успешные... (О, «успешные» называются!) Это не самые успешные особи, потому что ответ-то на вызов обязательно изменит конфигурацию всего пространства, а самые успешные не хотят, чтобы что-то менялось, они хотят, чтобы всё оставалось так, как есть.

Я не собираюсь слишком долго предаваться этим общим размышлениям. Я хотел бы поговорить о неких конкретных текстах и сопряженных с ними проблемах, возникающих сегодня. Какое-то количество текстов мы уже успели обсудить в летних передачах «Смысл игры», и время от времени я, конечно, буду откликаться на нечто самое кризисное, самое острое. Но это нельзя делать всё время. Надо последовательно, последовательно распутывать вот эти запутанные клубки, которые создает вызов, а вызов вообще обладает такой способностью, он там всё запутывает, скручивает, мистифицирует. И для того, чтобы это распутывать, нужно медленно во что-то всматриваться. Я постараюсь сочетать такое всматривание с какими-то общими рассуждениями и с обсуждением самых острых проблем.

Сейчас я хочу сказать, откуда возникает вот эта пустота: пустота речи, пустота слова, пустота мысли. И, между прочим, если считать, что за спиною у всех угроз человечества стоит фундаментальная какая-то такая пустота, про которую когда-то Мефистофель говорил Фаусту: «Не встретишь ты запоров пред собою, а весь объят ты будешь пустотою». Так вот, эти две пустоты как-то перекликаются друг с другом. Фундаментальная пустота начинает некое наступление на человеческий мир, человеческий Космос, на гуманизм, на смыслы, на всё то, что создано человечеством. А внутри самого этого человечества (как это, «пятая колонна»?) есть пустота речи, пустота мысли, пустота поведения и всё остальное. Эти две пустоты как бы соединяются друг с другом. Поверьте мне, это далеко не бессмысленная модель, а сейчас, между прочим, модели значат больше, чем обсуждение конкретных фактов.

Но я бы хотел всё-таки сначала обсудить нечто, совсем, казалось бы, очевидное и, тем не менее, практически не обсуждаемое. Дело в том, что позиции России на Ближнем Востоке всегда, в силу самых разных причин, которые мне бы здесь не хотелось подробно обсуждать (когда-нибудь в другой раз мы это сделаем; я здесь просто хочу обратиться к этому как к несомненному факту), очень волновали российскую элиту. Вне зависимости от того, были ли это подданные императора, его команда, или это были коммунисты, находящиеся рядом с Генсеком, в ядре коммунистической партии. Или же вот мы сейчас имеем дело с каким-то постсоветским слоем, который как-то всё-таки себя соотносит по-прежнему с прошлым Российской Империи, Советского союза. Вот все эти группы упорно добивались хотя бы минимальных позиций на Ближнем Востоке, в Средиземном море, а все противники Российской Империи, Советского союза или постсоветской России упорно, очень упорно и яростно лишали нас этих позиций. Или, по крайней мере, пытались эти позиции всячески умалить. Это стратегический поединок, длящийся не одно столетие.

В конце Второй мировой войны обсуждались две проблемы, связанные... ну, я бы сказал, три даже проблемы, связанные с нашими позициями в Средиземном море и на Ближнем Востоке. Одна проблема — Балкан, Греции и всего юга Европы, на которые мы претендовали и имели право претендовать, но нам всячески впихивали центр и север Европы, где нас не очень любили — Польшу, Чехословакию и так далее. И нас отдавливали от Балкан и от Греции, где как раз к нам относились очень тепло, и было много коммунистов (я имею в виду ведь СССР) и вообще много союзников России. У нас их, честно говоря, гораздо больше на юге Европы, чем на севере, это касается отнюдь не только Балкан и Греции, но их в первую очередь. Болгарии, например, тоже. О чём тут идет речь? О православном прошлом, которое, конечно, имеет огромное значение? Или о каком-то таком южном подходе к жизни, который не столько прагматичен и потому более созвучен тому, что несет с собой русское начало? Можно долго обсуждать этот вопрос, но мне бы тоже хотелось на нем не заострять внимание, а просто опять признать, что вот есть то, что есть. Ближний Восток и Средиземное море для нас невероятно важны. Вот важны и всё. И повторяю, это касается России во всех ее ипостасях. Империя — безусловно, православная — Советский Союз, то, с чем мы имеем дело сейчас — нет никакой разницы.

Так вот, в конце Второй мировой войны обсуждалось, что нам можно всё-таки дать какие-то позиции, но Балканы нам не удалось отбить, Черчилль просто сражался с исступленной яростностью, чтобы нас туда не пустить. Мы как-то там Югославию взяли под очень условный контроль, и довольно быстро она из-под него вышла, конфликт Тито и Сталина общеизвестен. А дальше туда, в Грецию и вообще на юг Европы, нас не пустили.

Но нам, помимо этой крупнейшей позиции, которую отбить не удалось, обещали две другие позиции, гораздо более мелкие, но нами безумно ценимые. Нам обещали базу на Средиземном море или даже какую-то такую маленькую территорию где-то в районе Триполи, был такой разговор. Он не очень на слуху, но он был, поверьте. И нам обещали какие-то (опять-таки, всё это было на уровне недосказанности) позиции в проливах Босфор и Дарданеллы. Не дали нам ни того, ни другого, и мы справедливо обиделись на то, что нам этого не дали.

Далее мы рассчитывали на то, что наша поддержка Израиля, а Израиль не мог бы существовать без поддержки Советского союза, обернется созданием израильского коммунистического государства, где мы можем иметь достаточно крупный пакет политических акций. Я всё время буду использовать это выражение — «пакет политических акций», — я имею в виду позицию. Свою позицию, мощную достаточно позицию, мы надеялись иметь в коммунистическом Израиле. Если бы он был коммунистическим, так бы и было, но он не стал коммунистическим, и это очень повлияло на отношение к Израилю тех политических деятелей, которые Израиль поддержали, и которым, по сути, Израиль должен быть благодарен, поскольку без их поддержки его бы не было — я имею в виду Сталина и Берию. Каждый по-своему сделал очень много для того, чтоб Израиль был. Обнаружив, что позиций в нём никаких крупных завоевать невозможно, ибо он тут же стал проамериканско-буржуазным, Сталин, Берия и вообще советские ключевые политики сталинской эпохи сильно разочаровались. И всё то, что говорится о разного рода резко преувеличиваемых, так сказать, «несимпатиях» к Израилю и к евреям, обнаружившихся в конце 40-х — начале 50-х годов, там же смысл-то всего этого достаточно понятен.

Это — рухнувший Проект, который вроде бы должен был осуществляться (позиции СССР в Израиле, а значит, и в Средиземноморье и на Ближнем Востоке).

Сталину и Берии достаточно трудно было сразу отыгрывать назад, была масса причин, по которым повернуть одномоментно не было возможностей, и Сталин-то на этом повороте, по существу, и сорвался, и в значительной степени, поэтому как бы... умер... и далеко не естественной смертью, как мы понимаем, а насильственной.

Хрущёв сильно стал отыгрывать в антиизраильскую сторону и, соответственно, антисионистскую и так далее. Это очень интересный эпизод, потому что все приписывают разворот в эту сторону Сталину. Но Сталин-то как раз, повторяю, в эту сторону не разворачивал, а Берия тем более. Разворачивать в эту сторону начал Хрущёв, сочетая антисталинизм, «оттепель» с вот таким вот разворотом. И главной фигурой этого разворота, конечно, стал Гамаль Абдель Насер, египетский лидер.

Лидер это очень крупный. Наши либералы, диссиденты это тогда называлось, по его поводу издевались. Наверное, кто-то из старшего поколения помнит:

Сидит на Ниле, греет пузо
Полуфашист, полуэсер, герой Советского Союза
Гамаль Абдель... на всех...

И так далее... Вот, значит. Но мы с ним яростно дружили, и вообще, мы дружили со всеми, кто хотел вместе с нами петь антисионистскую песню. Это была хрущевская песня, это надо понимать, существенно хрущевская. Потом — смягченная Брежневым, хотя и оставленная.

Но Гамаль Абдель Насер отнюдь не был только нашим другом, он существенно был другом неких там, скажем так, фашистских сил, немецких в том числе, и очень на них ориентировался, но и не только на них. Он хотел быть таким «теля, который сосет несколько маток», хотя некоторые реверансы в сторону Советского Союза он делал. Делались эти реверансы и в других государствах, которые услышали нашу антисионистскую песню, порожденную, как я говорил, глубоким разочарованием в израильском процессе, который пошел не туда.

Мы на первом этапе просто создали Израиль, и без нас он бы никогда не смог существовать, это надо четко понимать. Он бы проиграл войну, если бы Берия не поставлял оружие через Сланского, он просто не состоялся, если бы Сталин всей мощью своего авторитета не надавил на мировое сообщество. И на счет того, что Западный мир так хотел Израиль... умоляю, не надо, это было совсем не так. В Америке были совсем другие настроения. В Британии-то уж тем более — корабли топили с евреями, которые хотели ехать в Израиль. Так ведь? Из песни слов не выкинешь.

Итак, когда мы потом спели вот эту антиизраильскую песню, она была услышана. Услышана разного рода такими антиизраильскими, а они все были антиизраильскими — все эти лидеры на Ближнем Востоке, — ну, такими... национально-социалистическими, вовсе не хочу сказать «национал-социалистическими», ну, такими национально-социалистическими, с неким исламским добавлением, лидерами. Лидеры эти, опять же, как мы знаем, вполне себе репрессивно вели себя по отношению к коммунистическим партиям, которые, казалось бы, должны были стать главной опорой. Но мы этими партиями спокойно жертвовали ради того, чтобы завоевать позиции хоть какие-то. В тех системах, которые построили вот эти национально-социалистические, с исламским добавлением, лидеры.

Ну, только последним из крупных операторов, которые на этом поле работали, был Евгений Максимович Примаков. До него работали крупные люди, параллельно с ним работали, вот это был такой вот стиль. Египет мы довольно быстро потеряли, потому что когда после Насера пришел Садат, то всё повернулось, очевидно, в сторону Америки и в каком-то смысле даже в сторону Израиля, хотя это-то никогда никто из Ближневосточных лидеров не афишировал по-крупному. Но из песни слов не выкинешь. Дальше все египетские лидеры уже шли в фарватере американской политики.

Ну, какой-нибудь там Саддам Хусейн. Он же, мягко говоря, не коммунист, или сирийские какие-нибудь вот эти национально-социалистические чуть-чуть исламизированные, лидеры — они ж тоже ну никак не были коммунистами. И всюду, всюду это вычищалось — то, что как-то было созвучно коммунизму. Ну и ладно, хоть бы получить там какие-то позиции. Получили ли мы их? В как бы таком проекте под названием «Саддам Хусейн» у нас был небольшой «пакет акций». (Я здесь всё время буду использовать этот образ.) Гораздо больше этих «акций» было у американцев, но это все понимают. Были нежные отношения с семейством Бушей, которые как раз и кончились убийством Саддама Хусейна. Потому что помимо прочего, убивали человека, который дал в долг крупную сумму с тем, чтобы спасти от некоторых крупных неприятностей, связанных с нефтяным бизнесом, нефтяными банками, в которых обнаружились некие недостачи. Так вот, Саддам Хусейн лишь частично ориентировался на нас, и все эти поездки Примакова к нему и других не должны внушать никаких избыточных иллюзий. Я имею в виду советский период. Ну, а Организация освобождения Палестины и всё прочее, это, как бы, не крупная организация, и никакого особенного тут «пакета акций» в этом предприятии тоже не было, точнее, пакет-то был, но предприятие было не крупное.

В Сирии всегда существовал некий «пакет наших акций», но, повторяю, не крупный. В проекте под названием «Сирия» этот пакет был некрупным. Да и в проекте под названием «Каддафи» и в других проектах, ну, кроме ряда африканских, «пакеты» всегда были не крупными. Куба — другое дело, а вот тут — пакеты акций были не крупными, это очень важно понять. Не было там решающего контроля над процессами, решающих позиций.

