виртуальный клуб Суть времени

Ссылка на youtube и файлы - в полной версии новости.

Школа сути – 2 from ECC TV .

Скачать файл.avi (avi - 534 Мб)
Звуковая дорожка, файл.mp3 (mp3 - 81.4 Мб)
Версия для мобильных устройств, файл.3gp (3gp - 83.3 Мб)

Youtube

Трекеры: rutracker.org, kinozal.tv

!!! Принято решение о распространении школы. Если есть возможность закрыть комментарии при этом - делайте, либо следите за тем, что творится в комментариях под видео.

ШКОЛА СУТИ

Лекция вторая

В ближайшие месяцы будут выходить две телевизионные передачи. Одна из них называется «Смысл игры», а другая – «Школа Сути».
Передача «Смысл игры» – это политическая передача. Не обязательно совсем уже прагматически политическая, но обязательно центрированная на самых важных политических проблемах, которые возникают, и обсуждающая эти проблемы под разными углами зрения. Как под углом зрения политической прагматики, так и в контексте разного рода концептуальных теоретических проблем. Но все время в фокусе будет реальная политика. Она будет стремительно развиваться у нас в стране, нам никакой застой на 12 лет, уверяю вас, не грозит. Да и вообще с понятием застоя надо разбираться отдельно. Короче говоря, передача «Смысл игры» все время будет сопровождать политический процесс, осмысливать его, разрабатывать для его понимания разного рода инструментарий.
Передача «Школа сути» посвящена ничуть не менее актуальным, но другим проблемам. И если кого-то эти проблемы не интересуют или кому-то они покажутся надуманными, как еще любит говорить часть зрителей, идеалистическими – то вполне можно ограничиться передачей «Смысл игры». А уж если есть желание, тем не менее, смотреть передачу «Школа сути», то, поскольку речь идет об аудитории, которая нам близка, я прошу – хотите смотреть, смотрите ее определенным образом. Не пытайтесь по отношению к ней самовыражаться. Вы же не приходите в университет с тем, чтобы начинать с ходу выпендриваться перед преподавателями. Дело не в том, что мне обязательно нужно, чтобы вы относились ко мне с чувством пиетета. Дело в том, что никогда ни в чем нельзя разобраться, если ты с ходу считаешь, что ты «вещь в себе», что ты самодостаточен, что ты уже о-го-го какой и что по отношению ко всему, что тебе говорят, ты должен самовыражаться, т.е. высказывать некую другую точку зрения. Не очень разбираясь в том, готов ты к высказыванию такой точки зрения, обладаешь ли ты для этого достаточным объемом информации или нет. Ведь, в конце концов, обзавестись этим объемом информации не так трудно – надо только что-то прочитать. Когда люди, ничего не прочитав и не очень понимая, что к чему, начинают сразу самовыражаться, они закрывают себе путь к пониманию этой самой сути. Дело не в том, что этим они мешают другим – хотя и это существенно, ведь идет какое-то обсуждение, – дело в том, что сами они полностью закрывают для себя все, что связано с пониманием данной передачи.
Если они хотят открыть для себя что-то в этой передаче, они должны изменить позицию. Изменить отношение к своему эго и к этому самому фактору самовыражения. И тогда затраченное ими время – время, затраченное на то, чтобы просмотреть передачу, время, затраченное на то, чтобы обсудить с другими этот предмет, время, затраченное на то, чтобы ознакомиться с теми источниками, которые рассматриваются в передаче и которые требуют самого внимательного ознакомления, – все это время окупится сторицей. Потому что в этом случае они получат что-то новое, и соединят это новое тем или иным способом с тем, что уже есть внутри.
А вот если изначальная позиция заключается в том, что «я сам с усам», все знаю и по отношению ко всему фыркаю, то, во-первых, будет зря потрачено полтора часа. Во-вторых, если еще люди начнут лезть, при такой установке, в источники, то будет потрачено зря не полтора часа, а их же, людей, драгоценные три–четыре–пять часов, которые совсем не так легко извлечь из жизни. И в третьих, это будет мешать находящимся рядом людям, которые реально хотят обсудить те проблемы, которые будут затронуты в данной передаче.
Поэтому я – поскольку идет речь о дорогих для меня людях, которые присоединились к движению, которые разделяют наши ценности, разделяют наше беспокойство о происходящем, поскольку речь идет именно о таких людях, а не о врагах, – искренне прошу этих людей: сосредоточьтесь на передаче «Смысл игры». Если вас так мучат материализм и идеализм… Там все будет очень материалистично, уверяю вас, и очень конкретно. Передача достаточно сложная, аналитическая, политическая, концептуальная. Вам придется осваивать эти рамки – собственно политическую, аналитическую (это очень серьезный вопрос, потому что без анализа двигаться никуда в политике нельзя), концептуальную, теоретическую. Все эти рамки там будут заданы. У вас будет пища для ума и для саморазвития.
И пусть другой круг людей, которых интересует та проблематика, которую я затрагиваю в «Школе Сути», разбирается с этой проблематикой, которая вам, например, кажется вторичной, неважной, несущественной и т.д.
Но что же это за проблематика? Мне-то кажется, что это самая важная проблематика. Потому что чем дальше и в чем большем объеме мы будем обсуждать то, что происходит в стране, эту траекторию, которая ведет нас куда-то совсем не туда, – тем в большей степени (как говорилось в пьесе Шатрова, «дальше… дальше… дальше!»), мы будем убеждаться в том, что все идет вот в эту [начинает рисовать] зону беды. И тогда встанут вопросы: «Как из этой зоны вывести?», «Как повернуть процесс?», «Каковы механизмы?» а, самое главное, – «Каков субъект?». Ибо бесконечное обсуждение вопроса о том, что надо делать, коль скоро в это обсуждение не добавлен другой вопрос «КТО это будет делать?», – бессмысленно. Конечно, надо обсуждать, «что делать». Конечно, важны конкретные технологии, проекты, законы, активные действия. Но – КТО это будет делать? Убежденность в том, что, как только будет сказано, ЧТО надо делать, вопрос о том, КТО это будет делать, будет снят, – убежденность в этом от лукавого.
Например, если здесь будет сказано, что делать надо следующее: надо слетать на Марс, забрать оттуда много металла определенного типа, из этого металла сделать такие-то и такие-то предметы, показать эти предметы людям, и все изменится… То, наверное, вы спросите: «А как это мы слетаем на Марс?». А если вам скажут, что нужно забрать миллион тонн этого металла, то вы спросите: «А кто их добудет? А как их погрузят в космические корабли? А как их привезут на Землю?». И т.д. Возникнет много вопросов. Окажется, что субъекта под такой проект – нет (Я привожу, естественно, очень условный пример).
На сегодняшний день готового субъекта, способного осуществить разворот процесса в сторону от беды (я называю это субъектом первого рода), или же оперировать внутри беды, так чтобы она превратилась в какой-то новый тип государственного существования (я называю это субъектом второго рода, или, как много раз говорил, аттрактором), – вот такого рода субъектов в готовом виде нет (рис. 1).
 

