Ссылка на youtube, файлы для скачивания - в полной версии новости

Западные подстрекатели! Руки прочь от Украины и России!

ПОДПИШИСЬ!

Смысл игры - 73 from ECC TV .

Скачать файл.avi (avi - 681 Мб)
Звуковая дорожка, файл.mp3 (mp3 - 104 Мб)
Версия для мобильных устройств, файл.3gp (3gp - 130 Мб)

Youtube

Я просто хочу не ломать всю ту логику клуба, которая существует, ради некоторых событий, связанных с тем, что занимало нас, и продолжает занимать на протяжении последних четырёх-пяти месяцев, и что связано с Украиной, и просто сказать вам о том, что... я не хочу вдаваться в детали... постстрелковский период — это период окончания героизации. Он уже начался.

Существовал плотный круг блогеров, кем именно объединяемый — это отдельный вопрос, и мы его тоже когда-нибудь обсудим. Но, помимо всего прочего, он был объединён всеобщим желанием вот что-нибудь такое заполучить. Что именно, я скажу чуть позже. Смысл заключается здесь в том, что эти блогеры увидели в Стрелкове себя.

Что такое герой? Он должен как бы находиться где-то на определённой высоте и в этом смысле быть для всех ориентиром для подъема на высоту. Все должны отстраивать себя от этой высоты. Как было сказано:

Я

           себя

                    под Лениным чищу,

чтобы плыть

                    в революцию дальше.

Я боюсь

                    этих строчек тыщи,

как мальчишкой

                              боишься фальши.

В. Маяковский. Владимир Ильич Ленин

Это же опять-таки не обязательно должно соединяться с тем, что «если б был он царственен и божественен». Маяковский говорит, что «если б был он царственен и божественен, я б от ярости себя не поберёг». Но одновременно с этим всё время говорятся главные основополагающие вещи, которые создали советское общество, не только советское, которые всегда во все времена создавали все общества. А это звучит это так:

Мы

           спим

                    ночь.

Днём

           совершаем поступки.

Любим

                    свою толочь

воду

           в своей ступке.

Если ж

           за всех мог

направлять

                    потоки явлений,

мы говорим –

                              «пророк»,

мы говорим –

                              «гений».

У нас

                    претензий нет, -

не зовут -

                    мы и не лезем;

нравимся

                    своей жене,

и то

           довольны донельзя.

Если ж,

           телом и духом слит,

прет

           на нас непохожий.

шпилим –

                    «царственный вид»,

удивляемся –

                              «дар божий».

В. Маяковский. Владимир Ильич Ленин

Он говорит: «Неужели про Ленина тоже: „вождь милостью божьей“?»

Там что сказано? Что с того момента, как человек предъявляет некий набор свойств, что можно направлять потоки явлений, тогда ему говорят: «Пророк, гений. Отойди. Это другое, это не про нас. Мы хотим воду толочь в этой ступке, у нас претензий нет,» — и так далее. Мы хотим оказаться в этом мошкарином качестве. Всё, что в это мошкариное не укладывается, мы либо растаптываем, либо наделяем статусом, который защищает нас от необходимости каким-то способом идти рядом, подыматься, соответствовать.

Наконец наступает травма. С одной стороны, если вообще нет ничего, что может освещать твою жизнь, согревать её, то становится слишком холодно.

Отсутствие смыслов — вещь не бесплатная. Отсутствие смыслов порождает тоску. Тоска становится болезненной, её чем-то надо снять. Очень немногие могут, не тоскуя, жить без смыслов вообще.

С другой стороны, наличие любого непохожего — «прёт на нас непохожий», — любого подвига настоящего, любых показателей личности, которыми ты можешь себя мерить и сказать вдруг, что у тебя всё совсем не так и совсем хуже, рождают тоже травму. А это полуполоманное существо, тоскующее по смыслам, и одновременно не способное их по-настоящему принимать, оно же не хочет травмы. Ему не нужна вертикаль.

Значит, оно рано или поздно должно найти себе своего, абсолютно похожего на себя, мошкариного — но чтобы он был героем.

И тогда возникнет вопрос. Сегодня — он, завтра — я. Мы все одинаковые, мы узнаваемые, всё очень просто. И не надо ничего особенно делать. Можно сейчас взять что-нибудь с собой, какое-нибудь там изделие, поехать куда-то, а можно потом. А можно посмотреть, как его берут.

Мало ли ещё какие будут ситуации! Вот возникнут другие ситуации. Вот я, такой как есть, уже превратившийся в нечто малоаппетитное и разлагающееся дальше. Я вот возьму так: «Фу» (дует), и вдруг будет... Опа! Класс!

И вот для всего этого, именующего себя хипстерским, богемного — на самом деле полумещанского, трусящего перед необходимостью любого напряжения, вот такого внутренне комфортного субстрата, Стрелков оказался находкой.

Свой.

Ещё такая вот эта белая тоска, белогвардейская. «За Русь, царя и веру, хоть их уже нет никого». Вот это всё.

И вот для всей этой среды, обладающей определёнными возможностями, Стрелков оказался находкой. И она начала взбивать пену, эта среда. Она начала взбивать её не потому, что ей всё заказали, не потому, что её обсыпали долларами, а потому что ей в охотку это было.

Это раз. Потом нашлись люди, которые поняли, что это же товар, в таких-то, таких-то и таких-то смыслах. А потом нашлись и хозяева этих людей, и процесс выстроился в несколько уровней.

Важно только то, что говорит сам Стрелков. А за этим стоит уже действительно очень большая политика, начавшаяся с вот этой мошкариности, с того, что мошкара тосковала по мошкариному герою.

Про мошку, которую можно восславить на языке мошки, которую можно узнать в стандартах мошки. Вот это же важно.

Она взбивает пену. Тут говорят: «Ба, сколько пены! А народу тоже нужен герой. Давай мы эту взбитую пену продадим народу как героя. А раз мы уже продали это как героя, то давайте это используем для определённых целей. А раз это может быть использовано для определённых целей, да ещё соединено с этими вещами, так оно вообще может быть вмонтировано в большую игру».

Действительно, глобальное государство начинает игру на синтез такого ультралиберализма и нацизма. Ну начинает оно эту игру.

Тут я недавно вполне скорбно узнал, что скончался Валерий Сендеров, с которым я был знаком по шестидесятым годам, по его учёбе в Физико-техническом институте. Мы тогда боролись с первыми нацистскими группами, возникавшими в элите, в том числе на физтехе. Конец 60-х годов.

У меня, когда я прочитал как бы некие констатации по поводу его смерти, обстоятельств и какое-то ощущение теплых неких высказываний в его адрес, у меня вдруг возникла абсолютно метафизическая мысль: «Неужели даже после смерти человеку нельзя быть самим собой? Вот он уже умер, и никто не хочет его порочить. Но что, уже и после смерти нельзя сказать правду?»

Этому Валерию придали какой-то православный вид, ну такой НТСовско-православный. Он в этом виде, так сказать, что-то там высказывал. Но он был убежденный гитлеровец, убежденный. Он верил в фюрера, молился на фюрера. Он черпал из этого энергию, ему это нравилось. Он там корректировал отдельные моменты учения фюрера в духе, так сказать, Сан-Ремо и неофашизма. Ну он такой был человек.

Почему человек не имеет права быть собой даже после смерти? Почему эти легенды, вот так вот впаянные в людей, маски, должнысопровождать их похороны на том свете.

Если они во что-то верят. Пусть не в православие, а в какой-нибудь неогитлеровский оккультизм. Но они же верят.

Вот докуда распространяется фальшь? Кто хозяин этой бесконечной фальши?

И это были острые полемики между нами, входившими в неокоммунистические группы, и этими неофашистами по поводу того, как выглядит элита, что такое мир. Эти полемики носили там ещё даже такой интеллектуально-математический характер. Он же был физтеховец.

Потом на них донесли. И Валерий потом говорил мне: «Единственный, кто на нас ничего не выдумывал и нас не начал проклинать в том, что мы, не знаю что, хотели ядерную войну устроить, это были вы».

Потому что я на все вопросы по поводу этого Валерия и всего говорил: «Ну да, ну спорили, ну элита. Ну что?». Ну я же видел на самом деле, что начинается новая волна этого неофашизма. Ребят из физтеха, у которых не было родственников, выслали и наказали. Ребят из «золотой молодежи», которые стояли рядом, подняли и начали двигать. Все 80-е годы мы ждали, когда же это выйдет на поверхность. Оно должно было выйти, а оно не вышло. Оно не вышло ни в перестройку, ни потом. Оно ждало какого-то своего часа. Оно ждало этого часа в 93-м году, оно ждало этого часа в 96-м, в 98-м. И видимо кто-то решил, судя по Украине, что час настал.

Но тогда это имеет очень далекоидущие последствия. И здесь действительно мы начинаем переопределяться, говорить более внятно, потому что иначе процесс застанет врасплох, и будет непонятно, откуда удар. Он же не со стороны, там, Шендеровича, он откуда-то еще. А он готовится, и он будет нанесен. Это же тоже часть всего того, что стоит за стрелковцами.

И есть еще один момент общего порядка, который у меня лично вызывает очень глубокие размышления. Он собственно политический.

Я закрываю глаза и пытаюсь вообразить, кто же из актуальной элиты, знатоком которой я, конечно же, не являюсь... Но я же как-то не так, что всю жизнь сижу только в деревне Шегары и пишу философские тексты. Я с кем-то как-то знаком, как-то взаимодействую, выступаю по телевидению и так далее.

Кто же из этой актуальной элиты мог вообще хоть как-то хотеть того, что озвучивал Стрелков? Например, ввода войск.

Перед моими глазами проходит череда конкретных лиц. Не фамилий, которые Дугин бойко через запятую приводит, а конкретных лиц. И я твердо знаю, что никто из них этого не хотел. Что в этой череде, так сказать, портретов актуальной элиты нет никакого милитариста-«ястреба», по отношению к которому Владимир Владимирович Путин знаменует собой центр.

Нет этого. Это с трудом можно было вообразить себе в ельцинскую эпоху, когда был Коржаков и Чубайс. Здесь этого нет.

Это приснилось разного рода безумцам, которые всё это знают понаслышке, а я не вижу этого. Ну может быть, я так близорук, может быть, я плохо понимаю процесс. Но честное слово, я не вижу.

Я ночами просыпаюсь, и смотрю на это, и думаю: «Ну где же этот-то, пусть грубый и отвязанный, милитаризм, неэффективный? Или тонкая воля к чему-то экспансионистскому. Где она?

