виртуальный клуб Суть времени

Ссылка на youtube, файлы для скачивания – в полной версии новости.

Смысл игры - 103 from ECC TV .

Скачать файл.avi (avi - 1177 Мб)
Звуковая дорожка, файл.mp3 (mp3 - 179 Мб)
Версия для мобильных устройств, файл.3gp (3gp - 229 Мб)

Youtube
 

Если посмотреть на мир нормально, то он выглядит совсем не так, как если смотреть на него через призму западных да и наших СМИ. Вот, с точки зрения повестки CNN, Аль-Джазиры и всего прочего мир выглядит одним способом, а если смотреть на него широкофокусно, то он выглядит абсолютно другим способом. Колоссальные истерики вокруг того, как мигранты движутся туда, туда, вот их уже столько сотен тысяч, не столько сотен тысяч... Но, дорогие друзья, самые большие массы мигрантов с чудовищными последствиями движутся по Африке. Из одной мощной африканской страны в другую. Вот так [показывает руками].

Бесконечное обсуждение каждого нюанса прекращения/непрекращения огня в Сирии, наверное, важно. Но в Йемене идет совсем другая война. И ее не обсуждает никто. Вот ее как будто нет. То же самое происходит по всему миру. Нужно же как-то наблюдать мир, потому что иначе ты тоже сойдешь с ума и зациклишься на том, что нет ничего важнее Савченко в мировой истории. Но это же не так.

Теперь, я все-таки хотел бы сказать сколько-то слов о Сирии. Ну, тут есть несколько предрассудков. Первый предрассудок:

«Какое нам дело (России) до Сирии, и вообще, где это всё находится, да мы никогда ею особенно не интересовались. И теперь не будем интересоваться».

Ну просто, как в таких случаях, делаю заявление для собравшихся и прессы.

Русские с Ближнего Востока никогда не уйдут. Они на него как сели в царское время, так и будут сидеть при коммунистах, после них, снова будут коммунисты ... или монархисты ― никто с Ближнего Востока никуда не уйдет. Так устроена русская внешняя политика. Это ее инвариант. Что такое, сколько там складывается каких-то компонентов — это отдельный вопрос. И ничто настолько прилично не понимает русская внешняя политика, как Ближний Восток ― регион № 1. Вот на Украине — плохо. А на Ближнем Востоке — всегда всё нормально. Всегда все держат руку на пульсе. Это первое. Ну это просто так.

Понимаете, самое странное во всем происходящем, что по миру бродят и завоевывают умы, а отчасти даже умы здесь собравшихся какие-то абсолютные фантазии. Второстепенный регион... Ну никогда так не было. При императорах всегда грезили этим Средиземным морем, при Ушакове грезили, всегда грезили, непрерывно грезили, все время чего-то добивались. В 1945 году добивались, чтобы дали базу либо в Ливии, либо где-нибудь еще. Проливами грезили, Балканами грезили, и т.д. Никогда никто из этого региона не уйдет. Русские не уйдут со Средиземного моря. Это не дальний для них регион. Это регион, который они объективно понимают как регион один из для себя принципиальных. Я даже не буду здесь разворачивать 50 факторов, почему это так. И внутри всех этих факторов точка № 1 всегда была Сирия. Всегда. И что там какие-то... ну, я бред говорю: особо влиятельные группы ГРУ всегда там торговали оружием. Или там кто-то еще чего-то делал. Или какие-то там комбинации фактов. Но никогда ничего не было важнее, чем эта Сирия. Это абсолютная традиция. Правильная традиция, неправильная, обоснована она так или по-другому ― менялось все, я говорю: генсеки, цари ― традиция оставалась. Ну хотя бы нужно же признать, что она есть. Поэтому, как только там что-то зашевелилось... Это не Палестина. И не Иордания. И не Ирак. И даже не Афганистан. Это — Сирия. Вот так это на самом деле. Это первое.

Второе. В Сирии и в других регионах, которые мы обсуждаем и к которым мы приглядываемся, существовали свои параметры политической жизни. Параметр политической жизни Сирии состоял в том, что нацию собирала в том виде, в каком ее удалось собрать, ― сирийскую нацию собирала алавитская диктатура. Диктатура крайних шиитов, которых многие считают вообще сектантами, еретиками и всем прочим, которых зовут алавиты.

Вот эти алавиты и находящиеся рядом с ними группы (олицетворением которых является семейство Асадов) — они устанавливали диктатуру, собирающую сирийскую нацию. А диктатор полковник Каддафи собирал ливийскую нацию. И никто не понимает, что ее, вообще-то, в принципе собрать почти невозможно. Она состоит из очень разных элементов. Эти элементы, так сказать, отталкиваются друг от друга насколько можно. Поэтому и исторически по XIX-XX веку, и технологически по уровню разброда и шатания, единственное, кто и что ее могло собрать — это свирепая диктатура. Свирепая. И этот алавитский клан выреза́л в такой же степени коммунистов, как и братьев-мусульман, как радикальную суннитскую систему. И Асад этот резал всех, как и Саддам Хусейн, — иракскую нацию невозможно иначе собрать. Ну невозможно. Там же не вопрос, как куски государства склеить. Как куски общества склеить? Там огромные центробежные тенденции, гораздо более сильные, чем те, которые привели у нас к распаду Советского союза. Гораздо более сильные. У нас всё было просто идиллически, пока не начали всё это разгонять, а там реально всё раздирается. Значит, когда приходит отец Асада, когда приходит Саддам Хусейн, то дело не в том, кого он там убивает, а дело в том, что, если он не будет убивать, его будут убивать. И, конечно, у Каддафи руки были по локоть в крови, и у Саддама Хусейна, и у этого папы-Асада, который был очень свирепым человеком.

Пришедший младший Асад не является свирепым. Он не хотел быть главой государства, он не хотел выполнять эти функции. Был другой у папы на это кандидат. Случились всякие несчастья, и выяснилось, что этот, практически англичанин, человек мирной профессии, глазной врач, должен сейчас засучить рукава и начать заниматься всей этой сирийской кровавой кашей. Но там ей нельзя иначе заниматься. Он начал заниматься ей так, как только можно это удержать ― как Кадаффи мог удержать ливийские племена, и как Хусейн мог удержать суннитов и шиитов, и курдов, и всё прочее. Как только он начал это делать: «А-а-а! Боже мой, он льет кровь, он совершает чудовищные преступления, бог знает что» и так далее. Естественно, он на это ответил: «Ну если я не буду этого совершать, то этот сирийский конгломерат распадется». Его нельзя вот так держать иначе. Если довольно сильно и свирепо подавить, он сколько-то времени будет держаться в довольно равновесном состоянии. Потом начнет опять разбегаться, надо опять быстренько что-нибудь сделать. Чем быстрее ― тем меньше крови. И снова он будет жить, а потом снова... В противном случае надо проститься с главной идеей — идеей сирийской нации, ливийской нации, египетской нации, иракской нации.

Иранской нации не надо это. Ей это не надо. Персы были, есть и будут. Они — устойчивое образование. Как они там себя идентифицируют, не знаю, зороастрийские или шиитские — это отдельный вопрос, они ― персы прежде всего. И там внутри этого шиитского суфизма, там столько этого зороастризма, что дальше некуда. Ну просто видно это. Кто интересуется, может прочитать Анри Корбена, он всю свою жизнь посвятил тому, чтобы объяснить, как это всё устроено. (Такой французский религиовед.) Это ― константа.

Теперь, когда начались все эти «права человека» и так далее, — тут вопрос заключался не в том только, что это «права либералов», — это права вот этих частей, и это «не сметь подавлять эти части! Не сметь это делать!» Соответственно, возникло колоссальное ослабление Асада. Если бы это был папа, он бы всё сделал в пять дней, и всё бы успокоилось. Сын решил это сделать в месяц, а в месяц нельзя. Начала разгораться вся эта странная композиция.

Теперь возникает вопрос «чего мы хотим?» Вот мы пришли помогать Асаду. Во-первых, мы пришли в Сирию. Мы получили там то главное, что мы хотели — мы получили базы. Мы находимся на Средиземном море. Мы это получили. Второе. Мы прикрыли эти базы ПВО, при которых как-то так странным образом оказалось, что воздух не только над Сирией, но и сопредельными государствами оказывается под нашим контролем. И никуда мы от этого не уходим. И третье. Я не буду говорить, сколько и чего мы там еще оставили, поставили и собираемся содержать, ― ну столько, сколько надо с этой целью.

Теперь возникает вопрос о политических целях. Что мы хотим? Мы хотим... Ведь, в сущности, присутствие российской авиации, российских контингентов означало, что туда не могут сунуться американцы, понимаете? Вот всерьез. Совместными усилиями, так сказать, нашего «воздуха» и сирийской алавитской «земли» там дело-то повернулось в сторону того, что этот Асад может существовать, и никакой ИГИЛ туда не войдет. Теперь возникает вопрос: «Мы-то чего хотим?» Хотим ли мы, и можем ли мы — знаете, «хочу ли я, могу ли я, магнолия» — хотим ли мы, можем ли мы, неважно... Хотим ли мы, можем ли мы удерживать силами своих вооруженных сил свирепую диктатуру алавитского клана — вот вопрос политический. Почему-то который никто не ставит. Во-первых, как мы это должны делать? То есть мы должны стать... для того, чтобы удерживать свирепую диктатуру алавитского клана, мы должны чем стать? Репрессивными наземными войсками Асада. Наши десантные дивизии должны быть полицией Асада и сирийцев, этих вот алавитов.

Значит, дальше возникает вопрос. Хотим ли мы выступать в этой роли и можем ли? Естественно, мы не хотим и не можем. Мы не хотим, потому что мы не хотим становиться врагами всех этих групп, и мы не можем, потому что это нужно залить кровью всех, кого угодно: курдов... и др. И невозможно чужими руками восстановить такую диктатуру. Если алавиты хотят устанавливать такую диктатуру — попутный ветер в паруса, пусть устанавливают, мы не против. Мы главные опасности по отношению к ним разгромили. Но устанавливать за них диктатуру над другими группами мы не будем. Более того, мы уверены в том, что это не нужно. Что вот эта гипермонополия алавитского клана над всей территорией Сирии ― в прошлом. Невозможно уже удерживать сирийское государство в этом виде после того, как алавитская «резьба соскочила». И они дошли до того, что нам пришлось их авиацией и всем прочим удерживать вообще на территории.

После этого, после проявления этой слабости, невозможно самими собой подменяя их, удерживать их супермонополию на территории, чтобы они всех давили. Хотят они всех давить — пусть давят, но сами. Берут на себя все издержки. Если мы станем врагами на всей этой территории других групп, то нам это никогда не простят, потому что мы русские. А им простят, у них там свои игры, когда они друг друга режут. Нам только этого не хватало для полного счастья. Поэтому: да, мы поддержали Асада, чтобы он и алавитский клан не потеряли позиции, но мы не определили, сколько у них будет позиций — 99%, 97, 93, 86. Это может определить только практическое выяснение отношений между этими группами. И если у алавитского клана будет не 99% (будет 99, мы будем рады), а будет у него 82, мы тоже будем рады. (Мы не хотим, чтобы у ИГИЛ было 90. Потому что вместе с ним придут американцы. И мы уйдем.) А сколько у него будет процентов... Потому что у нас такие же квоты в курдских делах. И мы, в условиях такой враждебности Турции по отношению к нам, совершенно не хотим убирать свою квоту курдскую, свои позиции на этом поле. Мы искренне считаем, что и суфиев, и умеренные суннитские группы мы должны интегрировать в процесс. Главное, что в это время шло и шло интенсивно, это диалог с так называемыми оппозиционными группами. Я не буду обсуждать все методы, используемые в этом диалоге. Они были разные. Это называется «политика кнута и пряника». Но диалог шел очень эффективно. Поскольку на Востоке в принципе понимают только силу, то он просто продвинулся стремительно. И вдруг оказалось, что большинство этих оппозиционных групп с гораздо бо́льшим удовольствием разговаривают с нами, чем с американцами. Потому что мы-то им предлагаем хоть какую-то квоту в политическом пространстве, а американцы говорят:

«Делите квоту с ИГИЛ».

А они малюсенькие, все эти группы, они не могут делить квоту с ИГИЛ. Самая крупная, конечно, курдская, да? А все остальные... не могут делить. ИГИЛ это все съест. А с Асадом при некоем нашем доброжелательном мягком сопровождении они могут что-то поделить. Много они не получат, но что-то они получат. В этом единственное решение сирийского вопроса.

Алавитским братьям, если они разумны, пора понять, что им надо снизить квоту с 99 до 78 или 82. Это им решать. Не хотят — пусть подымают до 100%, но без нас. Мы в этом мараться не будем. Мы просим все эти группы анти-игиловские по-братски объединиться. Создать коалиции и все прочее. Т.е. сделать все то, что американцы не давали сделать, потому что американцы говорили:

«Коалиция должна быть с ИГИЛ».

— / Информационно-аналитическое агентство «Посольский приказ» / «США не собираются бороться с ИГИЛ, они хотят уничтожить Сирию»

А с ним невозможно строить коалицию. ИГИЛ понимает коалицию, когда человек лежит с перерезанным горлом. Тогда это коалиция. А в противном случае ― нет. И все эти микро-группы всё это поняли.

Мы не можем определить будущее Сирии. Будущее Сирии будет определять народ и элита Сирии. И если алавиты сумеют проявить достаточную решительность, Сирия останется единым централизованным государством. Если они проявят чуть меньше решительности, она превратится в федеративное государство. И возможно, что после такой гражданской войны это ― единственная возможность. Если произойдет что-нибудь еще, могут возникнуть другие варианты развития сирийских событий.

Мы им не слуги. И не инструменты. Мы — друзья, партнеры, люди, готовые определенные вещи сопровождать, спонсировать, поддерживать. Поддерживатели. Но там, на Востоке, очень быстро ... пошли. Поэтому никакой неразумности в том, что происходит, нет. Никаких уступок в этом нет. В этом есть некая система диалога с алавитским кланом, да? Вот вы там, предположим, принимаете наши условия диалога, мы делаем сюда шаг, вы их не принимаете, мы делаем сюда. Да? Вы удерживаетесь? Ну слава Богу, нам достаточно. Вы не удерживаетесь, вы смягчились? Мы идем сюда. Мы строим отношения со всеми. Мы действительно хотим посадить несколько групп за круглый стол. А американцы не хотят, я подчеркиваю в третий раз. Потому что они не хотят отказываться от ИГИЛа. А с ИГИЛом вместе круглый стол не вытанцовывается. Как только его нет — все в порядке. И нельзя создать этот круглый стол без алавитской группы, без Асада как ее представителя. Иначе не будет вообще никакого стола. Там некого сажать. Эти люди никого не представляют.

А строить величайший Курдистан мы так же не собираемся, как мы не собираемся портить отношения с курдами. Величайший Курдистан будут строить курды. Если хотят — построят. Портить отношения со своими стратегическими партнерами, такими как Иран, на почве гипервеликого Курдистана мы не будем. Умеренно великий — это там другой разговор. Если турки будут делать так, как и что они делают, может оказаться, что там формируется какой-то... Но опять же это должны делать курды. Не мы. Любая другая политика там означала бы наш полный провал. И между прочим, когда все это начиналось, сразу сказали, что операция временная. Ну вот она временная. Никогда еще у России не хватало, прошу прощения, такой геополитической тонкости и ума, для того чтобы ударить и уйти. Она влезала и сидела. Наше псевдопатриотическое сообщество, оно спрашивает: почему ушли? Почему пришли? Почему не завоевали Иорданию? Почему не остановились перед Меккой и Мединой? Почему не взяли Ирак? Афганистан? Где, в конце концов, наш ограниченный контингент в Дели? Я шучу, понятно же, да? Всегда же можно... А Пекин, столица земли русской, ― понятно да? Тоже же, например. Это вот типичные пиаровские игры современной эпохи, которые связаны с тем, что кто бы что бы ни сделал, я всегда могу забежать вперед... я — это имеется в виду такая фигура речи, — и сказать, что «А почему мало? Весь земной шар. И остался кусок Кении. Туда тоже надо».

Прошу все дипломатические посольства понимать, что мои слова являются шуткой, да?

Теперь следующая тема после Сирии, которую я в этой связи хотел бы обсудить, ― это Савченко. Как ни странно, скажите мне пожалуйста, неужели из хотя бы собравшихся в этом зале, или тем более из тех, кто эту тему непрерывно обсуждает, никто, кроме меня, не занимался лечебными голодовками? Я хочу сказать, что в советскую эпоху вот из такого вот (занимавшихся боевыми искусствами, танцами какими-нибудь там, театром, и всем вместе) почти было 100%, в 70-80-е годы почти все этим занимались. И все из сидящих здесь подтвердят за мной, что у голодовок есть свои ограничения.

Значит, я вам сообщаю, ― когда начинается ацидотический кризис, нужны достаточно глубокие очистительные процедуры, после этого много питья, внимательное слежение за кальцием в зубах, потому что начинает распадаться, съедаться там, потом начинаются волны так называемого ацидотического кризиса, на последней ты выходишь. Это может быть 25-й день, 27-й. И если тебе сильно повезло, то 30-й ― 32-й. Но я не видел человека, кроме каких-то мистических случаев, да? ― которые двигались дальше. Кто-то там из великих людей может что-то делал дальше. Я не сомневаюсь, что есть какие-то восточные опыты и все прочее... Ну, если люди согревают простыни своими телами, наверное, они могут вообще без еды обходиться. Я не знаю, что там происходит, я как раз достаточно глубоко верю в отдельные экстремальные случаи, но ―понятно, да? ― эти экстремальные случаи покупаются тренировками многих поколений, исступленностью такой, отсутствием жизни. И генетика уже соответствующая в эту сторону чуть-чуть трансформированная и т.д.

Что касается нормального человека, европейца, аккуратно занимающегося этими вещами, т.е. проводящего все очистительные глубокие операции, потребляющего три литра воды, там, в день, чтобы все вымывалось, и следящего за всеми органами, и внимательно следящего ещё за тем, чтобы, упаси Бог, не начались процессы декальцинации организма и т.д. ― то есть занимающегося лечебно этим делом ― это 30 дней. Разговоры о сухих голодовках ― это хрень полная. Неужели не могут собраться 50 человек, которые этим занимались, и сказать: «Ну сколько можно сказки выдумывать?» Что такое сухая голодовка? Это значит, что все эти массы лежат, да? Они гниют. И все эти токсикации бьют по голодному организму, который развивается. Ну хорошо, все это кончится на 15-й день, 17-й день. Если это организм очень сильный ― на 22-й. Раньше... Неделя. Сколько это можно? Но даже если это все сделать, это не может идти дальше, 40 ― 45-й день ― это риск перекидывания на мозг. Всё! Это конец! Это не только все синдромы сверххронической слабости необратимой, потеря белка и всего прочего, это уже мозг.