Отец Асада очень талантливо дружил с Западом. По мне — так больше всего с Францией, ну, я могу в деталях ошибаться, но вот, так сказать, он строил мощные многомерные связи — и с Америкой, и Великобританией, Германией, со всеми. Сына, вот этого сына, который достаточно случайно оказался у власти, который сейчас является президентом, и является человеком в тысячу раз более мягким, чем его отец, который действительно всё держал вот [показывает кулак] железной рукой. Этого сына Асад делал совсем западным человеком, с таким... британским джентльменом, с такими же западными ценностями и всем прочим, как и любой стопроцентный англосакс, живущий в Британской империи и называющий себя джентльменом. У нас никаких особенных возможностей что-то получить в Сирии до того, как начался вот этот острый антиасадовский западный процесс, не было. И никто не понимает — с чего ради этот процесс антиасадовский, и так далее, начался. С чего ради американцы начали сносить одного за другим своих или готовых с ними прочно строить отношения и далеко идти в построении этих отношений, лидеров. Своих лидеров, вот этих вот ближневосточных стран.

В этой связи я бы хотел прочесть один материал. «В номере „American Thinker“ за 29 сентября Майкл Кертис»... значит, эта статья является ответом Майка Форда (Mike Ford) на статью Майкла Кэртиса (Michael Curtis). Ответ сам дан 1-го октября, а статья была написана 29 сентября, так что ответ дан достаточно быстро. Так вот:

«В номере American Thinker за 29 сентября Майкл Кертис (Michael Curtis) написал хорошо продуманную статью, в которой проанализировал сложную ситуацию в юго-западной Азии. Он детально рассмотрел проблемы, действующих лиц, а также текущие и возможные будущие последствия от американского бездействия. Но предложенное им решение в большей степени тактическое, нежели стратегическое, и оно принесет больше вреда, чем пользы. Вот цитата:

„Администрации Обамы следует объединить силы с Путиным и добиться мирных переговоров между теми сторонами сирийской гражданской войны, которые могут договориться, независимо от любых соглашений о будущем самого Асада. Но важнее сотрудничество между США и Россией в уничтожении ИГИЛ. В этом вопросе Путин явно выглядит прозорливее западных лидеров“».

— «Нет, Обаме не следует объединяться с Путиным». «American Thinker» от 29 сентября // Иносми 02/10/2015

Это написал, повторяю, Майкл Кертис в «American Thinker», и быстро следует ответ Майка Форда, который не согласен с Кертисом.

«Такой тактический подход (говорит Майк Форд, — С.К.) поможет взять под некое подобие контроля проблему ИГИЛ, но он усугубит другие проблемы, связанные с продолжающимся уходом США из этого региона под лозунгом „лидерства сзади“. Он поднимет престиж и влияние Путина/России, одновременно снизив наш престиж и влияние. Мы уже наблюдаем, как правительство Египта разворачивается в сторону России, и, как верно отмечает Кертис в своей статье, Нетаньяху обращается за помощью к Путину для решения проблемы „Хезболлы“».

— Там же

От себя скажу, что, наверно, лидеры «Хезболлы» со мной не согласятся, но на самом деле по большому счету «Хезболле» вполне достаточно Ливана для того, чтобы там разместиться по-настоящему, и никаких реальных сущностных глобальных амбиций у «Хезболлы» нет. Да? Поэтому Нетаньяху не так трудно в принципе о чем-то договариваться с «Хезболлой», тем более при посредстве Путина, а сейчас, когда «Хезболла» помогает Асаду и за этой помощью стоит Иран, всё совсем просто. Да? «Хезболла» не является для Нетаньяху фундаментальной угрозой, и это также не является фундаментальной угрозой Сирии Асада потому что, как я несколько раз говорил, при Асадах на Голанских высотах мухи летали. Да? И никаких там проблем для Израиля не было. Так что Кэртис правильно говорит, что и «правительство Египта разворачивается в сторону России, и... Нетаньяху обращается за помощью к Путину для решения проблемы „Хезболлы“».

И Форд по этому поводу говорит: «Кертис, ну, мы решим эту проблему ИГИЛ, но зачем надо ее решать так, чтобы Соединенных Штатов стало меньше на Ближнем Востоке, в ключевом мировом регионе, а России — больше?»

Дальше Форд пишет:

«Мы должны продемонстрировать стратегическое мышление, что касается престижа, власти и общемировых интересов США. Для этого мы должны отказаться от рефлективной убежденности в том, что иностранные диктатуры изначально плохи для интересов США и зависимых от них государств».

— Там же

Вот что пишет Форд. Он пытается отыграть назад всё то, что делали сначала Кондолиза Райс, а потом уже Администрация Обамы. Поэтому я подчеркиваю — не Обама начал эту войну с тем, что Форд называет национальными диктатурами, а Буш ее начал через пару-тройку лет после того, как он объявил, что он будет крестоносцем, будет сражаться с мировым исламизмом, и так далее. Он забыл об этом, насчет исламизма он вообще перестал говорить буквально через несколько недель, его быстро заткнули, и нужно подумать о том, кто мог так заткнуть такого решительного президента, принадлежащего к весьма аристократической американской семье. Но его заткнули, и дальше был разговор только о терроризме и ни о чем больше. Говорить о радикальном исламизме, салафизме было поручено Израилю, все остальные молчали в тряпочку по этому поводу. Да? А Буш, повторяю, через пару-тройку лет вот этой войны (все понимали, что «говорим терроризм, подразумеваем исламизм», ну, всё равно, вот этой войны с терроризмом) он вдруг начинает резко отрабатывать в сторону. Устами Кондолизы Райс, да и его собственными, было сказано, что национальные диктатуры на этом Ближнем Востоке являются самыми нехорошими, что все бывшие союзники Соединенных Штатов, имелись в виду эти национальные диктатуры — египетская, и так далее, а также Израиль — это теперь не союзники, а все, кто были врагами — становятся союзниками.

Это, буквально, сказала Кондолиза Райс. И потом это же повторила Администрация Обамы. Ведь в этом — главный узел происходящего. Говорю об этом не в первый раз, но каждый, кто обходит эту тему, вынужден быть бессодержательным. Потому что другой темы — нет.

Теперь я продолжаю цитировать Форда. Или, точнее, я вот снова повторяю, что же сказал Форд. Читаю медленно. «Для медленного чтения».

«Мы должны продемонстрировать стратегическое мышление, что касается престижа, власти и общемировых интересов США. Для этого мы должны отказаться от рефлективной убежденности в том, что иностранные (читай — национальные, — С.К.) диктатуры изначально плохи для интересов США и зависимых от них государств. В значительной мере наша несостоятельность в Сирии, Ираке и других частях юго-западной Азии объясняется той активной поддержкой, которую мы оказывали в свержении двух американских союзников и диктаторов — Мубарака в Египте и Каддафи в Ливии.

Будучи диктатором во всём, кроме названия своей должности, Мубарак всё-таки буква в букву выполнял договорные обязательства с Израилем и США. Зная, что власть Мубарака на исходе, саудовцы предупредили США, чтобы те не унижали его публично. Пусть он вместо этого уезжает в добровольную ссылку, дабы избежать того, что с ним в конечном счете произошло: революция «Братьев-мусульман», показной суд и хаос.

Каддафи, который тоже был диктатором, пришел к нам (пишет Форд. То есть к американцам, — С.К.) и вскоре уже осуждал террор, выплачивал компенсации жертвам Локерби и передал американским властям свое оружие массового уничтожения. Он также стал добровольным партнером в войне с террором. Но мы способствовали революции в его стране, а вскоре после убийства Каддафи тогдашний госсекретарь Клинтон публично закудахтала как старая карга на печке: «Мы пришли. Мы увидели. Он умер». (Резкий текст для политкорректной Америки. — С.К.) Видя, как мы обращаемся с этими двумя союзниками/диктаторами, руководство любого нашего нынешнего или возможного союзника вряд ли захочет нам доверять. Стоит ли удивляться, что президент Египта ас-Сиси и израильский премьер Нетаньяху говорят об интересах своих стран с Путиным?

Настоящая проблема здесь не ИГИЛ. (Абсолютно с этим согласен. — С.К.) Это просто симптом. Настоящая проблема это склонность США к проявлению эмоций, а не к тщательному продумыванию своей внешней политики. (Абсолютно не согласен. — С.К.)».

— Там же

Конечно, основное — это то, что здесь сказал Майк Форд, назвав г-жу Клинтон «старой каргой на печи». Конечно, основное — это. Он правильно характеризует проблему, но он объясняет ее тем, что «американцы, видите ли, эмоциональны». «Настоящая проблема это склонность США к проявлению эмоций, а не к тщательному продумыванию своей внешней политики». Это — не проявление эмоций и не проявление ценностей. Не верю в это. Не поверю ни-ког-да. Очень циничная, холодная страна. В которой достаточно людей, которые умеют рассуждать. И я это покажу, чуть ниже. А мы о чём сейчас говорим? О смысле событий. О смысле игры. Да? А о нем никто не говорит, потому что никто эту центральную тему не хочет обсуждать по-настоящему. А вне ее смысла вообще нет ни в чём.

«Мы автоматически исключаем диктаторов из числа союзников и поэтому демонстрируем тактический, но не стратегический подход». Позвольте, шестьдесят лет демонстрировали другой подход. С какой стати его поменяли? И ведь Кондолиза Райс сказала: «Мы меняем подход». «Меняем». Это не то, что он сам по себе как-то так поплыл. Выдвинули другой проект. Так что же это за проект?! И каким может быть этот проект, кроме Халифата? Если все эти национальные арабские и прочие ближневосточные государства, очень шаткие, и, уничтожая в них национально-буржуазные диктатуры, более или менее мягкие, неизбежно приводят к власти радикальный исламизм с его идеей Халифата, ничего другого быть не может. И все это понимают. Что никаких демократов, либералов там нет.

Так значит, если был проект «национально-буржуазные государства под патронажем США», то потом стал проект «Халифат под патронажем США». Сменился проект, а не эмоциональная реакция вдруг возникла. С какого бодуна она вдруг возникла, если шестьдесят лет не было? И эта самая Райс прямо говорила — мы разрываем со всем, что делали шестьдесят лет. Шестьдесят лет ценностей не было, потом они у Райс возникли? Она очень похожа на человека с ценностями? Или этот Буш и тем более Обама?

«Вместо того чтобы объединяться с Путиным, нам следует (говорит Форд, — С.К.) заручиться поддержкой Асада и добиться, чтобы он объединился с нами. Да, Асад безжалостный диктатор. Но будем мы его поддерживать или нет — он всё равно останется у власти, а Путин об этом позаботится. Здесь важно думать стратегически, а не тактически. Втянув Асада на нашу орбиту, мы сумеем многого добиться. Во-первых, в ближайшей перспективе мы сможем ликвидировать ИГИЛ в Сирии, лишив его возможности использовать сирийскую территорию для нанесения ударов в других странах региона. Во-вторых, мы уведем сателлита у России и в меньшей степени у Ирана. Это само по себе приведет к уменьшению региональной нестабильности и снижению давления на Израиль, что обеспечит нам большую гибкость в действиях. И наконец, если Асад будет „нашим диктатором“, им будет проще управлять.

При заключении такого соглашения с Асадом надо будет получить от Сирии некоторые гарантии относительно ее поведения, скажем, чтобы она прекратила свои отношения с „Хезболлой“, а также признала Израиль и установила с ним полномасштабные дипломатические отношения. Кроме того, Асаду придется продемонстрировать подлинную готовность свести к минимуму жертвы среди гражданского населения при ведении борьбы с боевиками. Далее, Асад должен будет уйти в отставку ко времени, которое будет оговорено позднее, а США гарантируют ему безопасность на пенсии.

Сделать такой разворот с привязкой к Асаду будет сложно. Поскольку президент Обама слабый лидер в сфере внешней политики, реальные и потенциальные союзники вряд ли захотят верить тем обещаниям, которые дает нынешняя администрация. Но переходный период со дня выборов в 2016 году до дня инаугурации может дать новой администрации уникальную возможность для проведения таких тайных переговоров с Асадом. Будучи лидером свободного мира, мы порой должны делать такие вещи, о которых сожалеем, но которые необходимы».

