виртуальный клуб Суть времени

Ссылка на youtube, файлы для скачивания – в полной версии новости.

Смысл игры - 109/1 from ECC TV .

Скачать файл.avi (avi - 719 Мб)
Звуковая дорожка, файл.mp3 (mp3 - 109 Мб)
Версия для мобильных устройств, файл.3gp (3gp - 149 Мб)

Youtube
 

О неудавшемся перевороте в Турции. Выпуск 1

Часть 1. Наш ответ на вызов упрощенчества

Здравствуйте.

Начиная обсуждать неудачный переворот в Турции, состоявшийся 16 июля 2016 года, я не просто в очередной раз нечто обсуждаю ― я делаю попытку скорректировать сам формат обсуждения, потому что мне кажется, что пришло время внесения подобного рода корректив. Почему?

Произошел неудачный переворот в Турции. Это что такое? Это ― событие. Его начинают обсуждать ― позволю себе такой термин ― нормативным образом, то есть так, как его положено обсуждать по телевидению, в радио, газетах и в интернете, разумеется. При этом говорится, что в рамках этого события, так сказать, имело место то-то, то-то и то-то, что начиналось оно с того-то, а потом произошло то-то, что такие-то повели себя так, а другие повели себя иначе, и что в результате всего этого событие закончилось тем, чем оно закончилось – победой Эрдогана, поражением тех, кто пытался отстранить его от власти. Точка. Но в пределах подобного типа обсуждения никогда не может быть места, и не бывает места даже самому простому ответу на вопрос, а почему а) это событие произошло, б) оно приобрело такой-то характер?

Ведь Эрдогана, во-первых, почему-то начали свергать какие-то силы. Какие? И, во-вторых, почему-то эти силы его не свергли. Правильно?

Переворот оказался неудачным. А почему он оказался неудачным? В Турции достаточно часто были удачные перевороты. Значит, как минимум, Эрдогана поддержала далеко не вся армия, потому что какая-то часть его пыталась свергнуть. Но Эрдогана поддержала значительная часть армии, потому что, если бы его не поддержала значительная часть армии, то его бы и свергли. И никакие массовые выступления граждан этому бы не помешали. В Турции никогда этому не мешали массовые выступления граждан сами по себе. Значит, кто-то (какая-то часть армии и связанные с ней группы) хотел свергнуть Эрдогана, а кто-то не захотел его свергать. Кто? Что стоит за этими двумя группами? Группа 1, которая хотела свергать, ― "плюс" (Г+), и группа 2 ― "минус" (Г-). Вот что за ними стоит? Они же не в безвоздушном пространстве находятся. Это же не так, что вот это военно-воздушные силы, а это военно-морские силы или что-нибудь еще. Это какие-то элитные структуры, сегменты элитного общества. Кто-то здесь вот это «А», а кто-то ― это «Б». Что это за «А» и «Б»? И, собственно говоря, почему «А» повело себя так, а «Б» повело себя так?

Да, имеют место некоторые обстоятельства, которые привели к подобному развороту событий. Если бы путчистам удалось ликвидировать Эрдогана в самом начале событий (а они пытались это сделать, и тут есть существенный вклад России в то, что этого не произошло), то, наверное, события развернулись бы по-другому. Но путчисты, например, уже не предприняли никаких особых усилий с тем, чтобы расправиться или вообще быстро блокировать достаточно серьезную группу сторонников Эрдогана, его команду и всё прочее. А они опытные люди и прекрасно понимают в принципе, как это делается.

Когда говорят, что это всё сам Эрдоган подобным образом спровоцировал, для того чтобы иметь возможность потом как-то развернуть процесс, то, с моей точки зрения, это ― полная ахинея. Потому что Эрдоган ― серьезный политик, но он никогда (как и ни один серьезный политик, даже мужественный, а ему в мужестве не откажешь) не станет так рисковать, как он рисковал ― он слишком близко находился к физическому небытию, для того чтобы начать самому запускать процесс, который дальше обернется игрой в рулетку: то ли выживет, то ли не выживет. Значит, никаким собственным маневром Эрдогана это все не объясняется. А чем это тогда объясняется? Что это запустило? Почему это так кончилось? На какие более или менее фундаментальные константы турецкой жизни, турецкой политической борьбы, турецкой истории это всё опирается? Вот как это всё обсуждать?