Ее нет. Если она в ком-то есть, вот этот вот пафос, так сказать, отстаивания, то он полностью олицетворяется Путиным в том виде, в каком он есть у него. А где этот край? Нет его!»

Вся эта лирика, все эти разговоры о каких-нибудь там системных либералах или других группах... Но это же люди, которые вообще ничего в процессе не понимают. Всё это было, может быть, в 2002-м году в каком-то виде. Сейчас этого нет и в помине — всё там превращено в совсем другие консистенции. Такой хаос, множественные конфликты, интересы, всё это так осолиднилось, приобрело такую устойчивость, международные связи... Зачем людям, которые вписаны не только в нефтяную и газовую торговлю, но и в оружие, или во что, зачем им нужно, чтобы войска грубо-тупо впёрлись на территорию?

Я не спрашиваю: что они там должны делать? как это они должны оформлять? что это за собой повлечёт?

Я спрашиваю: кому из них это нужно?

Никому!

Тогда у меня возникает вопрос: а в связи с чем тогда поддерживали Стрелкова? Если его поддерживали, потому что хотели воплощения в жизнь его лозунгов о вводе войск и так далее, тогда понятно. А если нет? А если этого не хотели и всё равно поддерживали?

Ну тогда значит, что единственное, что было нужно, чтоб с территории убрались? Убрались в режиме дискредитации высшей власти. И всё.

А я не могу сказать, что эта мысль — которая для меня есть не более чем гипотеза, и я счастлив буду ошибиться, но даже в виде гипотезы — вызывает во мне глубокий политический оптимизм.

Я был на передаче на Первом канале, и там есть такая очень большая нервность вокруг темы, которую задал сам канал — о возможностях свержения власти: «Нет, этого не может быть! Зачем об этом говорить?..», — это всегда так остро реагируют, когда на самом деле защищаются.

Но почему нет? Мы знаем много примеров, когда при очень большом подъёме народном и желании поддержать тех или иных лидеров эти лидеры, так сказать, теряли позиции и переставали быть лидерами. И мы прекрасно понимаем, что это будет...

И тут же мало просто разговоров об экстремизме. Конечно, все, кто хотят неконституционного свержения власти или чего-нибудь в этом духе, соответственно, должны быть осуждены. Потому что до тех пор, пока конституционные механизмы существуют, — все остальные омерзительны. Потому что они никогда не представляют волю большинства. Ни толпа в миллион людей на московских улицах, ни, тем более, десять тысяч наглецов, взявших в руки оружие, не являются... ни о чём не свидетельствуют — они всегда меньшинство.

И если мы действительно верим в большинство, и мы действительно считаем, что народ существует, то нам действительно нужны конституционные методы, они же есть. И не надо мне петь песен о том, что их нельзя пустить в ход. Просто вопрос заключается в том, что люди, которые предлагают себя на политическом рынке, они настолько, мягко говоря, специфичны, что это предложение не принимается. По массе причин...

Итак, конечно, экстремизм заслуживает всяческого осуждения, и, как я говорил три года назад, «Суть времени» не только не будет никогда проявлять ничего на ангстрем сдвигающегося в сторону экстремизма, а «Суть времени» будет основной антиэкстремистской организацией в стране...

Но нельзя всё свести к этому параметру. Потому что когда это всё сводится к этому параметру, то мы теряем вообще идеологическую систему координат, систему координат, связанную с вектором направления движения страны. Мы не выдержим в этом режиме того, что есть. Я никогда не говорил и не хочу говорить зря о том, что там «Запад нам враждебен». Только после проведения консультаций, когда я понимаю, что мои слова чего-то стоят, я могу что-то говорить по таким вопросам.

И я говорю: «Да, все проведенные мною консультации говорят о том, что Россия стала врагом № 1».

Вы же знаете, вы тут были, я все клубы всегда проводил открыто, всех знакомил с теми людьми, которые готовы делиться с нами позициями своими.

Да, Россия стала врагом № 1. Это холодная война. Всё, что мы сейчас будем рассматривать, — это холодная война. Но в этой холодной войне можно выстоять и должно выстоять, только выдвинув какую-то стратегему, отвечающую по своей концептуальной силе и направленности масштабу этой холодной войны.

Я говорил, и опять здесь повторю — на телепередаче я попытался что-то сказать из того, что действительно стратегически важно. Я сказал, что действительно налицо союз двух сил.

С одной стороны, первой силой являются прагматики, которые хотели вести Россию на Запад и которым совершенно был чужд разговор о том, что на Западе что-нибудь плохо. Для прагматиков на Западе было всё всегда хорошо. Это касается и нашей разведки, и всего прочего.

Это называется «hate and love» — ненавидеть и любить. Вот ходишь, смотришь по улицам — погружаешься в среду.

Черепица. Чистые улицы. Пивбары. Газеты разных направлений. И думаешь: «Как хорошо». С другой стороны — тебе полагается «hate», потому что ты должен в любой момент быть готов ввести войска на эту территорию, обеспечивать ввод войск.

Потом «hate» исчезает — остается «love». «Hate» уходит на глубину сознания, скажем так, или в другие слои психики — остается «love». И вот это «love» говорит о том, что хотим, чтобы было как на Западе. Хотим, чтобы была такая же страна. Хотим, чтобы были подметены улицы, хотим, чтобы был рынок. Хотим, чтобы были такие прилавки. Хотим... хотим... хотим... всего этого. Чтобы страна была большая, могучая, но такая же. И лучше бы всего, конечно, чтобы она вошла в НАТО.

И это «хотение» преследует мое отечество и определенные группы в нем, ну что спорить, очень существенно обусловленные именем Юрия Владимировича Андропова, а также его учителя Куусинена.

Я говорю об этом для того, чтобы не было ощущения, что я хочу замкнуться только на спецслужбах. Куусинен, как мы понимаем, — партия (в первом приближении) или особые структуры в партии, неважно. Все эти группы, конечно же, хотели этого.

И я сейчас думаю о том, что происходит с людьми, еще оставшимися (и дай им бог долгих лет жизни) с нами и не ушедшими в мир иной. С людьми, которые не корыстны вот так тупо, как наша сегодняшняя прожорливая буржуазия. Эти люди есть. Они жили этой идеей. Эта идея для них носила абсолютный характер. Вот что они должны сейчас испытывать?!

Если это началось хотя бы в 70-м и продлилось сорок лет, ради этого нужно было отдать огромные территории страны, ради этого нужно было всё исковеркать и изуродовать, а теперь вдруг оказалось, что этого вообще не может быть. Что должен испытывать человек, жизнь которого не сводится к тому, чтобы развлекаться с девушками или кем-то еще, пить вкусное вино в неограниченных количествах, услаждать себя омарами? Вот не сводится человек к этому! Никто из этой старшей группы, находившейся рядом с Андроповым, да и он сам, не жили этими материальными, стяжательскими радостями. Все были людьми очень аскетичными.Надо сказать, что это объединяло двух антиподов — Лигачёва и Яковлева. Они были абсолютно вне этих стяжательских вибраций. Одинаково.

Теперь вопрос возникает в том, что должно быть с людьми, которые это всё испытывают. Куда? Что теперь делать? Сорок лет прошло. Создано другое общество. Многие изменения носят такой характер, что, чтобы повернуть это всё назад, нужно — тут уж никакой Брежнев не нужен и никто — тут «супер-Сталин» нужен, с неизвестными последствиями.

Территории разделены. Насаждены совершенно новые ценности. Бо́льшая часть элиты размещена на Западе. Что теперь делать? И где эти опорные оформленные группы, которые отвечают на этот вопрос? Их же нет. А молодая поросль — она проще, физиологичнее, и в этом смысле всё еще хуже. Потому что для них зона комфорта — это Европа. У кого — Испания, у кого — Италия, какая-нибудь Тоскана, у кого-то (у совсем оригинальных людей) — Греция, какие-то ее части. Но у всех с этим связана возможность приехать — и всё спокойно. Всё. Солнце светит. Люди подают тебе всё. Никаких проблем. И вот эта возможность там отдохнуть — это огромная ценность для людей, для которых высшие-то ценности в существенной степени ампутированы. Дальше они обзавелись семьями, бизнесом. И никто их в этом не ограничивал.

Теперь надо сказать, что всё это плохо. Но нужно назвать какое-нибудь стратегическое волшебное слово. Почему это плохо? Что вдруг обнаружилось? Чего не знали? Думали, что возьмут. А теперь — не берут.

И здесь я должен повторить то, чему была посвящена моя книга «Красная весна». Я надеюсь, что все-таки удастся ее достаточно быстро выпустить. В районе примерно 2005-го года людьми, предъявившими мандаты, свидетельствующие об их праве говорить от лица западной элиты, было сказано в России, что «брать будем только по частям. Всё. Вы не можете войти туда не на тех основаниях, которые мы предлагаем». Часть из них говорила о цивилизационном шве, и отсюда вся эта болтовня про Кавказ — «хватит кормить», понятно. Часть говорила о более глубоких трансформациях. «Будем брать по частям», 2005-й год.

Консультации и проработки шли на протяжении 2006-го и 2007-го. И было сказано «нет» от лица большей части элиты. При этом я должен констатировать, и я еще раз должен обратить ваше внимание на два крохотных следа, которые говорят о том, что часть элиты сказала: «Хорошо, по частям».

Первый след — это выступление Анатолия Ракитова, бывшего советника президента Ельцина и человека, давно утомленного необходимостью озвучивать не только свою позицию. И человека, который давно тяготится необходимостью это делать. И неоднократно он говорил о том, что, в принципе, можно было бы уже проявить сострадание и освободить его от этой необходимости. Но она носит бессрочный характер.

Так вот, он озвучил первым позицию, согласно которой нужны чистые туалеты, что отечество — это где комфортно, и что должно быть много маленьких стран, потому что тогда в них чистые туалеты.

Анатолий Ракитов озвучил не свою позицию. Перед этим, в эпоху Ельцина, когда он моим знакомым говорил: «Да мы!.. Мы расстреляем этот Белый дом (имелся в виду Дом Верховного Совета). Расстреляем. Потом починим. Вы не волнуйтесь. Там будет всё отремонтировано. Ну в чем проблема?», — вот в эту эпоху он говорил: «Нам нужно сменить ядро цивилизации нашей. Мы должны его сменить. Должны быть другие коды. Будут катастрофы. Мы будем преобразовывать ядро через катастрофы, но мы его преобразуем. И будет Россия с новым ядром».

Теперь сказано: «Россия не будет с новым ядром — Россия будет расчленена. И по частям введена в международное сообщество». Если бы я не знал, что 2005-й год маркируется определенными событиями, и если бы я не знал, что Анатолий Ракитов надежно и на 100% озвучивает не свою позицию, почему я должен слушать, что говорит Ракитов?