Теперь. Мы находимся в субкультуре... вот вы мне говорите ― не надо. Мы находимся ― вы подумайте об этом! Мы находимся в субкультуре ― в субкультуре [смеется] человеческой, в которой мир (нормальные, образованные страны, и в том числе у нас, и везде) может обсуждать на протяжении месяцев и месяцев 100-дневные голодовки госпожи Савченко. 100-дневную сухую голодовку. И все обсуждают... Я сейчас даже не говорю о том, какая это чушь. А что за человечество!? Что за общество!? Что за мир!? ― в котором спокойно сидят за круглым столом и обсуждают 103-й день сухой голодовки госпожи Савченко. И никто... И ни у кого... Никто не краснеет. Это что ― дикость? Это полное непонимание какое-то, находящееся уже в пределах безумия? Или это такой уже градус пиара, при котором уже ничто не важно! 300 дней голодовки... Два с половиной года сухой голодовки госпожи Савченко. Наконец выходит адвокат и говорит:

«...она потребляет детское питание».

— Адвокаты Савченко раскрыли тайны ее голодовки

Но если она потребляет детское питание... Там есть очень вкусное детское питание. То я прошу, чтобы и со мной провели такую голодовку, я напишу сорта питания, которые мне хотелось бы получать. Там очень милые белковые продукты и все прочее. И тогда это можно проводить и 10 лет. Есть люди, у которых язва ― и всю жизнь можно проводить. Детское питание ― это замечательная вещь. Вопрос заключается в том, какие виды этого детского питания используются? Ну да Бог с ним, с детским питанием! Вы понимаете, что идет какая-то клоунада, ну какой-то гогот мировой! Стоит этот интеллигентный мир такой, как бы, образованный... и гогочет! Такой великий гоготун. Все, что мы наблюдаем, это вот этот великий гоготун! И все сидят... И все, кто в этом не участвует, они не испытывают от этого никакого ужаса, они не говорят: чур, чур меня, что это такое, что за бред?

Когда начались эти истории с этим:

«...наших элитных спецназовцев захватили на поле брани украинцы, и они тут же признались, откуда они, из какого они подразделения, с каким спецзаданием».

— Доблестная украинская армия «уничтожила» весь российский спецназ

Ну, может, все уже деградировало до этой степени... В мои лета были экзамены на стойкость к пыткам, да? И все товарищи этого типа понимали, что они проходят не только экзамены на то, чтобы пробежать 60 км и не умереть от обезвоживания. И сделать остальные вещи, которые надо... Там же специальный тренинг, он же не имеет отношения к культуризму и всему остальному, да? Такие уже не мышцы, а дерево, да? И непрерывная беготня. Но там же были тренинги на «молчать под пытками», и т.д.

Говорят: «Это все „наркотик правды“»... Прямо на поле боя? Они со шприцами все бегают и тут же колют всех подряд? Что это за хохма? Трагифарс, да? Теперь такой же трагифарс ― худший ― 100-дневные сухие голодовки госпожи Савченко. Что будет на 123-й день? Она вышла. Она вошла. Что вообще имеется в виду? Мир... Вы ощущаете, в каком состоянии находится мир? Люди же это обсуждают... У кого-то наворачиваются слезы, кто-то кричит: «Тираны!» Другие говорят: «Это правильно, потому что она с нашими ребятами...»

Теперь с ребятами. Я лично за все хорошее. За правовое государство, за полную демократию и за гуманитарные нормы обращения с пленными, и за мировой Красный Крест, и за всё... Искренне хочу жить в этом мире. Я только знаю, что во всех войнах ― чеченской и т.д. и т.п. ― специальное особо щадящее отношение всегда было к снайпершам. Включая финскую. Они... как-то так странно получалось, что они живыми не выходили и не успевали пользоваться нормами Красного Креста. И это касается не только нашей армии, но и всех армий мира. Вот эти женщины-снайперши, они находятся в особом разряде у «солдатско-офицерского Красного Креста». Находятся под особой категорией, да? Каким образом данная барышня оказалась выведенной из этой категории и доставлена в тюрьму ― это отдельный вопрос. С моей точки зрения, единственный человек, который денно и нощно должен думать о том, чтобы она в тюрьме оставалась, это Юлия Тимошенко. Никому эта мысль не приходила в голову? Потому что в первый день, когда Савченко выйдет из тюрьмы и приедет возглавлять список «Батьковщины», то единственный человек, который будет сожран немедленно ― это Юля.

Значит, две разведки мира делят между собой «Батьковщину»: одна из европейских, по которой прописана Юля, и, очевидно, американская. Потому что то, что Савченко — это американская агентесса, это, ну, просто написано на лбу крупными буквами. Это такой тупой глубокий американский вербовочный вариант. Тупо. Возникает вопрос: «При чём тут мы? И что там произошло?» Она сама поехала сдаваться? Что там произошло на самом деле? Теперь мы имеем эту подругу, которую никто даже не хочет по-настоящему, ну, выстебать, как теперь говорится. Нет настоящего описания того, как именно она кушает, там: «Завтрак, обед и ужин Савченко». Понятно, да? Она же всё-таки находится... Ей не снижают рейтинг, её держат в этом состоянии. И вот всегда у меня последний ― который я удерживаю в себе ― импульс ненависти, когда дальше называется имя Жанны д’Арк. Понимаете, произнесение рядом имени Жанны д’Арк ― это вот то надругательство над культурой, над человечеством, над историей, над героизмом, над смертью, над подвигом, которое только можно себе позволить. Сидит баба, агентесса, которая заехала сюда в гости, делает пиар, и наделала уже и на ПАСЕ, и на парламент, жрёт деликатесы, говорит, что голодает в сухую 129 дней и собирается делать 1357, показывает свою харю довольную, сытую в телевизор. Все ахают, охают. И, видимо, она должна стать, там, типа, кем ещё? Спикером парламента или кем? При этом мы её держим, как бы, крутим... Что, собственно говоря... Если речь идёт о том, что упаковывается очень дорогой товар, и если мы считаем, что мы в нём будем иметь квоту при транспортировке, то я понимаю, чем мы заняты. Но кто сказал, что там будет квота? Я же, как бы, робко проблематизирую профессионализм. А если квота будет недостаточная? И всё-таки, мы же отдаём товар... Значит, мы будем... Она будет сидеть. По мне, пусть она тут сидит 100 лет, в колонии особого режима. Меня это абсолютно не колышет. Но я же понимаю, как это всё устроено. Это не первая... Это классические истории холодной войны. Узницы совести, вой, страдания, женщина. Это что? Это какой-нибудь дорогой продукт, который надо будет потом конвертировать, а все ощущают издержки. Мы уже не можем отдавать этот продукт под давлением, да?

Короче говоря, эта вся история меня не интересует в этих её прагматических слагаемых. Кто там собирается поменять какие, так сказать, индексы внутри данного продукта и сколько заплатит Тимошенко, чтобы продукт оставался в тюрьме. Может быть... Ну, потому что она должна понимать, что если она пожадничает, то она вернётся. И вот в тот момент, когда она вернётся, никакие путины, никакие русские десантные дивизии ― ничто ― не сработает так быстро и так беспощадно, как триумфальное возвращение Савченко в «Батьковщину». Тимошенко даже, так сказать, не успеет мыть ноги этой Савченко и юшку пить. Она гораздо раньше окажется вне всего.

Вот эти, такие скромные мысли, они вообще кому-то в голову приходят? Что с этим происходит? Но я бы выделил здесь несколько уровней. Вот это технологический, да? Подкоп. Чей подкоп под Тимошенко, и кто там что, собственно говоря, ведёт, да? А вот если Савченко будет очень долго сидеть в тюрьме и страдать, то Тимошенко может избираться. Она у неё первым номером, поэтому... Я хочу только узнать, всё ли просчитали, так сказать, наши профессионалы, затеяв эту вот игру? Стоит нам менять быка на индыка и, там, европейскую Тимошенко на американскую Савченко или нет? Насколько тупа эта Савченко и как быстро она разрушит «Батьковщину» после своего триумфального воцарения? Что там делает какой-нибудь клан, находящийся рядом с Тимошенко, такой глубоко спецслужбистский, с нашим, советским ещё бэкграундом? Какова его доля в этой операции? Как она вообще оказалась в этом... Как ей это счастье-то подвалило после всяких снайперских подвигов на Ближнем Востоке?

Я просто хотел бы перевести эту операцию в три главных регистра. Первый — мирово-культурный. Что с нами происходит? В каком обществе мы живём? Мы живём в обществе, где всерьёз очень солидные важные люди могут обсуждать 125-й день сухой голодовки или, неважно, 348-й так, как будто бы никто вообще ничего не понимает. Эти обсуждения, слёзы не прерывают сообщения адвокатов о том, что сухая голодовка имеется в виду с морсами и этим, детским питанием. Вот это всё... В каком мире мы живём? Мы уже потеряли ощущение странности этого мира. «Этот безумный, безумный, безумный мир». А это очень важно. Второе. Что никто не пробует посягнуть на законы этого мира по-настоящему. Ну просто выстебать это всё так, чтобы вернуть всё (мозги) в реальность. Значит, всем хочется, чтобы это всё дальше и дальше было?

Я говорю как работал Михаил Сергеевич Горбачёв, когда он управлял Съездом народных депутатов. Он всем давал квоту истинности. Он делил истину (диссоциация) на 7-8 частей. «Вот, с одной стороны, конечно, прав водитель Сухов, потому что нам надо быть... С другой стороны прав господин Сахаров, потому что мы же должны быть всё-таки гуманистами и всем прочим. С третьей стороны Владимир Александрович Крючков сообщает мне такие сведения, что что-то.» Значит, он объединяет в себе все куски истины, а каждый обладает куском. Да? Далее он сообщал, что до обеда осталось 3 минуты и предлагал голосовать. И он проводил любые решения. Когда к одному из тогдашних депутатов я подошёл и сказал: «Слушайте, ну выйдите на трибуну и покажите эту игру. Она будет убита в тот момент, когда её покажут». Он посмотрел, сказал: «Зачем?» Потом он вышел в военном мундире, чётким строевым шагом, сказал: «Да, я ― ястреб! Я ― ястреб! Когда гибнут дети — я хочу их защитить. Я ― ястреб, когда кто-то ещё...» То есть он понял, что Горбачев отвёл ему роль ястреба, и он её с радостью исполнял. Он согласился на роль актёра в спектакле, где режиссёром оказался Горбачёв. Я это очень ярко помню.

Сейчас все соглашаются на роли актёров, более-менее популярных, в спектакле, где главное место играет мировое безумие. Потому что только в безумном мире можно говорить о, там, 122-м, 48-м, прочем дне голодовки. Ни в каком здоровом мире нельзя. Это можно говорить в едином мировом сумасшедшем доме. Единые мировые «Белые столбы». Но если это «Белые столбы», они же когда-нибудь и развяжут ядерную войну. Так может быть, надо это белостолбие останавливать? Но ведь никто не хочет, всем нравится быть сумасшедшим на таких-то ролях в этих «Белых столбах». Любимым больным главного санитара. Это вот понятно?

Вторая сторона, чисто технологическая, которая заключается в том, что как этот продукт... (Дальше я должен просто сообщить, я не буду это обсуждать.) Это американский продукт, американской жёсткой вербовки, жёсткой. Совершенно ясно, что это подкоп под Тимошенко, так сказать, из такой, вот... Будет сидеть — Юля выигрывает, выйдет — Юли нет. «Двое сбоку — ваших нет». Да? Поэтому это ещё и метод диалога. Может, ты как-нибудь себя будешь вести более разумно, тогда мы не выпустим, а будешь вести... То есть дальше начинается гипотеза о том, как этот продукт работает в системе. Ну и наконец, я всегда говорю, что все считают себя профессионалами. Я не буду обсуждать, так сказать, профессиональную сторону ситуации: как меняются квоты в таких продуктах, и кто что получает. Я только призываю в этом быть осторожнее и считать издержки. И, вообще-то, спросить себя, откуда это удовольствие возникло у нас? Повторяю: по мне ― пусть сидит 30 лет. И воют как хотят. Я считаю, что мы все равно обречены на эту холодную войну. Но не все же так считают и этого хотят.

Теперь приезды Керри. Ну, когда Керри приезжает, всем же понятно, да? Я могу еще раз повторить то, что все время говорю. Я являюсь единственным, по-видимому, лицом, которое свободно ездит и на контртеррористические всякие вполне серьезные семинары в Израиль, и в Иран не меняя паспорта. Я паспорт при этом не меняю ― это мои условия. Какие визы стоят, такие и стоят. И во время диалога... Я всегда считаю, что наступит какой-нибудь великий день, когда в каком-нибудь из университетов Израиля будет обсуждаться роль Фирдоуси в мировой культуре, и на это обсуждение придет кто-нибудь из высочайших политиков данной страны. Если миру не гореть в ядерной войне, то вот какая-нибудь такая вещь рано или поздно произойдет. Потому что большего безумия, чем длить дальше такое развлечение антииранское, просто быть не может. Это так же опасно, как демонтировать Асада. Единственное, что удерживает еще мир от просто полного утопления в воронке совокупного ИГИЛа, это Иран и какие-то остатки полусветских режимов в исламском мире. Все остальное уже... Не держат, не держат, тормоза не держат мир, он съезжает в другую сторону. И вот в этом качестве, я прекрасно понимаю, что такое Керри. Потому что не было еще никакого Керри, но все говорили и при мне, и со мной, что вот когда придет Керри ― все решим, все будет хорошо. Понятно, да? Ну и потом пришли, и все решилось. Иран ничем не поступился, ни от чего не отказался. Ни от капелюшечек того, чего хотел, и получил все, что хотел, да? Это Керри. Керри ― это отдельная история и совершенно отдельная фигура в американской элите. Это раз.

Второе ― это вот такой мягкий следователь, да? Добрый. [Передразнивает]:

Ну, там, ну, говорят, ну, жестко. Ну давайте на смягчение отношений, да? Ну давайте что-нибудь сделаем. Ну давайте сблизимся, ну что ж нельзя так все время. Ну и мы вам ― и вы нам... Сначала вы нам, а потом... я поговорю, и мы вам. Ну давайте что-нибудь такое сделаем.

— Керри едет в Сочи смягчать отношения

Это такой забалтыватель, и это такой психологический разведчик, который проверяет, а в чем дело, что там Путин дальше-то... Потому что они запутались, конечно. Они в этой Сирии запутались. Это не так, что они непрерывно где-нибудь на 20-м этаже под землей ведут какие-то переговоры, и каждый шаг идет в пределах этих переговоров. Он их запутал. Натурально. Они хотят понюхать и разобраться, а это что всё такое? Что дальше-то? Вот поэтому Керри ― это прогноз, это смягчение и это вот тот вектор в американской элите, про который я сказал.

Теперь, мы же имеем дело не с каким-то государством, которое постоянно хочет наращивать конфронтацию с США, да? Речь идет постоянно о том, чтобы вывести процесс на какие-то наиболее выгодные для России и реализуемые параметры. Поэтому естественным путем все приглядываются к этому торгу, и я не вижу в этом ничего предосудительного. По крайней мере государство, с которым мы имеем дело, будет вести себя так. Как видят американцы торг? Значит, когда говорят: с американцами вообще нельзя торговаться, с американцами нельзя ни о чём договариваться, с ними можно только конфликтовать, и все прочее, ― это очень глупо. Это ненамного умнее 128-го дня сухой голодовки. Со всеми можно торговаться. Со всеми можно договариваться. А что надо делать? Бомбить прям сегодня, завтра? Когда? Но американцы устроены так: если им сказать

― Слушай, русские хотят хапнуть (ну, я условно буду говорить) 300 кг хлеба.

― А можно договориться, чтобы 250? А мы что-нибудь... изюму. Ну, мы потом спрячем, не дадим.

Ну, пошли договариваться о 250.

— Нет, — говорят, — хотим... 350, сейчас будем хапать.

— Ну, слушай, ладно, давай, давай — 300; всё нормально, без изюма; всё: договорились.

Теперь говорят: русские хотят отдать 100 килограмм хлеба. Они говорят:

— Забрать у русских весь хлеб и удавить.

Вот «формула» американской торговли. Как только выясняется, что русские что-нибудь хотят отдать, всё — дальше и до конца. [Показывает руками] Как только возникает вопрос, что русские хотят забрать: как сделать, чтобы они забрали поменьше, и при этом еще их слегка объегорить. Изюм дать какой-нибудь там не этого года, а десятилетней давности, такой уже слегка замшелый, пусть потом моют... Что-нибудь еще такое впарить и забрать нужное. Это принцип американской торговли.

И второе, конечно, когда начинаются любые песни о том, что... «вот мы вам доверяем — не доверяем...» — всё. Доверие между населением Советского Союза и Соединенными Штатами — это единственный фундаментальный источник нашей катастрофы. В тот момент, когда никакого оружия у американцев против нас не было, кроме... доверия. Всё. Доверие определенной части населения к Соединенным Штатам Америки привело к фантастической катастрофе, по большому счету. Вот так, по простому и по большому счету. Можно там... тысячу причин разбирать, всё, что угодно... Вот по простому, большому счету. Поэтому доверия не будет никогда. И американцы — это вообще не те, кому когда-нибудь можно доверять. Доверие — это, вообще, благодать, распространяющаяся на очень узкий круг людей. Это не есть то, что распространяется на весь внешний мир. Когда Иван Ильин оппонировал Льву Николаевичу Толстому, вот это вот непротивление злу насилием... Война, и всё прочее, он сказал, что эти нормы — братства и всего — они существуют (другими словами) в ядре и в благодати, вот там они и реализуются, а в миру... или на периферии они не реализуются. И каждый из здесь находящихся будет абсолютно проигравшим жизнь человеком в двух случаях: если он никому не будет доверять, или будет доверять всем. Самое главное — как ты строишь мир. Где твоя благодать, и можешь ли ты там строить один тип отношений. Где твой мир, где ты строишь другие отношения. При чем тут доверие?

Значит, естественно, что эти переговоры будут вестись. И я никогда не знаю, что на что и как будет менять государство того типа, которое мы обрели после того как, благодаря доверию к американцам и прочему, рухнул Советский Союз, а на его обвалинах сформировалась капиталистическая криминальная действительность. Она сформировалась раз и навсегда. То есть она сама не перестанет существовать, она имеет свою логику развития. Её можно постепенно вытеснять, её можно преобразовывать, её можно вытеснять не этими, а другими методами. Но это не так, что... Она сама имеет свой тренд, и она будет двигаться в определенном направлении ― будет всё сжирать. И прежде всего собственное население. И какой разум, объяснение того, что этого делать не надо... [пожимает плечами] Что происходит с ЖКХ? Это — зачем? Нефти мало? Алмазов мало? Всего мало? Уже рвёт деньгами. Зачем нужно длительное обсуждение к вопросу о том, какие можно предоставить льготы, как их ограничить женщине-пенсионерке 80-ти лет, которая не доживет до ЖКХ <капитального ремонта>, но ей нельзя полностью всё простить, вообще с нее не собирать. С нее надо собирать, я не знаю, половину, треть... Это что всё такое?! Это абсолютный повтор безумия царской власти и коммунистической. Терпят, да? Молчат? Поехали дальше.