 Рис. 1

 
Значит, вывод только один. Что эти субъекты надо создавать. Но это же не только вопрос о применяемых для этого организационных технологиях, то есть о том, ЧТО делать для создания этого субъекта.
Предполагается следующее. Есть замечательные люди в очень большом количестве, находящиеся во вполне кондиционном состоянии. И если этих людей объединить между собой с помощью определенных организационных или даже, максимум, идеологических, программно-политических схем, то эти люди образуют субъект – например, под названием «партия». И развернут все «куда надо, всем мало не покажется»… Где алгоритмы, где организационные технологии, где все остальное?..
Но вы же так не будете рассуждать. Если вам скажут, что есть огромное количество песка, и из этого песка надо соорудить крепость и весь вопрос в том, как распорядиться этим песком, для того, чтобы возникла крепость, – вы засмеетесь и скажете, что песок не годный материал для строительства крепости. Что из песка можно построить большую кучу, забраться внутрь этой кучи вместе с близкими и там каким-то способом спрятаться от противника. Но там нельзя сделать полноценных бойниц, там нельзя обеспечить стен, которые будут непробиваемы снарядами противника и т.д. и т.п. Значит, если вы по-прежнему будет упорствовать в том, что вам нужна именно крепость, чтобы отбить атаки противника и разгромить его, – то вам придется обсуждать, каким образом из песка сделать, например, кирпич или какой-то другой прочный строительный материал. И есть масса способов сделать такой прочный строительный материал. Но они-то и называются –трансцендентациями.
Вот у вас тут, где-то в точке имеющегося, есть вот этот самый песок, возможно даже очень желающий стать кирпичом. А где-то здесь, в точке искомого, – у вас есть этот самый кирпич. Значит, песок должен осознать, первое: что он песок и в виде такового не годится для крепости. Второе: что крепость абсолютно необходима, ибо он же не неживой песок, а некий обладающий умом, волей и всем прочим человеческий «материал»… Не хочется даже говорить слово материал… Человеческий контингент… Который, осознав, что он песок и что из песка не сделаешь крепость, а крепость нужна, – начнет преобразовывать себя из песка в кирпич. Крепость будет построена, враг будет разбит, победа будет за нами. Вопрос возникнет: «Как и за счет чего этот песок превратится в кирпич?» (рис. 2).
 

 Рис. 2

 
Программа «Школа сути» посвящена этому, подобным трансцендентациям, трансформациям. И это абсолютно актуальная политическая проблема.
Мы уже обсуждали с вами теоретические аспекты данной проблемы, каковыми является, например, теория регресса. Если в стране идет регресс, то полноценная, собственно политическая борьба не возможна в принципе. Она исключена по определению. Потому что для этой борьбы нужен прогресс, восходящее историческое движение – в рамках которого существуют полноценные классы, разделенные отношением к орудиям и средствам производства, полноценные уклады, конфликты между укладами. В рамках этого прогресса господствующему классу необходимо сильное государство. И это сильное государство может быть только тогда, когда, например, будет сильный, образованный, просвещенный пролетариат. И, тем самым, капитал, который нуждается в таком государстве, создает для себя «могильщика», как справедливо указывал Маркс. Но все это справедливо только в условиях прогресса, восходящего исторического движения. А если движение обратное (а в России оно именно обратное), то этот тип политической борьбы, при котором есть классы, и эти классы формируют партии, – невозможен.
Кстати, об этом говорил Ленин. Хотя в России, в принципе, некое восходящее историческое движение перед 1917 годом имело место, и, тем не менее, Ленин сказал: «Поскольку передового пролетариата у нас нет, как класса, но он нам нужен для совершения социалистической революции, то мы сначала создадим партию, а потом эта партия создаст класс». Если бы Маркс что-то такое услышал вживе от Ленина, он бы начал с ним драться физически, потому что это находилось в категорическом противоречии с тем, что представлял себе Маркс. Маркс представлял, что нормальный процесс, это когда уже есть класс. И тогда возникает партия, которая выражает интересы этого касса и т.д. А вовсе не производит класс, как демиург, из ничего.
Теперь у нас есть некое страдающее большинство, скажем так, обездоленных. Но для того, чтобы внутри этого большинства появился авангард, нужен класс. А класса нет.
Он мог бы быть. В стране мог бы сформироваться в других условиях полноценный когнитариат, если бы данной власти нужно было государство. А для государства – сильная армия. Для сильной армии – современная техника, производимая внутри страны. А для этой техники – инженеры, а еще и ученые, а еще и педагоги, а еще и достаточно образованные, воодушевленные чем-то и физически здоровые молодые люди, чтобы быть солдатами, офицерами этой армии. Если бы все это было так, то внутри всего этого, а это и есть восходящее историческое движение, сформировался бы некий класс. И класс этот выдвинул бы партию, которая обеспечивала бы его интересы. Или эта партия срезонировала бы, дооформив классовое сознание в этом классе и осуществив необходимую задачу.
Но если этого класса нет, и каждый день регрессивного бытия разрушает предпосылки для его формирования, а он нужен в качестве авангарда для большинства, –то нужно рассматривать совершенно другие схемы. То, что мы и называем контррегрессивной борьбой. Для этого нужны другого рода субъекты.
Для разного типа политической борьбы нужны совершенно разные субъекты. Это, между прочим, называется «субъектологией» – т.е. наукой о типе субъектов, способных управлять общественно-политическими процессами в разных условиях, в разном макроконтексте.
Вот о чем мы говорим в данной передаче. Мы не обсуждаем некую идеалистическую проблематику вообще. Мы пытаемся, первое, понять, что же случилось со страной. И, второе, раз это случилось со страной и повлекло за собой некие последствия, – то как преодолеть эти последствия. Которые ведь ворожат, они каждый день что-то создают. Как ответить на брошенный вызов? Ведь это можно сделать только сообразно вызову и поняв его. В противном случае политическая борьба – обречена.