Но я же знаю! Есть вещи, которые я знаю наверняка. И не я же один их знаю. Это был манифест от лица группы, которая сказала: «Да. Мы хотим по частям, потому что мы не можем себе представить, что мы туда не войдем. Это для нас просто катастрофа. Предельная. Экзистенциальная. Метафизическая. Мы должны туда войти. Всё было сделано ради этого. Будем входить так, как они скажут. Будем входить по частям».

Это была группа. И эта группа состоит вовсе не из либералов, которых все перечисляют непрерывно, сислибов. Она другая. Поэтому вся эта система координат, которую задают — сислибы, не сислибы, — она абсолютно фиктивная. Она не имеет отношения к делу, и это очень важно понять тем, кто хочет просто осознавать процессы: что это всё — такие ясные понятийные сетки, которые ясны-то ясны, но в том-то их сила, что они простые, ясные, но ложные.

И вторая, конечно, вещь, которая это всё маркирует — это обращение оставшегося в живых Стругацкого к Юрию Афанасьеву, в котором он сказал: «Юра, мы перестукиваемся в пустоте... Мы разделены огромными расстояниями... Нас мало, тех, кто подлинные, кто подлинно мыслит, просвещенно. Но мы победим, Юра, знай. Для этого сначала нужно, чтобы Россия проиграла войну». Возник вопрос: «Какую войну?». Очень трудно проиграть войну с Грузией. И вряд ли кто-нибудь мыслит о войне с Соединенными Штатами. Нет таких сумасшедших. Я, по крайней мере, с отвращением отторгаю эту мысль, как думаю, большинство американской элиты.

Значит, речь шла о войне с достаточно крупным государством, которому можно будет помочь, которое будет достаточно яростно раскручено против нас, и так, чтобы одновременно с этим шли экономические ухудшения и так далее. В итоге мы бы этому государству проиграли, как Русско-японскую [войну]. Вот такому государству.

Поскольку государств этих у границ совсем немного, то, в сущности, было одно — Украина. И опять же, почему я должен придавать какое-то значение личным суждениям человека в возрасте, который пишет научно-фантастическую литературу популярную. У меня нет никаких оснований придавать, казалось бы, его словам особое значение, но я знаю, что там та же ситуация, что с Ракитовым, буквально та же.

Там, и это не образы, там есть один и тот же пункт № 1 — под номером один я не имею в виду главных лиц, я имею в виду представителей старой элиты — от которого одна нить [чертит схему] идет в точку под названием Ракитов [Р], а другая нить идет в эту точку С [Стругацкий].

Поэтому когда отсюда и отсюда идут фактически синхронные суждения — я понимаю, что мне, и представителям данного клуба, и всем представителям элиты послан некий месседж, суть которого заключается в том, что «будем входить по частям».

Дальше начались все эти НДП и всё прочее. И 2011-й год.

И тогда же существенная часть элиты отказалась от этого предложения. Отказ этот прозвучал сначала в мюнхенской речи Путина, а потом, последовательно, с помощью действий и слов на протяжении долгого количества времени.

И таким способом образовалась вот эта дуга [рисует] между группой, которая говорит: «только целиком», и группой, которая говорит: «хоть бы и по частям». Всё.

Но группа, которая сказала: «только целиком» и которой сказали: «нет», — в чем ее позиция? Она сильнее, она увереннее, она жестче. И она действительно ориентирована патриотически. «Лучше умереть, чем увидеть очередной распад!»

Но, кроме этого, что есть? Это необходимо, но недостаточно. Я говорю об элите.

А что значит «только целиком»? Если субъект не хочет, чтобы ты входил целиком? Как я когда-то шутил, что, конечно, можно считать вхождением в Европу завод танковых армий советских, которые приехали в магазины за женским бельем, колбасой и чем-нибудь еще. Но вряд ли это называется полноценным вхождением. Вхождение предполагает согласие. Также я говорил, тоже неоднократно, что я не очень понимаю, что такое это вхождение в условиях, когда конфессионально, например, кто-то этот дом строил западный.

И когда ты туда входишь, то это что? Надо отказаться от филиокве? От чего еще, если ты туда заходишь?

Вопрос заключался в том, что тут звучало только одно — «только целиком». Всё. Входим. Распластаем. Вычистим гнойники. Так сказать, выполним условия. Це-ли-ком. Всё.

Им сказали: «нет». Тогда эти сказали: «Мы согласны по частям». А эти сказали: «Нет, не согласны».

Но мало же сказать: «Я не согласен». Так что, мы не входим? А что мы делаем? Если вы говорите, что вы не идете, то вы же еще не сказали, что вы делаете: вы сидите, вы лежите, куда вы не идете? Есть ли поблизости инфраструктура, включая туалет, кафе, чтобы вы никуда не шли? Или кто-то вам будет приносить пищу, а также всё остальное, сантехническое? Как вы будете находиться на этой точке?

Тут мало сказать: «Не идем».

Вы целиком не согласны. Дальше — что? Куда идем?

И тут возникли все разговоры, с одной стороны, о самодостаточном русском мире, который никуда не идет, но который себя оконтуривает. Этот русский мир со всеми его оконтуриваниями и со всем, что он может делать, не может превышать 200 млн людей, ну, 230-240. А на повестке дня другие общности, геоэкономические и так далее. Это не Российская империя, это не Советский Союз тем более.

Далее вопрос состоит в том, что на пути построения этого русского мира сейчас стоят огромные трудности. Но предположим даже, что они будут преодолены — то, что будет построено, не будет жизнеспособно как отдельная сила. <Этого будет> недостаточно.

Дальше возникли, естественно, все эти евразийско-фашистские заморочки, которые, во-первых, неосуществимы, во-вторых, это как раз и есть «не целиком». Это как раз и есть «по частям». Потому что, как только вы говорите о каком-нибудь евразийстве, там все вопросы возникают сразу. Вы хотите обеспечить межконфессиональный диалог между исламом, католицизмом, христианством <православием>. А что это за диалог? Это не экуменизм. А что это такое? Там разная правда. Там кто-то ждет Махди. Там разные идеи. А мир еще богаче.

Так что вы хотите предоставить вместо этого? Национальные интересы? Национальные традиции? Они абсолютно антагонистичны в определенном смысле, на определенной глубине. Значит, надо предоставить что-то фундаментальное, синтезированное, очень глубоко уходящее в бездны времен. И что, в конечном итоге, выражается, так или иначе, в некий гностический модуль, интегральный по отношению ко всему этому делу. Нет там другого модуля. Там уже не будет никакого христианства. Ничего. Там будет даже не язычество, а круче.

Но ясно, что там о другом идет речь. Я не зря пишу книгу «Судьба гуманизма в XXI веке», не зря там ссылаюсь на Шарлотту Шиллер, которая говорила о Гёте, что он хотел опереться на пустоту. Там опора на пустоту!

Я очень не люблю Ницше как философа. Но одно дело — не любить, другое дело — не понимать масштаба и не улавливать что-то ценное. Ценное есть во всем. И когда Ницше говорит: «Вот вы говорите сейчас о каком-то добреньком-добреньком человеке, которого вы построите, а по мне, так вы строите нового раба для нового господства», — это очень ценная мысль. И я, естественно, спрашивал себя много раз: «Вся эта ювенальная юстиция и всё — это какого раба, для какого господства готовит? Где господин-то? Что хочет господин? Зачем это всё нужно?»

Если ставка например, (вот высказываю такую фантастическую гипотезу просто для того, чтобы прояснить что-то — ну, мысль, да? — она иначе будет очень долго излагаться и не будет носить емкого характера) если, например, предположить, что ставка сделана, в основном, на очень большое долгожительство с помощью пересадки органов, и часть человечества должна быть, проще, ходячими мешками с органами, которые можно будет изымать настолько же, как бы, морально, справедливо, как <так сказать, там, я не знаю что> у животных. То, возможно, что, так сказать, можно так расчеловечить человека, чтобы в итоге всего этого дела бо́льшая часть напоминала вот эти, так сказать, ходячие мешки, а какое-то меньшинство, ну, так сказать, охотилось или брало их из зоопарков, или там не знаю что, из коровников, «человечников», и заводило, что-то с ними делало. А они были уже настолько бессмысленны, что они бы даже понимали, что всё в порядке.

Ну, для того, что они делают в сфере ювенальной юстиции и всего прочего, нужна какая-то нетривиальная идея «нового раба» под «новое господство». Вот зачем такой человек? Прошедший через весь этот ювенальный... мясорубки?

Он работать не может, он любить не может, он долг выполнять не может. А он — зачем? Ну, просто для того, чтобы демографию, так сказать, как бы привести к нужном виду? Это ж можно сделать проще. Значит, там какая-то другая идея? Вот этого раба подо что строят-то?

Значит, тогда возникает вопрос, что отказ от вхождения куда-то [указывает на лист со схемой], есть отказ от вхождения в строящийся ад. Но тогда надо предложить рай. Или что-то вместо этого ада.

Что-то надо предложить. И в этом случае действительно занять наступательную позицию, выдвинуть новый международный принцип, создать новые международные структуры под это наступление, создать глубокие, далекоидущие альянсы. Не просто по принципу, что «они хотят нас завоевать». Не просто по принципу национальных интересов, потому что они могут быть очень разными. А по принципу, прошу прощения, тому, который сколь бы нам и что в коммунизме ни казалось кому-то неправильным, но он там функционально, системно соблюдался. Там был Коминтерн, была мировая идея, там был Проект, этот русский голос звучал как мировой, вокруг него был Советский Союз, мировая социалистическая система. Если не входить куда-то, то нужно что-то начать активно выдвигать. И опереться на эту активную идейную основу и на какие-то группы, которые поддерживают.

И, наконец, последнее, что, с моей точки зрения, отличает «Суть времени» от всех остальных сил, для которых «ну а что, ну просто сделать, как было и будет хорошо». То есть от коммунистической такой классической реставрационной схемы любой.

Товарищи! Мы все хотим пережить и переживаем блеск Советского Союза. Мы восхищаемся Великой Отечественной войной, восхищаемся, там, какими-то чертами общества, которое построили, образованием. Восхищаемся тем, что впервые в истории, впервые, реально впервые, Россия в ее ипостаси Советского Союза, действительно стала опережающей технологически страной, а не догоняющей. Космос, да и всё остальное. Это было — впереди. Этого ведь очень трудно добиться. Вот быть ближе или дальше, догоняя — легко, а вот зайти вперед, хоть на сантиметр, — очень трудно.