Во-первых, очень известная вещь, что это — русские, и что их терпение — это вещь таинственная. Да? Русские — это великий державный народ, они уничтожили безлюбое государство дважды в одном столетии — в XX. В 1917 и в 1991 годах. Поэтому докуда и где они там терпят или не терпят... А во-вторых, а если они терпят, то это же тоже не есть единственная опасность, что, вот, они терпят-терпят, и всё это куда-то рассыпается, растекается, маразмирует, спивается, теряет энергию. А когда такое ослабление народа, как на него взваливать этот геополитический груз государства? Мы ведём себя так, как будто бы это... строим сейчас мощнейшее государство, которое во всём мире будет делать всё что угодно. Но мы же знаем все эти ошибки-то свои собственные. Нельзя иметь такое государство, если ты непрерывно превращаешь Ваню в дистрофика. Ты за это государство-то заплати, чтобы он его на своём горбу волок, и он полюбил это, и захотел сделать, и смог. Это что всё за фокусы? Это фокусы безумные ― всё, что сейчас происходит.

Дальше я хотел бы несколько слов по поводу ИГИЛа, потому что как-то я так вот на многих клубах говорил в основном всё-таки о какой-нибудь одной идеологической теме и так далее. Мне кажется, что повестку дня надо сейчас как-то обсудить просто раздел за разделом. Во-первых, постоянный образ ИГИЛа, как оголтелой банды и только банды... Это банда, конечно. Но это же не только банда. Они какую-то политику проводят на территориях, куда они попадают и так далее. И если внимательно ― не хочу никоим образом рекламировать их омерзительную продукцию ― но если внимательно, тем не менее, присмотреться, то видно ― и специалисты говорят ― это блестящий арабский язык, блестящий. Вот вся эта человеконенавистническая продукция. Это очень высокий уровень музыкальной культуры. Это высочайшие профессионалы, работавшие над воздействием. Так, значит, это кто-то что-то как-то там делает, да? Так что такое этот ИГИЛ? Это гораздо более серьёзное образование. И что вообще происходит-то? Не скажу: «В Брюсселе». Брюссель — это компактная, прозрачная система, которая находится под всеми полицейскими наблюдениями и всем прочим. Разговор, что там куда-то никто не заходит... Всюду все заходят, всюду есть агентуры, всюду есть всё что угодно. Для того, чтобы создать такие большие гнёзда, которые смогут провести такие операции, и дать им развернуться, нужно быть либо абсолютными идиотами, либо людьми, которые чуть-чуть понимают, что делают. Причём в спецзоне, находящейся под спецнаблюдением. И, действительно, становится непонятно, это что ― вот такой прогрессивный маразм западного мира и всего прочего, что он уже вообще ничего не видит у себя в двух шагах, да? Или всё-таки он что-нибудь видит? Потому что, конечно, хочется, веря в него ― в этот мир ― и в человечество, считать, что он видит, и тогда строить на этом гипотезы. Ну а может, он уже ничего не видит.

Основной азбучный закон: если ты видишь кусок террористической сетки, которая готовит теракты — никогда не бери никого с краю. Уцепись за это и веди, и быстро-быстро разматывай от края к центру. Бери в момент, не раньше. И побольше. И даже если всю сетку не забрал — забери в 5 раз больше.

Я, например, имею свою никому не навязываемую твёрдую позицию, что Сталин на момент убийства Кирова не точно знал, кто этим занялся, и подозревал... и точно знал, что он ― следующий. Это моя позиция, я её не отменю и не буду сейчас здесь обосновывать, это так, отступление. Первое ― что он не точно знал, кто сделал, и точно знал, что он ― следующий. Потому что Киров сдал ему всю оппозицию тайную, которая предложила Кирову вместо Сталина выдвинуться. Он тогда сказал: «Ты спас партию», ― и всё прочее. И он никаких оснований в этот момент что-нибудь делать с Кировым не имел. Киров полностью тем самым лёг под него и знал про это. Сталин получил стопроцентное, гарантированное, безальтернативное, так сказать, подспорье в виде Кирова.

Единственные, кто мог в этот момент это всё уничтожить, это, естественно, враги, которые не знали докуда это пойдёт и всё что угодно. Он вышел из состояния равновесия, ничего не имитировал, бил уже морды, а после этого он понял, что просто винтовка с оптическим прицелом ходит вот так, и у него вот то здесь [показывает на плече точку] (ну образно говоря, тогда этого не было) лазерный лучик, то здесь. Он просто накрыл с избытком всю систему и потом ещё разбирался, в какой мере это с избытком. Пострадало очень много невинных людей. Родилась эта поговорка: «Лес рубят — щепки летят». Но она от безысходности, от непонимания, как выглядит сетка.

Когда работают с террористами, то есть две возможности. Ты уцепился за что-нибудь — молчи, всё, тихо. Веди дальше, распутывай, ещё распутывай, распутывай, распутывай, распутывай. И прямо в преддверии бери этот кусок и дальше вместе с этим куском ещё, там, в 5 раз больше, чем нужно, если не знаешь точно ― сколько. Тогда, может быть, не взорвут. Но если ты берёшь с краю (найдя кого-то, хапнул), то ясно, что будут взрывать. И немедленно. Это всё равно, что нажать на взрыватель. И это знает каждый средний профессионал. И не только наш ― это мировая практика. Значит, когда это сделали, то это что ― беспредельная тупость? Или это просто нажимание на эту кнопку?

Дальше, ведь такие процессы ― мы не знаем, чем они чреваты на 100%. Это такое разветвление. Может быть, это сдвинет процесс вправо, и запад начнёт, защищая себя, голосовать за политиков, которые говорят: «Уберём „чёрных“, там, снимем, выкинем...» И это такой кусок сдвига вправо, которому этот ИГИЛ, как часть большого фашистского проекта, подыгрывает, чтобы там взяли (понятно, да?) и на них посильнее надавили, а потом ещё вправо пришли. Наконец, приходим на своих, объединяемся и всё хорошо. Либо эта Европа капитулирует: «Мы не можем жить, всё время ожидая в каждом порту и магазине, что нас опять взорвут. Сделайте что-нибудь». Ну, в Испании капитулировали. Был взрыв поезда. После этого сказали: «Всё. Что хотите? Возьмите всё, только не взрывайте». Но это в любом случае катастрофа мирового масштаба. Она не в том, что взорвали. Она в реакции, в поведении, вот в этой бессмысленности. И здесь, конечно, главная фраза, которая случайно была сказана посреди этого дела и с другими совершенно намерениями, посреди обезумевшего мира, который говорил о чём угодно: там, нет ли на заднице татуировки у этого взятого человека или, там, а как он пострижен и любовник у него или любовница, хоть что-нибудь, и вообще ни о чём, так, чтобы просто говорить, ― посреди этого дела было сказано слово, цена которого в современном мире огромна, но значение которого никто не понимает. Это слово называется «пробуждение». Мы действуем как во сне — надо пробудиться.

Слово «пробуждение» — это ключевое слово XXI века. Ну, в том смысле, в каком это понимал, предположим, наш великий поэт Александр Блок.

Пусть душит жизни сон тяжелый,
Пусть задыхаюсь в этом сне, —
Быть может, юноша весёлый
В грядущем скажет обо мне:
Простим угрюмство — разве это
Сокрытый движитель его?
Он весь — дитя добра и света,
Он весь — свободы торжество!

А.А. Блок. «О я хочу безумно жить»

Ну, вот, там главная фраза: «Пусть душит жизни сон тяжёлый, пусть задыхаюсь в этом сне». Всё, что предоставлено человечеству XXI веком дальше — это жизни сон тяжёлый, т.е. непробуждённое состояние. Состояние, при котором человеческая жизнь доведена до суммы автоматизированных реакций, регулируемых, так сказать, жесточайшими и глубоко разрушительными по отношению к человеческому существу нормами вот этими регламентированными, которые превращают всю человеческую жизнь в автоматизированное такое вот состояние сна, транса такого полугипнотического, где это гипноз репрессивной вот этой культуры, который постмодернисты (и здесь они правы) называли шизокапитализм и так далее.

По большому счету и Маркс, и его последователи обещали, что жизнь будет превращена из этого «из сна тяжелого» во что-то другое. Но это же не было выполнено, вот этого пробуждения... Весна — это что такое? Это пробуждение. Красная весна — это некое пробуждение от сна тяжелого, который навеян человечеству эпохой частной собственности, растущих репрессий и всего чего угодно еще. Но этого пробуждения-то не произошло. Советская жизнь оказалась жизнью в улучшенной системе автоматизированных реакций вот этих, так сказать, согласованного транса. Который, в конечном итоге, рано или поздно остобрыл. Хоть он и лучше, но такой же транс. Если не долго и развернуто обсуждать Маркса, а емко и в течение там... трех минут, но содержательно, то я могу сказать, что нет ни одного серьезного марксиста, который не скажет мне, что Маркс считал отчуждение главным грехом и опасностью, а источником отчуждения — разделение труда. Это что-нибудь кто-нибудь может сказать из марксистов, что это не так? Но это же безусловно так. Это-то уж никаких сомнений. Так он там понимал какие-то сложные образы, по-другому. Но это-то вот это не пирожные ― это кусок хлеба. Его никуда не денешь. Значит, заявка-то была на что? На то, чтобы проснуться, да? Весна. Красная весна. Очнуться, проснуться и место вот этого сна тяжелого, то есть в системе вот этих автоматизированных реакций, займет нечто совершенно другое ― соединение человека с его глубочайшими сущностными возможностями, которые Маркс называл «родовой сущностью». И на самом деле, это же и было единственное обещание. Замануха-то состояла в этом ― не в улучшении условий жизни, что в условиях, когда жизнь была очень плохая, очень много значило, не в каком-то другом чувстве собственного достоинства, что тоже значило. Это была не замануха, это были нормальные такие вот простые вещи. Но за этим же стояло вот это. И выньте вы это из Маркса ― ничего тут не будет, просто ну какой-то, такой какой-то... перераспределиловка. Но это же не Маркс. Перераспределение нужно для того, чтобы это произошло, чтобы люди проснулись. Пока они грызутся друг с другом, они существуют в этой системе автоматизированных реакций. Это не жизнь ― это машины. Лучше или хуже кормят эти машины ― это отдельный вопрос, но то, что главная тенденция заключается в том, что это всё больше и больше машины, что это распространяется на каждого, это-то понятно. Главная-то угроза не снята. Она только нарастает. Вопрос не в том, сколько в машину залили бензина, а в том, что ее сделали еще больше машиной. Что в конечном итоге фундаментальный конфликт возникающий — это конфликт между людьми, которые еще хотят жить в этом блоковском смысле, и людьми, которые уже мертвые и радуются этому. И только внутри этой коллизии, так сказать, революции жизни возможна какая-то серьезная динамика.

И вот тут посреди всего этого дела единственная сила, которая говорит, что она типа живая, ― она становится как раз источником смерти. Это круто завернуто. Замкнуть практически весь потенциал жизни на ИГИЛ и сказать, вот оно, вот они, и ходят вот такие машины, живые бомбы — это очень серьезно.

Мы живем в этом мире глубочайших и нарастающих автоматизированных реакций. Этот мир, неспособный пробудиться, ― он ничего не видит. Это мир, в котором говорят спокойно о 122-дневных голодовках. Это мир, в котором можно сказать что угодно, и никто не будет даже говорить: «ну послушайте, ну это никак не соответствует никаким критериям». Какой-то там... сидит такой мальчик со странными желаниями сложно говорить (телевидение — это вообще место, где стараются говорить попроще) и говорит:

— Ну, весь вопрос в том, что у американцев слишком медленно идет процесс рационализации дискурса.

Я говорю:

— А ты видел нерационализируемый дискурс когда-нибудь в жизни?

Рационализация дискурса — это примерно то же, что геометризация квадрата. Потому что дискурс — это и есть рациональное слагаемое. Формирование дискурса есть выщелачивание всего, что нерационально. Привод всего этого в рациональное состояние. Вот сидят мальчики, вот они говорят о рационализации дискурса и о чем угодно еще. Зачем говорят? Каково значение этих слов? Вот такое омертвление слов. Бесконечно катится эта машина мертвых, бессмысленных слов, действий, поступков, автоматических реакций. Ну вот еще убили столько-то людей, вот опять рыдают дети. Все понимают, что взрывов будет больше. Все понимают, что они докатятся до нас, и т. д. И вот: «Бу-бу, бу-бу, бу-бу», ― все это происходит в каком-то сне.

Стремительно понижается интеллектуалоемкость всех государств мира. Я был бы рад, если бы этот процесс избирательно происходил, например, в России. Должен вам сказать, что повышение интеллектуальной емкости государства — это очень непростая процедура. Потому что ученые, как они есть, вот эти интеллектуалы, ― они совершенно не способны к тому, чтобы быть в государстве. Они ему глубоко вредны в существующем виде, и они как корова на льду в нем, ничего с ним сделать не могут. Значит, для того, чтобы соединить их с государственной машиной, нужно: первое ― изменять государственную машину, второе — изменять их, и третье — изменять посредника все равно между ними и государством. Это гигантская работа.

Я никогда не забуду, когда я был... Капица это все вел, — сбор академиков. Меня на него позвали. В Мозжинке, в Звенигороде. Я выступаю там перед этими академиками, что-то им говорю. И вижу, что они... Я не ругаю Ельцина (это шли ельцинские годы), я говорю о каких-то крупных вещах: человекоемкое развитие и безразличное к человеческому фактору развитие, о чем-то еще, что речь не о том, устойчиво оно или нет, а о том, как оно вбирает человека. Оно нуждается в человеческом измерении, или оно без него работает? Неважно. И потом я подхожу к одному из очень мне сочувствующих представителей этого сообщества и говорю:

— А чего они в таком состоянии? Что они смотрят так на меня?

Он говорит:

— Потому что они говорят на языке интеллектуального сервиса, а вы говорите на языке ответственности элит. А они не понимают несколько вещей.

Я говорю:

— Какие? Каких вещей не понимают?

Он говорит:

— Первое ― откуда у вас этот язык? Второе ― что за вами стоит, если вы его используете? И третье ― если за вами что-то стоит, и вы его используете, то зачем вы к ним-то на нем обращаетесь? Они-то тут ни при чем!

Это автоматизированный интеллектуальный сервис. Они могут только говорить на этом языке. Заказали ракету... Или заказали еще что-нибудь, да? Заказали какую-нибудь программу... Они не могут говорить на этом языке. Они не ощущают себя элитой. Они ощущают себя слугами того или иного разряда. И 10 раз вы их введите в любую масонскую ложу — они все равно себя так ощущают. Значит, их невозможно напрямую вфигачить в государство, понимаете? А государство состоит из чиновников, которые их ненавидят и презирают. Я говорил об этом и позволю себе повторить. Это... У меня лично это было на уровне шока, прозрения, изменения вообще жизненной судьбы.

Значит, довольно долго готовили фиаско программы Явлинского, ну и я находился, честно говоря, в эпицентре этого процесса. Инициативного эпицентра. Ну и когда я уже понимаю, как именно... что на следующий день будет это фиаско, и Горбачев откажется от этой программы. Было заседание политбюро, на котором он согласился отказаться. И всё, и сам испугался. Ну, неважно. Ну значит, я сижу уже на съезде, и думаю: «Как он это будет делать? Вот так? Или так?» Он сказал одну фразу: «Все говорят: „Программа Горбачева, программа Горбачева“. Не я писал ― ученые писали». И всё. И у меня изменилась жизнь. Я сказал: «Я ученым никогда не буду. Всё! Кем угодно, только не ученым!» Потому что беспредельное презрение. И заслуженное.

Всё это хорошо, но без интеллектуальной емкости же тоже невозможно. Ну что-то об этом ИГИЛе надо знать. Какой-то запрос на это знание должен идти, какой-то ответ тоже должен быть. Что-то должно обсуждаться. Часть этой интеллектуальной емкости должна быть в телевидении. Всё, что мы делали в «Суде времени» по большому-то счету, и особенно в «Историческом процессе» — мы повышали интеллектуальную емкость этого телевидения. Ну и посмотрите, куда она там ушла? К рационализации дискурса, да?

А что такое государство с нулевой интеллектуальной емкостью? Это катастрофа. Государство, которое слушает ученых, которые перед ним трепещут, и не знают, куда им повернуться, чтобы что-нибудь получить, — это ужасно. Но государство, которое вообще отторгло интеллект, — это еще ужасней. Но это же не только русский процесс. Это американский процесс, какой угодно еще.

Вот как плохо... типа там один меняет другого, потом он меняет его, и всё ужасно. Значит, все понятно, где замечательно? Замечательно там, где всё семейство Бушей побудет президентами подряд. Все. Сначала со средними способностями отец. Потом алкоголик-сын. Потом уже какой-то такой сын, что хуже того, да? Всё, до конца. Потом это начнут пробовать семейство Клинтонов. Оно, так сказать, пересидит на этом деле, потом пойдут внуки. Вот это по-настоящему широкое политическое меню. И возникает вопрос: «А кому, собственно говоря, нужна демократия? Что она такое?» Она ― технология покупки товара под названием «политик» на прилавке, да? Мы определенным образом участвуем в покупке товара. Вот я могу быть частью чего-то, что купит этот товар, а не тот, да? Я грубо говорю.

Но если вам кладут два одинаково тухлых товара, то какое значение имеет то, какое вам право дают их купить? У вас есть тапочки дырявые и не по размеру. Что вы хотите покупать? А других тапочек нет! Американский народ — талантливый народ, все-таки создавший мощнейшую страну ― не может ничего выдвинуть, кроме Трампа и Хиллари. При этом Хиллари сильно сдвинулась лет 5 — 7 назад. Это даже не та Хиллари, которая была тогда. Это уже другая Хиллари. А с Трампом надо что-нибудь комментировать? Вот всё. И вот американский народ говорит: «Мы все будем страдать и мыслить, будет у нас Трамп или Хиллари. И это будет называться настоящая демократия. Которую мы будем всем экспортировать. Все должны так».

Тут плохо. Мы не будем обсуждать, плохо тут или нет. Вопрос заключается в том: «А в этом-то что хорошего?» Если бы вдруг появлялись откуда-нибудь люди из средних слоев. Если бы машина давала бы возможность более широко это все варьировать. Но ведь ничего. Полное исчерпание.

Теперь все эти формулы борьбы. Вот я... неважно. Я выступал на пленарном заседании. В одном из самых престижных международных контртеррористических форумов в Герцлии. Форум международный ― там американцы, все. На пленарном заседании. Каждый раз я выступал, ко мне подходили: Сергей, Сергей...

Что такое этот форум?

— Давайте напряжем интеллект, чтобы бороться с этой ужасной угрозой.