Вообразите себе ситуацию – взорвалась некая страшная бомба, гораздо хуже атомной. Вот эта бомба взорвалась в ходе горбачевско-ельцинских деяний. Она взорвалась. Ее осколки кого-то убили. Между прочим, многие миллионы людей убили! А ее страшное излучение облучило людей в разной степени. Оно нанесло страшные травмы людям. Люди даже выдержали этот удар. Они еще дергаются, они возмущаются тем, в каком состоянии они оказались. Они понимают, что, находясь в этом состоянии, они обречены. Они хотят изменить состояние. Но ведь для того, чтобы его изменить, нужно обнаружить какой вид травмы имеет место быть и как ответить на это. Т.е. как эту травму преодолеть. Как вывести людей из травмированного состояния и привести их в другое состояние, в котором они могут полноценно бороться.
Это есть ключевая проблема, которую мы пытаемся рассмотреть. Это вам и превращение песка в кирпич [показывает рис. 2]. Это вам и вот эти вот повороты [показывает рис. 1]. Это вам и вопрос, как соотносятся «Что делать?» и «КТО делает?». И этому посвящена данная передача. Не абстрактной идеалистической проблематике (смешно, кстати, считать, что она идеалистическая), а вот этим вопросам – вопросам о травме, о природе поражения, которое произошло, о способах превращения поражения в победу. Или, как я много раз говорил, о способах адекватного ответа тем, кто эту травму нанес, т.е. о том, что называется «реванш». Когда вы понимаете, что потерпели поражение и это поражение носит страшный характер, и вы хотите, действительно, превратить поражение в победу, вы анализируете поражение. И вы отвечаете, поняв, за счет чего это поражение было нанесено. В противном случае вы лежите и ностальгируете:  «Ах, как хорошо бы вернуться в утерянное прошлое». А почему оно оказалось утеряно?.. Что случилось?.. В силу чего произошло то, что произошло?..
Если это интересно и интересно не под абстрактным углом зрения, а под углом зрения преодоления существующей ситуации, если вы понимаете, что ситуация именно такова: что субъект нужен, но его нет и его надо сформировать, и сформировать его нужно из самих себя… А это самое «из самих себя» обращает к проблематике некой недостаточности тех, кто вроде бы готов к формированию субъекта, но не может развить сейчас достаточного потенциала для того, чтобы субъект был полноценен… Но нужно, чтобы этот кто-то, который сейчас не может этого сделать, через месяц или через шесть месяцев был способен это сделать… Вот если вы все это понимаете – тогда и «Школа сути», как политический лицей, и одноименная передача «Школа сути», как первый этап формирования этого лицея, – нужны.
Но тогда смотрите на это как на уроки боксирования. Вам завтра выходить на ринг и там боксировать. Не надо в тот момент, когда с вами обсуждают, как именно наносятся удары, что такое уклоны и все прочее, говорить, что вы сами с усами и уже такой боксерский ас, что дальше некуда. Известная неприятная гангстерская поговорка гласит: «Если он, на фиг, такой умный, то почему он, на фиг, такой мертвый?». Если все такие хорошие боксеры, то почему все время страна в нокауте? Зюганов много рассказывал о том, что он боксер высшего класса, что Кассиус Клей «отдыхает». И где Зюганов? Не надо уподобляться всему этому.
Ситуация очень плохая. Чем точнее вы понимаете, что она плохая, тем больше шансов, что вы ее исправите. Но для того, чтобы ее исправить, надо признать: «Да, отправили в нокаут. Да, в существующем состоянии меня еще и еще раз отправят в нокаут. Но я – не хочу».
В известном и не слишком высокохудожественном фильме про Рокки (был такой сквозной герой в серии фильмов), когда этот Рокки-боксер уже достиг некоей относительной вершины и после этого начинает терпеть поражение, его умирающий тренер ему говорит: «Когда ты побеждал, у тебя были глаза тигра. А теперь у тебя другие глаза. И с этими глазами ты победить не можешь».
Возникает фундаментальный вопрос: а как же называются вот эти «другие глаза»? А они-то и называются «дух». Когда он говорит, «у тебя были другие глаза», он имеет в виду, что «тогда твой дух не был погашен или сломлен». У Рокки в момент, когда он достиг своих первых побед, дух был именно погашен, потому что он вкусил от комфорта, вкусил от каких-то репортажей, вкусил от свободно-расслабленной жизни… От жизни, которая происходит не на пределе человеческих возможностей. И дух начал гаснуть… А когда дух начал гаснуть, стало ясно, что Рокки будет проигрывать один матч за другим. И пока снова этот дух не возгорелся, он и проигрывал… Так как же он возгорелся и почему?.. Вот один из примеров.
Я все время буду приводить примеры, которые касаются художественных произведений, иногда даже не лучших, абсолютно не обязательно столь высокохудожественных, как Томас Манн или Блок. Для того, чтобы снова и снова поднимать вопрос о победе и поражении. Ибо природа поражения – это угасание духа. Природа прозябания – это сломленный дух. А природа победы – это возгоревшийся дух.
Русский советский дух возгорелся не в первые дни войны. Уже в первые дни войны было показано, что народ не сломлен, но возгорелся он по настоящему к Сталинграду. Но как он возгорелся? Как это потухшее состояние или не до конца возгоревшееся состояние, в котором он находился в начале, перешло в другое состояние, в котором он находился в середине войны? Конечно, речь идет об очень многом. И о вере, что государство не предаст. И о новой военно-промышленной базе, которая была построена в кратчайшие сроки… Но почему она была построена? Она же не на страхе была построена!
Говорят, что после войны осуществилось советское русское чудо. Фильмы об этом снимались. Кстати, стоит их посмотреть. ГДРовцы их снимали, неплохой был фильм «Русское чудо». Откуда чудо-то? Чудо-то кто сотворяет? Чудо сотворяет дух. Нет другого источника чуда. Его, в принципе, не может быть.
В «Руслане и Людмиле» Пушкин пишет:
 