— Там же

Вот нужно было все эти статьи сначала выделить из вообще огромной пачки, а потом еще раз перелопатить для того чтобы получить вот этот текст. В котором что-то ведь сказано, да? Я обращаю внимание на этот текст, поскольку я не хочу, чтобы всё, что я излагаю в передачах «Смысл игры» было моими умозрениями. Это на что-то должно быть оперто.

Мне скажут, что фигуры эти — и Форд, и Кёртис — не первой величины. Фигуры первой величины молчат. Я согласен с тем, что весь провал, если это провал, Соединенных Штатов связан с уничтожением национальных лидеров, национально-буржуазных: Хусейна, Мубарака, всех подряд. Согласен с этим. Но я не согласен с тем, что это эмоциональная реакция, что это следствие какой-то особой верности демократическим ценностям и так далее. Это циничная холодная политика, а если это холодная циничная политика, и сколько бы все мои оппоненты ни говорили бы, что это мое заблуждение, я буду настаивать на том, что это циничная холодная политика, то результатом этой политики может быть только создание халифата. Только и ничто другое. Вот принципиально важная позиция.

Зачитав этот важный очень текст, я возвращаюсь к рассуждению. Называю этот текст таким «фактом высказывания». Я возвращаюсь к рассуждениям и теме о наших позициях на Ближнем Востоке и Средиземном море. Поскольку американцы начали эту идиотскую, я считаю, Кертиса и Форд, Форд в данном случае, и такие как он, я считаю, коварную игру с демонтажем национальных диктатур скрытых или явных. Национально-буржуазных я бы сказал, с элементами такого местного исламского социализма, больше или меньше, но вот таких вот диктатур. Догоняющих модернизационных диктатур. Вне которых, национальные государства как государства арабского мира и другие неустойчивые государства, образовавшиеся, как мы знаем, после разрушения Османского последнего халифата и опирающиеся на нации, глубоких корней не имеющие. Нет глубокой тунисской нации, или какой-нибудь, алжирской. С Египтом вопрос сложнее, но считаю, что и ее нет. И иракской. Иранская есть, тут всё в порядке, тут вопросов нет. Сирийская — можно себе представить, а вот этих — нет. Есть «арабский мир». И не зря ведь все эти государства, став национальными государствами, после того как сработала модель разрушения колониализма, рузвельтовская, по сути своей, модель, направленная против Британской империи в основном, эти государства пытались потом создать «Лигу Арабских Государств», или какой-нибудь там «единый арабский мир». Они же понимали, что глубоких корней нет для государственности. У турок есть. У Ирана тем более, намного более глубокие. Самые глубокие. А здесь нет доисламской истории, без которой такие корни невозможны. Глубокой, настоящей. Все эти попытки Арафата и других цепляться хоть за Баала, хоть за что-нибудь, связанное с этой доисламской историей — конструкты. А нужна настоящая органика в том, что касается этих корней.

Повторяю, больше всего их у персов, и это обязательно сработает. И достаточно много у турок. А у остальных гораздо меньше. Так вот, в этой ситуации только диктатура, только стремление к национальной модернизации, догоняющей, только то, что мы называем «проект модерн», в его региональном конкретном исполнении мог сделать нацию. Наций не было, их надо было делать. Государство не опиралось на нации, оно их делало. Уловите степень парадоксальности этого. И по большому счету Ататюрк тоже делал турецкую новую нацию. Делал через модернизацию. В такой ситуации только диктатура, или там полудиктатура, или там, «три-четверти-диктатура» способна удержать государство.

И его так удерживали Мубарак, Бен-Али, Хусейн и прочие, стремясь всё время договариваться с американцами, а не с нами. В основном с американцами. Американцы взяли и начали их сносить. Открыто, холодно, цинично, заявляя о том, что 60 лет это были союзники, а теперь это враги. А все, кто был врагами — станут союзниками.

С этого места можно поподробнее, — кто именно? Всё они понимали, — радикальный исламизм плюс халифатизм. Вот на что они сделали ставку. Программные документы всех тех стран, на которые они делали ставку. Например «Братья мусульмане», которые совсем не самые радикальные, но достаточно радикальные в основном вопросе. Эти все документы говорят о том, что это именно так.

Там есть некоторые реверансы, чуть-чуть там, знаете, демократия, тыр-пыр. Но это всё для такого «вестернизированного» запаха, лавровый лист в супе. А настоящий-то суп, он такой, халифатисткий полномасштабно. Американцы на это сделали ставку, и это фундаментальный принцип. Не их эмоциональность, повторяю третий раз, не их верность ценностям, а стратегическая, холодная, ставка на это. Вот та точка американской политики, от которой надо исходить. Сделав на это ставку, американцы передали нам всё, что касается прежнего мира, наций, национальных суверенитетов, догоняющих модернизаций в развивающихся странах и так далее. Они сказали: «Нам это не нужно, мы это сбрасываем». Куда? Не в Индию же и не в Китай, да? А куда? Не в Латинскую Америку?

Вопрос был, захотим ли мы это взять?

Взяв это (а мы это взяли, насколько продуманно, непродуманно — отдельный вопрос), мы включились в колоссальную мировую игру. И если мы включились в нее спонтанно, не зная (как господин Журден, что говорит прозой), что это глобальная игра, то надо бы поскорее это узнать, пока не поздно. Чуть позже объясню, почему это так надо. Потому, что включились мы в нее.

Но теперь смотрите. Главное. Включившись в нее, мы поддержали Асада, который погибал, и которому американцы объявили войну на уничтожение. Асад вцепился только в нас, и в тех, кого мы сделали своими союзниками в этой игре. Иран, прежде всего, и за его спиной Китай. А также Хезболла, то-се... Это прилагательные, мелкие прилагательные. Значит он, фактически, вцепился в нас. Иран будет присылать сухопутную силу и всё прочее, а эти вот изделия, которые летят через тысячи километров, они — наши. И самолеты эти мощнейшие — наши. И всё остальное будет наше. Он вцепился в нас. Но не надо делать вид, что только он в нас вцепился таким способом.

Вцепившись в нас, он дал нам огромные возможности, которые неизвестно, сумеем ли мы отстоять и переварить. Но факт остается фактом. В этой новой ситуации, чтобы ни кричали Форд и другие... Мной процитированный Форд: «надо вернуться, Асада обнять». Никто его не будет обнимать. И Иран никто не будет обнимать. Потому, что рушат национальные государства. Значит, мы их начинаем спасать?

Оставим в стороне всех остальных. Асад. Он будет вынужден схватиться за нас, правильно? Значит, мы получим в Сирии не какой-то небольшой пакет политических акций в сирийском проекте. А в этом проекте Асада, если мы сумеем этот проект отстоять, мы получим фактически 100%. Конечно же, на паях с Ираном, и в неявном виде с Китаем, но нам это не мешает, только помогает. Правильно? Значит, мы получаем Сирию.

Форд уже говорит о том, что происходит с Нетаньяху и с Египтом. Мы получаем это. Иракские шииты, с оговорками и всем прочим, лягут под Иран. Американцы эту гениальную выдумку осуществили (в кавычках гениальную). Сунниты в Ираке, умеренные, рано или поздно поймут, что если кто-то и может отбивать национальные государства и как-то их спасать, то это русские. А мы рано или поздно поймем, что бомбить ИГИЛ, который уходит в Ирак — бессмысленно. Значит, мы получим позиции в умеренно-суннитском Ираке. Умеренный этот суннитский Ирак рано или поздно начнет с нами строить отношения. Американцы будут пытаться отговаривать его это делать, но он-то будет всё время понимать, что американцы ничего не делают, а здесь что-то делают.

Я могу ошибаться, но как мне кажется, это мое личное мнение, человека, который не озвучивает ни какую-нибудь политику, не выступает ни от чьего лица, мы понемножку возвращаемся в Афганистан. Средняя Азия уже всё поняла. Это я вам точно говорю. Не буду называть лидеров, которые еще цепляются там за американцев чуть-чуть, и тех, которые отцепились. Будущее всё это покажет.

Китай с нами в доле. И по-крупному. Иран наш союзник. Пакистан чуть позже или чуть раньше станет уже окончательным сателлитом Китая. С Индией мы дружим. Насчёт Сиси [Ас-Сиси, президент Египта]— читайте Форда. И что же получается? Что мы, действуя спонтанно или продуманно (а ближневосточная политика Российской Империи, Советского Союза и постсоветской России всегда была очень мощной, там всегда сидели сильные люди, поэтому я могу себе представить, что и продуманно, но даже если спонтанно), мы получаем такой пакет акций в средиземноморских, ближневосточных и средневосточных предприятиях, который нам не снился. Ни в пике могущества Российской Империи, ни в пике могущества Советского Союза.

И что же американцы? А они посмотрят на это сквозь пальцы? Я понимаю, что мы о чём-то как-то с ними договорились. И что договаривающиеся стороны, обе, предпочли сделать эту договоренность максимально рыхлой, чтобы потом сказать: «А мы не об этом договорились». И мы так поступили, и те, с кем договаривались. Но эти договоренности не имеют решающего значения, коль скоро речь идет о контроле за ключевым регионом — Ближним и Средним Востоком, или, как теперь говорят, Большим Ближним Востоком.

Если архитектура там окажется под каким-то (не будем обсуждать: мягким, жестким) нашим контролем, то извините. При всей важности Украины могу сказать, что это (ну, в глобальной игре) еще важнее. Непонятно, хотим ли мы в нее играть, или мы стали спонтанно по другим поводам играть как бы «по мелкой», а оказалось, что это суперкрупно. Но ведь в моих рассуждениях нет дефектов. Происходит именно это. Оно реально происходит. А о том, что нас надо, как бы, приглашать в игру против ИГИЛ, давая нам некие возможности с Асадом, сказал министр иностранных дел Франции еще в июне. В июне. И уже тогда стало понятно, о чём идет речь.

И я спрашиваю: что сие в сумме своей означает? Что американцы уходят с Ближнего и Среднего Востока? Что они готовы там потерять позиции? А куда они уходят? Они держатся на том, что у них есть авианосцы, которые они могут бесконечно создавать, потому что у них печатный станок, и у них есть печатный станок, потому что у них есть авианосцы, и те государства, которые говорят: «Вы слишком много напечатали», — нам можно бомбить, потому что там нет демократии. Понятно? Это то, на чём держатся. Если они перестанут держаться, а уходя с Ближнего и Среднего Востока, они перестают за это держаться, — они не на втором месте окажутся в мире, и не на третьем, а на пятом. А если они окажутся на пятом месте, то переевший, раскормленный, привыкший к комфорту американский народ взбесится от этой относительной голодухи. И в Америке начнется чёрт-те что.

Так я спрашиваю: американская элита сошла с ума? Я могу и это себе предположить: размягчение мозгов, какую-то такую совсем ускоренную деградацию одряхления. Я могу это предположить, поскольку я молодую американскую элиту не слишком знаю. Но если Бжезинскому, Киссинджеру и еще 10-12 удалось воспитать новое поколение, то никакая Америка никуда с Ближнего и Среднего Востока не уйдет. Потому что она может уйти только в коллапс.

А там еще есть и свежесть, и энергия, и любовь к своей стране, и вот эти великодержавные амбиции, и высокомерие, заносчивость и ненависть к нам, и многое другое. Есть они еще. Но если они есть, и если американцы не хотят ядерной войны с Россией, а они ее не хотят, хотя очень многие американские официальные лица уже говорят о том, что готовы. Не надо говорить, что они этого не говорят. Это не один генерал Петреус, это большое количество людей, которые это говорили. Так вот, если, тем не менее, если всё это разговоры такие вот на уровне «напугаем бабушку», а не реальная, так сказать, готовность к ядерной войне, может быть, в каких-нибудь недрах американского истеблишмента она может и есть, но, поди, еще, докопайся до этих недр. Так вот, если этого нет, то, что должны делать американцы? Они должны создавать все возможности для переворота в Москве. Перестройки-2. Но они не проявляют в этом вопросе исступленности, нет ее. Нет.