Мы всем этим восхищаемся, и это грандиозные достижения, блеск всего этого дела. Но кто же будет говорить о нищете — не о пустых прилавках и не обо всей этой прочей чуши, — а о том, что коммунисты ушли с таким позором, которого никогда и нигде в мире не было.

Вот эти белогвардейцы, там... «Поручик Голицын». Они все-таки там... «Ледовый поход», добровольческая армия, Врангель, Деникин, Колчак. Ну пусть под чужими там шапочками и всем прочим. Но они же все-таки умирали за свою правду там... с кокаином, без кокаина — не важно, но умирали! Потом они отступили, образовали какие-то белогвардейские сообщества, о чем-то мечтали. Вот даже та гнусность, которую описывает этот Просвирнин, она же все-таки, хоть энергия мести омерзительной, но была.

Что сделало КПСС? И все остальные? Она как ушла? Мы этого не видим? Мы не понимаем, что если это произошло, значит, в самом проекте, кроме того, что обеспечило его величие, было что-то, что обеспечило его крах.

Как можно снять с себя ответственность за это, если ты это любишь?! Как это можно сделать, кем надо быть?! Безумцем? Кем?! Чтобы говорить о реставрации, а не об искуплении.

На фронте говорили: «Кровью искупи всё, что ты сделал». Это же единственная возможность. Вот люди, которые в этом жили, с этими партбилетами ходили, так сказать, у которых семьи и все прочее, они же искупить это должны каким-то способом. И что, они передают право на искупление всей, это «почетное право» — я говорю понятно что, с какой интонацией — они передают молодому поколению, которое, в принципе, за это не отвечает, которое в этом деле тогда не участвовало. Оно должно это искупать? Да? А все остальные — все при деньгах. Или при комфорте.

А что же это такое, что это за низость неслыханная, чем она произведена-то? Что надо вырвать из этого проекта и что туда надо встроить, чтобы в тот момент, когда он осуществлялся, он был живым, и чтобы он снова не привел к тому же самому мгновенно?

А Зюганов? Дело же не просто в том, чтобы вздыхать. Мы все понимаем, что если бы мы не вздыхали с соответствующими выражениями лиц, то, наверное, все бы мы..., я бы всех повел стройными рядами в компартию. Да? Но это же невозможно. Мы же все понимаем, что сделано из этого «постсоветского коммунизма». Вот это что такое?! Это позор, это нищета.

Значит, единственная организация неосоветского образца, вот этого левого, нацеленного, который говорит об искуплении, то есть о необходимости сочетания восторга перед советскими достижениями, с ощущением вот этого омерзения по отношению ко всему этому финалу.

Ну хорошо, финал. Вот Сталин, да. Элиту эту кто, не он создал? Вот он не должен отвечать за Хрущёва. Значит, если завтра, так сказать, после того, как меня все оплачут и возникнет новая фаза развития «Сути времени», у «Сути времени» окажется лидер — я за это не отвечаю, да? А так бывает? Значит, либо ему было это безразлично, либо это он строил на интервале своей жизни, либо что? Откуда взялся Хрущёв? Эта квинтэссенция всего этого начинающегося тления? «Голова садовая» да? Это откуда всё взялось?

Значит, необходимо невероятное усилие по погружению на глубину, по какому-то внутреннему постижению, по обнаружению всего этого. Для того чтобы действительно могла быть построена «партия искупления», а не «партия ностальгии». Как мы понимаем, это две диаметрально противоположные вещи.

Но всё, что толкает Россию, толкает Россию сюда [указывает рукой на схему], потому что не может быть просто отказа. Мы не отказываемся входить туда, мы начинаем говорить о другом мире. Другое небо, другая земля. В противном случае, это будет раздавлено на протяжении десяти лет. Не может просто этот отказ обеспечить что-нибудь. В лучшем случае, наконец-то перед какими-то страшными угрозами временно и кокетливо согласятся — «входите целиком» — на каких-нибудь ублюдочных основаниях. Но и этого уже не будет. Всё.

Никто из представителей актуальной элиты не пережил в полной мере всей новизны ситуации последних месяцев. Всем кажется, что всё то же самое. А соответственно с этим ни ситуация в целом не рассматривается перед лицом этой стратегической новизны, ни ситуация вот с этим самым Стрелковым (не к ночи будь помянут!) и со всем, что с этим связано. Потому что, в конечном итоге, здесь встает не проблема Стрелкова, и даже не проблема элитных групп, которые почему-то его поддерживали, не желая выполнить его программу, а рассматривая его, простите, как инструмент демонтажа и дискредитации.

Потому что, либо они хотели выполнить его программу, и тогда мне надо сказать, кто это, либо они рассматривали его как инструмент демонтажа и дискредитации, «слива» с территории. А как иначе? Конечно, другие значат больше, чем Стрелков. Но есть то, что значит больше всех этих элитных групп, вот всей этой растерянности перед лицом новизны ситуации.

Больше всего этого значит только одно — понятие «герой». Это не частность. «Я герой, а ты мошкара, герой для мошкары, мошкариный герой, псевдогерой и всё, что из этого вытекает» — это прямое программирование страны на гибель в условиях вот этого отказа [указывает рукой на лист со схемой]. Это смерть.

Если мы не обзаводимся героями (говорю так специально) в условиях холодной войны, нам конец. Псевдогерой в условиях холодной войны — это смерть нации. И не надо десяти условий, не надо падения рубля до двухсот рублей за доллар, не надо соответствующей нефтяной политики, не надо там даже каких-нибудь деструктивных групп и мятежей. Достаточно построить не того героя, и всё рухнет. Поэтому я выношу на повестку дня несколько вопросов. Вот то, что я сейчас сказал в виде историософии [указывает рукой на лист со схемой], вот это понятие о «других», понятие вот всей этой мировой картинки, которая существует, ее новизны, понятие необходимости ответа на этот вызов. Не с помощью советской реставрации, не с помощью какого-то разбавления советского концентрированного раствора до меньших концентраций и чего-то еще, а с помощью действительно фундаментального погружения туда, где надо найти дефект и исправить, и где надо сделать новую ситуацию для того, чтобы уже не было не просто дефекта, а чтобы ни в одной точке бывшей конструкции отпечатки, следы этого дефекта не остались, потому что конструкция системная. И я ставлю этот вопрос о герое. Это первая часть.

Вторая часть. Я хотел бы, чтобы Юрий Вульфович прокомментировал нам ситуацию. Смысл в том заключается, что сейчас Юрий Вульфович что-то расскажет, я коротко прокомментирую прагматические аспекты международной ситуации, и после этого перейду вот к этой части.

Бялый Ю.В.:

Сергей Ервандович задал очень высокую планку осмысления ситуации. Я ни в коем случае не собираюсь ее занижать, но я не могу не обратиться к прагматике постольку, поскольку экономическая ситуация, в которой мы живем, она также обладает чертами крайне существенной новизны, которая не вполне осознается. И вот я хочу два аспекта этой новизны сегодня обсудить. Первый — это нашу финансовую бюджетную ситуацию. И второе — это ситуацию на глобальных энергетических рынках.

Начну с экономической ситуации. Значит, ну мы знаем, что рубль в начале года был около тридцати трех с половиной рублей за доллар, сегодня он играет вокруг максимума в сорок восемь рублей за доллар. И вполне возможно, что это еще не предел. Понятно, что это связано с несколькими факторами. Мы уже их обсуждали. Это, конечно же, цены на нефть, которые дают, ну, на энергоносители, на сырьевые товары, которые дают нам львиную долю валютных торговых поступлений. Это, конечно же, санкции, которые, не надо преуменьшать, весьма болезненны для существенного спектра отраслей нашей экономики. И это, конечно, наращивание оттока капитала из России, перевода рублевой ликвидности банков, граждан, корпораций в валюту и вывоза фактически за рубеж либо вывода за рубеж.

Но, конечно же, самая сложная проблема, которая должна решаться государственной властью, это как обеспечить некую рамочную минимальную устойчивость экономики, которая в очень большой степени определяется бюджетом.

Бюджет на, как у нас теперь принято, на три года — на пятнадцатый, шестнадцатый, семнадцатый год — был принят в окончательном чтении чуть больше недели назад Государственной Думой. И вчера-позавчера он был обсужден и утвержден Советом Федерации. Осталось последнее, чтоб его подписал Президент. Пока, насколько я понимаю, он его не подписал.

Основные проектировки федерального бюджета РФ на 2015–2017 гг.

Источник — ТАСС со ссылкой на сайт Правительства России

— Бюджет на 2015 г. сверстан из прогноза: цена нефти — $96 за баррель, курс рубля — 37,7 руб. за доллар, инфляция — 5,5%.

— Объем ВВП: в 2015 г. — 77,5 трлн руб., инфляция — 5,5%, в 2016 г. — 83,2 трлн руб. и 4,5%, в 2017 г. — 90 трлн руб. и 4% соответственно.

— Доходы бюджета в 2015 г. 15,082 трлн руб. (19,5% ВВП), к 2017 г. они увеличатся до 16,548 трлн руб (18,4% к ВВП).

— Расходы бюджета увеличатся с 15,513 трлн руб. (20% ВВП) в 2015 г. до 17,089 трлн руб. (19% к ВВП) в 2017 г.

— Дефицит бюджета в течение трех лет будет находиться на уровне 0,6% ВВП.

— Объем ненефтегазового дефицита бюджета сократится с 10% в 2015–2016 гг. до 9,7% в 2017 г.

— Величина Резервного фонда на 2015 г. утверждена в сумме 5,4 трлн руб., на 2016 г. — 5,8 трлн руб., на 2017 г. — 6,3 трлн руб. Правительство будет вправе в 2015 г. направить на замещение выпадающих доходов и госзаимствований до 500 млрд руб. из Резервного фонда.

— На реализацию приоритетных национальных проектов в 2015 г. выделяется 139,3 млрд руб., в 2016 г. — 84 млрд руб., в 2017 г. — 59,7 млрд руб.

— На реализацию госпрограмм выделяется в 2015 г. 12,332 трлн руб., в 2016 г. — 12,753 трлн руб., в 2017 г. — 12,875 трлн руб.

— На реализацию федеральных целевых программ в 2015 г. выделяется 1,115 трлн руб.. в 2016 г. — 870,1 млрд руб., в 2017 г. — 850,5 млрд руб.

— На инновационное развитие и модернизацию экономики в 2015 г. выделяется 2,3 трлн руб., в 2016 г. — 2,2 трлн. руб., в 2017 гг. — 2,3 трлн руб.