«Там ступа с Бабою-Ягой
Идет, бредет сама собой;
Там царь Кащей над златом чахнет;
Там русский дух...»
 
Что же это за русский дух, о котором пишет Пушкин? И что, дух – это только что-то идеалистическое?.. [зачитывает из философского словаря] «Дух – это высшая способность человека, позволяющая ему, человеку, стать источником смыслополагания, личностного самоопределения». Значит, окончательное и предельное личностное самоопределение без духа невозможно. Смысло- и целеполагание без духа невозможно – а последнее может быть еще важнее, ибо дух взыскует идеального, идеальное ставит стратегическую цель, а цель порождает смыслы. Но если дух не взыскует идеального, нет взыскующего идеального, нет по настоящему взыскующего начала, нет начала, которое тянется к идеальному беспредельно, сметая все преграды на своем пути… То вы вешайте эту идеальную морковку сколько хотите – вы ничего не получите. Итак, это высшая способность человека, позволяющая ему стать источником смысло- и целеполагания, источником личностного самоопределения. Нет у вас духа, вы не будете до конца личностно самоопределяться – вы будете глиной. «Зачем» до конца самоопределяться? Водичка то туда течет, то туда течет. Нажали так – приобретаю одну форму, нажали так – приобретаю другую. А чего делать? Ломаться? Значит, никакого личностного самоопределения не будет без духа.
Третье качество духа – «осмысленное преображение действительности и самого себя». Не обладая духом, нельзя преображать действительность и самого себя. Это невозможно. «Эта способность открывает возможность дополнить природную основу индивидуального и общественного бытия миром моральных, культурных и религиозных ценностей», живых ценностей. «Эта способность играет руководящую сосредотачивающую роль для всех других способностей психики». Что в этом идеалистического? Это вопрос о духе.
Макс Вебер, написавший книгу «Протестантская этика и дух капитализма», о чем мы еще поговорим, подробно обсуждает то же самое. Вебер абсолютно не хочет при этом быть религиозным философом. Ибо к этому моменту религиозный философ – а это уже новое время и уже вполне зрелое состояние нового времени – это философ второго сорта: все хотят наукой заниматься. Это сейчас у нас есть относительный религиозный ренессанс. А тогда – ой-ой-ой!.. Вебер, который пишет книгу, называя ее «Протестантская этика и дух капитализма», уже бросает вызов самим названием моде своего времени. Но он же делает это! Потому что он понимает, что без этого ничего сделать нельзя. Что Маркс проанализировал «тело» капитализма, а не его «дух». И что без этого анализа описание капитализма будет неполным.
Вебер пишет: «В заголовке стоит несколько претенциозно звучащее понятие — дух капитализма. Что следует под этим понимать? При первой же попытке дать нечто вроде «дефиниции» этого понятия возникают известные трудности, вытекающие из самого характера исследовательской задачи». Я зачитал тут определенные дефиниции, но, естественно, окончательные дефиниции в том виде, который нас интересует, вызывают трудности. Вот у Вебера они вызывают трудности, хотя он посвящает всю свою жизнь исследованию данного феномена!
Итак, Вебер пишет: «Если вообще существует объект, применительно к которому данное определение может обрести какой-либо смысл, то это может быть только "исторический индивидуум", то есть комплекс связей, существующих в исторической деятельности, которые мы в понятии объединяем в одно целое под углом зрения их культурного значения. Однако поскольку подобное историческое понятие соотносится с явлением, значимым в своей индивидуальной особенности, оно не может быть определено по принципу "близкое по роду при специфических отличиях"». Здесь Вебер поднимает самую ключевую проблему понятийности вообще. Он говорит, «если этот исторический индивидуум» (или, как мы говорим, «историческая личность» или «культурно-историческая личность» — кто может обладать этим духом?), если такой предмет, объект или, точнее, субъект есть, и мы его исследуем, и это культурно-историческая личность или исторический индивидуум (как говорит Вебер), — то это же не понятие в строгом смысле. Т.е. это не то, что определяется «близостью по роду при специфических отличиях». Это – феномен, некая системная целостность, обладающая собственным потенциалом рефлексии и саморефлексии, требующая соответствующих способов исследования.
Одно дело – вы исследуете камень, отделив его от другого по цвету, прочности, кристаллической структуре и т.д. Камень не знает, что вы его исследуете. В камне нет собственной воли, собственного целеполагания.
Другое дело – вы исследуете человека, который понимает, что вы его исследуете, и может очень многое, в том числе – притвориться чем-то другим. И вы установите не его подлинные характеристики, а те характеристики, которые он сымитирует, для того чтобы вас обмануть.
Этим и отличается субъект-объектная игра, которая осуществляется в естественных науках, когда я как субъект, обладающий разумом, целеполаганием, рефлексией и всем прочим, исследую объект, – стул, который этим ничем не обладает. Это – естественные науки.
Если я исследую другой субъект, человека… Леви-Брюль или кто-нибудь еще исследует первобытные племена, тип человека, достаточно далекий от современного и вроде бы такой тип, который он может исследовать – но этот человек ведь тоже что-то понимает! А если речь идет об исследовании современного человека?.. Я уже описывал эту проблему применительно к военным или к спецслужбистским операциям. Некий генерал хочет исследовать армию другого генерала. Но другой генерал понимает, что этот генерал хочет исследовать его армию, и создает ложные сооружения, имитирует перемещение войск. Это же уже не стул, этот второй генерал. Он объект другого качества, т.е. он не объект, а субъект… Это называется «субъект-субъектное взаимодействие».
Кроме того, если он субъект, то вы не можете до конца исследовать его по принципу рациональности, потому что он не до конца рационален. Вы не можете его разъять на части, потом эти части как-то соединять. Вы должны познать его во всей целостности, а это уже адресует к Дильтею и всей философии жизни. К разнице между пониманием и объяснением. Стул можно объяснить, а человека надо понять. Не зря было сказано: «самопознание есть саморазрушение».
Рациональное самопознание есть саморазрушение, потому что оно требует разрушения целостности, анализа отдельных элементов, связей – а там, дальше, будет моделирование или нет, неизвестно. Но самопонимание не есть саморазрушение – это есть самосозидание. В этом смысле психоанализ – это нечто, что мне было всегда глубоко враждебно. А психосинтез – это совсем другое. Если сложнейшие и очевидным образом не рационализируемые структуры психики, сознания, разума начать анализировать, т.е. дифференцировать и расчленять, то это расчленяемое погибнет. А вот если познавать и другим способом понимать их, разговаривать с ними, тогда в этом диалоге можно, действительно, их понять и, соответственно, выйти на другой этап.
Естественно, что Вебер в значительной степени адресует к этой традиции понимания. Но он объясняет, что культурно-историческую личность, если она существует, или исторический индивидуум, как он говорит, не подобает оседлывать с помощью понятийных дефиниций. Что нужно действовать как-то иначе. Что, назвав все качества духа, надо провести, тем не менее, целое исследование для того, чтобы человек понял, о чем идет речь. И что человек, на глазах у которого проводится это исследование, должен нечто понимать, а не требовать немедленного объяснения.
Вебер – один из крупнейших социологов XX века. Он, дерзая обсуждать важнейшую для него тему духа капитализма (чуть позже я скажу, почему она важнейшая), сразу говорит: «Ребята, я сначала проведу полный курс, а потом дам определение». Потому что это определение будет не понятием, а чем-то более серьезным. Понятие – нечто «близкое по роду при специфических отличиях» – не годится. А вот нечто скомпонованное из составных частей, взятых из исторической действительности – да, оно будет феноменом, но оно не будет понятием.
Итак, Вебер пишет: «Полное теоретическое определение нашего объекта (мы сказали бы "субъекта" – С.К.) будет поэтому дано не в начале, а в конце нашего исследования. Другими словами, лишь в ходе исследования (и это будет его наиболее важным результатом) мы придем к заключению, как наилучшим образом, то есть наиболее адекватно интересующей нас точке зрения, сформулировать то, что мы здесь понимаем под "духом" капитализма. Эта точка зрения в свою очередь (к ней мы еще вернемся) не является единственно возможной при изучении интересующих, нас исторических явлений. Другие точки зрения привели бы к выявлению других "существенных" черт как данного, так и любого другого исторического явления. Из этого следует, что под "духом" капитализма можно или должно понимать отнюдь не только то, что нам представляется наиболее существенным для нашей постановки проблемы. Это объясняется самой спецификой "образования исторических понятий", методической задачей которого является не подведение действительности под абстрактные родовые понятия, а расчленение ее на конкретные генетические связи, всегда сохраняющие свою специфически индивидуальную окраску».
Вопрос о расчленении или не расчленении требует отдельного обсуждения, но понятно, о чем здесь говорит Вебер. Он говорит о том, что труден и долог путь к постижению того, что именно такое дух капитализма. Одновременно он всячески подчеркивает, что хотя он связывает этот дух с протестантской этикой, то есть некоторой разновидностью религии, но исследует этот дух для того чтобы понять какую-то внутреннюю, сокровенную суть уклада. Не «тело» его (которое исследует политэкономия), а что-то совсем другое. Он чувствует, что, сколько ты ни исследуй это тело само по себе, если ты не исследуешь дух – как нечто реально существующее, способное стать источником смыслополагания, самоопределения (отсюда классовое самосознание), осмысленного преобразования действительности (отсюда целеполагание), – если ты не поймешь это явление в его природе, во всей его, предположим, мрачности или, наоборот, светозарности, то ничего дальше не произойдет.
А теперь я прошу всех, с кем это обсуждаю, ответить мне на один вопрос. Если Вебер, потрясающе крупная фигура в обществоведении, говорит о том, что некий уклад, некая общественно-политическая формация, называемая капитализмом, обладает духом (предположим, как-то связанным для Вебера с протестантской этикой), то коль скоро такая операционализация была осуществлена Вебером де-факто… Вот эта книга [показывает книгу], это вторая глава его не такой уж длинной ключевой работы, на которую ссылаются тысячи и тысячи исследователей «Протестантская этика и дух капитализма». После чего Вебер говорит, что это он не случайно все так назвал. Во второй главе он говорит: «Это претенциозно звучащее понятие "дух", но оно для меня не случайно, оно для меня носит ключевой характер»… Если Вебер так описывает капитализм, так операционализирует проблему: есть капитализм, он обладает неким духом, этот дух не есть идеалистическая абстракция, высосанная из религиозного пальца, он как-то связан с религией, но существует сам по себе… И эта схема становится ключевой как для левых, так и для правых исследователей на протяжении всего XX и начала XXI века… (Вебер это не Блавацкая, это огромный научный авторитет)... Если эта схема, в этом виде (капитализм – дух – протестантская этика) существует, то почему я не могу описать другую схему – коммунизм? И обсудить, в чем дух коммунизма.
Веберу можно обсуждать дух капитализма, это корректно, это не приводит к тому, что его упрекают в идеализме, в спиритуализме и создании сект. А обсуждать коммунизм и его дух – почему-то нельзя. А почему нельзя? Почему некорректно написание книги «Некоторые хилиастические искания и дух коммунизма»? (рис. 3)
 