А это может значить либо то, что они с трудом шевелят руками-ногами и тем более мозгами, могу это предположить, но с трудом. Либо, что реальная концепция «равнодействующей бури» в чьих-то мозгах оформилась. Ведь что всё время говорят: Гитлер, ИГИЛ, Советский Союз. Ну, так Гитлера надо было стравить с Советским Союзом — это и называлось «равнодействующей бурей». Гитлер, в каком-то смысле был обречен на то, чтобы туда двинуться — своими страстями и много чем. Но для того чтобы он туда реально двинулся, надо было перебить массу людей в его же окружении — всех этих Штрассеров и других, которые этого не хотели. Надо было полностью задавить всё это бисмаркианство и так далее. И возникла вот эта равнодействующая буря. Считалось, что в этой буре две стороны должны уничтожить друг друга — Гитлер и Советы. Когда оказалось, что Советы очень быстро восстанавливаются — было гигантское разочарование, началась борьба с Советами, то бишь холодная война. Так ведь?

Значит, если в каких-то стратегически мыслящих головах уже родилась эта концепция, а это не Афганистан, потому что в Афганистане мы порвали «Большую исламскую дугу» между Пакистаном и Ираном, их противоречия были слишком большие чтобы это соединить. Тут речь идет о другом.

Тут американцы, поддерживая новый халифатизм и формируя его, хотят кинуть этот халифатизм, он же Контр-Модерн на страны Модерна, прежде всего Китай и всю Юго-Восточную Азию, где это делать легко. Не сказал еще своего слова радикальный желтый ислам, не включились эти очень мощные радикальные слои там. Там можно устроить очень большой шорох не только с уйгурами, но и в других местах.

Значит, кинуть это туда и на Россию. Потому что халифат обязан двигаться туда, где есть исламское население, освобождая его от неверных. А если исламское население не хочет освобождаться от неверных, то оно порочно, и его надо избавлять от порочности, даже вырезав наполовину. Это концепция любого халифатизма, пусть мне скажут, что я неправ! Хоть кто-нибудь. Я всё это видел на практике. Как ваххабиты, которых у нас называли в 93-94 и в 92 даже году демократами, поскольку они против коммунистов, уничтожали весь такой ислам, какой был связан и с суфизмом и с умеренностью и со всем чем угодно, уничтожали, вырезали. Это же сейчас делает ИГИЛ. Об этом же говорили Братья-мусульмане: не надо даже заниматься неверными, надо своих перерезать — тех, кто скурвился. В этом суть концепции Братьев-мусульман, кроющаяся под разными такими демократическими фиговыми листочками.

Значит радикальный исламизм, строящий халифат должен двинуться к нам, он не может не двинуться и он двинется. Но он мог двинуться раньше, позже, как угодно. А теперь он как бы осмысливает для себя сложившуюся ситуацию. И американцы ее осмысливают. Стратегическая пауза, заполненная манипулятивными и такими концептуальными зондированиями взаимными — «что дальше?». Вырвется ли этот халифатизм, как Гитлер, из-под контроля Запада или исполнит до конца то, что будет надо. Кинется одновременно и на Запад или всё-таки выберет себе направление? Поймут ли в Китае, в какую игру его втягивают или не поймут, да?

Вот в чем стратегическое содержание текущего момента. Если оно таково, а я не вижу ни нестыковок в своих рассуждениях, ни каких-то иных путей объяснения того, что происходит (кроме всеобщего слабоумия). Смотрите, как он говорит: мы слишком эмоциональны, мы слишком сентиментальны. Тьфу! Циники, убийцы, наследники пиратов и ковбоев, да? Если, повторяю, это так, то мы оказались на острие Большой Игры. Как говорят в таких случаях «судьба меня бросала, да и сам я не святой, я сам толкал ее на поворот».

Но если мы оказались на острие Большой Игры, то нам надо срочно, мягко, осторожно и тактично перегруппировываться внутри с тем, чтобы это поле внешних возможностей, во-первых, освоить, не рухнуть под этими новыми возможностями. Можно, между прочим, рухнуть и под избыточным возможностями, реализовать эти возможности, потому что Сирия интересна, если удалось ее выиграть, а если не удалось... И так далее.

В этой связи мне бы хотелось кое-какие документы здесь зачитать. И прежде всего статью Дика и Лиз Чейни «Восстановить американскую исключительность», напечатанную в Wall Street Journal. Прошу тех, кто хочет понять, в чём смысл игры, слушать эту статью крайне внимательно.

«В 1983 году, когда США противостояли угрозе со стороны Советского Союза, президент Рональд Рейган (Ronald Reagan) говорил об особой ответственности, лежащей на Америке. „Сейчас настало наше время делать выбор, — утверждал он, — между трудным, но необходимым долгом охранять мир и свободу, и искушением проигнорировать этот долг в слепой надежде на лучшее, пока враги свободы усиливаются с каждым днем“. Этот выбор (говорят Дик и Лиз Чейни, — С.К.) стоял перед нами тогда и стоит перед нами сейчас, потому что мы — особая страна. Америка обеспечивает свободу, безопасность и мир большей части человечества, чем любое государство в мировой истории. Таких, как мы, больше нет и никогда не было».

— Восстановить американскую исключительность // «The Wall Street Journal», США, 28.08.2015

Это что, разговор слабоумного дистрофика лежащего на диване? И неспособного пошевелить рукой?

«Наша страна родилась из революционной идеи о том, что люди „наделены Создателем определенными неотъемлемыми правами“. Сперва мы были для мира примером возможностей, которые открывает свобода. Во время Второй мировой мы стали защитниками свободы, а после холодной войны — единственной в мире сверхдержавой. (Слушаете слова? — С.К.) Мы не стремились к этому положению. Оно досталось нам благодаря нашим идеалам, нашей мощи и мощи наших идеалов. Как писал британский историк Эндрю Робертс (Andrew Roberts), «в споре о том, родилась Америка великой, достигла величия или оно к ней снизошло, верны все три позиции».

Ни одна другая страна, ни одна международная организация, ни одно «сообщество наций» не способны на то, что мы делаем. Для триумфа свободы важно не только наше непосредственное участие в мировых делах. Не менее важна наша роль лидера. В течение изрядной части столетия свобода и безопасность миллионов людей по всему миру зависели от военной, экономической, политической и дипломатической мощи Америки. И до прихода к власти Барака Обамы мы в основном действовали успешно.

С тех самых пор, как Франклин Рузвельт в 1940 году провозгласил нас «арсеналом демократии», все президенты — и республиканцы, и демократы — в целом понимали, что Америка должна быть сильной. И Трумэн, и Никсон, и Кеннеди, и Рейган осознавали, что необходимо поддерживать американскую мощь и сохранять американское превосходство. В 1940-х годах американское лидерство обеспечило победу во Второй мировой войне (Это крутой тезис! Американское лидерство обеспечило победу во Второй Мировой Войне. Мерзавцы... — С.К.) и освобождение миллионов людей от власти фашизма. Во времена холодной войны благодаря ему выжила свобода, освободилась Восточная Европа, был побежден советский тоталитаризм. В этом веке без него не получится победить воинствующий ислам.

Однако, несмотря на стремительное разрастание террористической идеологии и террористических организаций, на возникновение исламского халифата в самом сердце Ближнего Востока, на распространение ядерного оружия и на рост угроз со стороны Ирана, Китая, Северной Кореи и России, президент Обама отошел от 75 лет поддерживавшейся президентами от обеих партий традиции обеспечивать преобладание Америки в мире".

— там же

Врут! Подельники Буша, врут. Буш отошел от поддержки национальных государств, и Райс об этом заявила, и сам Буш об этом заявил. А потом это сделал Обама двухпартийным консенсусом.

«Он ушел из Ирака, оставив там пустоту, которую, к сожалению, сразу же заполнили наши враги. (А кто создавал пустоту, и кто думал, чем ее заполнить? Американскими гарнизонами, которые боялись выйти за колючую проволоку? — С.К.) Сейчас он собирается оставить на произвол судьбы Афганистан.

Он совершил опасный шаг, сократив американские вооруженные силы. В сочетании с секвестром, предусмотренным Законом о бюджетном контроле от 2011 года, этот шаг, по мнению бывшего начальника штаба сухопутных войск США Рэя Одиерно (Ray Odierno), исторически рекордным образом снижает готовность нашей армии. Главнокомандующий ВМС США Джонатан Гринерт (Jonathan Greenert) утверждает, что готовность флота сейчас находится „в низшей за много лет точке“. По словам начальника штаба ВВС Марка Уэлша (Mark Welsh), сейчас у Америки „самый маленький и самый старый самолетный парк за всю историю“.

Семь десятилетий подряд и президенты-республиканцы, и президенты-демократы понимали важность американского ядерного превосходства. Президент Обама, похоже, ее не осознает. Он выступал за сокращение наших ядерных сил в наивной надежде, что это убедит страны-изгои последовать его примеру. Он ограничил наши возможности модернизировать и поддерживать наш ядерный арсенал. Он также снизил наш потенциал в области противоракетной обороны.

Он говорит, что хочет предотвратить распространение ядерного оружия. Больше 45 лет подряд президенты от обеих партий признавали основополагающее значение Договора о нераспространении ядерного оружия. Этот договор, подписанный 190 странами — и в том числе Ираном, — остается, вероятно, самым эффективным многосторонним соглашением о контроле над вооружениями в истории. Тем не менее, президент Обама хочет его выхолостить. Его ядерная сделка с Ираном, помимо прочих своих опасных сторон, наносит непоправимый ущерб международному режиму нераспространения, предусмотренному ДНЯО.

Позволяя иранцам продолжать обогащение урана, и снимая в ближайшее время все ограничения с иранской ядерной программы, предлагаемое Обамой соглашение фактически гарантирует, что у Ирана скоро появится ядерное оружие. Это подрывает самые основы ДНЯО. Президент Обама рушит международную систему нераспространения ради сделки, которая поможет государству, считающемуся самым активному спонсором терроризма в мире, обзавестись ядерной бомбой.

Почти всё, что президент рассказывал нам о своей ядерной сделке с Ираном — неправда. Он говорил, что она не позволит иранцам получить ядерную бомбу — однако в действительности она поможет Ирану вооружиться и узаконить ядерный арсенал. Он говорил, что она остановит распространение ядерного оружия, однако она лишь ускорит его, так как страны Ближнего Востока, видя нежелание Америки бороться с иранским атомным проектом, будут стремиться обзавестись собственными бомбами.

Президент Обама говорил нам, что он никогда не согласится на сделку, основанную на доверии. Представители его администрации — включая его министра энергетики и заместителя советника национальной безопасности — утверждали, что соглашение будет подразумевать «повсеместные инспекции в любой момент». Вместо этого, по принятым Обамой условиям, иранцы смогут месяцами задерживать инспекции. Вдобавок остается вопрос о тайных работах, ведшихся на военных объектах. Проверки на этих объектах оговариваются секретными протоколами. Это, безусловно, историческое решение, но не в том смысле, о котором говорит президент. Как сообщается, в рамках этих договоренностей, иранцы будут сами проверять, не нарушили ли они в прошлом что-нибудь. Иран неминуемо будет ссылаться на данный прецедент, когда в будущем его будут ловить на жульничестве.

Президент старается продать нам эту неудачную сделку, уверяя, что единственная альтернатива ей — это война. На деле она только повышает вероятность войны. Она будет способствовать распространению ядерного оружия по Ближнему Востоку, а ослабление санкций принесет иранцам сотни миллиардов долларов. Даже администрация Обамы признает, что эти деньги могут быть использованы для поддержки терроризма. Соглашение также освобождает от ограничений ракетную программу Ирана, отменяет запрет на поставки ему неядерных вооружений и снимает санкции с иранского Корпуса стражей революции, с подразделения «Кудс» и с его командира Касема Сулеймани (Qassem Soleimani). Между тем под руководством г-на Сулеймани «Кудс» сеет насилие и террор по всему Ближнему Востоку. В частности, оно несет ответственность за смерти американских военных в Ираке и в Афганистане.

Поддержать ядерную сделку Обамы не значит выступить за мир и безопасность. Это значит поддержать соглашение, которое поможет Тегерану достичь его пагубных целей — с потенциально катастрофическими последствиями для Соединенных Штатов и наших союзников.