Значит, бюджет у нас, вот основные показатели — вот такие. Свёрстан он из прогноза: «цена нефти — 96 долларов за баррель, курс рубля — 37,7 рублей за доллар, инфляция — 5,5%».

Ну уже видно, что вот это и это нереалистично или малореалистично. Хотя в этом году мы еще по средней цене нефти за год не опустились ниже ста долларов. Напомню, что в начале года было 115 долларов за баррель, а проблемы такие, рухнувшей нефти, начались только в последние месяцы. Так что в этом году мы еще выше ста долларов «висим». Но в следующем вряд ли будем «висеть» вот на такой вот цифре. Но об этом ниже.

Значит, далее. Объем ВВП — 77, я не буду перечислять цифры, вы все видите, они на экране, читать все умеют. Что здесь я хочу подчеркнуть. Доходы и расходы бюджета будут увеличиваться. Дефицит бюджета будет находиться на уровне 0,6 ВВП, вот ненефтегазовый дефицит бюджета будет в этом году около 10%, в следующих годах — где-то на этом же самом уровне. То есть, по сути, 10% дефицита бюджета у нас покрывают нефть и газ, сырье. И это очень высокая степень зависимости. Понятно, почему мы так болезненно относимся к ценам на углеводородное сырье — потому что это огромная часть бюджета. Десять процентов — это гигантская цифра. У нас совокупные социальные расходы меньше 10%. Вот цена того, что у нас происходит с сырьевым, с нефтегазовым перекосом в нашей экономике.

Значит, ну, некие обещания здесь даются, вот они, в принципе, вполне разумные. То, что доллар уже стоит совсем не столько, элиту нисколько не пугает. Поэтому все-таки и Госдума приняла этот бюджет, и Совет Федерации. Госдума — далеко не единодушно, где-то двумя третями, а Совет Федерации — единогласно принял эти проектировки бюджета.

Почему? Потому что то, что происходит — с одной стороны, снижение цены нефти нашей на один доллар за баррель приводит к тому, что наш бюджет теряет примерно полтора миллиарда долларов в год. Это очень много. Но с другой стороны, синхронно с падением нефти повышается курс доллара к рублю, как вы только что увидели, 48 это не 33, это очень большая разница. И, соответственно, продавая нефть за подорожавшие доллары, получая больше на соответствующее количество рублей, этот бюджет будут переписывать в обновленной и подешевевших рублях и будут исполнять.

То есть бюджет-то в любом случае придется менять, но эти изменения не будут связаны с тем, что он не будет исполняться, что в нем будут резко сокращать какие-нибудь жизненно важные расходы. Этого не будет, скорее всего не будет. Подчеркиваю: скорее всего. Это маловероятно. Но объективно, постольку поскольку при этом доходы домохозяйств наших — рублевые, то есть те, которые хозяйка тратит в магазине или на рынке, которые выдаются в виде зарплаты или гонорара, они будут в подешевевших рублях примерно такого же уровня. То есть жить мы будем, конечно, существенно хуже. Это что касается бюджета.

Но бюджет хотят править, и вообще экономику хотят править не только в части беспокойства за цены на нефть и цену рубля. По сути, сегодня идет, наверно, могли бы вы заметить, довольно такая жесткая полемика между, ну, в полюсах (есть там какие-то срединные мычания, извините за грубое слово) — но в полюсах условная такая радикально-кейнсианская группа и радикально-либеральная.

Ну, условно такая кейнсианская группа — она, по крайней мере, так об этом пишут и говорят более-менее осведомленные политики и экономисты, — она концентрируется, с одной стороны, в администрации Президента, с другой стороны, отчасти в Министерстве экономического развития. Она считает, что на повышение (неснижение) социальных расходов нужно ориентироваться обязательно, что нужно использовать эффективно Резервный фонд, Фонд национального благосостояния для госинвестиций в развитие инфраструктуры и приоритетных промышленных проектов. Она считает, что нужно ужесточать реально все-таки валютное регулирование, то есть принимать серьезные меры к тому, чтобы предотвратить столь масштабную утечку валюты из страны. Она считает — это в частности, кстати, уже законодательно отчасти оформлено очень скандально принимавшимся, вернее, очень скандально обсуждавшимся в либеральной среде, так называемым «антиоффшорным законом». Теперь зарубежные оффшорные компании, которые контролируются российскими резидентами, частными или корпоративными, акционерными, обязаны декларировать свои доходы, которые получаются за рубежом, и платить с этих доходов налоги. Штрафы за нарушения весьма большие и санкции весьма большие. Закон принят. Как его будут обходить, и как он будет исполняться — это отдельный сложный вопрос, но во всяком случае, закон принят.

Некоторые экономисты нелиберального крыла настаивают, что нужно ограничить движение валюты. В ответ либералы, а также премьер Медведев заявляют, что Россия не собирается ограничивать никоим образом движение капиталов. Кроме того, есть предложения жесткие, которые настаивают на ужесточении законодательства об экономических и коррупционных преступлениях. В частности, глава Следственного комитета нашего Бастрыкин в очередной раз очень жестко поднял вопрос о том, что мы должны в полной мере вернуть в Уголовный кодекс законодательство о конфискации имущества. Сейчас с 2006 года эта норма так мягко поправлена, что только в случае коррупционных или незаконных доходов для вредной деятельности — для финансирования террористов, для противоправных действий — в этом случае конфискуется. А нужно вернуть норму, которая, между прочим, принята в Конвенции Совета Европы. Конфискуется в этих случаях всё, а также то, что господин вор рассовал по своим родственникам, якобы «это их деньги, их собственность, не моя». Но это пока благопожелание. Но тем не менее, настрой жесткий есть в этой группе.

И есть альтернативная группа, которую объективно возглавляет и провозглашает в качестве некого модуля идей для спасения российской экономики бывший министр финансов и вице-премьер Алексей Кудрин. Ну и за ней тянется, во-первых, Высшая школа экономики, ее экономическая группа, и в значительной мере — Министерство финансов силуановское и Центробанк. Здесь, по сути, Кудриным уже несколько статей, было множество выступлений в телевидении, интервью разным изданиям. По сути, он так осторожно намекает на то, что придется, жизнь заставляет возвращаться к такому, довольно шоковому, монетаристскому курсу образца 90-х годов, середины-начала 90-х годов.

А именно, нужно накапливать резервы, нужно, ну, скажем так, заботиться о финансировании, накачке деньгами банков, главное — финансовая система, нужно сокращать раздутые социальные расходы. Такие социальные расходы мы себе позволить не можем, поэтому неизбежно, как они говорят, придется сокращать социальные статьи бюджета — здравоохранение, образование, «социалку» и так далее и так далее.

Борьба между этими группами в публичной полемике идет всё более жесткая, ну и все, в общем-то, выжидают сейчас, как мне кажется, четвертого декабря, когда Президент России Путин должен выступить с обращением к Федеральному Собранию, в котором он, возможно, прояснит что-то относительно поворота экономической стратегии и относительно фундаментальных приоритетов, которые мы должны исполнять, которые мы должны поставить во главу угла при дальнейшем развитии нашей экономической политики.

Ну и второе, чего ждут — это сегодня прошло заседание ОПЕК, и оно, по-моему, еще не кончилось. Во всяком случае, я не видел окончательных данных перед Клубом, решений. Заседание ОПЕК в Вене, на котором страны-экспортеры нефти должны были решать, будут ли они менять квоты добычи и поставки на мировой рынок нефти, или же они в каких объемах будут менять, или же они не будут менять вообще, или они попытаются предпринимать другие меры. Значит, вот два фактора — послание Путина и решение ОПЕК. И даже не само решение, а те близкие последствия, которые увидит рынок на основании этих решений, — это вот предметы общего российского и в значительной степени мирового интереса. Почему мирового?

Значит, цена на нефть сегодняшняя — она сегодня уже опускалась ниже 76 долларов за баррель. Напомню, что в августе она была 103, а в начале года 112–115. Так вот, это падение — оно болезненно для России, но оно болезненно далеко не только для России. Я уже показывал здесь, не буду повторять картинки, какие цены на нефть необходимы странам ОПЕК для того, чтобы получить сбалансированный бюджет, для того, чтобы исполнять бюджетные обязательства. Большинство стран ОПЕК ниже ста долларов цены очень не любят, потому что не могут исполнить социальные обязательства. У кого-то из них, как у Саудовской Аравии, социальные обязательства исполняются при цене на нефть 98 примерно долларов за баррель, ниже нельзя, у кого-то еще хуже — при 115–118 долларах за баррель они уже в пролете. Но, тем не менее, это волнует их. Ну, конечно, цены на нефть волнуют весь мир, потому что в зависимости от цены на нефть экспортеры зарабатывают, живут благополучно, если высокая цена, а импортеры должны платить очень много, им дорого кормить свою промышленность, свою экономику. Понижению цен на нефть, естественно, радуются импортеры, естественно, чешут затылок экспортеры.

Какие причины этого падения цен? Ну есть, конечно, манипуляции, но эти манипуляции, а также продажи «халявной», можно сказать, нефти ИГИЛ, вот которую они добывают на оккупированных ими территориях в Ираке и Сирии — это мелочь, это несерьезные цифры, они не влияют кардинальным образом на рынок. Что влияет кардинальным образом? То, что мир объективно действительно вползает в следующую фазу кризиса глобального. Плохо в Европе, то есть у них «по нулям» фактически. Те страны, которые как-то все-таки выше держатся, — это Германия, Франция, Австрия, Великобритания, ну немножко скандинавы.

Южная Европа в кризисе. ВВП не растет.

В Азии серьезнейшие проблемы — уже два квартала рецессия в Японии, проблемы у Кореи. Начинаются проблемы у Китая. Во всяком случае, я уже говорил, одно дело — 8% экономического роста, а другое дело — сегодняшние 7,3. И это цифры роста, объективно там серьезные экономические проблемы. Они настроили гигантское количество новой жилплощади и новых промышленных предприятий. Жилплощадь не выкупают, потому что падает спрос, слишком много, избыток, столько денег у населения нет. Предприятия некоторые приходится останавливать. В частности, сократился строительный бум. Уже некоторые крупные металлургические заводы, заводы металлургического оборудования и цементные заводы в Китае останавливаются. Одновременно останавливаются некоторые угольные шахты и так далее. То есть сказать, что у Китая всё замечательно, тоже нельзя.

В Латинской Америке проблемы, особенно у Аргентины, ну и в Бразилии тоже. Медленный совсем рост то есть идет.