 Рис. 3

 
Это же буквальный ремейк книги Вебера «Протестантская этика и дух капитализма». Просто обратите внимание на то, что это же буквальный ремейк. Вот тут есть «протестантская этика», а здесь – «дух капитализма». Что тут есть еще? Союз «и». И это Вебер, это – корректно. Так почему тогда некий Х, например, ваш покорный слуга, не может написать книгу «Некоторые хилиастические искания и дух коммунизма»?
Я не говорю, что сейчас прямо побегу писать эту книгу. Я просто говорю, что это возможно. И также возможно «"Нечто" и дух феодализма». «Античные философские изыскания и дух рабовладения». Почему нет? Ясно же, когда кончилось рабовладение. Когда всех убедили, что все люди обладают душой. Раб – это вещь. Если у человека есть душа, он не может быть рабом, это – дискомфортно. Уклад начинает рушиться. Дух рабовладения, согласно которому раб – это вещь, исчезает. Его вытесняет христианский дух, который нечто и формирует. Почему так нельзя все обсуждать?
Меня, конечно, здесь интересует, так же как и всех собравшихся, понятие дух коммунизма. Потому что я убежден, что именно в тот момент, когда сломали дух коммунизма, был разгромлен Красный проект. А когда был разгромлен Красный проект – был уничтожен СССР, и все оказались в этой самой ситуации регресса. Нужно было сломать дух. И любой, кто ведет войну, знает, что если дух твоего воинства сломлен – бери его голыми руками.
Это – Вебер. А вот другой, ничуть не менее известный, хотя гораздо более ранний мыслитель – Шарль Луи Монтескье. «О духе законов» называется его фундаментальный труд. Значит, Монтескье интересуют не просто законы, а их дух. Потому что он понимает, что без этого прямое обсуждение законов и всего, что с ними связано, бессмысленно. Вчитаемся в то, что говорит Монтескье. «Для понимания первых четырех книг этого труда (о духе законов – С.К.) следует заметить, что 1) под словом республиканская добродетель я разумею любовь к отечеству, т.е. любовь к равенству. (Посмотрите, сколько определений – С.К.). Это не христианская или нравственная, а политическая добродетель; она представляет ту главную пружину, которая приводит в движение республиканское правительство (т.е. дух республиканства для Монтескье ­– республиканская добродетель в соответствующем виде – С.К.) подобно тому, как честь является движущей пружиной монархии. На этом основании я и назвал любовь к отечеству и к равенству политической добродетелью: новые идеи, к которым я пришел, обязывали меня приискать для них и новые названия или употреблять старые слова в новом смысле. Лица, не понявшие этого, приписали мне много таких нелепых мнений, которые показались бы возмутительными во всех странах мира, т.к. во всех странах мира дорожат нравственностью. 2) Следует обратить внимание на то, что между утверждением, что известное свойство, душевное расположение или добродетель не являются главными двигателями такого-то правительства, и утверждением, что они в этом правительстве совсем отсутствуют, есть большое различие, – пишет Монтескье. – Если я скажу, что такое-то колесо или шестерня не относятся к орудиям, приводящим в движение механизм часов, то можно ли из этого заключить, что их совсем не имеется в этих часах? Столько же оснований, ­– пишет Мантескье, – для заключения, что христианские и нравственные добродетели и даже сама политическая добродетель отсутствуют в монархии. Одним словом: честь существует и в республике, хотя движущее начало республики — политическая добродетель, а политическая добродетель существует и в монархии, несмотря на то, что движущее начало монархии — честь».
Хуже или лучше Монтескье определяет дух законов, но весь вопрос заключается в том, что он определяет как движущую пружину дух. Он говорит: «Там один дух, в республиканском правительстве, а здесь другой дух. Если вы этот дух уничтожите, то не будет республиканского правления, а если вы честь уничтожите, то не будет монархии».
Всмотримся просто в эту точку зрения, потому что мне она представляется крайне важной. Уже не только Вебер, но и Монтескье обсуждает этот самый дух. Не только Пушкин говорит: «Там русский дух, там Русью пахнет…» – поэт. Но выдающийся социолог и один из крупнейших мыслителей, формирующих облик нового времени. Все говорят о духе. «Говорю о духе, – говорит Монтескье, – и какие-то идиоты начинают мне черт знает что приписывать!».
На счет этого приписывания черт знает чего, хочу зачитать Ленина. Всем знакомую работу «Три источника и три составных части марксизма». «Учение Маркса, – пишет Ленин, – вызывает к себе во всем цивилизованном мире величайшую вражду и ненависть всей буржуазной (и казенной, и либеральной) науки, которая видит в марксизме, (внимание! – С.К.) нечто вроде "вредной секты"».
Ничего не узнаете? Из сентенций по поводу того, что все, кто слушают Кургиняна – «СЕК (это они так Сергей Ервандович Кургинян расшифровывают) танты»…
«…Видит в марксизме нечто вроде "вредной секты"». И имеют ведь к этому основание, ибо и Поппер, и другие упрекают Маркса, в том, что у него ценностей слишком много. «А каждый раз, как в науке есть ценности, – пишет Поппер, – это уже не наука». А где это не наука – там и «секты»…
Итак, повторяю, что пишет Ленин: «Учение Маркса вызывает к себе во всем цивилизованном мире величайшую вражду и ненависть всей буржуазной (и казенной, и либеральной) науки, которая видит в марксизме нечто вроде "вредной секты". Иного отношения, – пишет Ленин, – нельзя и ждать, ибо "беспристрастной" социальной науки не может быть в обществе, построенном на классовой борьбе. Так или иначе, но вся казенная и либеральная (мне это очень нравится – С.К.) наука защищает наемное рабство, а марксизм объявил беспощадную войну этому рабству. Ожидать беспристрастной науки в обществе наемного рабства — такая же глупенькая наивность, как ожидать беспристрастия фабрикантов в вопросе о том, не следует ли увеличить плату рабочим, уменьшив прибыль капитала».
Дальше речь идет о преемственности. И Ленин подчеркивает, что учение Маркса является учением, а не сектантской химерой, потому что есть законная преемственность от всего, что создано человечеством в XIX в. И дальше он называет эти три источника: немецкую философию, английскую политэкономию и французский социализм. Имеется в виду по определению, если сам Маркс создатель научного социализма, – социализм утопический.
Поколение советское – это все сдавало непрерывно. Но вы вдумайтесь в эти три источника. Немецкая философия (имеется в виду немецкая гегелевская философия), английская политэкономия, которая абсолютно никак не может быть соединена с немецкой философией Гегеля… А коль скоро даже если кто-то сошлется на Фейербаха, то, во-первых, Фейербах все-таки не Гегель, а Маркс-то все-таки начал с диалектики Гегеля, а, во-вторых, и с Фейербахом есть проблемы примерно те же самые – как его сочетать с английской политэкономией, с Адамом Смитом?.. И, наконец, французский утопический социализм – это отдельная поэма, которая не сочетаема ни с философией Гегеля или Фейербаха, ни с английской политэкономией… Значит, если верить Ленину, что именно так все происходило у Маркса, то это означает, что Маркс осуществлял какой-то особый синтез совершенно разнородных источников.
Я прочитал это, во-первых, потому что здесь речь идет о секте, т.е. опять-таки о духе. И именно этот дух, возгоревшись, совершил нечто. И никогда бы без Ленина он не возгорелся, одним Марксом тут сыт не будешь... А Ленин на завершающем этапе, как мы знаем, возвращался к гегелевской философии, создавал «общество друзей гегелевской философии» и т.д., потому что снова и снова его беспокоила проблема духа. Он чувствовал: погаснет дух – исчезнет все. Он, как говорят в таких случаях, таки и погас.
Говорят о духе капитализма… А дух пролетариата? Он существует? Капитализм что-то сделал. Можем ли мы говорить о духе пролетариата? Можем ли мы это анализировать, постигать?
Я читал стихотворение Луи Арагона, где он говорит о духе народа, имея в виду, конечно, пролетариат.
Но вот что пишет Блок в «Возмездии», часть которого я уже зачитывал:
 