Ядерное соглашение, которое Обама заключил с Ираном, пугающе напоминает Мюнхенский сговор, на который пошел в 1938 году британский премьер-министр Невилл Чемберлен. Оба лидера выступали с позиций слабости и были готовы на любые уступки ради умиротворения идейного диктатора. Гитлер получил Чехословакию. Тегеранские муллы получат миллиарды долларов и открытую дорогу к ядерному арсеналу. Мюнхен привел ко Второй мировой войне. Сделка Обамы приведет к появлению у Ирана бомбы, гонке ядерных вооружений на Ближнем Востоке и, с большой вероятностью, к первому случаю применения ядерного оружия со времен Хиросимы и Нагасаки.

Конгресс США должен отвергнуть эту сделку и вернуться к санкциям, которые заставили Иран сесть за стол переговоров. Ирану можно помешать получить ядерное оружие, но для этого США должны говорить с Тегераном с позиций силы, не идти на уступки в ключевых вопросах и понимать, что нам, возможно, придется прибегнуть к силовым методам, если иранцы не откажутся от программы по созданию ОМП".

— там же

Интересно было бы здесь развернуть, к каким силовым? Нужно опять вернуть в Ирак 1400, и в Иран 1500? Сухопутной армии, потому что бомбардировки тут ничего не решают.

«Сейчас угрозы в сфере безопасности нарастают, но мы не должны терять надежду и утрачивать готовность действовать. Если один президент встал на погибельный путь, другой может спасти нас. Подходящий человек в Овальном кабинете способен восстановить мощь Америки, вернуть союзников, победить врагов и обеспечить нашу безопасность. Разумеется, это будет непросто. Возможности открыты, однако новому президенту придется принимать тяжелые решения в крайне сжатые сроки.

Как пишет публицист Чарльз Краутхаммер (Charles Krauthammer), мы живем «в поворотный момент истории». Чтобы провести нас через это испытание, президент должен находиться на должном уровне. Америке нужен лидер, который понимает, что стране необходимы вооруженные силы, не уступающие никому на планете — ни на суше, ни в воздухе, ни на море, ни в космосе, ни в киберпространстве. От этого зависят мир и безопасность во всем мире и наша свобода — и поэтому нам надо сделать разумный выбор.

Кроме того, на нас как на гражданах лежит еще одна обязанность — обязанность защищать наши идеалы и наши свободы, сохраняя нашу историю. Мы должны проследить за тем, чтобы наши дети знали, кто мы, что сделали и почему именно Америка должна защищать свободу.

Они должны знать о парнях, штурмовавших Пуэнт-дю-Ок, и о рейде Дулиттла, об атолле Мидуэй и об Иводзиме. Они должны помнить об отваге молодых американцев, сражавшихся с нацистами в Арденнах и с японцами на Окинаве. Они должны понимать, почему Америка была права, когда завершила войну, сбросив атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, и гордиться благородством страны, создавшей доктрину Трумэна, план Маршалла, Берлинский воздушный мост и Организацию Североатлантического договора. Они должны осознавать кошмар Холокоста и знать, что значит «никогда больше».

Они должны не забывать о злобной и лживой империи, которой пришлось построить стену, чтобы ее граждане из нее не сбегали (это мы — С.К.), — и о победе, которую одержал над ней свободный мир во главе с Америкой. Мы должны рассказать им о террористах, напавших на нас 11 сентября, об отваге пожарных и полицейских и героизме, проявленном пассажирами рейса 93. Они должны понимать, какой мир создаст воинствующий ислам, если мы его не остановим.

Они должны помнить о великих людях нашего прошлого — о Джордже Маршалле, Дуайте Эйзенхауэре, Гарри Трумэне и Рональде Рейгане. Мы должны объяснить им, чего нам стоила победа над злом в 20 веке и что потребуется для нее в 21-м. Мы должны убедить их в том, что отважные мужчины и женщины из наших вооруженных сил защищают нашу свободу — и свободу миллионов других людей.

Наши дети должны знать, что они — граждане исключительной страны, самой могущественной, доброй и благородной страны в истории человечества. Они должны знать, что они — наследники великого прошлого и великого долга. Простые американцы много раз совершали подвиги во имя свободы. Сейчас этот долг лег на наши плечи. Недаром, выступая на 40-ю годовщину высадки в Нормандии на пляже Омаха, президент Рейгана сказал: «Мы всегда будем помнить. Мы всегда будем гордиться. Мы всегда будем готовы — и поэтому всегда будем свободны».

Бывший вице-президент США г-н Чейни и г-жа Чейни — авторы книги «Исключительная страна: почему миру нужна сильная Америка» (Exceptional: Why the World Needs a Powerful America), на тексте которой основана эта статья. Книга выходит 1 сентября в издательстве Simon & Schuster’s Threshold Editions».

— там же

И что вы мне хотите сказать, кто, мои оппоненты, уж не знаю, кто именно, вы хотите сказать, что вот эти тексты сочетаемы с образом парализованной Америки, уходящей отовсюду и рассуждающей по принципу дистрофика «если ветра не будет — по бабам пойдем»? А я не верю!

Еще более важный текст написан в Stratfor-e. Он называется «Почему США считают, что они должны сдерживать Россию». Если люди хотят понимать постоянно усложняющийся процесс и хотят понимать его (а это сейчас важно) на классическом, хорошо проработанном языке, а не на языке конспирологических бредней и необязательных философских рассуждений, то они этот текст должны выучить наизусть. В противном случае я умываю руки и предоставляю возможность рассуждать о том, что сейчас происходит, всей орде [хлопает по пачкам статей], которая заполняет своей пустотой мир, атакуемый фундаментальной метафизической пустотой. Смотри эти тексты. Я еще раз напоминаю, что Чейни внутренне лжив, он не только агрессивен по отношению к нам, но и внутренне лжив, потому что Буш впервые начал рушить национальные государства, а не Обама. Обама присоединился к этому.

Итак, текст в Stratfor-e «Почему США считают, что они должны сдерживать Россию»:

«В начале холодной войны, в 1946 году, американский дипломат Джордж Кеннан (George F. Kennan) отправил из посольства США в Москве документ, позже названный „длинной телеграммой“, в котором он предложил использовать политику сдерживания в отношениях с СССР».

— Почему США считают, что они должны сдерживать Россию // «Stratfor», США 23.08.2015

Мы разбирали в предыдущих передачах эту «длинную телеграмму» и всё что связано с холодной войной. И во всех передачах сейчас, когда ситуация настолько сложна, я буду не рассуждать на злобу дня и не отбрасывать злобу дня, а соединять эту злобу дня с историей и настоящим аналитическим аппаратом, без которого ничего нельзя понять. Без понятия «сдерживания» в сегодняшней жизни нельзя понять ничего, а началось это сдерживание с длинной телеграммы Кеннана, и мы ее обсуждали. Теперь к ней возвращается Stratfor.

«Суть этой политики была изложена в анонимной статье, опубликованной в 1947 году в журнале Foreign Affairs. (Это была статья Кеннана. — С.К.) Сдерживание являлось основной стратегией США в отношениях с Советским Союзом вплоть до его распада в 1991 году».

— там же

О-па! «Сдерживание являлось основной стратегией США в отношениях с Советским Союзом вплоть до его распада в 1991 году». А я-то думал, что вплоть до 90-го года, когда холодная война была аннулирована. Лидерами сверхдержав. Вплоть до распада сдерживание было стратегией. И после распада оно было стратегией, я хочу сказать, потому что в Чечне опять сдерживали.

«В основе политики сдерживания лежала предпосылка о необходимости блокировать и противодействовать Советскому Союзу и его коммунистическим союзникам „тогда и там, где возникает риск приобретения ими влияния“. (Я не буду это комментировать, потому что текст настолько ясный, что по мере его прочтения картина не может не возникать в сознании тех, кто его внимательно слушает. — С.К.)

С тех пор как Кеннан изложил принципы политики сдерживания почти 70 лет назад, многое изменилось. Советского Союза больше нет, глобальное соперничество между капиталистической и коммунистической сверхдержавами завершилось, а Россия отказалась от коммунистической идеологии. Однако изменилось далеко не всё».

— там же

Вот-вот! Это всякие политологи считают, что всё изменилось, нет коммунистической идеологии, а он говорит:

«Однако изменилось далеко не всё. США и Россия снова находятся в состоянии острой дипломатической конфронтации в вопросе границ европейских государств и других вопросах глобальной политики. Эти страны (США и Россия, — С.К.) снова возглавляют соперничающие военные блоки (сильная формулировка? — С.К.), которые в настоящий момент наращивают активность, проводя военные учения и усиливая свои армии. Многие аналитики регулярно задаются вопросом: новая холодная война уже началась?

США никогда...»

— там же

Вы меня слышите, я цитирую человека: «США никогда...». Stratfor — это авторитетный источник. И в 1992 году тоже, понятно, да? В пике активности Гайдара и Козырева.

«...по-настоящему не прекращали вести политику сдерживания (против России — С.К.). Вашингтон ненадолго отложил ее в сторону в 1990-е и в начале 2000-х годов, когда Россия была слишком слабой, и когда не было никакой необходимости ее активно сдерживать. (Врет, была необходимость сдерживать и тогда. — С.К.) Однако, геополитический императив, который лежал в основе политики сдерживания (сохранился. Этот императив... Учить наизуcть то, что я сейчас говорю. Сейчас начну цитировать императив, его надо заучить наизусть. Этот императив, — С.К.) — необходимость предотвратить подъем региональных гегемонов, потенциально способных бросить вызов США».

— там же

«Необходимость предотвратить подъем региональных гегемонов, потенциально способных бросить вызов США». Вы слышите?

Необходимость предотвратить подъем региональных гегемонов, потенциально способных бросить вызов США — вот что такое императив политики сдерживания. И не только те, кто будет сдавать экзамены в Школе высших смыслов, а все, кто захотят так или иначе примыкать к нашему начинанию «Суть времени», это должны выучить наизусть. Императив политики сдерживания — это необходимость предотвратить подъем региональных гегемонов, потенциально, а не как-нибудь еще, способных бросить вызов США.

Этот императив — никогда не исчезал, пишет Stratfor, о чем свидетельствует расширение НАТО и Евросоюза. Наконец-то мы понимаем, о чём это свидетельствует! Говорят — а зачем вы его расширяете? — Враг исчез, коммунизма нет, мы обо всём договорились, дружба-жвачка, а вы всё расширяете и расширяете, расширяете и расширяете. Расширяем!!! Потому что нам необходимо предотвратить подъем вас как регионального гегемона, потенциально способного, потенциально способного бросить вызов США

«Теперь, когда за последнее десятилетие Россия вновь обрела статус региональной державы, (то есть вышла из абсолютного ничтожества — С.К.) Вашингтон, по всей видимости, всё же решил смахнуть пыль, накопившуюся на „длинной телеграмме“. При ближайшем рассмотрении текущего кризиса на Украине и того влияния, которое он оказал на соседние с Россией страны, становится ясно, что основные аспекты политики сдерживания Кеннана до сих пор не утратили своей актуальности».

— там же

Если бы на этом человек завершил — ему бы надо было сказать «спасибо». Но он не завершает на этом. Он всё разбирает подробно, и этот разбор надо учить наизусть.

«Рассматривая ту стратегию сдерживания, которой США сегодня придерживаются по отношению к России, стоит начать с Украины. Революция в феврале 2014 года, в результате которой тогдашний президент Украины Виктор Янукович лишился своего поста, а на его место пришло прозападное правительство, началась с беспокойства (чьего беспокойства? Она началось с чьего-то беспокойства, да? С беспокойства граждан, что их лишают европейского „счастья“? — С.К.) о том, что Россия приобретала слишком большое влияние в этой стране. (Это чье беспокойство? — С.К.) Это беспокойство возникло не только в отдельных сегментах украинского общества (сегментах, не являющихся большинством украинского общества — С.К.), но и у западных государств, в том числе у США.

В ноябре 2013 года решение Януковича в последний момент отказаться от подписания договора об ассоциации с Евросоюзом и еще больше сблизиться с Россией спровоцировало массовые демонстрации в Киеве, которые три месяца спустя переросли в яростный бунт против правительства Януковича. Хотя в протестах Евромайдана принимали участие в основном рядовые члены украинского общества, поддержка и влияние США стали довольно заметной силой, повлиявшей на вектор развития событий».