— Люди... взрывают, убивают! Рвут на части! Дети! Оторвали ножки! А-а-а! Давайте, интеллектуалы, проснитесь, давайте что-нибудь!

— Я проснулся!

— Да, это главный интеллектуал, он проснулся! Говори, что мы будем делать?

— У меня есть мысль. Это великая мысль. Мне нужно сделать крупный проект.

— Да, говори. Какая у тебя мысль?

— Их всех надо заворачивать в свиные шкуры. Их останки (я не шучу — С.К.) надо заворачивать в шкуры свиней, и тогда они не попадут в рай. А им важно попасть в рай.

— О, это великая идея! А как мы будем добывать эти шкуры?

Слушайте, в Саудовской Аравии принц, когда ему сказали, как же ты от единоверцев американскую защиту принимаешь в Мекке и Медине, ну почти там, у себя? Ты такой исламист, и принимаешь неверных? Он ответил, что «Коран учит: если ты голоден — ешь свинину».

Понятно, что сказано, да? Самое оскорбительное, что может быть.

— Да, вы знаете, у них будут какие-нибудь муллы, которые прочтут какие-нибудь очистительные дела, и тогда — они считают — аллах увидит, что это неверные заворачивают в шкуры свиньи.

— Да, нельзя. В шкуру свиньи нельзя. Да и потом где столько взять свиней? Мы сами не едим свиней.

— Да что же мы будем делать?! Дети... взрывают... катастрофа... моя страна... боже! Кто еще что может придумать?! Кто может придумать? Где? Кто? Ты! Ты — главный интеллектуал. Говори!

— Я думаю, что надо разобраться с их женщинами.

— Да. С женщинами. Что?

— Надо поднять женщин на протестное движение. Женщины — эксплуатируемые в этой религии. Если освободить женщин ― все рухнет.

— Да! Мы должны поднять женщин, женщин. Фонд такой-то будет сейчас поднимать женщин. Эти будут подымать женщин!

— Слушай, — говорит — они не хотят.

— Что!?

— Они не хотят.

— Что не хотят?

— Подниматься не хотят.

— И что? Если мы поднимем...

— А как ты их подымешь, если они не хотят?

— Да... Они не хотят... Что же тогда делать?! Что делать? Как бороться с этой ужасной чумой?! Она погубит мой народ! Она погубит всех!

— Что делать? Убивать!

— О! Убивать! Как?

— Быстрее.

— Да! Быстрее! Как быстрее?

— У меня есть такой прицел.

— Какой прицел? Ага! Прицел — на этот завод... Сюда! И намного быстрее?

— Да, мы будем вот так вот убивать, убивать...

— Но их же так много!

— Да, их много. Хорошо. Кофе-брейк. Перерыв. Дальше.

Это происходит десятилетиями. Они бьются в истерике после какого-нибудь найн-илевен (11 сент.), да ― взрывы этих башен. Все это: «Кровь стучит у меня в ушах...» Все прочее... «Давайте в шкуры заворачивать...» «Нет, в шкуры нельзя...» «Женщин...» «Нет, не женщин...» «Что?» «Убивать...» «Быстро...»

Всё! Это что значит? Это значит, что фактически мы имеем дело с мировой деинтеллектуализацией государства. С мировой! Емкость мировая — восприимчивость к интеллекту мыслей и всего — уходит в ноль. Куда перемещается интеллект? В частные корпорации? К нацистам? Или к кому-то еще? Но он уходит! Либо его вообще меньше становится.

Все здесь знают, что именно и как Эйнштейн объяснял, зачем он делал свою теорию и почему он жил такой жизнью, почему он так страстно искал истины по физике? Да? Нет? Ну зачем ему все это? Он говорил: «Я хочу знать мысли Бога. Я хочу знать настоящие мысли Бога. Я не хочу жить, не зная мыслей Бога, потому что для меня это не жизнь». АЛЬБЕРТ ЭЙНШТЕЙН — Я хочу знать Его! Вот масштаб, который дает действительно высшие интеллектуальные открытия. Если все вместо этого ковыряются в каждом отдельном кварке, то это не интеллект. Даже в физике. Может быть, это вырождение самого интеллекта. Говорили, что Британия очень долго держала высокую интеллектуальную планку. Может быть, эти интеллектуальные силы ушли, как мне кто-то говорил: «Давайте обсуждать мир после катастрофы. От катастрофы все равно не спасешь, и не надо. И пусть она будет». Но вот все эти приметы того как говорят, как обсуждают ― говорят о том, что это всё деинтеллектуализировано. А если оно деинтеллектуализировано, оно как может на эти вызовы отвечать? И если с той стороны музыка все выше классом, язык все лучше, песни все ёмче и идут тысячи и миллионы и машут так [показывает] рукой, говорят: «Мы все будем убивать себя и вас», ― на это же надо как-то ответить.

Я хочу несколько слов сказать об этом обвинении патриарха Кирилла, который сказал, что человечество все находится в ереси, права человека и все остальное.

На моём языке (и я не к тому, чтобы перевести с какого-то чудовищного на свой) мне кажется, что буквально говорится о том, как именно нужно относиться к проекту Модерн. Потому что возникло светское человечество. Светское человечество, отодвинув бога, совершило, конечно, некий еретический поступок в этом смысле. Но оно же его отодвинуло. Оно его отодвинуло не в ноль, а на какое-то определённое место в 18 столетии. И это и есть Великая Французская революция в конечном счёте. Но смысл здесь заключается в том, что светское человечество не могло не отодвинуть бога, потому что в противном случае разрушались уже все его основания жизни. С момента, когда возникли светские люди как таковые, и с момента, когда начались внутриконфессиональные конфликты внутри христианства, когда католики и гугеноты начали резать друг друга (они начали резать друг друга не в 18 веке, а гораздо раньше), что должна была сделать Франция? Она должна была жить в этом безумии? Она должна была искать каждого нового короля Генриха IV, который скажет, что «Париж стоит обедни»? Что должна делать? Нантские эдикты, потом отмены, потом новые эдикты? Что делать государству? Государство двигалось в сторону абсолютизма. Абсолютизм уже в себе содержал нерелигиозность. Король-солнце замещался, так сказать, всей этой властью. Но началось это ещё раньше. Это началось в конфликте гвельфов и гибеллинов, то есть сторонников Папы и императора. Потому что невозможно было вбирать разные конфессиональные очаги в единое огромное образование, и при этом не ставить императора выше Папы. Коммунисты что смогли сделать наиболее ценное? Они смогли поставить коммунизм выше всех наций и конфессий и тогда, так сказать, совет по делам религий, контролируемый ЦК КПСС, мог держать многоконфессиональный сплав и многонациональные системы. Это имперские модули. Но эта же проблема встала уже в Священной Римской империи, где угодно ещё. Как это удерживать? Ну хорошо, конгломераты. А Франция не была конгломератом. Это было государство, состоящее из французов. Но они резали друг друга, заливали кровью. Что было нужно сделать? А потом возникли светские люди, которые говорят: «Мы не верим в бога». Ну не верим и всё. Что, ну вы нас сжигаете на кострах. Сжигайте, потому что нас 3%. А потом нас 10%. А потом 25, а потом 30, а потом 35, а потом 40. А потом нас становится больше, чем вас, и мы вас начнем сжигать на кострах. И что, расправа со священниками была только прерогативой русской коммунистической революции? А что, в Великой Французской этих расправ не было? Массовых, ещё более свирепых? Только аристократов звали на фонарь? Аристократов и попов, потому что те поддерживали режим. Они сносили режим, сносили его основные опоры. Третье сословие уничтожало первые два. Это процесс Модерн.

Наконец, сказали: «Ребята, пусть каждый как хочет. Вот мы французы ― это выше. Национальное государство. Ты гугенот, ты католик, а ты светский, а ты ещё кто-то, но ты француз. И у нас есть принципы формирования нации». Назовём ли мы это Вестфальским миром, назовём ли мы это миром Модерна, назовём ли мы это как-то ещё, но это тот буржуазный путь, на который человечество встало после Великой Французской революции окончательно. Оно сказало: «Мы иначе государство построить не можем. Мы его можем построить только вот таким способом». Нация выше бога хотя бы потому, что богов несколько в пределах нации, а также потому, что, так сказать, есть те, кто в бога не верят, а в нацию верят. Нация по большому счёту стала супер-богом. Не права человека, о которых говорит Патриарх Кирилл, а нация, сначала нация. А когда начинает рушиться нация, то ничего не возникает над отдельным человеком. А когда ничего не возникает над отдельным человеком, то он сходит с ума, он жить не может. Возникает смертельная экзистенциальная болезнь, уже непреодолимая. Это вот этот механизм, это не человек. И тут это приобретает уже суперхарактер, беспощадный.

Значит, конечно же, в тот момент, когда кто-то считал, что он обойдётся без метафизики, т.е. без чего-то, что можно поставить над смертью, этот кто-то глубоко заблуждался. И на протяжении столетия нация, прогресс были поставлены над смертью и играли роль как бы светского бога. А потом этот светский бог начал умирать, а потом Ницше сказал, что бог умер вообще. Возникла смерть метафизики. Но смерть метафизики, естественно, стала смертью человечества, потому что смерть метафизики, ― я не могу об этом говорить подробно, когда-нибудь скажу, скажу сейчас просто коротко, ― что смерть метафизики не уничтожает метафизику как таковую. Она все метафизики сводит к одной ― к метафизике власти. Когда исчезают все метафизики, это не значит, что люди живут не метафизично, они живут метафизикой власти. И главная книга Ницше, которую он так и не написал, потому что умер, сошёл с ума, а сестра, по-моему, которая это всё компоновала, компоновала это ещё хуже, чем Энгельс третий том Капитала, т.е. никак. Энгельс говорил: «Беру что-то, собираю. Сам не понимаю ― что». А сестра вообще что-то клала [машет руками]. И что такое воля к власти Ницше, это уже объяснял человечеству Хайдеггер, а не Ницше. А у Хайдеггера было своё представление о том, что это такое. Но суть заключается, конечно же, в том, что все оказались в лапах этого дьявола под названием «воля к власти». И тогда уже, действительно, место человека занял бес ходячий на двух ногах. И Патриарх Кирилл справедливо говорит, что это путь просто к победе дьявола над человеком. И что дальше-то из этого следует? Что делать-то?

И конечно же, когда коммунистический проект был заявлен... С чего я начал все разговоры Сути времени? С того, что, если нет метафизики, проект умирает. Если человечеству не будет предложена метафизика — проект умирает. И человечество умрёт. Спасутся те его части, которые в разных кусках этих ниш схватятся за те или иные метафизики. Но эти метафизики в XXI веке опять оказываются полумёртвыми. И как объединить-то хоть нацию, хоть что? Где общность-то, как её строить? Её нельзя построить на правах человека, это понятно. А на чём её строить?

Её строили на сильной светской идеологии. Фашисты сразу включили в неё эзотерику. Коммунисты выплюнули это всё и решили обойтись без неё. Фашисты ещё как-то отступали более-менее согласованно и пытаются сейчас брать реванш в мире. А коммунисты просто рассеялись. И я хочу в этой связи очень коротко зачитать вам свою последнюю статью. Не потому, что статья, ― никогда же не зачитываю ― а потому, что просто очень смешно и мне кажется, что совсем грустно. И дальше я перейду дальше к проблемам идеологии.

Перед тем, как продолжить заниматься Орфеем, орфизмом и прочими крамольными для коммуно-марксистов опциями метафизического и историософского характера, я попросил бы читателя вообразить себе некую ситуацию. В реальности невозможную, но очень важную для комплексного интеллектуально-эмоционального понимания нынешней идеологической проблематики. Идеологической проблематики вообще и марксистско-коммунистической в особенности.

Ситуация такова: 2016 год. Собирается нынешняя марксистская или, точнее, марксоидная молодежь. Вообразите себе лица: леваки, зюгановцы, фундаменталисты... Словом, всё понятно. Молодежь, тоскуя по глубокому и подлинно марксистскому знанию, заявляет о том, что она чуть-чуть подустала от приобщения к этому знанию, обеспечиваемому такими-то и такими-то. (Предлагаю на выбор посмотреть лица тех, кто обеспечивает. Начать с Зюганова и двинуться дальше — С.К.) Предлагаю читателям на выбор галерею портретов записных марксистских учительствующих невежд, вполне гоголевского типа по виду и содержанию.

Молодежь не то чтобы бунтует против этих «учителей», но просит их о какой-нибудь встрече с настоящим, очень-очень близким к Марксу носителем марксистского знания. Причем, не абы какого, а супернатурального, ничем не искаженного, реформизму непричастного, к ревизионизму отношения не имеющему, не только Марксом, но и Лениным почитаемому. Галерея гоголевских ликов (грубее говорить не хочу, в отличие от Гоголя и его героев), они же — сообщество начетчиков от марксизма, обеспокоена таким молодежным запросом.

И вразумляет молодежь: «Мол, нет сегодня таких носителей. Много лет прошло и так далее. Слушайте нас, мы ближе всего».

Молодежь отвечает: «Вы, конечно, ближе всего к Марксу, и мы вас будем продолжать слушать. Но нам вдруг до зарезу захотелось чего-то совсем-совсем натурального. Обладающего прямым и непосредственным знанием. Причем, знанием, испитым прямо из рук Маркса, полученным в результате долгих дружеских откровенных бесед с Марксом».

Начетчики пожимают плечами: «Мол, вы в каком году живете?»

Вдруг за спиной молодежи голос: «Товарищи, я обладаю воскресительной силой. Пришел к вам с тибетских гор. И готов по вашему запросу воскресить одного из самых близких к Марксу теоретиков, ни в каком ревизионизме не уличенного, в отличие от всяких там Бауэров и Бернштейнов. Он прочитает вам лекцию и вернется туда, откуда я его позову. Перед прочтением лекции вы сможете убедиться, что он не является подделкой, а я не фокусник».

Начетчики требуют, чтобы этого пришельца невесть откуда выкинули из зала. Но молодежь заводится и говорит: «Либо этот дядя — шарлатан, и мы это обнаружим, либо он может сделать то, что обещает. Так это же прикольно!»

Еще раз подчеркну, что я предлагаю вообразить фантастическую ситуацию. Так что начетчиков вежливо успокаивают, а пришельцу говорят: «Начинай».

Пришелец осуществляет некие действия по воскрешению, и в зале появляется человек, одетый по моде XIX века, немного смугловатый, симпатичный. «Здравствуйте, — говорит, — меня зовут Поль Лафарг. Этот колдун меня воскресил. Можете проверить, что я действительно зять Карла Маркса, его ближайший соратник, уважаемый коммунистами марксистский теоретик, что я не замечен ни в каких уклонах от марксизма, верен коммунистическому движению, что меня почитал Владимир Ленин».

Молодежь проверяет, задает появившемуся из XIX века дяде вопросы и убеждается, перелопатив весь интернет и другие подсобные информационные источники, что перед ними действительно Лафарг, и что он отвечает всем этим требованиям.

«Ну, что ж, — говорит она Лафаргу, — читайте нам лекцию».

Лафарг выходит на трибуну и говорит сначала о Гесиоде и его отце, прибывшем в Аскру из Ким по торговым делам.

Потом о неполных или, точнее, не до конца устойчивых правах гражданства, которыми обладали прибывшие, то бишь те, кого сейчас бы мы назвали мигрантами, о последствиях отсутствия наследуемой крупной земельной собственности, находящейся на территории, куда они прибыли.

Потом о гесиодовском конформизме, который лишь слегка попахивает орфизмом и объясняется этим самым, говоря условно, «чуть-чуть мигрантским» статусом.

Потом об Эсхиле, обладающем совсем другим статусом. Эсхиле как гражданине Элевсина, посвященном в мистерии Деметры и обвиненном в разглашении элевсинских тайн.

Потом о секте орфиков.

Потом об ушедших в подполье матриархальных сектах.

Потом о связи всего этого с Эсхилом и Прометеем. Потом о том, чем нонконформистская позиция Эсхила отличается от конформистской позиции Гесиода.

Потом об Аристотеле и Анаксагоре.

Потом об апостоле Павле и святом Августине.

Потом о проблеме обладания душой и связи этой проблемы с борьбой обездоленных за свои фундаментальные права.

Я понимаю, что ситуация фантастическая. Но, дорогой читатель, ты же обладаешь воображением. Ты просто представь себе, что нечто подобное состоялось. И ты, представив это, вообрази себе, как меняются лица молодежи, слушающей всё это, и лики ее псевдомарксистских опекунов, которые вполне сопоставимы с ликами, которые Гоголь называл не ликами, а иначе.

Я не знаю, читатель, доставляет ли тебе удовольствие лицезрение подобной воображаемой схемы. Но мне доставляет. И немалое. Я просто вижу, как вытягиваются лица представителей молодежного марксизма, как надуваются, ха... Прошу прощения, лики ее псевдомарксистских псевдоортодоксальных учителей...

Я вижу этот зал... У меня возникает сложная, противоречивая и тонкая гамма чувств, порождаемых несоответствием лица выступающего и богатства его интонаций всему тому, что находится в зале. Мне, как говорил поэт по другому поводу, «и больно, и смешно». То есть мне, конечно, прежде всего больно, но и смешно тоже. У меня резко активизируется мыслительный процесс в связи с остротой переживаний. Я вижу это всё не как статичную картину, а как быстро нарастающую сумятицу. Наконец, из этой сумятицы выскакивает нечто или некто. И это нечто или некто восклицает: «Никакой вы не Лафарг! И никто вас не воскресил! Это всё происки Кургиняна!»

«Да, да! — кричат начетчики, — это всё Кургинян, Кургинян! На трибуне Кургинян, превратившийся в Лафарга. А воскрешение Лафарга нам обещал тоже Кургинян, превратившийся в тибетского мага».

«Сгинь! Сгинь!» — скандирует молодежь.

Сгинуть-то я сгину. Но вместо меня на экране за трибуной появляется титульная страница некоего текста. На титульной странице написано: «Институт философии Академии наук СССР».

Ниже — «Поль Лафарг».

Еще ниже — «Религия и капитал».

Потом виньетка. А под нею — «ОГИЗ» — так называлось в сталинскую эпоху объединение государственных книжно-журнальных издательств при Народном комиссариате просвещения РСФСР.

Еще ниже — «Государственное антирелигиозное издательство»

И, наконец, самое сенсационное — «Москва, 1937 год».

Самое средоточие обожаемой фундаменталистами сталинской эпохи.

На экране быстро, одна за другой, переворачиваются страницы. Наконец, появляются 166, 167, 168... И все видят, что это не Кургинян, а Лафарг.

Что Беотия, Александрия, Элевсин, Деметра, орфизм, мистерии, матриархальные коммуникации, Анаксагор и все прочее ― это не Кургинян, а Лафарг. Страницы 166, 167, 168...

Эти «все» лихорадочно бросаются искать какую-нибудь компру на Лафарга и не находят ― не Бернштейн.