В Америке рост очень сильно фальшивый. Никто не знает, какой, скорее всего, нулевой. Они заявляют о 2,7–3,7 даже процента на квартал, но уже почти никто этому не верит. Фальсифицированные статистические данные — об этом не пишет только ленивый. И кстати, вернусь к России, группа Министерства экономического развития сейчас настаивает на том, чтобы Росстат из как бы независимой организации вернули все-таки под контроль Минэкономразвития, чтобы они могли понимать, как эти товарищи считают, и иметь, хотя бы приблизительно, приблизительно точные данные о том, на каком свете находится национальная экономика. Тоже не верят. В Америке тем более не верят.

То есть кризис. Соответственно, остановился рост спроса на нефть. Американцы закончили свои программы QE, эти программы количественного смягчения, то есть прекратили заваливать глобальную экономику «пустыми» долларами. Соответственно, резко сократился спекулятивный спрос на нефть, на нефтяные опционы и фьючерсы, на «бумажки». А, естественно, постольку, поскольку они играли очень серьезную роль на рынке, это не могло не сказаться на цене.

И, наконец, сильно повысилось предложение. Американцы подняли производство нефти на собственной территории с четырех с небольшим миллионов баррелей в день до сегодняшних девяти миллионов баррелей. Для мирового рынка, который к тому же стагнирует, это гигантская цифра. Ну и у меня создается впечатление, что, конечно, поэтому, с одной стороны, цены падают, но настолько бы они не упали. Создается впечатление, что страны ОПЕК приняли решение наказывать американцев за то, что они столь нагло и несогласованно вышли на рынок со своей нефтью и поменяли правила игры. Свидетельств этому, ну по крайней мере, два совершенно явных.

Министр нефти Объединенных Арабских Эмиратов аль-Мазруи заявил, что Соединенные Штаты, не посоветовавшись ни с кем, изменили, поломали правила игры на мировом рынке. Если они заявляют, что ОПЕК должна договориться и снижать поставки нефти на мировой рынок, то с какой стати Соединенные Штаты не должны снижать добычу и поставки нефти? Это первое.

И второе. По итогам совещания ряда нефтедобывающих стран, на которое, кстати, была приглашена Россия, министр нефти Саудовской Аравии Али аль-Наими заявил, что ОПЕК не обязана снижать добычу и экспорт, цены на нефть — должен реагировать рынок. Рыночный спрос и рыночное предложение.

Это прозвучало позавчера перед этим самым совещанием ОПЕК, так что, скорее всего, ОПЕК снижать серьезно квоту разных стран и добычу не будет. Это почти наверняка. А чего они добиваются? Добиваются они прежде всего, того, чтобы наказать Штаты: нефть, которую они нарастили, пять миллионов баррелей в день за последние годы, это почти полностью нефть сложных и сланцевых месторождений, которая в том числе на больших глубинах на шельфе морских. Там тоже очень высокие получаются себестоимости, которая, по крайней мере, последняя цифра была названа при цене нефти 75 долларов за баррель, более половины добычи сланцевой нефти в Соединенных Штатах нерентабельна. Значит, там уже сокращаются инвестиции в добычу сланцевой нефти, сокращаются объемы бурения, но постольку, поскольку деньги вложили и пробурили, это бросать, естественно, не будут, будут выкачивать из этого то, что можно, по максимуму.

Но постольку, поскольку сланцевую скважину новую нужно бурить не позже, чем через год-полтора, она выдыхается. Если скважина на нормальном традиционном месторождении может работать 15-17 лет, то здесь максимум полтора года, больше не работает. Значит, нужно новые бурить, а инвестиций нет. Это значит, что, скорее всего, если это решение принято, я подчеркиваю — если, не знаю, логика событий показывает, что это, скорее всего, так. Это значит, что, скорее всего, по крайней мере, через год-полтора, цены на нефть начнут возвращаться. Может быть, и раньше, если Соединенные Штаты вступят в переговоры и будут как-то договариваться.

Цены на нефть будут подниматься и вернутся где-то к уровням, ну думаю, не ниже 90 долларов за баррель. Но это, так сказать, гипотезы. Но то, что сейчас происходит на мировом энергетическом рынке, — то, что открыли свой сланцевый ящик Пандоры Соединенные Штаты, не только по нефти, но и по газу. Правда, газ — это совсем ненадолго. Все утверждают, ну осталось, может быть, 5-7 лет, если радикально не поднимутся цены на нефть и на другие энергоносители. Вот. То этот ящик Пандоры — он фундаментальным образом ломает структуру мирового рынка энергоносителей. И новизна ситуации заключается в том, что если еще год назад начинали осторожно и с переговоров, то сейчас ситуация настолько обострилась, мир настолько «обозлился», я прошу прощения, что переговоры оставляют, грубо говоря, на самую критическую фазу торговли, а выходят с проектами. Причем проекты некоторые даже странные, и они показывают, что, в частности, ну как бы нынешние самые-самые близкие союзники начинают друг другу шагать поперек дороги, поперек горла.

Значит, неделю назад Конгресс Соединенных Штатов отклонил законопроект о строительстве нефтепровода из Канады, который называется «Кейстоун» («Keystone»). Вот такая труба. Она давно запланирована. Давно все технико-экономические основания есть, экологические экспертизы и так далее. Конгресс отклонил, а Президент Обама предупредил, что если Конгресс все-таки проголосует «за», то он наложит свое вето. Мотивировка — якобы экологически недостаточно прозрачные обоснования. Реально, конечно, конкуренция. Сегодня Канада 93% своей добываемой нефти экспортирует в Соединенные Штаты и только 7% в другие страны. А Соединенные Штаты всё менее охотно хотят брать канадскую нефть и пытаются на нее снижать-снижать-снижать цены. А у Канады, они вложили огромные деньги в разработку битуминозных или нефтеносных песков в провинции Альберта, у них здесь огромные месторождения. Эта нефть относительно дешевая, но, тем не менее, ее там, во-первых,очень много, а во-вторых, они уже всё там организовали, это все работает. Они добывают в карьерах этот самый нефтеносный песок, возят, перерабатывают, и получается нефть, ну, по крайней мере, я встречал цифру на уровне не более сорока долларов за баррель по себестоимости. Так вот, когда американцы сказали «нет, не будет», и Обама подтвердил «нет, не будет», канадцы заявили: «а мы тогда вот этот существующий уже у нас газопровод доделаем, построим терминалы и переделаем в нефтепровод. Трасса есть, оборудование есть, всё поменять не так дорого, мы сделаем быстро, мы выйдем на рынок». Причем на европейский рынок, на который уже облизываются в последнее время американцы. Там стоит только запрет государственный на экспорт нефти, как бы устарелый. Закон еще не принят, но лоббируют принятие закона о праве Америки экспортировать нефть очень сильно — вполне возможно, это произойдет. Но уже сейчас они продают (американцы — в Европу) в нарастающих количествах так называемый «газовый конденсат» или легкую нефть, которая к тому же опасна, потому что имеет свойство взрываться в цистернах на железной дороге — там слишком много летучих. Но понятно, что если американцы захватят этот рынок, то канадской нефти сюда дороги не будет. А в другую сторону, они тоже об этом думают, уже говорят, но пока что трубы, проекта нет на Тихий океан и в Юго-Восточную Азию. Но это, так сказать, ближайшие союзники англосаксонские — уже на этом начинают довольно сильно ругаться.

Газопровод будет подавать газ из израильских шельфовых месторождений Тамар, Далит, Левиафан и Блока 12 Кипра через Крит в Грецию и в Европу. Проект подан на рассмотрение в ЕС.

Источник: израильская газета Globes

Это касается газа. Израиль нашел здесь несколько крупных месторождений на своем шельфе: Тамар, Далит и Левиафан. Самое крупное — Левиафан, там действительно крупные запасы газа. Кроме того, на шельфе Кипра найдены довольно крупные запасы, то есть у Кипра запасы газа, и есть перспективы добычи газа в юго-восточной части шельфа на Крите. Вот Израиль уже подал в европейскую комиссию проект поставок газа в Европу через Кипр, Крит и Грецию, все стороны заинтересованы, и этот проект начинает обсуждаться. Как альтернатива, естественно, российским поставкам трубного газа, а также дорогому газу Персидского залива, катарскому, ну и Средиземного моря, алжирскому и так далее. Сжиженному природному газу.

[1]

Еще один американский союзник тоже ведет себя, с точки зрения надежд Соединенных Штатов на поставки своего дорого сжиженного природного газа в Японию, скажем так, не слишком уважительно. Две группы в парламенте Японии депутатские, причем эти депутатские группы обрастают, каждая из них становится всё крупнее, предлагают России уже два проекта газопроводов из России на Японские острова. Один предлагают с Сахалина газопровод, а другой — с материка. И предлагают они довольно, скажем так, настойчиво. У себя в Правительстве это еще не пробили. Наши пока говорят осторожно, нужно понять экономику — похоже, это экономически вряд ли будет выгодно.

Но и те, и другие — и наши, и японцы — на самом деле смотрят, сколько будет стоить реально газ Соединенных Штатов, сжиженный природный. И наши — не поссорятся ли они с китайцами, постольку, поскольку у Китая и Японии отношения всё более напряженные. Несмотря на улыбки на последних саммитах, там слишком много противоречий. Особенно в части военно-политической, потому что СиндзоАбэ резко укрепляет военное сотрудничество с Соединенными Штатами, с Вашингтоном, и Китаю это, по понятным причинам, не нравится. Но это, по сути, торг за будущие цены, будущие поставки газа.

Кроме того, японцы уже запустили один из остановленных реакторов ядерных, и обсуждается, что, может быть, они запустят и другие. Во всяком случае, законодательно в префектурах это уже обсуждается. Отчасти это опять-таки торг: если не будет дешевого газа, запустим, у нас 52 блока этих АЭС, запустим всё, и тогда нафиг нам нужен ваш дорогой газ. Но отчасти и проблемы, связанные с тем, что, конечно, они без импортного газа бедствуют. Им нужны дешевая нефть и дешевый газ.

Еще одно (здесь картинки нет), еще один партнер англосаксонский, то есть из англосаксонской пятерки «Штаты — Великобритания — Канада — Австралия — Новая Зеландия» — это самые близкие союзники, так вот, Австралия начинает стонать в связи с падением мировых цен на энергоносители, на нефть и газ. Потому что они за последние годы настроили и завершают строительство гигантских терминалов и портов по сжиженному природному газу и, соответственно, по экспорту сжиженного природного газа. Но, как и у американцев, этот сжиженный природный газ не может быть дешевым. Значительную часть газа они добывают по своим новым технологиям — недешевым, дорогим — из угольных пластов. И при снижении цен на газ и на нефть они грозят оказаться в пролете. Такой газ у них никто не купит.