«Ты, поразившая Денницу,
Благослови на здешний путь!
Позволь хоть малую страницу
Из книги жизни повернуть.
Дай мне неспешно и нелживо
Поведать пред Лицом Твоим
О том, что мы в себе таим,
О том, что в здешнем мире живо,
О том, как зреет гнев в сердцах,
И с гневом – юность и свобода,
Как в каждом дышит дух народа.
Сыны отражены в отцах:
Коротенький обрывок рода -
Два-три звена, – и уж ясны
Заветы темной старины:
Созрела новая порода, -
Угль превращается в алмаз».
 
Вот вам это же самое: «уголь в алмаз» – и те трансцендентации, о которых я здесь говорил. Какая разница, «уголь в алмаз» или «песок в кирпич»? Мы как раз об этом и говорим. И Блок чувствует, что именно в этом суть момента.
 
«Угль превращается в алмаз.
 
– говорит Блок, –
 
Он, под киркой трудолюбивой,
Восстав из недр неторопливо,
Предстанет - миру напоказ!»
 
И в поисках этого духа, без которого не произойдет преобразования угля в алмаз, Блок бродит, всматривается в революцию. Он чувствует, что ее скоро может накрыть материалистическая волна и в противодействие этому сочиняет фантастические строки:
 
«Но песня – песнью все пребудет,
В толпе все кто-нибудь поет.
Вот – голову его на блюде
Царю плясунья подает;
Там – он на эшафоте черном
Слагает голову свою;
Здесь – именем клеймят позорным
Его стихи... И я пою, –
Но не за вами суд последний,
Не вам замкнуть мои уста!..
Пусть церковь темная пуста,

– он имеет в виду дух, –
 
Пусть пастырь спит; я до обедни
Пройду росистую межу,
Ключ ржавый поверну в затворе
И в алом от зари притворе
Свою обедню отслужу».
 