То, что я предлагаю читателю, является своего рода политической медитацией. Поскольку многие читатели мне доверяют, то я очень прошу их — в том числе тех, кто у меня учится, — поработать над восстановлением некоего сна наяву, он же — политическая медитация. Сна, в котором возникла бы («соткалась и развернулась») именно та фантастическая воскресительно-лекционная ситуация, которую я только что описал. Поработайте, пожалуйста, над ее сочным, ярким воспроизведением на экране вашего внутреннего зрения.

Найдите ваши типажи. Постройте ваш зал.

Не пожалейте сил, не считайте, что я шучу. А я, после того, как вы эту работу осуществите, вернусь и к Орфею, и к темам более современным, но ничуть не менее крамольным.

— О коммунизме и марксизме — 38

Что я хотел сказать этим коротким зачтением? Я хотел сказать, что ситуация бредовая. Что если в современном зале алчущих марксизма зачитать просто подряд какие-нибудь тексты Маркса, эффект будет взрывной бомбы, потому что никто не понимает ни одного слова. И почему-то через слово ― «дух», наверное, это Кургинян.

А на самом деле мы имеем дело с фантастической идеологической ситуацией. Мы с вами все находимся в этом самом постмодерне. Т.е. мы по существу находимся в следующей стадии попытки человечества жить без метафизики, а человечество жить без нее не может. Т.е. оно начинает жить с все бо́льшим и бо́льшим концентратом метафизики власти. Оно не меняет метафизическую жизнь на безметафизическую. Оно начинает жить в этой метафизике власти. Кирилл говорит:

«Вот этот следующий шаг ― и всё».

— Слово Святейшего Патриарха Кирилла в праздник Торжества Православия после Литургии в Храме Христа Спасителя

И он же понимает, что он говорит. Что это уже не национальные государства, в которых жил модерн. Вот наши священники все (я думаю, что и патриарх тоже) любят проклинать безбожный модерн. Но в этом безбожном модерне существовала эта пирамида, и над человеком было очень многое: прогресс, гуманизм и вот это. А теперь-то нет ничего. Это же следующая фаза. И что, собственно, предлагается? Т.е. констатация безупречна. И никакой разницы между констатацией Кирилла и констатацией лидеров Ватикана, которая происходит уже на протяжении 20-30-40 лет, нету. Ну хоть конференцию собрать, спросить: «А что делаем?» ― можно? Всех насильно загоняем в какой-нибудь один конфессиональный типаж? На весь мир, или на каждую страну, или как? А кто не хочет? А кто не верит, но сделает вид, что верит? Но ведь это уже пробовали. Это называлось «святейшая инквизиция». И что? Надолго?

— Что, сынку! помогли тебе твои ляхи?

— Н. В. Гоголь. Тарас Бульба

Помогла королю Филиппу II его инквизиция?

У Шиллера сказано, что беглецам открыты «материнские объятия» Елизаветы.

— Фридрих Шиллер СМЕРТЬ ВАЛЛЕНШТЕЙНА

Но это же вообще невозможно! Рядом находится Фукуяма. Которого 5 раз спрашивают:

— Вы нам что скажете, конец истории пришел или не пришел? Есть конец истории или его нет?

— М-м-м, либерализм лучше другого...

— Конец истории есть или нет?

— Ну... Вот... Все пошло неправильным путем.

— Каким путем?

— Таким путем, что история не кончилась.

А что значит «история не кончилась»? История — это что такое в метафизическом смысле? Когда Твардовский в стихотворении, которое я цитировал в «Сути времени», говорит:

«И кроясь дымкой, он уходит вдаль Заполненный товарищами берег»

— Александр Твардовский " «В тот день, когда окончилась война...»

― он имел в виду образ или символ?

Этот берег есть? Если этот берег есть, и это — метафизика, а не образные шутки, то есть мост. И, в сущности, этот мост существует постольку, поскольку есть история. Поскольку люди ценят жертву, воспроизводят жертву, двигают это дальше, поскольку люди в состоянии жить обожженными и восхищенными новым идеалом. И не видеть разницы между человечеством, которое новым гуманистическим идеалом воодушевлено, и человечеством, которое просто осуществляет погромы, очень странно. В этом смысле метафизичность жизни и ее музыкальность — это синонимы. Когда Мандельштам говорил:

«Нельзя дышать, и твердь кишит червями, И ни одна звезда не говорит, Но, видит Бог, есть музыка над нами,»

— Осип Мандельштам Стихи 1921–1930 годов

― речь шла о метафизике.

Если мыслить категориями человечества, а не категориями корпораций, то надо же поставить музыку, гуманизм и эту способность к идеальной жизни выше чисто конфессионального интереса. Потому что в противном случае теряется ответственность и за человечество, и за нацию. Послание же должно быть адресовано всем! Я говорил о языке ответственности интеллектуалов. Мы все отвечаем за то, чтобы не было этого смертного холода. В противном случае мост рушится. А когда он рушится ― всё, начинается конвульсия на оставшейся территории. Она же ― земная жизнь.

Когда речь идет об уходе из Сирии, то мне кажется, что я все вам сказал. Когда речь идет о некоторых частных проблемах, то я могу сказать только некоторые вещи, которые, с моей точки зрения, вы должны взять на заметку, ну, хотя бы галку поставить.

Вот эта смерть Лесина. Вот вы поверьте мне, это очень крупная тема. Вот это не мелочь. Это или надо разбирать отдельно совершенно, или просто сделать жирную галку и сказать: «Это не мелочь». Там такие нитки задеты в разной части элитной системы, что когда на них вот так [показывает] начинают тянуть, то там много будет ран, болей и подвижек. Значит, смысл заключается в том, что Лесин не существует сам по себе. Он безумно сильно вытягивается в некоторые группы до-путинской элиты. Но он так же сильно вытягивается и в группы путинской элиты. Он не существует сам по себе.

Постоянные подкопы вокруг Кадырова. И одновременно с этими подкопами есть ведь и другое. Есть, предположим, желание Кадырова воспеть. Воспевает Кадырова А.А. Проханов. Он это делает со всегда меня восхищавшим типом окончательности, абсолютной романтизации и такой концентрацией метафор на единицу текста.

Один из его шедевров, оставшихся в памяти на всю мою жизнь, когда он очень устал, и ему нужно было что-нибудь сказать о Думе, а человек, который каждую неделю пишет передовицу, очень устает. У Александра Андреевича усталость, как у писателя, выражается в желании нарастить количество метафор на единицу текста. Образов. Концентраты. И он же еще их выдумывает. И вот он сказал:

«Дума (ничего не хочет, и образ должен прийти из подсознания — С.К.) стреноженная, (лошадь, мало — С.К.) посаженная на цепь, бьется головой о дубовые стенки стойла».

— Трясина

И я думаю: вот ведь... что такое концентрация метафор. Вот примерно: Кадыров ― столп, весь чеченский... ― столп, все ― столпы... И все прочее. Но при этом Александр Андреевич написал один кусок, который заслуживает самого пристального внимания. А я-то вообще считаю, что он ― человек, очень многое удерживающий. С точки зрения идеологического все-таки имперского, а не иного вектора. И в целом очень много сделавший. И продолжающий делать.

(читает)

По-прежнему среди оголтелых русских националистов актуален лозунг «хватит кормить Кавказ». Они хотели бы превратить Россию в горсть мелких русских республик или городов, изгнав из неё всё, что не связано с их представлениями о русскости. Республика Русь. Бессмысленная злая идея, которая уже однажды, в период перестройки, посетила наше сознание, и мы оказались у огромного разбитого корыта.

— Слава пехотинцу Рамзану

Во-первых, я должен сказать, что идея Александра Андреевича (он говорит: «Наше сознание») правильна, но его сознание эта идея никогда не посещала. Он лично находится вне этого соблазна. Он начал как имперец, продолжил как имперец, и никогда от этого не отходил.

Во-вторых, я должен сказать, что целая часть этих людей, которые занималась превращением России в горсть мелких республик, городов, изгнав всё, что не соответствует чему-то и так далее и тому подобное, ― они были серьезными гостями газеты «Завтра». А один из них, самый отпетый мерзавец, договорился до того, что

«нам нужна иностранная оккупация»,

— «Внешнеуправители»

Майкл Кентский (потом он его переправил в принца Гарри) в виде монарха, и отделение Кавказа, т.е. разрушение страны на все куски. А другие мерзавцы, с ним связанные, уже говорили, что безгосударственный статус ― это единственное спасение русскости.

Поэтому я хочу сказать, что эти фразы, так же как и восхваление Прохановым Кадырова, ― это такой же мужественный и сильный шаг Проханова, как поединок с Жириновским. Проханову нелегко начинать поединок с Жириновским, ибо это поединок с самим собой. Проханову нелегко становиться на сторону Кадырова и говорить о бреде русского национализма ― это поединок с самим собой. Не с самим собой в узком смысле слова, а с самим собой с точки зрения того вот бульона, который был собран. Что нам теперь с этим бульоном-то делать? Бульон-то собран. Нам НТС-овцев по-прежнему нужно обнимать, поскольку они тоже патриоты, и у них своя грассирующая русскость... и все прочее. Или все-таки это уже нужно в какую-то сторону отодвигать? Что там происходить будет, на выборах? Через какое-то количество месяцев. Во что политически... А мы — перед началом острейшего политического сезона. Острейшего политического марафона в 2 года. В котором уже первый отрезок будет безумно жестким.

Вот что здесь надо делать? Говоря такое «да» Рамзану Кадырову... А я считаю, что дело тут совсем не в том, что Рамзан Кадыров хорош или не хорош. Дело в том, что есть схема. Либо наша схема состоит в том, что мы всюду, где только можем, оказываем некую поддержку и вмешательство точечное. После этого предоставляем местным кадрам доразбираться, поработать на земле. Тогда кадыровское решение безупречно. И любой человек, который был бы найден вместо Кадырова, был бы либо хуже, либо таким же. Кому-то надо было бы предоставить полномочия, кого-то надо было бы поддержать, кого-то надо было бы спонсировать, кому-то надо было бы развязать руки, и чью-то лояльность нужно было бы получить. У Кадырова она есть. Тогда о чем говорят силовики? Говорится: «Либералы и силовики вместо Кадырова». Я понимаю, что представителей нашей элиты раздражает Кадыров именно потому, что он все время сам ходит к Путину, что он на них плюет. Я понимаю, как именно ими выстроен баланс между Ингушетией и Чечней. И я в принципе даже не против всего этого, я только спрашиваю: а схему-то они какую хотят? Там должен сидеть Ермолов. И этот Ермолов должен все крушить и всю энергию... Вот у Кадырова кровник на кровнике. Теперь вместо того, чтобы у Кадырова был кровник на кровнике, на русском народе должны висеть все, да? Потому что не на Ермолове же лично...

И надо поставить русского генерала при Асаде, и всех противников Асада уничтожать руками русского спецназа, да? Чтобы всю кровь собрать на русский спецназ. Трагический шаг, трагическая ошибка Советского Союза в Афганистане состояла не в том, что мы туда вошли, а в том, что какое-то время мы цеплялись за Бабрака Кармаля. Это было безумием. И, конечно, я не могу тут не сказать, что Наджибулла ― это в существенной степени проект лично Крючкова. И что это сильный проект. Потому что с того момента, как появился Наджибулла ― всё, пожалуйста, уходите. Не так уходите, как ушли, а начинайте разворачивать всё это дело. Дайте побольше оружия, дайте денег, дайте полномочий и сделайте ставку — он удержит. Он сам вырежет, что надо. За ним стоят достаточно сильные группы, а за Кармалем ― никто. У него есть один статус, что он наш друг, поэтому нам всё надо делать за него. А за Наджибуллу ― не надо. Сколько Асад сможет сам сделать ― пусть делает. Понимаете, что я пытаюсь единство подхода протранслировать. Сколько Асад может сделать — пусть делает. Сколько не может — пусть кооптируется с другими. Не хочет кооптироваться — пусть подгорит, и мы его... в следующий раз придя, будет более уступчив и будет кооптироваться. А иначе что делать? Всюду самим? Одно дело, когда в Дагестане и где-то ещё разбираются свои и отчитываются перед русскими, а другое дело, когда разбираются русские, везде. От лица какой идеологии? Значит, ещё и это всё раскрутить?

Поэтому, я-то считаю, что сила проекта Кадыров заключается в том, что это методологически определённый проект. И тут не личность Кадырова и не его те или иные заморочки, святой он или не святой, а саму методологию надо обсуждать. Методологию работы на Ближнем Востоке и методологию работы на своей территории, методологию вообще. Да, это не коммунистическая методология, потому что это была империя, красная империя. И была православная империя. Это национальное государство, оно может удержаться, только опираясь на определённые национальные силы, и всё время дистанцируясь так, чтобы там эти кусочки бы существовали у тех, на кого оно опирается. Оно не может собою подменить все эти анклавы. И никакой Гитлер не придумал бы нацизм, имея дело с Россией. Говорю, он для меня исчадие ада и всё, что угодно, но человек достаточно, между прочим, эффективный. И, понимая, что у него есть какие-то, так сказать, небольшие, там, вкрапления неких народов в немецкий субстрат, он это всё делал. Если бы у него был субстрат изначально многонациональный и какой угодно, ― он же понимает (он же не безумец), что он всё это должен резать. Что он с этим должен делать? Только безгосударственный статус. У нас нет на сегодняшний день такой идеологии, которая, поднявшись на необходимую метафизическую высоту, могла бы спаять заново империю. Мы должны её искать, мы её ищем, и вся суть движения «Суть времени», прошу прощения за тавтологию, заключается в этом. Для этого переосмысление марксизма, т.е. нахождение того, что в нём есть. Для этого, так сказать, размышления об ошибках уже совершённых, и для этого будущее. Но это вопрос о следующем дне. Сегодняшний день принадлежит национально-буржуазным государствам. Что мы хотим? Чтобы они рухнули в пользу ИГИЛа? А ведь их уничтожают.

Теперь, Михалков. Никита Сергеевич предложил нам очень экстравагантную для него идею, которая говорит о том, сколь неспокойно время, в которое мы живём. Я бы ни в коем случае не сказал бы вам, что это проходной момент нашей жизни. Это очень бурный новый процесс. Никита Сергеевич предложил судить Горбачёва и Ельцина. Причём Горбачёва и Ельцина. Должен сказать, что Никита Сергеевич все решает сам и никогда ничего не решает. Это свойство человека, представляющего элиту, понимаете? Я, кстати, тут сказал о выборном процессе. Вот я еще раз хочу подчеркнуть, что сейчас в такой полузакрытой Москве, более-менее элитной, ходят бурные слухи о том, что я буду выбираться мажоритарно в Гос. Думу и т.д. и т.п. Это ― бурные слухи. Бурные. И за ними нечто стоит, как стояло нечто за тем, что «Суть времени» пойдет в Лужники поддерживать Путина, или что там они выйдут на марш после Колонного Зала вместе со всеми остальными. Все здесь сидящие должны понять: я не могу сказать, что это все очередная чистая галлюцинация. Это почти галлюцинация. Но это постоянный неучет, что в поведении господина (или товарища) Кургиняна есть странный фактор, обычно имеющий нулевое значение, под названием «товарищ Кургинян». Что из моего поведения фактор моей личности все-таки нельзя до конца убрать. Чтобы совсем в ноль. А это в принципе свойство каждого представителя 100%-ой элиты. Он фактор под названием «его фамилия, имя, отчество» из своего поведения вычищает полностью, понимаете? А я очень дорого и серьезно заплатил за то, чтобы этого не сделать. Я очень уважаю людей, которые это сделали. И желаю всем, идущим на эти выборы, всяческих успехов.

Но я на них никогда не пойду. По трем или четырем причинам. Во-первых, потому что уже занявшись движением «Суть времени», я понял, что я должен выдвигать на какие-нибудь нужные позиции мальчишек и девчонок, а не себя. Потому что если бы я хотел себя, то мальчишки и девчонки ― это только обуза, понимаете, да? Тогда зачем это все нужно? А если это так, значит, нужно идти определенным курсом. Потому что я в 1994 году отказал Коптюгу, который предлагал мне одно из первых мест в КПРФ. Потому что я сказал, что я не пойду на выборы по крови. Мне говорили: «Защитите докторскую диссертацию». Я говорю: «Она у меня уже была готова». Я должен был к 30 годам стать членкором Академии Наук. По физмат наукам. Уже все было готово. Я ушел от этого, чтобы стать театральным режиссером. Но я же не приду теперь в какую-то политологию защищать докторскую, когда уже ее защитили лица, не буду перечислять все фамилии (почему-то передо мной Г.А. Зюганов встает и так далее). Я же не буду этого делать в таком виде, понимаете, да? Это же как-то странно. Зачем? Я хочу остаться театральным режиссером. Если пойдет речь о жизни и смерти страны, то пожалуйста, хоть солдатом, хоть кем, с автоматом, куда угодно и как угодно. Но вот в эту кашу и во все прочее ― это самоубийство. Просто ― повесить петлю и повеситься.

Значит, политической эффективности никакой. Для движения «Суть времени» никакой эффективности нет. Поэтому все, кто считает, что я куда-то пойду ― в Государственную Думу ― я желаю им дальше руководствоваться в своем прогнозе моего поведения тем, что меня нет. А есть какие-то шепотом произносимые высокие фигуры, которые что-то там делают и тогда возникают эти движения. А на самом деле все определяется не отсутствием, а наличием вот этого дяди со странностями. А этим определялись возможности передачи «Суд времени» и «Исторический процесс». Этим, а не приказами высоких лиц. Этим определялось поведение на Поклонной и где угодно. И этим определяется то, что не в какую Государственную Думу я не пойду. И ориентируюсь я в этом на несколько соображений. Во-первых, на какие-то свои человеческие, внутренние, экзистенциальные. Во-вторых, на интересы организации «Суть времени», которая абсолютно в этом не заинтересована. В-третьих, на элементарную политическую эффективность. Потому что это ― пустое и вредное дело. В-четвертых, на то, что я жду кризиса в августе, а любая такая идиотская забава ― это полностью ты стреножен, посажен на цепь и бьешься головой о дубовые стенки стойла.

Понятно. Но это я просто сказал. Никита Сергеевич Михалков, когда я говорю, что он другой человек, я не имею в виду, что он плохой человек. Он талантливый человек, талантливый актёр, талантливый режиссёр, по-настоящему. Я не хочу сказать, что какие-то его фильмы меня восхищают последней генерации. Он, конечно, талантливый человек. «Пять вечеров» ― талантливый фильм и так далее. Талантливый, крупный режиссёр. И человек он крупный. Но он настоящий продукт элиты. Поэтому считать, что эти предложения Никита Сергеевич может выдвинуть просто потому, что у него там где-то внутри возник позыв, я не могу. Может быть, я ошибаюсь, но я не могу. А с точки зрения того, что происходит в нашем истеблишменте, это никак не соответствует, так сказать, тренду сегодняшнему, связанному с государственным деятелем № 1. Потому что если бы государственный деятель № 1 собирался отдавать под суд Ельцина, то он, наверное, не приехал бы открывать его центр (как минимум). И если бы государственный лидер № 1 собирался отдавать под суд Горбачёва, то произошло бы то же самое.