То есть о чем идет речь на энергетическом рынке? Идет глобальный передел рынка. Лавину столкнули Штаты. Но в ситуации кризиса и геополитической неопределенности эта война за рынки становится всё более жестокой и всё менее, скажем так, учитывающей прежние правила.

И мы в этой войне, естественно, участвуем и как активный игрок, чего стоят только два контракта на газ с Китаем и нефтяные контракты с Китаем. Турция уже у нас просит в свой «Голубой поток» через Черное море — еще три миллиарда кубов газа в год. Мы игрок очень активный.

Но мы и страдающая сторона, потому что мы ввязались в эту войну в условиях, когда для нас вот эти самые ценовые факторы значат слишком много, чтоб мы могли как-то от этого дистанцироваться. Но, подчеркиваю, новая ситуация очень острая, потому что это новый раунд многофокусной, сложной энергетической войны. Спасибо, я на этом заканчиваю.

Кургинян С.Е.: Спасибо, Юра, спасибо. Я хочу сказать очень коротко о событиях.

22 ноября третий комитет Генеральной Ассамблеи ООН в пятницу принял резолюцию, призывающую страны принять более эффективные меры по борьбе с героизацией нацизма и другими формами расовой дискриминации. За документ, представленный Россией, проголосовало 115 из 193 государств. Сразу же наши либералы начинают кричать: «А пятьдесят воздержались! Всё-таки!» Вот. 115 из ста девяносто трех государств.

Три страны высказались против: Канада, США и Украина, то есть, в сущности, Украина и США. Ну понятно, да? Еще 55, в том числе и Евросоюз, воздержались.

В резолюции сказано: «выражается озабоченность в связи с распространением в разных частях мира различных экстремистских партий, движений, включая неонацистов и т.д.» Это всё инициатива России. Россия тем самым поворачивает в определение неонацизма как угрозы, то есть в антифашистскую сторону. У нас тут всякие мероприятия еще там происходят антифашистские.

Но это нельзя сделать, оставив всю политическую поляну без изменений.

Нельзя непрерывно говорить о том, что, так сказать, Дугин и другие — это у нас всё замечательно, а вот мы поворачиваем в эту сторону.

Нельзя держать власовцев, нельзя держать многих других, если ты поворачиваешь не в сторонуспокойного отношения к неонацизму.

Если ты сам говоришь, что это всё ужасно — подай пример, сделай что-нибудь. И тут есть некая «обязаловка». Эта «обязаловка» меняет климат, и это и есть один из шагов к тому, что я говорю, что такой достаточно всеядный политический центр в России, который управляет, превращается в левый центр. Этот левый центр еще достаточно аморфен, в нем нет энергетики настоящей, но фактически большинство всё более становится левоцентристским.

И тогда вопрос: что такое левый центр при наличии вот этих нацистско-оранжистских альянсов по краям? Как он себя будет вести в этой ситуации? Либо те атакуют этот центр, либо центр атакует их. Впечатление, что, несмотря на делаемые шаги, они делаются в полусне, и то, что я вам сказал, без попытки выработать самые стратегические, самые крупные новые приоритеты, без осознания всей специфичности мира.

Ну, Фергюссон все понимают. Все говорят, что это мелочи, а для меня это понятие «спусковой крючок». Накапливается что-то, накапливается, накапливается. Нажимается любой спусковой крючок, и начинается вот это «кипение», потому что фактически исчерпано всё устройство мира в том виде, в каком он есть. Скрепы не держат. Нет этого мира Модерна, нет этого «плавильного котла», распадается это всё на мультикультуральность. Тогда всё равно все обиды негритянского населения и так далее начинают накапливаться. Рано или поздно мультикультуральность приводит к тому, что и «белое» население тоже входит в какую-то такую фазу «недолюбливания», так сказать, избыточных претензий негритянского населения.

А они же хотят покаяния, а не равенства уже. В этом и есть суть мультикультурализма. И тогда это всё взрывается. Так оно может взорваться всюду, потому что непонятно, как должен быть устроен мир.

Израиль. Израильское правительство одобрило в воскресенье проект основного закона о еврейском характере государства, угрожающего расколоть правящую коалицию, усилить напряжение. Документ, который вынесен на рассмотрение, подтверждает статус Израиля в качестве государства еврейского народа, евреев как единственного народа, который имеет право на национальное самоопределение.

«Израиль — национальное государство еврейского народа. Здесь каждый гражданин имеет равные индивидуальные права, и мы настаиваем на этом, но только у еврейского народа есть национальные права — флаг, гимн, право каждого еврея иммигрировать в эту страну, иные национальные символы. Все это даровано только нашему народу».

Подозревается, что за этим стоит лишение арабского языка статуса государственного. Еще один пассаж: институализация еврейского религиозного права.

Тут же выступает Просвирнин и орет: «О! О! Евреев никто не может обвинить в нацизме! Поэтому, когда мы всего требуем, и нас никто не обвинит!»

Ну, во-первых, евреев все обвиняют в нацизме. Израиль обвиняют все.

Во-вторых, я хочу все-таки как бы пояснить, о чем идет речь. Даже если это будет принято.

Речь идет о том, что Соединенные Штаты всё более облизываются на возможность не вносить вето во все требования Организации Объединенных Наций о переходе к границам 1967 года. Если Соединенные Штаты не будут вносить это вето, как говорит еврейская сторона — «вы же не будете?», то тогда возникает возможность возвращения к границам 1967 года.

Это капитуляция. Капитуляция — это рассыпание государства. Они просто тихенько понемногу разъедутся.

Для того чтобы это не допустить, а допустить это можно только на основе требований, чтобы Палестина и Израиль подписали определенные соглашения, делается этот «финт ушами». Который означает следующее.

Как только Кнессет это примет, никогда никакие палестинские лидеры не подпишут никаких условий мира с Израилем. Мира с еврейским государством быть не может. Не израильтяне требуют себе больше еврейскости, как это трактуется. Нету этих требований. Они хотят Палестину поставить под невозможность заключения какого-то договора с Израилем. Сказать: «видите, они не могут».

А почему, собственно? Почему, собственно, Палестина и арабский мир никогда не подтвердят существование еврейского государства? Вопрос трудный. Но это запрещено закрытыми частями конфессиональных доктрин исламского мира. На этой территории не может быть еврейского государства. Это исключено.

Значит, Израиль делает здесь только одно. Он выдвигает некоторые собственные условия, спрашивает: «А, собственно, почему бы и нет? Другие же есть такие государства. А вот мы эти условия выдвинули и теперь — о, ужас! — Палестина не подписывает с нами договор. Мы бы его подписали бы тут же, а Палестина не подписывает».

Тогда вместо вето Соединенных Штатов делается ставка на конфессиональную палестинскую общеарабскую неприязнь.

Если друг предал, тогда, может быть, враг не предаст. То есть Израиль мечется в условиях, когда он все меньше и меньше верит Соединенным Штатам.

И в этих условиях я бы хотел сказать коротко, но все-таки это проблема серьезная. Я встречался с какими-то людьми, которые говорят: «Да ладно вам, общая проблематика там, глобальный мир... гвоздь у меня в сапоге кошмарней всех фантазий Гёте». Я говорю: «Что за гвоздь в сапоге?» «Ну как, там... из Газы роют проходы отовсюду и поползут на нашу территорию. Ползут-ползут, кошмар, мы ищем бетон, который бетонирует все это».

Сказать — что бы я сделал? На месте Нетаньяху? Я бы открыто приехал в Донецк и Луганск. И всё.

И вот это были бы фантазии Гёте. После которых все «гвозди в сапогах» стали бы другими.

Потому что новый мировой порядок глобальный, я говорю абсолютно серьезно, без всякого эпатажа, прямо, вышиб государственным визитом в одностороннем порядке без заезда в Киев.

Потому что это наш диалог с прагматиками. Глобальный мир нас не устраивает тем, что он скверен, а их — тем, что в нем нет места России. Это разные условия. У нас все время идет компромисс — понятно, на какой зыбкой почве, да? Мы говорим: «Этот мир скверен. Ювенальная юстиция, все прочее...»

Они: «Ну не знаю, может он и скверен, но главное — нам в нем места нет. Поэтому мы будем обороняться».

Я говорю: «Во-первых, надо наступать, а во-вторых, дело не в том, что там нет места России, это второй пункт. Он скверен».

Теперь. В этом глобальном мире, в котором очевидным образом строится альянс Запада с неонацизмом и альянс Запада с Аль-Каидой, нет места Израилю. Там места нет. И это всё — вот эти маневры, они вокруг вот этих же точек. Но мало сказать, что тебе нет места в каком-то мире, надо сказать, первое — что этот мир плох, и второе — что у тебя есть другой проект мира, иначе — все бессмысленно.

А потом подкрепить всё это ядерными ракетами, союзами и всем остальным.

Значит, вот этот глобальный мир, конечно, нацифицируется. Это, конечно, слегка скорректированный Четвертый Рейх. И борьба против него может идти только на выдвижении альтернативных мироустроительных концепций — Сверхмодерна, о котором три года говорит «Суть времени». Это не изыск, это не «пирожные» мировой политики, это сейчас «хлеб». Потому что без этих высших уровней все остальные уровни оказываются в нуле, в залете полном. Новые конгрессы, новые альтернативы, новое международное устройство — или эта нацификация приведет к тому, что не будет ни России, ни Израиля, ни так далее. Там много кому места нет. Это такой альянс, в основном с радикальным суннитским исламом.

Вот это — очень важно, как мне представляется, и вот в этом смысле очень важно правильное прочтение этих израильских дел. Израиль всегда так хотел, всегда правые били копытом, чтобы так было, и всегда по факту так и было. Ну конечно, это было государство еврейского народа. Но это никогда не принимали, потому что хотели нравиться миру и Соединенным Штатам.

А теперь говорят, что «сколько мы перед Соединенными Штатами ни реверансничаем, чего ни делаем, всё равно мы им не нравимся. Ну тогда мы им перестанем нравиться, зато мы настолько начнем не нравиться арабам, что не будет возможности подписать договор, и мы спасемся». Понятно, в чем схема? Я говорю, между прочим, вещи, которые не все понимают.

Дальше такая вещь, как выступление святейшего Патриарха Кирилла на открытии международного съезда православной молодежи и еще целый ряд его выступлений.

Я считаю, что Патриарх всё дальше и дальше движется в сторону разумно скорректированного сергианского православия. То есть в сторону вот этого самого православия левого центра. И это очень важно для страны, но это невозможно сделать, не оформив какие-то другие отношения с теми сегментами православия, которые в эту модель не войдут никогда и ни при каких условиях.