Дальше он возвращается к Деннице и кончает этими строками о том, что «дышит дух народа».
Сколько по этому поводу говорили русские революционеры – даже перечислить невозможно. Я имею в виду марксистов в том числе. «Смело, товарищи, в ногу! – как дальше поется, уже не помнит новое поколение? – Духом окрепнем в борьбе». Значит, вопрос идет о духе. Идут материалисты… Ведь факт. Более того, там речь идет о том, что «духом окрепнем в борьбе», в действии. Именно это действие является трансцендентальным оператором, который переводит уголь в алмаз, песок – в кирпич.
Побеждает революция. Что поет молодежь материалистической страны? «Мы кузнецы... – дальше что? – ...и дух наш молод».
«Там русский дух» Пушкина, «и дух наш молод», «духом окрепнем в борьбе». Это все моменты развертывания понятия или феномена, или того, что касается духа, того, что так трудно развертывает Вебер (и, как я считаю, до конца так и не развернул).
А вот вам другой момент того же самого. Что говорит Баба-Яга в сказках? «Фу! Человечьим духом пахнет! Живым духом пахнет!» «Чую мертвый дух», – говорят герои сказок. Это уже фольклор.
Значит, мы опускаемся от коммунизма XX века («мы кузнецы, и дух наш молод», «духом окрепнем в борьбе») на бог знает какие рубежи. Не только на рубежи Пушкина, ведь Пушкин-то и в фольклоре все это ищет… Ему зачем все это нужно – «у Лукоморья дуб зеленый» и т.д.? Там все идет к этой фразе: «Там русский дух, там Русью пахнет». Ведь «пахнет» же!.. Вот этот тонкий нематериальный запах чего-то, что он хочет вдохнуть, без чего он не может, что внутри него, как гениального поэта, преобразует все дерзкие, но вполне аляповатые действия Петра – в величие фантастической русской культуры. «На реформы Петра Россия ответила Пушкиным»… Это – Пушкин. А вот – уже фольклор, последние этажи древности. И опять – дух.
Целый пласт нашей культуры уходит в движение, которое я в высшей степени не собираюсь воспевать, но которое наложило свой отпечаток на очень и очень многое. Не только Бонч-Бруевич это изучал. Это изучали многие – Мельников-Печерский и другие. Я имею в виду движение хлыстов, которое же поднялось на какой-то основе в глубине России. «Ой, Дух, Святый Дух, накати, накати...»
Какую цель перед собой ставили нацисты, экспериментировавшие в концлагерях и вычислявшие, как именно надо управлять человеческими массами? Как может один эсэсовский рыцарь – пакостный омерзительный рыцарь – один управлять целым стадом? Речь шла о сломленном духе. О нем и только о нем. Без него ничего сделать было нельзя. «Сломаем дух, – говорили нацисты, – все будет хорошо».
И вы думаете, что проведя все глубокие опыты, которые начались еще в эпоху Курта Левина и до всякого взятия власти фашизмом (посмотрите по этому поводу очень интересный фильм «Яйцо змеи» И.Бергмана) и вплоть до бесконечных исследований в нацистских лагерях… Вы думаете, нацисты, которые потом думали только о том, как отомстить русским, которые дошли до Берлина, не понимали, что им надо сломать дух?..
«Государство – это средство, с помощью которого народ длит и развивает свое историческое предназначение». Убрали «историческое», а особенно «предназначение» (высшая степень предназначения – миссия) – какой народ, какое государство? А там, внутри-то всего этого, есть исторический дух! Если нет этого духа – нет ничего. Дух может быть сломлен и может быть погашен.
Средство погашения какое? Растление. Это же главное средство погашения духа. Почему я говорю о катакомбах, и почему так построено все на нашем телевидении и вокруг нас? Потому что все должно растлевать. Не будет оно растлевать – может снова возгореться дух. А он не должен возгореться. Поэтому надо растлевать. Ломать – и растлевать.
Я могу приводить по этому поводу массу примеров, и буду приводить их, естественно.
Есть примеры сложные – Вебер, другие социологи этого направления. Огромная литература о духе, которая начинается совсем ранними греческими философами, идет через Платона и Аристотеля, движется в христианскую и средневековую литературу, переходит в Ренессанс, через него в Новое время и в XX век. Это гигантская литература, которую даже обозреть в начальном, вводном курсе нельзя. И неизвестно, нужно ли рассматривать ее так подробно, коль скоро речь идет все-таки о чем-то, имеющем практическое значение.
Но есть примеры совсем другие, которые тоже, почему то, несмотря на их очевидность, не воспринимаются адекватно аудиторией. Которая, коль скоро она верит, первое, в то, что Россия, действительно, гибнет… Второе, что она готова ее спасать, т.е. поворачивать процессы… Третье, что она должна их поворачивать, выводя все из нынешнего макросоциального политэкономического контекста куда то еще… Четвертое, что это даже называется «исторический проект» и т.д… Коль скоро аудитория всерьез в это верит и не декларативно, а всерьез, примеряет это на себя (а это почти невозможное занятие) – такая аудитория ничем, кроме духа, по сути-то и заниматься не должна. И не абстрактно!
Во многих ведущихся сейчас разговорах я замечаю некие признаки опасного заболевания. Оно называется «отсутствие всякого присутствия». Про песни Высоцкого когда-то, не помню, кто из критиков, сказал очень точное: «Шум и ярость личного присутствия». Отсутствие всяческого присутствия – это разговор, при котором человек берет какие-то, не выученные им, а как-то к нему приклеенные тексты и суждения и начинает их перекатывать. Но на себя он ничего не примеряет, он внутрь себя все это не впускает. Результат, естественно, и будет нулевой. Это и есть болтовня. Болтай и по десять часов, и по двадцать – ничего не изменится. Так вот это – отсутствие способности примерять на себя и видеть квинтэссенцию того даже, что тебе нравится – потрясает.
Потому что, если бы этого отсутствия не было, то можно, конечно, читать Вебера, Зомбарта, того же Маркса, Гегеля, Блока, Томаса Манна, Бердяева и других, а можно посмотреть фильм «Белое солнце пустыни», и там все есть. Там есть Абдулла, который построен на представлении о соответствующем духе, том самом духе Востока, про который Сухов говорит, что «Восток дело тонкое, Петруха». Петруха гибнет за это тонкое дело, и возникает вопрос, за что же погиб Петруха. Там есть Абдулла, там есть Сухов и там есть Верещагин. И с разных сторон этого Верещагина атакуют по такому же принципу, который я только что обсуждал в начале передачи в серии фильмов про Рокки. Я буду цитировать по памяти и не могу сказать, что являюсь бесконечным апологетом этого фильма, так же как и фильмов про Рокки, – я просто беру здесь материал, любой, произвольный, для того, чтобы практически развернуть проблему перед теми, кто это слушает.
С презрением Абдулла говорит Верещагину: «Хороший дом, хорошая жена — что еще надо человеку, чтобы встретить старость?» После чего, ошалев от оскорбления, нанесенного ему этим представителем восточного духа, Верещагин делает то, что он делает. Перед этим, конечно, еще поняв, что убит Петруха, напоминающий ему его погибшего сына, гибель которого и сломала его дух, наряду с гибелью империи, которой он служил. И тогда он лезет на этот корабль и начинает там все корежить, произнося абсолютно бессмысленные фразы, выражающие именно эту вот суть духа, которую он сумел в последнюю секунду где-то в себе найти, который в него вошел: «Ты меня знаешь, Абдула, я мзды не беру, мне за державу обидно». Какая держава? Какая мзда, причем тут мзда?
Верещагину пощечину по правой щеке наносит Абдула, как представитель духа Востока. А пощечину по левой щеке наносит Сухов своей знаменитой фразой: «Павлины говоришь? Х-х-е!». Верещагин понимает, что, с одной стороны, есть этот красный, очень глубинно русский дух Сухова, а с другой стороны, этот восточный дух Абдулы. А он находится посередине. И он, с двух сторон высвеченный наличием духа, понимает, что у него его нет. А для него это — последнее падение в ад. И он где-то выхватывает что-то из самого себя, что-то зажигает для последнего рывка, просто потому, что он понимает, что иначе его как человека просто не существует.
Да, конечно, вопрос о духе невероятно сложен, потому что если рассмотреть человека как систему, то любое – и мы видим это по Верещагину – взывание к духу, открывает две заслонки. Одну-то собственно для духа, а вторую – для смерти. Они вдвоем входят. И весь вопрос в том, что если они вошли вдвоем, и существует и дух, и смерть, то результатом такого двойного вхождения является определенный тип жизни, внутренне очень сходный с монашеством. Но это не обязательно монашество религиозное. Это определенный тип жизни (рис. 4).