Никита Сергеевич Михалков не может не ощущать тренд. Он ощущает его раз в 500-700 острее, чем я. По причинам — смотри выше, мною сказанного выше. Он его очень остро ощущает. Если он его остро ощущает и понимает, что эта заявка ― не отвечающая тренду, значит, есть другой тренд. Как я иначе могу это себе объяснить? Может быть, я ошибаюсь, но я считаю, что это крупное событие.

Таким же крупным событием я считаю всё, что связано с посещением американским послом КПРФ.

Ранее сообщалось, что Геннадий Зюганов провел встречу с Джоном Теффтом, на которой рассказал о законодательной деятельности депутатов-коммунистов и сделал заявление о неприемлемости для России американизированного варианта политики.

Послы иностранных государств регулярно посещают КПРФ и другие фракции Госдумы, встреча с представителем США Джоном Теффтом не является чем-то сверхъестественным, сообщил РИА Новости лидер коммунистов Геннадий Зюганов, добавив, что на данной встрече заявил о неприемлемости для России американизированного варианта политики.

Ранее на официальном сайте КПРФ сообщалось, что Зюганов в среду провел рабочую встречу с Теффтом по просьбе американского посла. Стороны обменялись мнениями...

— Зюганов пояснил, о чем говорил на встрече с послом США Теффтом

10 марта. Это официальная информация с сайта КПРФ. Ну, встречаются все и со всеми, да? Но это предвыборный период, это, так сказать, КПРФ и вопрос о том, что я встречаюсь и говорю, что России не нужен американизированный вариант политики — это же, ну, не тема. Тема заключается в том, что Америке любой ценой надо сбросить Путина. Вот так надо [показывает жест «по горло»]. Вот уже нельзя ничего сделать. При этом на сегодняшний день сумасшедших, готовых просто с ходу развязать ядерную войну, нет в Америке, нет их. Северная Корея пугает. Ну, всё-таки, есть несопоставимость. Да?

Кроме того, надо понять, что действия России в Сирии вне зависимости от того, чем они были на самом деле, ― они кардинально сломали образ американского истеблишмента по поводу военного потенциала России. Это факт. Давайте не будем говорить, что там произошло на самом деле. По этому поводу у каждого специалиста свои точки зрения. А я не специалист по тому, как летят ракеты. Но я твёрдо знаю, как политолог, что был один образ ситуации с Россией — «Ржавое железо», ― теперь абсолютно другой образ. Произошло повышение капитализации в 100 раз. Это вот такое сознание. Раз, полетело, в нужную точку, обратили внимание, куда-то бухнуло. О-о-о [хватается за голову]! Всё. Значит, это не просто не Северная Корея, это и не та страна, которую они в своих голливудских фильмах описывали, где ржавое железо, там, и какие-то ядерные заряды. Это современная страна с этим делом. Воевать с ней не хотят.

Должен сказать, как бы опровергая сам себя, что впервые в этом году начались на дальних подступах проработки возможной войны. Не идиотские общие схемки, которые нужно показать Конгрессу перед утверждением военного бюджета, а настоящие проработки. Они начались. В конце прошлого ― в начале этого года. Возможность осуществления военных действий перешла из стадии абсолютной фантазии, при том, что наши псевдопатриоты всё время кричали, что завтра начнут, уже всё, подошли, сейчас возьмутся — всё бред. Американцы — не идиоты. Вот теперь начались дальние подступы. Но я думаю, что это 5 лет, как минимум, когда они могут это всё разбирать. Значит, единственный способ разобраться с Путиным и с вот этим национально-буржуазным государством, цепляющимся за суверенитет и залезающим то в Сирию, то куда, это здесь что-нибудь поднять. Здесь нельзя что-то поднять с помощью либеральной оппозиции. Значит, кого-то надо задействовать. И уже события 11-12 годов всё показали. Зная всё это и понимая всё это, коммунисты идут снова на эти встречи и дают по этому поводу крайне неубедительные разъяснения. При этом либеральная оппозиция оформляет только Россию после Путина, она ничем больше не занимается. И оформляется строго определённый подход. Во-первых, они требуют от Запада, чтобы сменилась вот эта realpolitik в духе Керри на прямо обратную идеологическую политику. И во-вторых, они твёрдо говорят о том, ― вот, твёрдо, понимаете, это часть безумного мира, ― что функции Конституционного суда надо передать международному трибуналу и судебной власти в целом, функции администрирования — оккупационной администрации. Это уже сказано. Россия после Путина — оккупация. Оккупация и расчленение. Всё. И уровни репрессий. Все они, включая подонков из всех этих как бы либеральных партий, крутящихся у нас, орут как резанные, что не убивали в 91-м — была ошибка, но если придём теперь — будем убивать. Это всё у нас такие всякие фруктового типа партии. Вот. Понятно, да? Все они орут про такие вещи. И все они говорят: «Функции переданы. Этим институтам внутренним нельзя послепутинский процесс передавать». Вот что говорят Касьянов, Каспаров, кто угодно, ― вот формула. Каждый конгресс, каждое обсуждение, каждый разговор. В этой ситуации, так сказать, вопросы о том, встречаться или не встречаться с Теффтом, стоят совсем не так просто. И как эти встречи оформлять.

Ну, узоры маргиналов я обсуждать не буду. Мне много говорили, там, какие-нибудь собираются они, как-нибудь там, как они сползаются, все эти какие-то микропартии, все эти, так сказать, донецкие герои в одну сторону или в другую. Сейчас они расползаются, так сказать. Лимонов выползает, кто-то приползает. Самое главное, чего тоже никто не может понять, ― главного не могут в этом понять и какой-то вот тоски-то внутренней, ― что всё есть. И может, они и в Думу пойдут, и, может быть, они куда-нибудь, где-нибудь кто-то изберутся. А может, в «Родину» не пустят ― тогда не изберутся. Сами они никуда не изберутся. Неважно. Ну, изберутся и изберутся. Лебедь в целом губернией руководил, и уже это всё было такое мёртвое и бессмысленно-осоловевшее занятие. Национальной угрозы оно уже не несло. Главное не в этом.

Главное в том, что никто не понимает, что нет трёх вещей (совсем нет): нет людей, нет идей и нет дел. Всё. Вообще нет людей, которые работают. Ну, 5-7. Вообще нет идей, проектов и дел. И вообще нет ну хоть какой-то идеологичности. Ничего нет, понимаете? И это вызывает не ликование, а дикую тоску. Вот эта растущая опустошённость ― на этом фланге. Здесь с Теффтом встречаются, а тут всё опустошено. И вот, вы даже не представляете до какой степени. Может быть, какие-нибудь подпольные фашистские группы под делами имеют понятно что. Но больше ничего. И то ― не факт. И то ― не факт.

Отдельно и в обострение картины я хочу обсудить тему допинга. Это, между прочим (поскольку спорт в XXI веке ― это огромная тема, он вышел на совершенно другой уровень), ― это такая же тема, как голодовка 132 дня. Потому что ключевая тема в этом деле — это бред. Людей, которые принимают допинг, надо снять. Да? Понятно. То, что допинг принимают 100% сегодняшних спортсменов, сто — это понимают все. Что профессиональный спорт без допинга не существует и каждый профессиональный спортсмен, идущий в профессию, который скажет: «Я не буду принимать», ― он сразу выбрасывается на 100% ― это железно. Далее. Нет никакого регламента, который бы сказал, что вот это ― допинг, а это ― не допинг. Тогда надо сказать, что допинг — всё, начиная с аспирина. И всё запретить. Но это же нужно где-то сказать. Это нужно вынести это решение. Прокрутить его, объяснить всем и всем протранслировать. Можно сказать, что вот это, это, это, это — это допинг, а это, это, это — это не допинг. Это тоже решение. Понимаете, да? Не сделано ничего.

― Вы принимаете «мильтисюсюн», и это допинг.

― А она?

― Она принимает «сумильтитюн», и он не допинг.

― А кто это решил?

― Я решил.

― А почему это вы решили?

― Мне так захотелось. Вы позорный человек.

― А она?

― А она принимает «мильти...»

Это лоббирование фармакологических фирм, это полный произвол, это что угодно. Закройте глаза и увидьте безумие этого мира, где в качестве товаров, которые вы имеете счастье покупать в Америке, есть 2 семьи: тапки жмущие, тапки дырявые и бутсы. Где идут такие вещи, как обсуждение 132-го дня сухой голодовки, и где «мильтисюсюн» и «мультимильсюн», так сказать, делятся в зависимости от того, вот что я сейчас захочу. И это называется глубоко правовое решение.

Начинает опять обсуждаться вопрос о том, что там сказано о жертвах сталинизма, не о жертвах сталинизма. Волны этой десоветизации будут происходить. Мы живём в обществе, где элита абсолютно антисоветски настроена. И то, что она в итоге не может развернуться (а она не может развернуться) связано только с тем, что она знает, что большинство общества против, совсем большинство. Общество советизировано очень сильно. Но мне кажется, что тут надо делить 2 вещи: атаку на советское, ложь и всё прочее и какое-то желание кого-то там, ну, так сказать, каким-то там жертвами что-то там, где-то соорудить. Ну, если эти жертвы не власовцы, не какие-нибудь полковники СС и не ещё понятно кто, то я просто твёрдо убеждён, что все эти желания, все эти жертвы... сооружайте как-то каким-то образом, ну, так сказать, оформляйте. Это всё равно, что в Сахаре, там, кружку воды вылить куда-нибудь и сказать, что здесь сейчас будет болото. А болота не будет. Всё. С этим кончено. Нужно точно понять за чем мы следим. Мы следим за фальсификациями советской истории. Что Ленин снял орлов с Кремля. Да? Орлов сняли в 35-м году, а окончательно звёзды — в 37-м. Это фотографии, всё видно. Вот таких вот там, да, ещё явлений 20-30. И этот список должен быть вбит. Количество жертв, всё остальное. Мы следим за недопустимостью осквернения героев и следим за недопустимостью прославления нацистов, палачей и очевидных врагов государства. Всё остальное, они хотят это делать, вот они хотят, там, это делать, они вот выльют в эту Сахару немножко водички и не будет ничего. И на поверхности не останется ничего. Всё кончено. Никакая десоветизация этими методами невозможна. Репрессии, оккупационное правительство, суды, глубочайшие истерики управляемых американцами средств массовой информации ― вот вся эта либеральная модель. Больше ничего не может изменить что-нибудь в этом смысле.

И, наконец, я считаю, что упорная деятельность «Сути времени» на лоне традиционных ценностей и так далее, как мне кажется, даёт свои плоды. И я выражаю крайнее сомнение в том, что беспокоящие патриотическую общественность инициативы с точки зрения ломки традиционных ценностей, против которой выступила «Суть времени» в очередной раз, после такого уровня засветки, который осуществлён, имеют государственную перспективу, что они будут приняты. Конечно, нужно бороться по-прежнему и на пределе, и когда-нибудь надо собрать крупный форум, на котором забить уже осиновый кол навсегда во все это дело. Но мне кажется, что выборные годы, тенденция общая и все прочее не дадут продавить какие-нибудь инициативы с точки зрения того, что беспокоит РВС и все прочее. Мне кажется, что РВС сделало главную работу ― оно повернуло маятник общественной информации, т.е. степень информированности общества о том, что из себя представляют эти, если я не ошибаюсь, бэби-боксы, и все прочее. Люди рассказали о том, что это такое. А в условиях, когда это рассказано, и существующего выборного тренда, как мне кажется, в итоге у всех этих наглецов, которые говорят, что у них это все уже в кармане и они все это проведут, ― у них будет облом. Им не удастся. Это будет какое-нибудь фиаско. Не сразу, и при очень большом напряжении наших сил, но оно будет. Я не думаю, что сейчас на это хватит бездумия, или не-ума. Мне кажется, что здесь с этим все в порядке.

Я постарался очертить весь политический ландшафт, начиная от идеологии и церкви, и кончая допингом, и мне бы хотелось после этого, чтобы Юрий Вульфович нам всё-таки что-то сказал.

Бялый Ю.В.

Прошлый раз я начал говорить о нефти и обещал продолжить, что и буду делать. Проблемы глобального рынка нефти и, прежде всего, механизмы ценообразования на нефтяном рынке, поскольку в этом путаются больше всего, тут больше всего намешано мухлежа, скажем так. Тема сложная, но я постараюсь ее коротко, сжато перечислить в порядке главного.

Начну с динамики цен на нефть в нынешнем году. Вот это (схема) с начала года. Сначала был понижающий тренд, а сейчас виден (с середины февраля) тренд повышающий, и достигнуто то, что называют на бирже уровнем сопротивления ― порядка 40 долларов за баррель. И вокруг этого уровня сейчас идет борьба. Откуда взялся этот уровень сопротивления, и что это такое?

Здесь мне придется (ну просто нельзя без этого обойтись) сделать некое такое разъяснение по поводу того, что происходило в последнее десятилетие с мировой финансовой системой. Потому что это вещи совсем плотно связанные. Просто коротко.

В конце 70-х годов прошлого века была окончательно ликвидирована мировая Бреттон-Вудская финансовая система, основанная на всеобщем эквиваленте стоимости ― золоте. Ямайские соглашения 1976-1978 года окончательно похоронили Бреттон-Вудскую систему, упразднили привязанные к золоту паритеты валют, и сделали валюты таким же точно по сути рыночным товаром, как сталь, нефть, продовольствие, цена которого определяется спросом и предложением на соответствующем рынке. То есть единый для мира эквивалент исчез. Не стало единого эквивалента стоимости, и на его роль стал все активнее претендовать доллар США. В конечном итоге оказался фундаментальным образом расширен спекулятивный сегмент всех без исключения мировых рынков, включая рынки товаров и рынки валют. Если нет общего мерила, общего эквивалента стоимости, то для спекуляций ограничения резко снижаются. За сколько я назначил цену, за столько покупай. А не хочешь ― не покупай, а я другому продам.

То есть если раньше были все-таки рамки и коридор, то сейчас эти коридоры резко расширились. И появились возможности спекулировать. Но не только такие возможности. Возник главный простор для расширения торговли производными инструментами или биржевыми деривативами ― эквивалентами товарной стоимости, но эквивалентами условными. Вторичные, третичные ― это ценные бумаги разного рода. И для осуществления торговли этими бумагами были созданы, начали развиваться глобальные системы быстрых электронных торгов и платежей. Дальше последовала политика финансово-экономической либерализации ― это политика Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана в Англии и США ― и навязанные США прежде всего проекции этой политики в сферу деятельности МВФ, Всемирного банка, Всемирной торговой организации. То есть расширение: расширение либерализации, расширение возможностей неограниченной торговли. То есть это расширило возможности деятельности транснациональных корпораций и банков на мировых рынках и одновременно нарастило резко темпы финансовой глобализации. А дальше был развал социалистической системы, включая СССР, который создал для глобального капитала новые крупные рынки, расширил возможности экспансии. А мировой кризис 97-98 года прошлого века ограбил большинство развивающихся стран, привлёк в США невероятные объёмы так называемых горячих денег со всего мира (поскольку, если везде кризис, а Штаты стоят прочно, то где хранить деньги? ― там) и резко увеличил в Соединённых Штатах и в ряде стран Европы ― прежде всего в Великобритании ― совокупный финансовый потенциал. А в 99-м году в США был окончательно отменён принятый ещё во время Великой Депрессии в 1933 году так называемый закон Гласса — Стиголла, который категорически запрещал всем финансовым организациям (кроме инвестиционных банков) спекулятивные операции на финансовых рынках. Снятие этого запрета не только резко расширило глобальную спекулятивную поляну, но и создало возможности почти неограниченного создания огромного объёма новых деривативов, которые, ну, минимально или просто совсем сомнительно связаны с какими-то реальными финансовыми производственными активами, и наращивание торговли, свободной торговли, причём сверхбыстрой электронной, этими деривативами по всему миру.

И по этому поводу высказывались крупнейшие мировые экономисты, включая нобелевских лауреатов; например, Джозеф Стиглиц, говорил так: «Финансовые рынки окончательно отвязались от рынков реальных». При этом уже в середине первого десятилетия нынешнего века оказалось, что в большинстве рынков объёмы так называемых бумажных торгов деривативами, фьючерсами, опционами, хеджевыми или страховыми контрактами в разы и даже в десятки раз превышают объемы торгов реальными товарами. Вот как это выглядело.

Вот это ― три с лишним тысячи триллионов долларов ― это только биржа. А есть ещё и негосударственная внебиржевая торговля. Внебиржевая торговля, которая не контролируется ни государством, ни негосударственными финансовыми институтами по сути. Она так... сбоку на них смотрят, но никаких жёстких обязательств и контроля там нету. А это ещё сотни, многие сотни триллионов долларов. Подчеркну, что это данные ещё не сегодняшние. Сегодня эта пирамида стала ещё больше. Сейчас она примерно в 50 раз превышает мировой глобальный годовой ВВП. В 50 раз больше, чем все страны мира производят вместе в год валового внутреннего продукта. Причём по данным ИМЭМО РАН (я нашёл у них их расчёты, они в 2015 году оценивали так) 95% мирового рынка нефтяных производных инструментов контролировались банками США.