— там же

То есть США, увидев, что Янукович дает слабину и возникает необходимость предотвратить подъем регионального гегемона, потенциально способного бросить им вызов, то есть Россия укрепляет свои позиции на Украине, начали осуществлять стратегию сдерживания.

«Американские чиновники, в том числе помощник госсекретаря Виктория Нуланд (Victoria Nuland), даже приехали в Киев, чтобы поддержать протестующих и их лидеров, а американские неправительственные организации оказывали активную помощь демонстрантам — точно так же, как они делали во время оранжевой революции 10 годами ранее. (Это откровенный текст. — С.К.) Россия не скрывала своего недовольства поведением США и Европы в период Евромайдана, называя эту революцию незаконным государственным переворотом, за которым стоит Запад. На этот переворот она ответила аннексией Крыма и поддержкой сепаратистского восстания на востоке Украины, подчеркнув, что это восстание ничем не отличается от массовых протестов в Киеве. Эти действия России заставили США перейти к более жестким методам сдерживания и ввести ряд санкций против нее. Позже, когда Москва ясно дала понять, что она не собирается отступать ни в Крыму, ни на востоке Украины, США одобрили новый раунд санкций против России и увеличили объемы экономической помощи украинскому правительству и военной помощи его службам безопасности. Таким образом, то, что начиналось как политическое сдерживание России на Украине, принявшее форму поддержки смены пророссийского правительства на прозападное, теперь стало включать в себя экономические и военные компоненты сдерживания.

Разумеется, следуя принципам сдерживания (то есть, действуя „тогда и там“, где то или иное государство может приобрести чрезмерное влияние)...»

— там же

Чрезмерное, понятно, такое, которое позволяет региональному гегемону претендовать на то, чтобы дорасти до размера, при котором оно потенциально окажется способно бросить вызов США.

«...(то есть, действуя „тогда и там“, где то или иное государство может приобрести чрезмерное влияние), США применяли эту стратегию и за пределами Украины. В Центральной и Восточной Европе США настояли на необходимости увеличения численности войск НАТО и частоты проведения ими военных учений в Польше, Румынии и странах Балтии, чтобы удержать Россию от дальнейших военных действий в европейских пограничных зонах. Более того, Пентагон даже увеличил численность своих „полупостоянных“ войск в Эстонии, Латвии и Литве. Эти государства испытывают особенную тревогу в связи с агрессией России из-за своего размера, близости к России и многочисленного русскоязычного сообщества, проживающего на их территориях».

— там же

И ущемляемого вопреки всем правам человека. Распространению которого якобы американцы свидетельствуют — смотрите Чейни и его супругу, как Град на Холме, святой Град, который всюду несет свободу людям. Русскоязычным в том числе? Нарушаются все права человека мыслимые и немыслимые в Прибалтике.

«В двух соседних с Украиной государствах, в Молдове и Белоруссии, США ведут более завуалированную политику сдерживания. В Молдове Вашингтон поддерживает стремление ее правительства к интеграции с Западом. Кишинев, как и Киев, пытается укрепить политические и экономические связи с Евросоюзом. Однако в политической системе Молдовы значительным влиянием обладают как прозападные, так и пророссийские партии, и это всерьез затрудняет работу с Кишиневом. Тем не менее, США увеличили объемы сотрудничества с Молдовой посредством совместных военных учений, а также уровень поддержки хрупкого проевропейского правительства в попытке помешать России занять господствующие позиции в этой стране. (И тем самым США осуществили сдерживание России в Молдове. — С.К.)

В Белоруссии на пути к реализации политики сдерживания США сталкиваются с несколько большим числом трудностей, поскольку в экономическом и военном отношении Минск гораздо теснее связан с Россией, будучи членом Евразийского экономического союза и Организации договора о коллективной безопасности. Однако США всё же пытаются наладить с Белоруссией экономические отношения. Помимо этого, Вашингтон поддерживает прозападные оппозиционные группы в этой стране, оказывая, таким образом, давление на президента Александра Лукашенко. Лукашенко, несомненно, боится, что его может постигнуть та уже участь, что и Януковича, поэтому Минск взял на себя роль посредника в переговорах по украинскому кризису. Лукашенко хочет показать, что его правительство может быть скорее полезным мостиком между Россией и Западом, чем исключительно верным союзником Москвы.

Стратегия сдерживания в других бывших советских республиках

США ведут свою политику сдерживания не только на западных границах России в Европе, но и на юге и востоке, на Кавказе и в Средней Азии. Грузия является ключевым компонентом американской стратегии в этом регионе, поскольку по сравнению с Украиной и Молдовой она гораздо активнее добивалась интеграции с Западом. Грузия сделала вступление в Евросоюз и НАТО приоритетом своей внешней политики, и, хотя до полного членства в этих блоках ей еще далеко, Тбилиси подписал соглашение об ассоциации с Евросоюзом, а к началу сентября в Грузии откроется центр военной подготовки НАТО. США старались помогать Грузии со времен русско-грузинской войны 2008 года, которая — благодаря быстрой победе России и отсутствию реакции со стороны НАТО — во многих отношениях стала определяющим моментом в процессе возрождения России.

Еще одним элементом американской стратегии сдерживания России стал Азербайджан, что во многом объясняется его огромными запасами энергоресурсов и стратегическим местоположением, поскольку через него проходит «Южный коридор». Американские энергетические компании стали ключевым звеном в запуске проектов по строительству трубопроводов Баку-Тбилиси-Джейхан и Баку-Тбилиси-Эрзурум, по которым азербайджанская нефть будет поставляться на запад, а Европа в настоящее время снова ведет переговоры с Азербайджаном, рассматривая его как альтернативного поставщика энергоресурсов для таких проектов, как Транскаспийский газопровод. Налаживание отношений с Арменией, на территории которой располагается российская военная база и которая недавно вступила в Евразийский экономический союз, представляет собой достаточно серьезную проблему для США. Однако Вашингтону удалось поспособствовать некоторому прогрессу в переговорах между Арменией и Азербайджаном по вопросу о Нагорном Карабахе. Азербайджан в последнее время стал более активно оспаривать то, как Армения и Россия ведут себя в вопросе решения этого конфликта, а Вашингтон стал принимать более активное дипломатическое участие в процессе переговоров.

В Средней Азии реализация (всё той же! — С.К.) стратегии сдерживания заключает в себе больше сложностей, потому что в этом регионе нет откровенно прозападных государств, а на территории некоторых стран в настоящий момент находятся российские военные. Однако США регулярно проводят совместные учения, направленные на борьбу с распространением наркотиков и терроризмом, в таких странах, как Киргизия и Таджикистан, сохраняя таким образом свое присутствие в этом регионе. США также пытаются убедить традиционно изоляционистский Туркменистан принять участие в реализации Транскаспийского проекта, который существенно поможет Европе снизить ее зависимость от российских энергоресурсов. (И тем самым тоже является частью стратегии сдерживания. — С.К.) Казахстан и Узбекистан также рассматриваются в качестве потенциальных участников в подобных энергетических проектах (а значит, и стратегии сдерживания — С.К.).

Будущее стратегии сдерживания

Хотя американская стратегия сдерживания в значительной степени варьируется в зависимости от страны и субрегиона бывшего Советского Союза, основной принцип остается неизменным: США стремятся ограничить политическое, экономическое и военное влияние России в соседних с ней странах. Как показало временное затишье после окончания холодной войны, интенсивность политики сдерживания также зависит от того, насколько активно и агрессивно Россия ведет себя в тот или иной момент. В настоящее время США очень активно реализуют свою стратегию сдерживания».

— там же

Холодная война это общие слова, а вот здесь ясно, о чем идет речь.

«Необходимо рассмотреть текущую конфронтацию между Россией и Западом вокруг Украины и других бывших республик Советского Союза. В настоящий момент мы не наблюдаем никаких признаков деэскалации этой конфронтации. На самом деле ряд признаков даже указывает на то, что Россия рассматривает возможность в ближайшем будущем обострить конфликт на Украине или, возможно, в других районах. Если Россия пойдет на эскалацию, США смогут выбирать из множества экономических и военных вариантов, которые включает в себя стратегия сдерживания.

Одним из таких вариантов является увеличение объемов помощи самому уязвимому театру российско-американского противостояния, а именно Украине. США публично заявляли о том, что они рассматривают возможность предоставления смертельного оружия украинским службам безопасности, однако пока они этого не сделали. Эта угроза сама по себе является частью политики сдерживания и одним из основных факторов, удерживающих Россию от открытого военного вторжения на Украину (то есть укрепления своего влияния — С.К.). Однако эскалация со стороны России может превратить эту угрозу в реальность.

Другим вариантом является увеличение масштабов и интенсивности военных учений в таких странах, как государства Балтии или Грузия. Более активная экономическая и политическая поддержка таких энергетических проектов «Южного коридора», как Транскаспийский газопровод, также может служить потенциальной угрозой для экономических и политических позиций России (и вряд ли стратегии сдерживания — С.К.). США уже использовали санкции для того, чтобы сдержать Россию в ее ближнем зарубежье, и у них в запасе есть еще масса возможностей нанести серьезный вред уже ослабленной российской экономике.

Разумеется, США больше не стремятся остановить распространение коммунизма или помешать расширению влияния России в мировом масштабе. Однако тот геополитический императив, который лег в основу американской политики сдерживания — необходимость ограничить возможности России по распространению ее влияния за пределами ее границ — до сих пор актуален и останется таковым еще очень много лет».

— там же

Ну, так и что мы на это скажем? Вот нам, например, говорят о разрядке — тут Генри Киссинджер, он же мудрый человек, он говорит всё время, это гуру — нужна разрядка. Недавно вышло интервью в National Interest (а National Interest — это такой журнал, который является площадкой, где две партии договариваются о чём-то, республиканская и демократическая) о том, что же именно делал этот самый Киссинджер в политике разрядки.

«— Я чуть не забыл, что (вы осуществляли политику умиротворения Советского Союза, что — С.К.) вам этот подвиг удался. Хотя, в конце концов, разрядка сыграла решающую роль в низвержении Советского Союза, не так ли?» -спрашивает интервьюер Киссинджера.

Киссинджер отвечает: «В этом (состояла и состоит — С.К.) моя точка зрения. Мы рассматривали разрядку как стратегию для управления конфликтом с Советским Союзом».

— Интервью: Генри Киссинджер // «The National Interest», США 21.08.2015

Ни о какой разрядке как таковой речи не было, речь шла о том, чтобы добиться с помощью разрядки развала СССР. Теперь если даже и начнется какая-то «разрядка», это будет разрядка для того, чтобы добиться развала России и все. И Киссинджер об этом говорит прямо.

«Нам необходимо было вести холодную войну в таком положении, в котором мы бы не оказались изолированы, и в котором нам была бы предоставлена наилучшая из возможных основа для того, чтобы иметь дело с неизбежными конфликтами. Наконец, мы были обязаны найти способ избежать ядерного конфликта, представлявшего опасность для всей цивилизации. Мы искали позиции, в которой были бы готовы в случае необходимости применить силу, но всегда отчетливо демонстрируя, что это самая крайняя мера. Неоконсерваторы усвоили более абсолютистские взгляды. Рейган использовал оказавшийся в его распоряжении промежуток времени со значительным тактическим мастерством, хотя я не уверен, что всё это было заранее предопределено. Но эффект оказался весьма внушительным. Я думаю, что период разрядки был необходимой прелюдией. (К перестройке и распаду. Так ведь? Сказано «необходимой прелюдией». — С.К.)

— Другим монументальным достижением, очевидно, стало возобновление отношений с Китаем. Как по вашим ощущениям, сегодня...

— Ослабление роли СССР на Ближнем Востоке. Это имело не меньшее значение.

— ... Так, и спасение Израиля поставками вооружения в войне в 73-м году.

— Оба события были связаны.