Рис. 4

 
Внутрь себя в «Береге» Бондарева впускает дух и смерть Княжко – главный герой, который оказывает отпор фашистам уже в 1945 г., когда фактически война выиграна и никто не хочет умирать. И гибнет, давая этот отпор. Он впускает в себя и дух, и смерть. Он уже не может вернуться к миру. Его же друг возвращается к миру, и вся книга написана как воспоминание. Но там, в этом миру, он разлагается, он понимает, что духа уже нет. А вот впустивший в себя и дух, и смерть антагонист Княжко Меженин оказывается в ситуации, когда дух был чем-то заслонен, и он-то не вошел, а вот смерть – вошла. И там, внутри, эта смерть вертится по совершенно другой траектории, безумно напоминающей все, что описано у Сартра. Хотя я убежден, что Бондарев это не заимствовал у Сартра, а изобретал сам. Опять – та же проблема духа.
Еще одна проблема. Да, злой дух существует. Но этот злой дух обеспечил такой уход нацизма с исторической сцены, который я, при предельной ненависти к нацизму, тем не менее, не могу не ощущать во всем его великолепии. Это уходили не только немцы, это уходили фашисты. Они уходили сплоченными рядами, структурно и организованно, вывозя деньги и информацию, создавая коммуны и сети, они уходили так.
Что произошло с духом коммунизма? Почему наши, даже в условиях, когда чем-то можно оправдать разгром, ТАК рассыпались? Побежали в банки и компании, неизвестно куда. Что с ними произошло? Так может вести себя только лишенная духа субстанция. Так где же этот дух, если он был? И если так разгромили нацизм, так смели этот злой дух  (и, между прочим, сказав «священная война» – священная война это война духа) если его так смели, победили к восторгу всего мира, а потом этот дух куда-то исчез – что произошло? И что надо воскрешать? Какой дух исчез-то? Что такое дух коммунизма, который в каком-то неоформленном и неосознанном виде... Я читал в «Сути времени» стихи Слуцкого: «Я помню квартиры наши холодные / И запах беды. / И взрослых труды. (…) / А мы называли грядущим будущее»… Что произошло, если этот дух – будучи недооформлен и недостроен – потом оказался погашен?..
Я обсуждал практическую коллизию, когда вроде бы на этих выборах против Путина должен был быть Зюганов как главный антагонист (Путин протагонист, Зюганов антагонист, классическая греческая трагедия), вдруг – фьють, Зюганов оказался вместо топа неизвестно где. А вместо него на топе на этом оказался, скажем так, собирательный Немцов. И вся повестка дня, весь тип конфликта оказались извращены. Это такое мошенничество… Вот стоят две фигуры [показывает], и вроде они должны воевать друг с другом. Эту фигуру кто-то куда-то убирает, ставит такую – и меняет всю повестку дня. Но это мелочь (это очень значимая мелочь, потому что без конкретной политики мы не проживем, но мелочь) по сравнению с другой игрой, которую никто не понял.
В этой игре существовали другие силы. Вот здесь [показывает] находился некий номенклатурщик, с сытой физиономией, заполненный разного рода бездуховными, скучными рассуждениями. В «В поисках радости» у Розова все время ходит номенклатурщик и его сын… Батя, батя все такой, во френче и с сытой физиономией… Это был протагонист. А антагонистом в этой игре был кто? Человек в ковбоечке, абсолютно бескорыстный, дышащий идеальным и этим самым духом. Это было все –корыстно, угодливо, интрижно, цинично. А вот здесь – была идеальная составляющая, вот здесь. В этих ковбойках, очках, политехнических музеях, «а я еду, а я еду за туманом», «люди идут по свету, им вроде немного надо», «бригантина подымает паруса»... Вот так были расставлены фигуры на великой метаисторической доске 60–70-х годов.
А потом эту фигуру под названием ковбоечка убрали вбок [показывает]. И вместо нее поставили другую фигуру – мясник, фарцовщик, дубленка, джинсы… И тогда к этому потянулась вся и криминальная, и мещанская, и прочая шваль, а также часть номенклатуры отсюда. А где же оказался герой? Он вроде как подключился к этому, как Зюганов к Немцову... Но только потом выяснилось, что ковбоечка была сменена на Бриони, а байдарочные поездки на поездочки в самые дорогие отели мира, при том, что те, кто ехали туда, заказывали себе Роллс-Ройс под цвет пиджака – за день. И мне в Баден-Бадене восхищенные турагенты говорили: «А этот, этот – о-о-о! Он цвет Роллс-Ройса называет только в день отлета, платит за это дополнительные деньги, чтобы под цвет пиджака был Роллс-Ройс».
Я говорил уже в цикле «Суть времени», что была такая идеалистическая женщина. Потом, когда начали спорить о мафии и ее роли, она сказала: «Какая там мафия!». Шел фильм «Спрут», ей сказали: «Вот, посмотрите фильм». Она сказала: «Да, да, смотрю фильм, там такая красивая лампа, я всю жизнь, всю жизнь хотела эту лампу».
Вот как это оказалось подменено? Как оказался убит этот дух, а вместо него засажено все другое? Что такое современное потребительское общество, как не средство окончательного убиения духа? Значит, нет другой проблемы более важной, чем этот самый дух. И не надо говорить, что это спиритуализм, мистика. Виднейшие ученые занимаются только этим. Мысли людей супервысокого уровня, деятелей культуры, философов прикованы к этому. С этим связаны и победы наши, и наши сокрушительные поражения.
Без рассмотрения этого, и без восстановления этого – не будет побед. Все разговоры о коммунизме, абстрактные вообще, без ответа на вопрос, в чем дух коммунизма и как он связан с русским духом, являются бессмысленными. Сегодня они являются особо бессмысленными, потому что тот вульгаризированный, упрощенный марксизм, который, кстати, описывает именно это «тело»... Я же не говорю, что при описании явления «тело» надо исключить, я просто говорю, что к нему все не сводится – и в этом синтез Маркса и Вебера… Вот при таком вот описании только тела окажется, что Россия под различные фразы, изъятые из марксизма, будет погублена окончательно.
Потому что выяснится, что, видите ли, на Болотной площади шла «буржуазно-демократическая революция». Буржуазно-демократическая революция шла под духом законов Монтескье, и шла она в конце XVIII века. Вот там была буржуазно-демократическая революция. А называть бульканье потребительства буржуазно-демократической революцией – просто стыдно.
Так же будет сказано, со ссылками на Маркса, почему надо так поднимать знамя национально-освободительной борьбы. Знамя национально-освободительной борьбы было поднято в Латинской Америке за счет синтеза христианства и марксизма, не просто социализма, а марксизма, и это называется теологией освобождения. Я не говорю, что там были даны все окончательные ответы – окончательные ответы придется давать нам.
Если все эти проблемы не будут подняты, собраны воедино и приведены в состояние, в котором мы понимаем, что надо делать… А делать надо одно – вернуть утраченный дух. На вопрос «что делать?» ответ ясен. А для того чтобы его вернуть, нужны невероятные усилия.
 Поляки полностью потеряли дух, в «Потопе» Сенкевича это хорошо описано, шведы с ними делали все что угодно, как с быдлом. А потом вдруг над одним монастырем зазвенел колокол, и в монастыре началось сопротивление. И вся Польша начала стягиваться к этому монастырю.
В ходе Смутного времени русские потеряли дух очень сильно. История Смутного времени еще не написана. Это было такое падение духа... страшное. Но он же – собрался.
В момент падения Российской империи с духом тоже творилось бог знает что. Но он же – возгорел, как-то слилось там что-то с чем-то.
«Истоки и смысл русского коммунизма», о которых говорит Бердяев, является важной книгой не потому, что Бердяев такой гений и дал окончательные ответы на все вопросы. А потому что Бердяев, как раз ненавидя коммунизм, пытался дать ответ на вопрос о том, как русский дух соединился с коммунизмом, какие черты русского духа оказались востребованы коммунизмом, что русский дух узнал в коммунизме и как возник этот роман коммунизма и русского духа. Т.е. он пытается здесь на свой негативный манер ответить на вопрос о том, что есть дух коммунизма. Это не окончательные ответы – частью они банальные, частью они ущербные. Но они есть, тут есть попытка ответить на вопрос о том, что такое дух коммунизма. А у тех, кто борется за коммунизм, любит его, пытается что-то тут воскресить – нет даже попытки на что-нибудь подобное ответить. А тогда выясняется, что с помощью этого марксистского, очень в России стерилизованного, скажем так, начала, ни на один ключевой вопрос ответить, действительно, нельзя. Нельзя объяснить ни что такое национально-освободительная борьба, ни почему потерпело поражение передовое коммунистическое государство, ни в чем задачи разных этапов нашей революции, ни каковы движущие силы. Значит, нельзя ответить на вопрос, «что» и «КТО» будет делать.
Поэтому уже в следующей передаче я вернусь к Бердяеву. Повторяю, я не считаю его никоим образом истиной в последней инстанции. Он говорит о том, о чем я хочу говорить с восхищением, – почти с ненавистью. Но он об этом говорит, и поэтому это очень важно. Потому что, варясь в собственном соку, не ведя полемику с говоримым, не признавая какой-то правды за говоримым, истины не найдешь.
Мы странствуем в поисках ответа на вопрос о том, что есть этот дух. Странствуем в поисках этого ответа, как странствовал Вебер. Тут важно не то, как именно Вебер получал ответы и каким именно образом он их получил, и что он именно получил – тут важен сам дух странствия.
За конечным пониманием чего-то такого надо идти в путь. Те, кто хотят в него идти, – пойдут, вместе со «Школой сути». Прошу тех, кто не хочет – останьтесь в другом пространстве, политическом, и начните учиться там. Там тоже есть чему учиться. Рано или поздно вы придете к тому же самому.
Спасибо всем и до скорых встреч.