Вообще, нефтяные рынки ― одна из самых больших частей этой самой деривативной пирамиды. Где это происходит? Две главные мировые биржи для рынка нефти ― это Нью-Йоркская товарно-сырьевая NYMEX и международная нефтяная биржа IPE в Лондоне. Как ведётся игра? Ну, вот так, совсем грубо, в первом приближении. Например, игроки покупают фьючерсные контракты, то есть делают ставки на поставки определённого количества нефти в такой-то срок по такой-то цене. Если они правильно угадали цену, то в результате получают прибыль, не угадали — убыток. Причём никаких реальных поставок нефти при этом не происходит, и никаких обязательств её предъявить на рынок владелец фьючерса не несёт. Поэтому, если динамика цены нефти на рынке не совпадает с его ожиданием (с ожиданием владельца фьючерса), он либо продаёт свои фьючерсы, чтобы избежать убытка, или же покупает новые фьючерсы на желаемую цену с тем, чтобы повернуть рынок в нужную для себя сторону. А поскольку цена на будущую нефть определяется именно по результатам биржевых ожиданий, хозяин фьючерса и старается исправить ожидания. Своими действиями старается исправить ожидания. А поскольку ожидания (то есть игровые ставки у разных игроков) разные, динамика цены определяется борьбой ставок на разные ожидания. И у кого, грубо говоря, больше денег на то, чтобы продавливать свои ожидания, тот в данный момент выигрывает. В результате такой игры ожиданий и ставок реальная динамика цен, если ее рассмотреть в деталях, выглядит следующим образом(схема): это вот такие вот дергания, колебания. Кто кого переиграет. Но тем не менее они определяют какой-то тренд (направление движения) и какой-то коридор. И вот если цена для тех, кто сделали фьючерсные ставки, например, на март, выходит из этого коридора, т.е. они рискуют проиграть, они начинают играть против рынка, чтобы вернуть цены в этот коридор

Можно ли играть на рынке виртуальной нефти в полном отрыве от рынка реальной нефти? Нет, конечно, в полном отрыве нельзя. Поскольку по сути именно с рынка реальной нефти игрокам поступают сигналы, ценовые ориентиры и прогнозы, которые позволяют делать, ну скажем так, более удачные, т.е. прибыльные ставки в этом биржевом казино. Кто подает сигналы? Прежде всего продавцы и покупатели реальной физической нефти. Это трейдеры и трейдерские подразделения крупнейших нефтяных компаний, через которые проходит львиная доля мировой нефтяной торговли, т.е. торговцы на реальном рынке. Основная доля этой торговли идет через крупнейших трейдеров ― известные имена, в том числе, вам попадались вам наверняка: Glencore, Trafigura, Vitol, ― например, такие, но и не только. Через трейдинговые подразделения таких нефтяных грандов, как BP, Royal Dutch Shell, ConocoPhillips, ExxonMobil, Statoil и так далее. А еще, но об этом я скажу ниже, ― еще, оказывается, через трейдинговые подразделения крупнейших банков. Именно эти фигуранты на данном рынке заключают долгосрочные контракты на поставки нефти странам и НПЗ (нефтеперерабатывающим заводам). Именно они выставляют на срочный (так называемый спотовый) рынок нефть с предложениями немедленной покупки-продажи или ненадолго отсроченных поставок, контрактов.

Могут ли вносить искажения в цену на нефть трейдеры? Могут в определенных пределах. Данные о ценах на физическую нефть объявляется так называемыми котировочными агентствами, которые собирают информацию о реальных сделках по всему миру и дают краткосрочные прогнозы цены. Крупнейшие из таких агентств, которые имеют свои подразделения или филиалы по всему миру, ― это американская Platts и британская Аргус Медиа.

Нужно подчеркнуть, что трейдеры передают котировальным агентствам информацию о своих сделках добровольно. Такой обязательности нет. То есть уже здесь могут быть махинации и искажения. Хотя передача точной информации, конечно, важна для трейдера. Поскольку с ним торгуют всерьез, без дураков, и эта информация определяет его деловую репутацию и доверие к трейдеру.

Так вот, трейдеры, конечно, заинтересованы в том, чтобы заработать на сделках по максимуму, но без всякого криминала. А зарабатывают они на разнице между ценой своей покупки нефти и ценой ее продажи потребителю. Поэтому они, в чем некоторые откровенно признаются (интервью в газете читал), используют следующую схему: вот, допустим, трейдеру нужно исполнить контракт, скажем так, через два месяца крупную партию нефти продать. Ему выгодно поднять на эту нефть цену. И тогда незадолго до исполнения этого контракта он выходит в конце дня, где главные сделки фиксируются, определяющие цены, со своим контрактом, и покупает по высокой цене несколько небольших партий нефти. И тогда котировальные агентства выставляют на сделку, которая ему предстоит, резко повышенную цену. И он продает свою большую партию по завышенной цене. Ну вот такими вещами они играют. Ничего незаконного здесь нет. Закон они не нарушают. Мухлюют, но вот так.

Но главный доход трейдеры получают от исполнения отсроченных сделок на рынке, растущем по ожиданиям, т.е. так называемом бычьем рынке. В этом случае их главная прибыль заключается в возможности накапливать запасы нефти в хранилищах по неким текущим относительно низким ценам, и заключать контракты на продажу по будущим высоким ценам, используя так называемое контанго ― это ожидания рынка на рост цен. Вот вам, пожалуйста, как вели себя в большой части нынешнего года контанго на Brent. Т.е. это довольно солидные деньги, на которых можно очень неплохо зарабатывать.

С этой точки зрения запасы добытой нефти в хранилищах (а ее запасают, рассчитывая в будущем продать ведь выгодно, так?) оказывают довольно сильное влияние на нефтяные цены. По сути ведь эти запасы, если на них внимательно посмотреть, ― это отложенное избыточное предложение нефти мировому рынку. Соответственно, чем больше запасы, тем меньше ожидания быстрого повышения цен. Если запасы гигантские, плюс к тому же все время добывают, ― спрос поднимется, но пока будут к этой добыче добавлять нефть из запасов ― цена нефти не поднимется, она останется. Причем по данным на 2013 год почти 90% мировых нефтехранилищ контролировались даже не трейдерами, а именно крупнейшими мировыми нефтедобывающими корпорациями. В этом смысле, конечно, на повышение запасов в мире нельзя не обращать внимания. И аналитики рынка не случайно все время ссылаются на растущие запасы товарной нефти США. И прежде всего в крупнейшем в мире хранилище товарной нефти Кушинге. Вот картинка.

Это общие товарные, подчеркиваю: не стратегические (стратегические отдельно, их, как правило, никогда не распечатывают), а товарные, готовые к продаже запасы нефти совокупные в хранилищах США ― больше 520 млн баррелей. Только в Кушинге ― в крупнейшем хранилище ― 66,9. Ну, плюс запасы бензина, запасы дистиллятов (то есть солярки, дизельного топлива и т.д.). Это на 8 марта нынешнего года.

Это очень большие запасы, поскольку на таких запасах, с учетом собственной добычи, Америка может, даже отказавшись от импорта, довольно долго просуществовать. Ну, по крайней мере, порядка месяца или больше. Это важный запас.

И также не случайно американское агентство нефтяной информации все время приводит графики, показывающие очень тесную связь (или корреляцию) темпов накопления запасов в Кушинге с падением цен на нефть. Вот видите (схема), вот так вот растут избыточные запасы в Кушинге, с таким темпом накапливаются, и так вот падает цена на нефть. Маленький рост запасов, почти нет запасов ― цена на нефть высокая. Резко ускорился рост запасов ― цена на нефть упала.

Такая связь вполне обоснована, поскольку, повторяю, при необходимости позволяет владельцам запасов достаточно долго обходиться без закупок (импорта) нефти. Причем по последним данным (они разнятся от разных источников) мировые коммерческие запасы нефти в хранилищах уже составляют от 2,2 до 3 млрд баррелей. А это, скажу вот так вот ― от 25 до 35 дней общемирового потребления, даже если прекратить добывать и продавать нефть.

Так что постепенное поступление этих запасов на рынок вполне может отложить на очень долгий срок ― думаю, что даже до года или больше, ― существенное повышение цен на нефть. Это фактор серьезный.

Однако, повторю, трейдеры и трейдинговые агентства нефтяных корпораций и госкомпаний, даже обладая хранилищами нефти в сотни миллионов баррелей, не могут решающим образом и надолго развернуть глобальный рынок в нужную себе сторону. Не могут, повторю, потому что слишком большое влияние на цены оказывает гигантский рынок виртуальной нефти. А состояние, масштабы этого рынка решительным образом зависят от того, на каких виртуальных инструментах, на каких деривативах выгодно играть спекулянтам. Если оказывается, что нефть ― в цене, и здесь выгоднее всего, они устремляются играть в нефть. Если оказывается, что нужно играть на ставках ожидания доллара против евро, они устремляются туда. Если оказывается, что в цене игра на продовольствии, они устремляются туда. Но для этого на рынке должно быть очень много свободных капиталов, для того чтобы обеспечить огромные объемы этой игры.

Так вот, поток свободных финансовых средств на виртуальные рынки, плюс ожидания игроков на этом виртуальном рынке (а фактор ожидания я позднее разберу), оказываются решающими факторами ценообразования. Как связаны между собой процессы накачки глобальной финансовой системы большими деньгами и динамикой цен на нефть ― это следующий рисунок.

К сожалению, он не очень внятный, но вот этот пик цены был в самый полет энтузиазма и радужных ожиданий перед обвалом 2008 года, перед Великой рецессией так называемой. Потом со 140 нефть упала до 40. А дальше что началось? Дальше началась массированная накачка американской в первую очередь (но косвенно, через кредиты, через движение капитала и мировой) экономики бешенными деньгами так называемых количественных смягчений Федеральной резервной системы Соединённых Штатов. Причём этих программ количественных смягчений было три, и каждый раз, вот завершается QE-1 ― и нефть дёргается вниз. Начинается QE-2 — и нефть летит, завершается — нефть снова падает. То есть Федеральный резерв, обеспечив эти QE (количественные смягчения), то есть заваливание рынка свеженапечатанными деньгами фактически, по сути, и, плюс, снизив ставку по федеральным фондам ― ключевую ставку Федерального резерва ― практически до нуля, обеспечил гигантский поток денег и обеспечил гигантские объемы почти бесплатного кредитования. И все начали хватать эти гигантские деньги.

Ещё совсем наглядно это видно на следующем графике. Вот. Видно, что поставки нефти на рынок изменялись крайне незначительно — гладкая плавная кривая. Ну, то есть, вот она такая изрезанная, но никаких кардинальных нет. Вот кризис, вот обвал, вот начало количественных смягчений и вот конец количественных смягчений. Гигантский рост нефти, и, как только количественные смягчения кончились, обвал. То есть фундаментальные рыночные факторы баланса спроса и предложения, то есть классического рынка по либеральным лекалам, ― они остались в прошлом. Здесь к этому взлёту и падению цен фундаментальные факторы на собственно нефтяном физическом рынке отношения не имеют. А что имеет отношение?

В последние месяцы в мировой прессе началась волна своего рода разоблачений странностей и махинаций на глобальном нефтяном рынке, и волна эта вскрыла много интересного. Уже прошлой осенью появились публикации о странных и регулярных расхождениях между данными Международного энергетического агентства, Американской администрации энергетической информации и Американского института нефти, как в части баланса спроса и предложения на мировом рынке, так и в части динамики коммерческих запасов в американских хранилищах, в том числе в упомянутом Кушинге. Задавали эти вопросы, но как-то ответа не получали. Мялись, говорили: «Что-то странное. Как-то они всё время не совпадают. Почему не совпадают?» А здесь я не могу не напомнить, что примерно год назад на этом же клубе я говорил об этих странностях, но доказательств у меня не было. Доказательства появились вот в этом марте, буквально в последние недели. Их предоставило сначала ведущее американское бизнес-издание Wall Street Journal. В газете было прямо, чёрным по белому сказано, что в отчётах Международного энергетического агентства без каких-либо оснований и объяснений регулярно завышался объем предложения нефти на глобальном рынке. То есть регулярно показывался её гигантский избыток. Вот, пожалуйста, картинка из Wall Street Journal.

Видите? То есть это те фальшивые, как считают авторы Wall Street Journal, миллионы баррелей нефтяных избытков, которые регулярно, уже много лет, рисует Международное энергетическое агентство. То есть конкретно, если говорить о последнем времени, за весь 2015 год средний уровень как бы неучтённых баррелей избыточной добычи по данным МЭА был около 800 тысяч баррелей, а конкретно в последнем квартале 2015 года неучтённые баррели перевалили за миллион. Вот такие фокусы. Дальше за эту тему взялись другие американские и не только аналитики и напомнили, что МЭА уличали в подобных странностях ещё в период прошлого глобального кризиса конца прошлого века, в 98 году. И тогда даже было по этому вопросу расследование специальной комиссии Конгресса, которое закончилось по сути ничем, потому что комиссия почесала голову и признала, что такие ошибки допустимы из-за невозможности получить информацию необходимой достоверности на глобальном нефтяном рынке. Появились и более детальные графики связи ошибок МЭА с ценовой динамикой мирового нефтяного рынка.

Вот, пожалуйста, картинка от Рейтер. Здесь ещё бо́льшие размеры как бы ошибок регулярных в отчётах МЭА. И, наконец, были опубликованы данные о том, как соотносятся уточненные дисбалансы спроса и предложения на нефтяном рынке с динамикой цен.

Вот здесь как бы исправленные, уточнённые (по мнению Стандарт Чартеред) данные об избытках. А вот это ― синее над зелёным ― это те дополнительные (как утверждают исследователи ― фальшивые) избыточные баррели, которые показывало МЭА. И дальше следующая картинка: как соотносятся уточнённые дисбалансы спроса/предложения с динамикой цен.

Вот здесь отчётливо видно, в частности, что вот в этот период (2009―2013 годы) не было никаких аномальных дефицитов предложения, то есть избыточного спроса (здесь были гораздо больше), а цены взлетели до небес. То есть здесь опять-таки показывается, что ценовой бум на нефтяном рынке был, вопреки утверждениям МЭА, связан не с рыночным балансом спроса/предложения, а с совершенно другими факторами. Правда, здесь следует сказать кое-что в оправдание МЭА. Причины, по которым в 1999 году комиссия Конгресса США сняла с него обвинения в фальсификации, ― они, во-первых, достаточно весомы, и, во-вторых, сохраняют свое значение и сегодня. Дело в том, что действительно достоверных данных о производстве и потреблении нефти в мире нет ни у кого. Аналитические организации собирают их у производителей и потребителей, что называется, с бору по сосенке, и в основном вынуждены верить предоставляемым данным ну почти на слово. Ну, не совсем на слово, но почти на слово. Есть, правда, ряд независимых организаций, имеющих специальные службы контроля в ключевых мировых портах и на измерительных пунктах главных нефтепроводов. Но и они в том, что касается танкерной доставки нефти, меряют в основном «на глаз». А именно: на самом высоком здании у порта садится специальный квалифицированный хорошо обученный наблюдатель с биноклем, определяет дедвейт, то есть вместимость каждого уходящего и приходящего в порт под загрузку или разгрузку танкера, по типу и осадке танкера опять-таки почти на глаз оценивает, сколько он взял нефти на борт, там есть мерная линейка на борту, которая показывает в чёрточках, сколько реальная загрузка. Он это рассматривает в бинокль, и затем записывает в журнал итоговые свои данные. А в том, что касается серого и чёрного рынков нефти ― а они изрядные, там серьёзного контроля количества поставок вообще нет. Так что ошибки в миллион баррелей в день объективно возможны, и вина МЭА, которую с неё снимать нельзя, заключается в том, что они записывали эти ошибки в плюс или минус поставок/потребления всегда особым образом. То есть всегда сообразуясь с целями и интересами главных игроков глобального нефтяного и не только нефтяного рынка. То есть они подыгрывали вот этой возможной ошибкой тем, кому это подыгрывание было очень выгодно. Так вот, кто эти главные игроки?

В 2003 году администрация Соединённых Штатов сняла с ряда крупнейших американских банков, прежде всего с Goldman Sachs, GP Morgan, Morgan Stanley, Bank of America (ну, там ещё были и другие ― CityGroup) запрет на операции на рынках физических товаров. До этого они не имели права играть на рынках физических товаров. И тогда эти, а вслед за ними и другие банки обзавелись множеством дочерних подразделений, внучатых, правнучатых и так далее, спрятанных в балансах, чёрта с два найдёшь (прошу прощения, как признают американские регуляторы, которые это расследовали, включая сенатскую комиссию). Обзавелись такими подразделениями и начали заниматься игрой на физических товарах (реальных), то есть их накоплением (от металлов до зерна и нефти) и торговлей этими товарами на глобальных рынках ― везде. А в 2013 году обнаружилось, что каждый из банков имеет хранилище для товарной нефти объемом многие миллионы баррелей и мощнейшие трейдинговые дочки. Специальная комиссия Сената под руководством сенатора Карла Левина произвела расследование и тут уже уличила банки в манипулировании ценами на товарных рынках (то есть прямые обвинения, и штрафные санкции потребовала), включая нефтяной рынок. После чего в 2014 году было принято требование к банкам все их товарные дочки продать. В 2015 году эти продажи были завершены, и вряд ли случайно именно с этого момента Международное энергетическое агентство начало сообщать о растущих избытках нефти на рынках — ужасных избытках! ― и цены на нефть начали рушиться. Таким образом, я осмелюсь выдвинуть следующую гипотезу: крупнейшие банки Соединенных Штатов, прежде всего, оставшаяся после кризиса 2008 года перечисленная мной «большая четверка» банков, оказались фактическими контролерами и большой части рынка реальной физической нефти, и значительной части трейдингового рынка, то есть продаж, и огромной части мирового рынка виртуальной нефти. У них самые большие деньги, накачанные федеральной резервной системой, взятые в долг и так далее. Плюс (и это очень важно) они же оказались (об этом тоже можно отдельно говорить, но не сейчас) ― они оказались важнейшими контролерами на мировом рынке наиболее авторитетных средств массовой информации. То есть получили одновременно возможность управлять ожиданиями всех остальных игроков рынка (трансляция фактов, слухов, прогнозов, мнений), включая ожидания миллионов мелких спекулянтов. То есть за деньгами играющего одного банка, одного трейдера приходят миллионы мелких спекулянтов, которые глядят на тренд и начинают играть в этом же направлении. То есть подгоняют игру, значит, не только спекулянты, но и реальные процессы ценообразования на рынках физической и виртуальной нефти через котировочные агентства и через биржи. А затем эти банки начали, разумеется, к большой собственной выгоде, не случайно они влезли в нефть, [становиться] важнейшим инструментом глобальной трансформации мирового нефтяного рынка, далеко не только в своих, я думаю, интересах. В частности, именно эти банки стали пионерами безудержного кредитования сланцевого нефтегазового сектора США. То есть обеспечили бум разработок и добычи. А за этими флагманами в кредитование сланцев потянулись и другие банки (более мелкие), и различные инвестиционные, хеджевые и прочие фонды. А банки сообщениями о росте спроса, а также игрой на фьючерсах определяли неоправданно, необоснованно высокие цены на нефть. То есть вовлекали в сланцевый ажиотаж ― и огромные долги заодно ― всё большее количество компаний. И действительно залили американский рынок сланцевой нефтью, то есть за считанные 4,5 года на 4,5 миллиона баррелей (почти вдвое) увеличили добычу нефти в Соединенных Штатах. Ну, точнее, не нефти, в основном ― газового конденсата, но и нефть там была, в том числе кое-где и хорошая тяжелая нефть. А дальше эти банки ― эти же банки! ― продав свои физические нефтяные активы, развернули кампанию информации, то есть сообщений и прогнозов, об огромном избытке нефти на рынках, в том числе через Международное энергетическое агентство. И заодно вместе с ними, и видимо, согласованно с федеральным резервом, резко сократились возможности кредитования и перекредитования нефтяников и газовиков и обрушились цены. И поставили под жесточайший удар, конечно, крупнейших мировых производителей нефти — не только сланцевиков, других ― и в ОПЕК, и вне ОПЕК, потому что все они закладывались на тренд — закладывались на растущий нефтяной рынок, на растущее потребление, на растущие цены на нефть, о которых твердили ведущие мировые рейтинговые агентства, о которых кричали газеты, которые заключали в долгосрочные прогнозы самих банков, рейтинговых агентств, включая Fitch, Standard & Poor’s, включая прогнозы МЭА, Американского института нефти, Американского агентства аналитической информации. То есть всё это работало на то, чтоб они много-много тратили, создавали новые добывающие мощности, кредитовались под это дело, тратили, тратили и кредитовались. Теперь оказалось, что цены рухнули, что спрос, соответственно (поскольку глобальный кризис никуда не делся), не упал, но темпы роста спроса резко понизились, а у компаний, корпораций ― огромные долги, и непонятно как их возвращать. И нет денег на то, чтобы финансировать дальнейшее развитие отрасли.