— Можно ли назвать Китай сегодняшней кайзеровской Германией? Незадолго до своей смерти Ричард Никсон (Richard Nixon) сказал Уильяму Сафиру (William Safire) о необходимости создать выход в Китай, но мы, возможно, создали Франкенштейна.

— О стране, которая на протяжении трех тысячелетий доминировала в своем регионе, можно сказать, что она обладает специфической реальностью. В качестве альтернативы можно было бы постоянно подавлять Китай, находившийся в сговоре с Советским Союзом, превращая последний — уже ведущую ядерную державу — в доминирующее государство Евразии при американском попустительстве. Но Китай, по сути, являет собой центральную проблему для американской стратегии.

— Как вы думаете: Китай настаивает на более синоцентричном мире или может быть интегрирован в рамки своего рода модели вестфальского мира, как вы изложили в своей последней книге «Мировой порядок» (World Order)?

— Это вызов. (Китай — это вызов. — С.К.) Это открытый вопрос. И это наша задача. Мы не очень хороши в этом, потому что не понимаем их историю и культуру. (А нашу историю и культуру они понимают? — С.К.) Я думаю, основа их мышления синоцентрична. Но это может привести к последствиям глобального характера. Таким образом, вызов, который нам бросает Китай, есть гораздо более тонкий вопрос, чем проблема Советского Союза. Последняя имела в значительной мере стратегический характер. А это вопрос культуры: могут ли две цивилизации, которые, по крайней мере, пока мыслят различными категориями, найти подходящую формулу для своего сосуществования, из которой проистечет мировой порядок?"

— там же

Вся статья Киссинджера — это сплошное признание в том, что разрядка была способом развалить Советский Союз. И что любые разрядки для американцев только способ укрепления их господства.

В издании Politico (американском) некий Стивен Ли Майерс (Steven Lee Myers) обсуждает «Истинные истоки путинской кампании в Сирии». Это потрясающий анализ, там говорится всё. Там говорится, что Путин вел себя спокойно, передавал полномочия Медведеву, но Медведев повел себя в Ливии так, как Путину не понравилось. И после Ливии Путин, поняв, что именно там происходит, начал отодвигать Медведева. Все представители российской элиты осудили Медведева за Ливию. Потом, когда Путин начал выражать свое недовольство тем, что происходит в Ливии, Медведев стал отстаивать свою позицию. При этом соответствующим образом одевался и вообще пытался выглядеть решительно.

Потом Путин стал отодвигать Медведева от второго срока. Медведев сначала говорил, что он хочет на второй срок, да? «Если Медведев и хотел добиться настоящей политической независимости, он этого не показывал». Он мог использовать свое любое выступление, но этого не делал. Потом Медведев стал слабеть, потом подробно описывается, как именно выходили на трибуну Путин и Медведев, что именно говорил Медведев.

«В конечном итоге такой исход был вполне ожидаемым. Политический капитал Медведева таял с каждым днем в течение всего года...

Путин... едва упомянул о том, что Медведев согласился с его местом в партийном списке, и о своем возвращении на президентский пост...

Кремль Путина быстро аннулировал многие из тех реформ, которые проводил Медведев».

— Истинные истоки путинской кампании в Сирии // «Politico», США 30.09.2015

И всё это в Ливии. То есть всё это началось с момента, когда Путин понял, как рушатся национальные государства и что это значит. Мы должны обратить внимание на это обстоятельство? Я считаю, что должны. А можем ли мы не обратить внимание на то, как именно Генеральный Секретарь Совета Европы Турбьерн Ягланд в статье, которая опубликована в New York Times, предрекает Приднестровью судьбу Крыма, а Молдавию предупреждает о том, что страна рискует стать еще одной горячей точкой Европы. Это не сдерживание? Неважно, какими банальностями пестрит статья Генерального Секретаря Совета Европы, важно, что в ней черным по белому сказано именно это. А что значит сказать это? Ведь слово и дело тесно связаны.

Виктория Нуланд говорит о том, что мы хотим поддерживать связь с Россией, что мы интегрируем Россию в западные институты. Далее она говорит

«Россия нарушила правила игры...

Россия, если вы хотите, чтобы она была интегрирована в евроатлантическую систему, должна соблюдать основополагающие принципы, с которыми мы все согласились в Хельсинки (в 1975 году при подписании Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе)...»

— Виктория Нуланд: мы действительно хотим поддерживать ясную связь с Россией // «ТАСС» 26.08.2015

То, что мы подписали в Хельсинки — на этом зиждется Устав ООН. Простите, но то, что мы подписали в Хельсинки, и мы с вами обсуждали Хельсинки. Я специально делаю серию передач, веду сквозные темы и обсуждаю конкретные политологические проблемы — Хельсинки, Венский конгресс, разрядку, холодную войну, сдерживание. Классический арсенал обсуждаю, потому что он работает. А его уже не помнят! Россия провалилась в такую клоаку конспирологии и болтовни.

Итак, Хельсинки — это говорит Нуланд, не кто-нибудь. На них зиждется устав ООН и так далее. Американцы не понимают, что когда они бомбили Югославию, они нарушили 10 принципов Хельсинки? Они не понимают, что то, что они делали в Косово — они разрушили Хельсинки. Если она говорит, я не буду ее называть так, как называют американцы госпожу Клинтон, каргой там и чем угодно, но если она, эта «странная женщина» говорит о том, что на этом зиждется Устав ООН, то американцы разрушил устав ООН!

«Мы не готовы менять фундаментальные принципы и правила международной системы и Устав ООН, когда те не подходят интересам России. (Да вы уже изменили их, когда они не подходили к интересам Соединенных Штатов, вы не имели права по Хельсинки бомбить Югославию, вы не имели права делать то, что вы делали в Косово! — С.К.)

...

В конечном счете, не России решать, с кем та или иная страна будет вступать в союзнические отношения. (И не США решать. Решать, влиять. — С.К.)»

— там же

Я обращаю ваше внимание, какое на самом деле предсказанное мною значение имеет это самое Хельсинки, и насколько важно разъяснять, что именно в этом Хельсинки происходит.

Хотел бы обратить еще на один фактор внимание, на один эксцесс или на одно обстоятельство, которое при всей его эксцентричности и проблематичности тем не менее имеет достаточно серьезное значение. Речь идет о запрете ислама в Анголе. Правительство Анголы полностью запретило ислам в своей стране.

Осуществив нечто уникальное, нигде больше не имевшее место, президент Анголы подписал документ, окончательно запрещающий исповедование ислама в стране. Это уникальный прецедент. В ряде стран мира есть крупные проблемы с исламизмом и так далее, но в новейшей истории ислам никогда не попадал под полный государственный запрет. Сантуш пошел на это, сказав, что исламского населения достаточно мало, а регистрировать будут только то, что исповедует, там я не знаю, более 5%. Но самое главное, что лидеры Анголы пережили гражданскую войну и прекрасно понимают, что сейчас начинается.

Никоим образом я не хочу говорить, что это правильное действие и давайте так действовать. Давайте действовать диаметрально противоположным образом, давайте дружить с исламом, протягивать ему руку, уважать ислам как великую мировую религию. Уважать исповедующее ислам население нашей страны. Но давайте обратим внимание на то, что началось, на эту турбулентность. Ведь это же фактор из числа невозможных, понимаете? Это же в сумасшедшем бреду себе нельзя было представить, только сужая окно рассмотренных передач до разного рода эксцессов, шоу и так далее, мы (этим занимаются большая часть, к сожалению, наших масс-медиа) можем не заметить такой вещи. Это же совершенно новый мир, в котором это может случиться. И это случилось. А это крупная страна Африки и не единственная страна, в которой это возможно.

Я вот в предшествующей своей передаче, не в последней, а в предпоследней, которая велась из поселения Александровского, я в ней сказал несколько слов о госпоже Шульман, и это взбудоражило либеральный истеблишмент, они начали это обсуждать. Я вот что сказал-то, что госпожа Шульман, которая, казалось, хоть как-то соответствует тому, что называю компетентностью, вдруг проявила вопиющую и неслучайную некомпетентность. Госпожа Шульман в основном знаменита обсуждениями так называемой «седьмой колонны». Кто не знает — поясняю, обычно была «пятая колонна». «Пятая колонна» — это откровенные сторонники той державы, с которой мы воюем, в данном случае США. Потом возникла «шестая колонна». «Шестой колонной» называли системных либералов находящихся в Кремле. Если там Шендерович, Ходорковский, Навальный, не знаю, кто-то еще открыто и более-менее открыто проклинают Путина, то-сё, призывают к тому чтобы всё это сокрушить, то «шестая колонна», она как бы раскланивается перед главой государства и так далее и пытается сдвинуть его курс в либеральную сторону. А «седьмая колонна», о которой говорила госпожа Шульман, это якобы те люди, и она их подробно перечисляла в нескольких статьях в газете «Ведомости» и в других газетах, так называемых респектабельных газетах — проамериканских. Вот в нескольких этих газетах, в основном в «Ведомостях», она перечисляла, кто такие эта «седьмая колонна», приплетая туда, то тех, то других, именно патриотических членов команды Путина, говоря о том, что манифестом этой «седьмой колонны» являлся Примаков, и что «седьмая колонна», по большому счету, готовит сброс Путина. Больная тема для наших олигархов. И в пределах всего этого госпожа Шульман обсуждала ресурсы, соотношения и всё время говорила, что она ученый.

Долго-долго всё это обсуждала, после чего сказала, что социальная атомизация в постсоветской России — это базовое наследие советской власти. Вопрос не в том, кто любит советскую власть, а кто нет. А все понимают, что социальная атомизация, о которой говорит госпожа Шульман, — это следствие неизбежное и основная задача МО-ДЕР-НИ-ЗА-ЦИИ, капиталистической анти-коллективисткой модернизации. Это она создает атомы, и, не создав атомы, она не может осуществить модернизацию.

При этом разрушение традиционализма — Премодерна и является задачей модернизации. Премодерн — коллективисткий, а Модерн атомизированный. Если бы госпожа Шульман сдавала бы зачеты в каких-нибудь нормальных институтах, она бы не могла ничего такого сказать. Это примерно то же самое, что госпожа Латынина говорит, что стрелка осциллографа куда-то там движется — у осциллографа нет стрелки. Но это физика, и госпожа Латынина не обязана это знать. Когда она изображает из себя историка и говорит, что Геббельса повесили, и потом ядовитые появляются комментарии «меня не повесили, я яду принял. Геббельс», да? Это хуже конечно, и таких явлений много. Господин Юргенс, например, говорит о том, что «как известно, балласт сбрасывают с судна для того, чтобы оно в бурю не перевернулось». В бурю балласт наращивают, это тоже все знают кроме Юргенса. Но и Юргенс, и Латынина, и все остальные они всё-таки совершали эти неслучайные ляпы, перемещаясь со своего основного собственно журналистского поля на всякие научные, особенно технические поля. Только госпожа Шульман, во-первых, говорит, что она не журналистка, а ученый (это у нас такой «прикид»), а во-вторых, она находится в своем поле — социальной теории.

Она Вебера не читала? Она Локка не читала? Она Гоббса не читала? Она не знает, что вся западная литература говорит о том, что социальная атомизация — это следствие модернизации? Что именно задачей модернизации является ломка традиционалистской матрицы и коллективизма? И что именно за счет этого возникает всё остальное. Она Дюркгейма не читала? Значит, она может только рассуждать о «седьмой колонне». А это означает, что у нас интеллигенция находится в странном состоянии, понимаете?

Когда идею «русского мира» обсуждают Станислав Белковский и Максим Шевченко, я читаю длинный текст:

«А. Белковский:

— Я считаю, что концепция „русского мира“ является фейковым блефом в данный момент. Русское сознание глубоко провинциально, русский человек хочет стать европейцем, но при этом сохранить свою идентичность, — этому посвящена значительная часть русской литературы и весь Антон Павлович Чехов, например. И для Путина вопросом не был „русский мир“. Для Путина было вопросом принуждение Запада к любви. (Это одна мысль, и Белковский ее проверяет. Зачем тут Чехов? — С.К.) Все, что делал Путин — это невероятный „Вишневый сад“».