Часть иерархов церковных говорят о том, что настал вопрос об отмене у этих всяких кадетских училищ имени Йордана. Что насчет имени Йордана пора забыть. То есть эта антивласовская волна идет тоже снизу, из средней части иерархии, и, в сущности, осталось, чтобы эти волны соединились, потому что православный патриарх как бы все это обозначает, что это может быть.

Но это совершенно другой рельеф церкви, и этот другой рельеф церкви может повернуть всю политику России — стратегическую, концептуальную, в нужную сторону. Поэтому в этом смысле я не могу это не приветствовать.

Насчет Сендерова я всё сказал.

Лавров выступил с абсолютно беспрецедентными заявлениями о том, что:

«Когда раньше применялись санкции, тогда я еще работал в Нью-Йорке, шла ли речь о Северной Корее, Иране, других странах, делалось это таким образом, чтобы они не наносили ущерба, били только по элите и не наносили вреда социальной сфере, экономике.

Сейчас публичные люди западных стран заявляют, что надо вводить такие санкции, чтобы они разрушали экономику и поднимали народные протесты.

В том, что касается концептуальных подходов к использованию мер принуждения, Запад однозначно показывает, что они не хотят заставить изменить политику России, а хотят добиться смены режима.

(Ну это — заявление министра иностранных дел. — С.К.)

Никто не собирается „стрелять себе в ногу“, отказываться от сотрудничества с Европой, — сказал Лавров — но все понимают, что „business as usual“ (бизнес как обычно — С.К.) уже невозможен».

— http://itar-tass.com/politika/1590313

А что возможно? Немцам делается сверхценное предложение, а они его не принимают. Европа не суверенна. «Business as usual» невозможен, а «not as usual» еще менее возможен. И тогда получается, что, не знаю уж, называется ли это «стрелять в ногу»...

«Наши партнеры на Украине пошли ва-банк, наступили на собственные демократические принципы, поддержали экстремистов. Как говорят хулиганы, хотели „взять нас на понт“, заставить нас проглотить унижения. Задолго до украинского кризиса висело в воздухе ощущение, что наши отношения с Западом приближаются к моменту истины. Откладывать до бесконечности проблемы на потом не получается».

— [там же http://itar-tass.com/politika/1590313]

Да вот она — проблема-то. И правильно он говорит, что задолго... Конечно, задолго.

Теперь начинаются разговоры о том, что Джо Байден будет обсуждать прямые поставки оружия на Украину. Летального оружия. Говорится, о том, что, наверное, до конца всего этого не будет.

Но главное, что сейчас обсуждают, что Керри и Байден фактически вытесняют Обаму с политической сцены. Что в бой идет элита, что всем надоело, что возник какой-то такой экзотический человек, который от элиты будет уводить энергию народного возмущения и слишком далеко зашел... Элита берет назад бразды правления. А элита Соединенных Штатов — это штука серьезная.

Есть такая длинная беседа на тему «почему провалилась десталинизация», которую ведут Ларина с Лукиным и всеми другими. Пилорама...

— Коммунисты из Антипилорамы...

— Из коммунистов там Кургинян, по-моему.

— Но если эта девочка слушает Кургиняна...

И всё прочее... Значит, вопрос заключается здесь не в Кургиняне и ни в чем. Вопрос заключается в том, что «Суть времени» за три года осуществила следующие вещи.

Первое. Мы оформили ресоветизацию России. Передачи «Суд времени» и «Исторический процесс» и передачи «Суть времени» оформили ресоветизацию российского большинства. Это было сделано. Надо отдать честь всем, кто работал в этом направлении. Кара-Мурза, Проханов, все другие, блогеры, разного рода люди. Передачи телевизионные оформили все те действия, которые уже расшатывали антисоветский консенсус. Но оформили его и произвели ресоветизацию мы. Это первый факт.

Второй факт. Дело не только в Поклонной горе, о которой все говорят, ее смысл, и так далее. Дело заключается в том, что мы впервые выдвинули и осуществили концепцию гражданского противостояния как альтернативу концепции силового противодействия демократии. Понятно? Это очень рискованная концепция. Это был большой риск.

Но этот риск оправдался, потому что именно эта программа сработала и работает по сию пору. А Украина, которая отказалась от этой программы, оказалась в условиях тоталитарно-бандеровской власти, гигантского кровопролития и чудовищных военных преступлений. Поэтому, в принципе, концепция, казавшаяся очень рискованной, еще раз прошу понять, вообще самого выведения... Это второй Тахрир, как я тогда сказал в «Сути времени», что будет оформлена концепция двух площадей, это было задолго до Поклонной горы. Потом это было сделано, потом это повторилось не раз, последний раз 15 марта, и эта концепция держит политическую стабильность, а не нарушает. А концепция «Беркута» недоосуществленная и всего прочего, повлекла в другую сторону, и если бы в Донецке, Луганске и так далее, приезжали эти миллионы шахтеров тогда в Киев, всё было бы стабильно.

Поэтому вопрос тут гораздо больший, чем отдельные наши шаги. И конечно, когда начинается вопрос о том, как вот мы против американцев все нехорошо выступаем и всё прочее, и какая Украина, как она оформилась, — люди, которые это всё говорят, не хотят вернуться ни к чему теоретически серьезному. Наш противник, либеральный в том числе, я уж не говорю о другом, он не хочет поднять ни один крупнейший вопрос, он уходит от всего крупного.

Начинаешь говорить, что Россия это альтернативный Запад — в сторону. Начинаешь говорить о вот этой концепции гражданского противостояния — в сторону. Третий вопрос, который существует, который мы поднимаем, говоря на их языке, это вопрос об общественном договоре. Это уж такой их вопрос, западный, что дальше некуда. На Украине поломан общественный договор, который значит больше, находится глубже в машине общественного устройства и носит более священный характер, чем конституция и государственное устройство.

Общественный договор действительно заключался между Крымом, как абсолютно отдельной территорией (и это все знали, и это было подтверждено Конституцией Крыма), вот этим юго-востоком, Новороссией, как ни считайте, этой частью, Малороссией и Западной Украиной. Разные части государства подписали общественный договор в зоне политического центризма и всего. И когда власть взяла одна из частей государства, продиктовав всем остальным насилием свою волю, общественный договор рухнул. А после этого, в рамках отсутствия общественного договора, можно делать всё. Это первый вопрос.

И второй вопрос. Скажите мне, пожалуйста, вот на засыпку: почему, когда мы воссоединяем какие-то части страны и всё прочее, то нужно всё время проводить параллель с гитлеровской Германией? Что, других параллелей нет? Нет. Вот какая у вас, прежде всего, напрашивается параллель, которая абсолютно респектабельный носит характер, европейский, не имеет никакого отношения к Гитлеру и абсолютно корректна?

Голоса из зала (неясно)

Кургинян С.Е.: Бисмарк, объединение Германии, Бисмарк. И даже до этой ирреденты двух Германий. Просто Бисмарк. Что, единственным объединителем, восстановителем был Гитлер? А Бисмарк?

Бялый Ю.В.: А Италия?

Кургинян С.Е.: А Италия? А Мадзини? И все остальные. А испанская ирредента?

О! Если воссоединение, значит Гитлер.

Но это же что означает? Что люди нищие. С точки зрения того, чтобы обсуждать нечто на теоретическом уровне. Даже на теоретическом уровне самого Запада. Идет мошенничество, наперсточничество. Сколько времени это может продолжаться? Это кризис концептуальный. И ведь, между прочим, кроме нас почти никто на это не обращает внимания, потому что всем кажется: «Ах! Такое сказали, действительно, наверное, Гитлер, да? Ой, мамочки родные, куда влипли!» При чем тут Гитлер?

Дальше. Я сказал о выступлении Путина на заседании Совета безопасности:"Призывы к насильственному свержению существующего строя — это прямое проявление антинародного мышления«. Тут все либералы взбесились полностью. Антинародное мышление вывело либеральную Россию из состояния равновесия. Ларина спрашивает Белковского: «У вас антинародное мышление? Или не антинародное?» Ну, конечно. А что он сказал: «Насильственное свержение — это отрицание воли большинства в условиях демократии». Значит, это антинародное. Конечно, вопрос заключается в том, что они не могут это свергнуть в условиях такого консенсуса этого левого центрического.

Поэтому всё, что может быть — насильственно. Поэтому это антинародно. Поэтому я не вижу здесь ничего, кроме того, что сказано просто абсолютно нормальным способом. Но я должен обратить ваше внимание на то, что этого недостаточно. Массы правильных слов недостаточно, потому что эта масса правильных слов, простите, не отвечает на один вопрос: зачем разрушали Советский союз? И куда идем? Какой мир строим? Просто из него выпадаем вообще? Какой мир строим?

Теперь я обращу ваше внимание на один момент, который я даже не буду сильно развивать. Вот Стрелков становится героем одной газеты — «Независимой». Вот вы обратите на это внимание просто.

Вот я, пожалуйста, я ничего не навязываю. Вот политика, бывший предводитель. Вот это...

Если посчитать, сколько статей в «Независимой газете» опубликовано про Стрелкова, то больше, чем, так сказать, в любой другой газете в несколько раз.

А теперь вы посмотрите сами: юбилей Ремчукова, главы этой газеты, который выложил все фотографии своего юбилея. Вот вы посмотрите сами photo-session. Это же не каждый раз делают. Сопоставьте это и почитайте внимательно еще раз мою книгу «Исав и Иаков». И, может быть, какие-то элементы политики, которые нам придется обсуждать в будущем, станут яснее.

А вот еще «Независимая газета» и «Новая газета», это две газеты, которые рекламируют новую книгу Горбачёва.

И опять-таки: «Перемены, которые предстоят России и которые нужны ей, как воздух, не могут и не должны быть повторением Перестройки. Но избежать их не удастся. Чем больше будет оттягиваться момент начала, тем болезненнее они будут», да? Это Горбачёв. И дальше он... Так сказать, Горбачёв — «избавление от страха», «подлинный мир»...

Горбачёв — это самый кровавый из советских политических лидеров. Уже на сегодня. Его разговоры о том, что он «бескровен», не стоят ломаного гроша, потому что страна умылась кровью при нём.

И то, что разговор, что «кончился страх» — вы расскажите это беженцам из Узбекистана или откуда-нибудь еще, как именно кончился страх. Поэтому вопрос здесь заключается в том, что мы видим некоторую слабую волну апологетики Горбачёва, волну апологетики — респектабельной апологетики — Стрелкова, и соединение этих двух волн.