Что значит «поставили под удар»? Под удар поставили не только эти нефтяные компании. Под удар поставили в том числе крупнейшие государственные компании ― например, в России, например, в Мексике, например, в Венесуэле, например, в Бразилии. Это были государственные компании, которые в огромной степени определяли, с одной стороны, наполнение бюджета государственного, а с другой стороны, были в руках государства тем, скажем так, ресурсом, который обеспечивал деньги для так называемого независимого государственного спроса. Не рыночного, а независимого государственного. То есть, грубо говоря, они в огромной степени обеспечивали финансово-экономический суверенитет государства от частного сектора: внутреннего и внешнего. Так вот, что происходит: теперь многие их этих компаний, набравших огромные валютные кредиты, не могут отдать долги без продаж своих активов. И мы уже видим этот процесс. Мексиканская госкомпания Pemex уже фактически денационализирована и массировано продаёт мировым гигантам вроде Chevron, ExxonMobil, Shell, Statoil, Total наиболее перспективные нефтяные поля как на суше, так и, прежде всего, в Мексиканском заливе, поскольку у неё нет денег ни на развитие этих месторождений, ни на возврат неотложных долгов. То же самое делает бразильская госкомпания Petrobras на своём крайне перспективном шельфе. Очень большие перспективы у шельфа, но она вынуждена продавать, потому что нет денег: нужно отдавать кредиты, нужно расплачиваться с неотложными долгами. Пока из самых подударных нефтяных стран Латинской Америки держится только Венесуэла, у которой, напомню, самые большие в мире запасы нефти. Но судя по тому, как там растёт социально-экономическое и политическое напряжение, мне кажется, что долго продержаться правительству Николаса Мадуро будет очень и очень трудно. Нет уверенности, что это им удастся. Но это происходит не только в наиболее интересной для американцев Латинской Америке, где они давно мечтают прибрать к рукам почти всю нефть и ею распоряжаться. Не зависеть, грубо говоря, от восточного полушария, то есть иметь возможность жить автономно и, соответственно, делать в Европе, в Африке, в Азии всё что угодно. Они давно об этом мечтают, об этом были даже статьи, что хорошо бы это иметь. Пока не получается. Но к этому они идут благодаря вот этой стратегической нефтяной афере. Но происходит это не только в наиболее интересной для корпораций США Латинской Америке. Саудовская Аравия уже начинает зондировать вопросы о продаже пока не добывающих активов своей главной и единственной крупнейшей в мире госкомпании Saudi Aramco, но уже о дочерних нефтеперерабатывающих активах Saudi Aramco. Пока они ведут разговор о нефтеперерабатывающих заводах и терминалах в США, Великобритании, Европе. На свою территорию пока они никого пускать не намерены, но это пока. Что будет дальше ― непонятно. Потому что они только за истекший год из своих больших валютных резервов уже вынуждены были потратить на поддержку бюджетных и иных штанов более 100 млрд долларов. У них еще осталось ещё 600 с лишним <млрд долларов>, но такими темпами их намного не хватит.

Но в России происходит, увы, то же самое. Наша государственная «Роснефть» уже продаёт часть своих добывающих активов в Сибири китайским и индийским корпорациям, а заодно затевается широкомасштабная программа приватизации ряда других стратегических активов, в том числе ― оборонных. Например, «Вертолётов России». Уже об этом прямая речь идёт. То есть опять-таки российское государство теряет очень существенную часть своих возможностей обеспечивать автономный государственный спрос, то есть часть своего автономного суверенитета валютно-экономического от внутреннего и мирового частно-корпоративного рынка. А это, понятно, вряд ли здорово. То есть либералы считают, что так и надо, и всячески приветствуют. Но чем государство у нас слабее (наш исторический опыт показывает), тем больше политических проблем возникает в нашей державе российской. Всегда.

Теперь кратко остановлюсь на том, что такое нынче американская сланцевая нефть. Вот говорят, что она сейчас ... вот цены чуть-чуть поднимутся и она снова воспрянет, и опять рынок зальет и всё будет для мирового рынка убойно-плохо и очень долго. Добыча на американских сланцах за последние месяцы упала примерно на 500 тысяч баррелей. С середины 2015 года количество работающих скважин на сланцевую нефть в США упало с 1609, если мне память не изменяет, до (последняя цифра) 387. То есть более чем в 4 раза. И нужно подчеркнуть, что американские прогнозы по добыче, несмотря на это, вполне оптимистичны.

Вот что даёт Goldman Sachs: он говорит, что в 2016 году будет продолжаться незначительный спад, который затем выйдет на плато. Но здесь нужно подчеркнуть, что Goldman Sachs некие вот эти прогнозные данные собирает по сорока восьми самым лучшим скважинам, то есть это, конечно, картинка явно необъективная и приукрашенная. При этом, конечно, немало сланцевых компаний, в том числе ссылаясь на Goldman Sachs, на другие фирмы, на свои собственные отчёты, заявляют, что при ценах 40 долларов за баррель, которых сейчас рынок достиг, они уже готовы возобновить добычу. Однако, речь идёт не о новом бурении, а о том, чтобы провести гидроразрыв и начать добычу в пластах уже пробуренных полуготовых скважин, которых в Штатах (опять-таки очень странно ― очень разные данные агентства аналитической информации и Американский институт нефти дают) одни дают (я не помню кто сколько) 1000 готовых скважин, а другие ― аж целых 2000. Разница в 2 раза. Вот такие фокусы статистические. Но, тем не менее, авторитетные прогнозы предсказывают сокращение добычи, причём заметное, на самых крупных месторождениях и уже в ближайшее время.

Вот это крупнейшие: Баккен, Найобрэра, Пермиан, Игл Форд ― это крупнейшие сланцевые месторождения США. Вот здесь указано насколько они уже в апреле упадут в добыче. Наиболее благополучная ситуация на Пермиан, где есть (пока) не взятые очень богатые сланцевые плеи. То есть собственно он в последнее время и вытягивает основную сланцевую добычу в США. На остальных месторождениях основных добыча падает, и достаточно быстро. Это так (добыча падает) прежде всего потому, что на самом деле и традиционные добывающие компании, и сланцевый сектор США накопили совершенно невероятные долги, которые трудно (или просто невозможно) отдавать.

Вот, пожалуйста. Вот как шёл сланцевый бум (это уровни добычи в миллионах баррелей), а вот как рос долг нефтедобывающих компаний. Вот так вот. То есть долг вырос сейчас более чем до 350 млрд долл. Причём в этом долге порядка 100 млрд долл. или даже чуть больше (опять-таки разница в разных источниках есть) ― это собственность, скажем так, сланцевой добычи. То есть настолько они задолжали. То есть такой огромный уровень, несмотря на то, что некоторые кредиты у них чрезвычайно долгосрочные, им отдавать очень долго, а пока они эти кредиты отдадут, вряд ли у них будут хоть какие-то деньги (кредиты не дают) на новое бурение. Я прошу извинения за то, что здесь не видно шка́лы, но другой картинки (лучше) я не нашёл. Поясняю. Это график выплат долгов сланцевыми компаниями. За 2016 год нужно выплатить 9.8 млрд, затем 3 года подряд ― от 10 до 11 млрд в год. Это только о сланцах идёт речь, я подчёркиваю.

Долговая нагрузка начнёт снижаться только с 2020, всего 8 миллиардов долларов. А полностью избавится от нынешних долгов сланцевый сектор США только в 2045 году. Вот такие у них перспективы. А постольку, поскольку им сейчас в долг почти никто не даёт, то рассчитывать на то, что они получат кредитование в ближайшее время под новое бурение, под новую добычу, вряд ли приходится. Так что оптимизма здесь мало.

Конечно, нельзя не признать, что под давлением понижающихся цен сланцевые компании очень хорошо, очень сильно подсуетились в технологиях и в длительности и стоимости подготовки скважин к разработке.

Вот видите, они ухитрились заметно снизить стоимость скважины средней и заметно, весьма заметно снизили продолжительность бурения. Т.е. теперь уже не 21 день в среднем они бурят, а порядка 7-8 дней одну скважину бурят. Естественно, капитальные затраты и текущие затраты при этом заметно снижаются. Но тем не менее уровень добычи снижается, и снижается достаточно быстро.

Вот то, что у них было на максимуме в середине 2015 года, 9,6 миллиона баррелей в день, и вот сейчас они спустились (последние цифры, которые мне попались) уже ниже 9 миллионов баррелей в день, т.е. это на 600 тысяч баррелей в день. И для Америки, и для мирового рынка это очень большая цифра, очень большая. И здесь, похоже, они уже перестают мухлевать, потому что сейчас эти данные под некими достаточно внимательными биноклями. Раз товарищей уличили в махинациях сильно, они мухлевать вряд ли здесь станут.

Повторяю, долговая нагрузка гигантская. Кредитовать или покупать облигации сланцевых компаний никто практически не хочет, почти никто не покупает. И на нынешнем уровне цен даже застраховать ― чем они активно пользовались в прошлом году и пользуются до сих пор ― даже застраховать будущую добычу по высоким ценам (купить так называемые хеджевые контракты) уже почти невозможно.

Вот в этом году у них число страховых контрактов и доля захеджированной добычи резко упала, но одновременно упала и цена, по которой банки соглашаются продавать страховки, продавать хеджевые контракты. Т.е. уже на 35 долларах за баррель им особенно смысла нет страховаться, не хочешь — не покупай. Т.е. страхуются только те, кто боятся, что нефть упадёт до 20, до 15. Уровень хеджей на 2016 год резко понизился, а на 2017 год хороший хеджевый контракт банки уже просто не дают. Так что близких больших успехов сланцевиков, которых, замечу, в крупных нефтяных корпорациях давно иронически называли «сланцевыми ковбоями», очень их не любили, потому что они сильно ― именно они сильно ― порушили классическую структуру долгосрочного нефтяного рынка, так вот, они утверждают и, наверное, основательно утверждают, что быстрого возрождения из полупепла «сланцевых ковбоев» вряд ли приходится ожидать.

И, наконец, скажу несколько слов о перспективах нефтяных цен и перспективах рынка. Гигантские деньги в результате вот этого обрушения цен не были вложены в разведку и разработку новых месторождений. То, что касается потребления нефти, здесь ошибки, в отличие от поставок нефти, сравнительно небольшие, и поэтому прогнозам более или менее можно верить. Потребление неуклонно растет ― растет примерно, по разным оценкам, прогнозам от 1,5 миллионов баррелей в день каждый год до 2-2,5 миллионов баррелей в день каждый год. Причём ряд стран резко нарастили импорт нефти в последние месяцы, в частности Китай рекордный импорт сейчас ведёт, в частности Индия резко нарастила импорт. Так что потребность в нефти будет.

А вот смогут ли обеспечить эту потребность нефтяные компании на фоне обрушения сланцев и резкого недофинансирования традиционной шельфовой добычи — это вопрос.

Вот эта картинка Газпромбанка относительно объема инвестиций. Вот мы видим, что здесь уже оказывается, что инвестиции упали примерно на более чем 250 миллиардов долларов только за прошлый год, причём это падение продолжается. Мы законсервировали все свои или почти все свои проекты. О гигантских сокращениях своих разведывательных и буровых программ заявили все крупнейшие мировые нефтяные корпорации. Нет такой, которая не заявила бы о том, что она сокращает расходы, в том числе капитальные расходы на новую разведку и новое бурение. Это вот результат.

На следующей картинке показано более детально, но не буду подробно объяснять, из каких источников и из каких типов месторождений как происходило изменение добычи и чего можно ожидать в будущем. Ожидаемое снижение ввода новых месторождений в 2016 году... Вот она картинка, видите, какой огромный провал? Вот.

Ну и, наконец, возвращаемся к цене. Если говорить о рынке нефтяных деривативов, то вот эти самые фьючерсы бывают разные. Бывают совсем краткосрочные, на которых в основном и играют спекулянты, ― 3 месяца, бывают подлиннее ― 6 месячные, бывают годовые и так далее. А максимальные ― это на 72 месяца, т.е. на 6 лет. Так вот, один товарищ внимательно посмотрел данные по долгосрочным фьючерсам и посмотрел, как на них ведут себя котировки, т.е. прогнозы на нефть.

Как видите, котировки на долгосрочных фьючерсах с конца 2015 года или с начала нынешнего начали расти и к концу 2018 года уже остановились на уровне 60 долларов за баррель, а в 2018 предполагается, что они этот уровень превзойдут. Те, кто играет вдолгую, делает ставки вдолгую на фьючерсных рынках, ― это не спекулянты. Это, как правило, очень серьёзные игроки, которые готовы оценивать можно или нельзя вкладывать в отрасль очень большие деньги. Т.е. они очень внимательно относятся к данным, у них есть собственные аналитические службы, которые рассчитывают разные варианты прогнозов, и они говорят о том, что в ближайший, скажем так, год цена на нефть должна увеличиваться (они, по крайней мере, на это рассчитывают) и дальше будет увеличиваться снова. Хотя до сумасшедших уровней 140 или 120 долларов за баррель, которые мы видели 1,5 года назад, она, конечно же, дойдёт вряд ли, потому что эта цена, конечно, была спекулятивная, специально надутая. И такой цены мы, скорее всего, в обозримом будущем не увидим. Но то, что цены, скорее всего, по указанным причинам, по перечисленным, пойдут всё-таки потихоньку вверх, хотя и будут, наверно, какие-то отскоки спекулянтов, потому что они-то деньги большие вложили. Они будут играть на пробой вниз новых уровней сопротивления, другие спекулянты будут сопротивляться, т.е. игру мы ещё увидим, но таких провальных цен, скорее всего, мы не увидим, судя по тому, как считают крупнейшие игроки на долгосрочных фьючерсах.

Спасибо! Я завершил.

Кургинян: Спасибо!

Мы попытались собрать из этой всей мозаики какую-то картину и более-менее сделать так, чтобы эта картина была целостной. Ну, и вот меня здесь в этой картине безумно задевает неадекватность современного мира нарастающая. Такое вот ощущение, что можно обсуждать что угодно, как угодно. И мне кажется, что вот эта лихорадка слов и эта неспособность внутри всего этого дела контролировать речь, образы, темы, повестку дня и всё прочее... Идёт такая вот инфляция безумия. И всё-таки мне кажется, что мы не обращаем внимания на то, насколько по мелким или крупным вопросам идёт такой рост, такой пузырь этого безумия нарастает в мире. Обсуждение повесток дня, принимаемых решений... и мне кажется, что два основных процесса нарастающих ― это безумие и бездумие. Вот они растут вместе. И бессмыслие, потому что даже то, что я сейчас прочитал... мы понимаем, что человечество, типа, там, без бога — это плохо. Но мы не понимаем, и что из того, что дальше из этого следует. Богов, опять-таки, много. Фукуяма, которого я не стал серьёзно здесь обсуждать, говорит, что в условиях демократии невозможно построить идентичность, что возникает проблема с тем, что вообще непонятно, как её строить, что вот эта национальная идентичность была просто производной от многоконфессиональности и всего прочего. Возвращаться назад к чисто конфессиональной идентичности невозможно, а жить без неё ― тоже, возникает вопрос, что более и более нельзя. И мне кажется, что всё это является вот каким-то таким следствием отчуждения людей от их сущности и нарастания вот этого бес-сущностного, алгоритмического, автоматического сна на бегу. Когда и во что он долбанёт ― не знает никто. Просто человечество наращивает степень невыносимости существующей жизни, не имея точных альтернатив. И в какой-то момент, ну, как бы, превышение некоего уровня этой невыносимости может породить любые суицидальные эксцессы. Это могут быть и безумные теракты, и начинающиеся войны, и какие-нибудь, так сказать, радикальные политические безумства в любом направлении. Потому что ощущение того, что единственное с чем человечество не может справиться, это с тем, чтобы сделать жизнь, так сказать, более умной, осмысленной и такой вот ... жизненной, т.е. не содержащей в себе какого-то омертвления, которое люди ощущают вне зависимости от того, как сильно они при этом повышают или не повышают свою систему потребления. Там, где наркотик потребления быстро растёт, там...

Демократии в условиях отсутствия идентичности, как говорит Фукуяма, может только рост помочь. Ну, это чтоб быстро всё росло, тогда и без идентичности разберутся, да? То есть, иначе говоря, наркотиком потребления или вот каких-то непонятных возможностей можно заткнуть вот эту боль безыдентичную, то есть вот такую боль растущего омертвления существования. Но чем больше включается наркотик потребления, тем больше само омертвление идёт.

Человечество, с моей точки зрения, на глазах за прошедшие постсоветские 20 лет становится всё более поляризованным, даже не на конфессиональное/бесконфессиональное или какое-нибудь ещё, а на живых и мёртвых. Как у Симонова был роман «Живые и мёртвые»: «И они уже не знали, что вот этот день и этот танковый прорыв уже разделил их на живых и мёртвых». Вот это разделение человечества на живых и мёртвых, оно становится всё более радикальным, всё более определённым и всё более умалчиваемым. Поэтому первая задача — это хотя бы поставить это всё в повестку дня, обратить внимание на то, как это всё растёт, и постараться за колоссальным количеством деталей, каждая из которых безусловно важна и должна быть обсуждена и должна быть выведена из состояния бреда, в который она вторгнута, увидеть вот этот главный конфликт, который лично мне представляется таковым. И мне кажется, что и классовый, и межнациональный, и межконфессиональный, и какой-нибудь ещё конфликт развивающихся и развитых стран — все эти конфликты постепенно вовлекаются и подменяются основным вот этим конфликтом между живыми и мёртвыми. И, в сущности, это, являясь главной проблемой XXI века, одновременно ставит особо остро проблему метафизики, ибо вне метафизики вопрос о жизни и смерти не решается, а сама по себе метафизика в сущности абсолютно синонимична попытке ответить на вопрос об источниках жизни и не допустить поглощения вот этой смертью автоматизированной жизни как таковой. Много деталей, много частностей, все они в конечном итоге говорят... мне кажется, являются важными и сами по себе, и говорят об этом нарастающем безумии. А за всем безумием стоит вот это омертвление лихорадочно нарастающее и слабые, зачастую неадекватные попытки что-то этому противопоставить. Если мы это понимаем и это, действительно, направление стратегической борьбы, то из него будет следовать и личная повестка жизни, и групповая, и повестка дня жизни для нации и для человечества. Поэтому, в этом смысле мне кажется, что мы обсудили вещи достаточно фундаментальные.

Спасибо!