— Идея «Русского мира» на востоке Украины: отказалась ли от них Россия // «Клинч», Эхо Москвы 10.06.2015

Ну, хорошо, Белковский не понимает, что такое Чехов, но он же не понимает, что такое «русский мир». Он ему отвратителен, он говорит, что это фейк и так далее. Что говорит Шевченко?

«— Я никогда не был поклонником концепции „русского мира“...»

— Там же

Значит, обсуждают это всё два человека, Шевченко и Белковский, оба не являющиеся сторонниками концепции «русского мира». Поэтому никто не обсуждает, что такое «Мир миров», что такое русский Универсум, как он по-настоящему выстроен. Никто не говорит о том, что этот «русский мир» сейчас превращают в оружие против Русской Империи, Русского Империума. Значит, всё огромное пространство смыслов, которое надо обсуждать, формируя повестку дня, всё это вообще никак ни в чем нигде не фигурирует. Потому что изначально, что делается? Изначально два человека, которые могли бы что-то сказать и являются, ну как бы, держателями неких возможностей дискутирования, сведены в передаче на «Эхо Москвы» так, что оба они не могут защищать «русский мир». А зачем их так сводят? И кто в принципе, должен формировать повестку дня?

Вот госпожа Шульман говорит ахинею чудовищную, по поводу того, как именно осуществляется социальная атомизация. На самом деле, вся тонкая повестка дня, связанная с тем, что же там происходило в Советском Союзе, за счет этого вычеркивается. И нельзя уже понять соотношение советского и русского мира, ничего.

Потому что в Советском Союзе модернизация была осуществлена реально (ну там, культурная революция, индустриализация и так далее) без разрушения коллективистского общества, а с укреплением коллективисткой матрицы. А никто в мире, кроме русских, такую модернизацию не осуществлял.

Поэтому советскость надо анализировать не на уровне этих идиотских анти-сталинистских бессмысленных выкриков, правительственных беспомощных программ и каких-то там стен, а на уровне выявления глубочайшего смысла «что же сделали эти русские, взяв на себя советское?» Они единственные в мире не разрушили традиционную матрицу, не разрушили коллективизм и осуществили модернизацию.

Что сейчас происходит с китайцами, с другими азиатскими странами — это отдельный вопрос. Россия же страна христианского мира, как она могла это сделать? Чем с этой точки зрения была коллективизация? Ну, давайте кричать бесконечно «бедные крестьяне» — много ужасного произошло, и при модернизации и раскрестьянивании Европы происходили такие чудовищные вещи, по отношению к которым наша коллективизация это очень гуманистическое занятие, тем более, что мы всё осуществили за десять лет, а там это осуществлялось столетиями. Беспощаднейшим образом, с чудовищными жертвами. Но мы жертвы будем обсуждать или смысл?

Смысл же заключался в том, что была создана эта модель: коллективизм укрепился, а модернизация осуществилась. Значит, она была не модернизация? Или русские — это абсолютно особый народ? Народ-держатель неких знаний, которые сейчас особо нужны, потому что мы модернизацию продолжать не можем. Да, мы ее защищаем, потому что она есть меньшее из зол. Да, поэтому защищаем национальные государства и всё прочее, мы же понимаем, что там есть проблемы. Очень крупные. А вот это развитие без полного демонтажа коллективизма при укреплении коллективизма и всё прочее, это, я извиняюсь, такое «ноу-хау» что дальше некуда.

Госпожа Шульман обсуждает какие-то идиотизмы по поводу того, как именно Советский Союз, укреплявший коллективизм, на самом деле создавал атомизацию. А все мы понимаем, когда она создавалась. В 60-70-е годы я приезжал на дачу, и ровно через неделю мы все знакомились. Знакомились, играли в волейбол, ходили друг к другу, начинались какие-то там совместные вечера, вечеринки, пение песен, дискуссии, самодеятельные спектакли, танцплощадка и так далее.

Теперь можно жить в поселке очень близко от Москвы десять-пятнадцать лет и почти ни с кем не быть знакомым, а проходя мимо друг друга в лучшем случае говорить «здравствуйте». И даже когда люди выходит фейерверки пускать на Новый год, они не собираются вместе, они каждый у себя. Вот что такое атомизация. Она была возможна в каком-нибудь поселке, где жили советские граждане? Я вас умоляю, я вас умоляю...

Так что госпожа Шульман говорит полную ахинею и называет себя ученым, и ее специализация социальные науки. А американцы сейчас обсуждают что такое «идентичность» и может ли у чернокожего быть белая идентичность, а у белого человека черная идентичность. Как они могут плыть так сильно-то, чтобы реальность исчезала?

И все это Умберто Эко, которого госпожа Шульман тем более не читала. Может «Маятник Фуко» и читала, но так по-серьезному где он рассуждает, не читала. Ссылаясь на Зигмунда Баумана, называет «текучим обществом». Пока госпожа Шульман ноет о примстившейся ей советской атомизации, Умберто Эко, ссылаясь на Зигмунда Баумана, обсуждает «текучее общество» как новую реальность. Значит, за счет того, что наша интеллигенция оборзела и опростилась, мы не можем обсудить современную повестку дня. Нет ни площадок, ни форм обсуждения, да? Ни интеллигенции как субъекта этого обсуждения, потому что опростившаяся интеллигенция это не интеллигенция, это люмпен-интеллигенция. Не хочется Ленина вспоминать, всё время критиковали, что он говорил что-то не то. Я к интеллигенции отношусь с глубочайшим уважением и считаю, что без нее движения из нынешнего тупика невозможно. Но ее нет! Так вот «текучее общество», о котором говорит Умберто Эко, это интереснейшая вещь.

Бауман — это профессор университета в Лидсе, он занимался там постмодернизмом, консьюмеризмом и всем прочим. Это поляк, коммунист, иммигрировавший тогда, когда начались в Компартии такие всякие анти-еврейские дела. И вот он говорит, что у современного человека нет вообще никаких устойчивых ориентиров:

«...отсутствие у сегодняшнего человека каких бы то ни было „устойчивых“ ориентиров. Какие последствия повлечет такое положение дел, еще предстоит понять.

Идея „текучей“ современности или же общества принадлежит, как известно, Зигмунду Бауману. Для тех, кто хочет ознакомиться с разного рода выводами, рожденными этой концепцией, будет полезна книга „Кризисное состояние“ (издательство Эинауди, 18 евро), в которой Бауман и Карло Бордони обсуждают эту и другие проблемы.

Текучее общество начинает формироваться на волне так называемого постмодерна...»

— Умберто Эко «Текучее общество» // «L’Espresso», Италия 15.06.2015

Видите, не я один, и не вместе там с Дарридой, Лаканом и другими обсуждают постмодерн. Его обсуждают люди, которые вполне понимают его политическое значение. Были некие такие крикливые псевдо-интеллигенты, которые орали, что политического значения у постмодерна нет.

«...на волне так называемого постмодерна (термин, служащий, впрочем, чем-то вроде «зонта», под которым укрылось множество феноменов из разных областей, начиная с архитектуры и заканчивая философией или литературой, порой без всякого на то основания). Постмодернизм ознаменовал собой кризис «великой повествовательной традиции». Считалось, что он может предложить миру новый ориентир, занимаясь переоценкой прошлого в игровой, ироничной форме, во многом он был близок нигилистическим тенденциям. По мнению Бордони, однако, и постмодернизм перешел в стадию увядания. Он был явлением временного характера, мы прошли сквозь него, даже и не заметив этого, и когда-нибудь его будут изучать как предромантизм. Постмодернизм дал лишь название некоей переходной стадии, став своего рода паромом между модерном и еще безымянным настоящим. (Вот смотрите, лексика какая: «еще безымянным настоящим». — С.К.)

По Бауману, к характеристикам этой нарождающейся современности можно отнести кризис государственности (какая же свобода в принятии решений остается национальным государствам перед лицом торжества международных монополий?). Исчезает институция, гарантировавшая единицам возможность по заданной схеме решать проблемы нашего времени. Вместе с кризисом государственности наметился и идеологический кризис, и соответственно партийный, следовательно, теперь лишено смысла любое апеллирование к общественным ценностям, позволявшее отдельно взятому индивидууму чувствовать свою принадлежность к общности, формулировавшей его потребности.

В ходе кризиса всего общественного расцветает безудержный индивидуализм, превращающий ближнего из попутчика в противника, которого следует остерегаться. Такой «субъективизм» подорвал основы эпохи модерна, сделав его хрупким, и вот при полном отсутствии ориентиров все растворяется в своего рода текучести. Теряется правовая уверенность (судопроизводство воспринимается как враг), и возможным выходом для индивидуума, не имеющего какой-либо точки отсчета, становится, с одной стороны, создание видимости любой ценой, то есть видимость преобразуется в самостоятельную ценность (феномен, которым я часто занимаюсь в этой колонке) (это «Espresso» Италия — С.К.), а с другой — потребление. Речь, однако, идет не о потреблении, целью которого является обладание желаемым предметом, приносящее удовлетворение. Нынешнее потребление, напротив, мгновенно превращает купленное в устаревшее, заставляя индивида совершать одну покупку за другой, будто пораженного своего рода бесцельной булимией (новый телефон немногим уступает старому, но от него необходимо избавиться для того, чтобы принять участие в этой оргии желаний).

Кризис идеологий и партий: кто-то сказал, что такие понятия теперь сродни такси, в которые садятся вожди или большие шишки в погоне за голосами, непринужденно выбирая наиболее соответствующую моменту идеологию и партию — благодаря чему без всякого возмущения, напротив, даже с пониманием мы относимся к разного рода ренегатам. И уже не только отдельные индивидуумы, но и само общество существует в устойчивой парадигме временного состояния».

— Там же

Устойчивой парадигме временного состояния!

«Какова альтернатива этому плавлению? Мы пока не знаем, междуцарствие продлится довольно долго. Бауман замечает (с потерей веры на спасение, ниспосланное сверху государством или революцией), именно в период междуцарствий возникают негодующие движения. Такие движения знают, чего не хотят, но не знают, чего хотят. Хотелось бы напомнить, что службы общественного порядка были обеспокоены, прежде всего, тем, что так называемый „черный блок“ не подходит ни под одно из определений, не в пример анархистам, фашистам, красным бригадам. Его сторонники проявляют активность, но никто, включая их самих, не знает, когда ждать выпадов и в каком направлении.

Есть ли способ выжить в текучести? (я бы еще сказал, есть ли способ предотвратить текучесть — С.К.) Да, есть. Следует осознавать, что живешь в текучем обществе. Такое общество — чтобы быть понятым и возможно, впоследствии преобразованным — требует нового подхода. Беда в том, что политики, да и по большей части интеллигенция еще не осмыслили значение этого феномена. На данный момент идеи автора концепции Зигмунда Баумана остаются „гласом вопиющего в пустыне“».

— Там же

Вот это интеллектуальный текст, понимаете? Это вам не советская атомизация, которую сейчас преодолевает пост-советизм. Это «текучее общество». Можно ли в нем выжить, формируется ли оно в России, как на него реагирует Россия? Не оно ли, не эта «текучесть» в итоге и порождает всё то, что является нынешней странной реальностью? Вот вопросы, на которые надо отвечать, вот вопросы которые надо обсуждать, а мы вместо этого очень часто толчем воду в ступе. И я предлагаю тем, кто не хочет этого толчения постоянно

Первое: осваивать классический аппарат и применять его к делу;

Второе: соединять классический аппарат с неклассическим;

Третье: идти на глубину.

Только при этих трех условиях и в твердом понимании того, что будущее не за постмодерном и не за «текучим обществом», а постмодерн затекает именно в общество, и не за той пустотой, которая обязательно образуется, и Умберто Эко показывает, как она образуется при наращивании этой текучести, а за альтернативой этому, и эта альтернатива является не контр-модерн, не архаика, не новое средневековье, которые тоже будут текучими, а Сверхмодерн, действительно освоение нашего исторического опыта, переосмысление опыта, глубочайший его апгрейд.

Только там, в той стороне можно найти ответ на тот вызов, который, если на него не ответить, уничтожит сначала Россию, а потом и всё человечество. Ради того, чтобы этого не случилось, мы и ведем политическую деятельность и обсуждаем всё так, как в этой передаче.

До встречи в СССР!