Вот обсуждать сколько было танков, что сказал Эрдоган, как развивались события ― можно. Как обсуждать ужасные сенсации: «Сейчас мы вам расскажем такую сенсацию, которой не было никогда, по поводу того как это все разворачивалось», – тоже понятно, как это обсуждать. Это все наши сегодняшние нормативные СМИ. Я же не отказываюсь, обратите внимание, ни выступать в этих СМИ, ни вести с ними диалог ― я просто хочу сказать, что нормативные СМИ подобного рода вещи готовы обсуждать определенным образом. Но на все те вопросы, которые я сейчас поставил ― уже даже на эти простейшие вопросы ― нормативные СМИ не могут отвечать. Потому что у них для этого вообще нет форматов. А почему у них для этого нет форматов? Что, собственно, случилось? С чем мы имеем дело достаточно очевидным образом? Мы имеем дело с некой тенденцией упрощенчества. Поэтому в первой части этой передачи я и хочу обсудить само это упрощенчество и возможные ответы на его вызов.

Очевидным образом происходит следующее: любое обсуждение в рамках этой тенденции к упрощению представляет собой «яркие пятна высказываний». Вот такие и вот такие, ну может быть еще какие-нибудь такие [рисует, см. рис. 3], разные. Эти пятна вспыхивают, даются безапелляционные, внятные, короткие образные оценки.

Дальше говорится, что: «Нет, ваша оценка неправильна. У меня оценка совершенно другая. Она вот такая». ― «А у меня оценка не такая, она третья». Дальше дискредитируются оценки одних и поддерживаются собственные. Потом кто-то третий вступает в это всё со своими делами. Всё это происходит по принципу «быстренько-быстренько, сама-сама-сама». Зритель за этим следит. Когда всё это завершается, зритель вдруг понимает, что он ничего не понял. Он наблюдал вот этот танец пятен.

Что произошло, кто там кто? Кто у кого украл, кто к кому в карман залез ― черт его знает. С этим тревожно-беспокойным и несколько даже раздраженным ощущением зритель ложится спать и идет на работу. Через какое-то время он снова сталкивается с тем же самым. Через какое-то время он к этому привыкает, и он уже не может отказаться от чего-то подобного, как не может отказаться человек, привыкший к сильно перченой пище, отказаться от этого и начать есть без особой необходимости какую-нибудь пресную кашу. А ничего другого он вообще не может получать. В результате всё, что я здесь сказал: какие группы, почему приняли/не приняли решение, почему запустили, почему остановили, что за этим стоит ― вот всё это уже не обсуждается. Потому что, когда называются группы, эти группы надо описывать, а когда эти группы надо описывать, надо их историю разбирать и так далее, и так далее, и тому подобное. А этому сопротивляется упрощенчество. Оно сопротивляется этому категорически.

Значит, либо где-то возникнут очаги чего-то альтернативного (вот, возникнет эта нормативность, в которой идет упрощенческий процесс, и возникнет альтернативность, где возникнет другой процесс – антиупрощенческий), либо это упрощенчество победит окончательно. И тогда все будут «понимать», что «Эрдогана развели на бабки, что он кого-то обидел, а кто-то его пнул, а он в ответ тоже пнул и понеслась…» Никто ничего больше обсуждать не будет. Может быть, еще тактико-технические характеристики тех видов оружия, которые используются. И какие-то яркие подробности, желательно максимально ужасные, с тем, чтобы в перерывах между этими ужасами лучше смотрели рекламу. Но ведь это же не существует само по себе. Вот откуда взялась эта тенденция? Что так упрощает жизнь? Что такое, вообще, это упрощенчество? Ну оглядитесь: это происходит на каждом шагу! Стремительно разрушаются все тонкие структуры человеческого общения: тактичность, внимательность, предупредительность. Всё разрушается, что является сложным, не может быть введено в рамки «два притопа, три прихлопа» ― всё тонкое, все полутона, все нюансы.

Эти пляшущие яркие пятна СМИ ― они же ведь не существуют сами по себе. Они, с одной стороны, формируют общество, и тут есть какой-то «заказчик», который это всё хочет создавать ― это искусственный процесс. Но, с другой стороны, начав это формировать, они же сами оказываются заложниками всего этого: уйдешь от стратегии «ярких пятен» ― будут меньше смотреть; меньше будут смотреть ― недополучишь рекламы; недополучишь рекламы ― провалишься, разоришься. Поехали! Ярче пятна! Плотнее! Короче! Даешь эксцентрический танец! Еще более эксцентрический! Живенько-живенько-живенько! Ладно, они ничего не поняли. Они возбудились, легли, на утро будут что-нибудь пережевывать. Потом снова смотреть. Называется – «Пипл хавает». Значит, в этой ситуации никто ничего не может понять. Исчезает всё капитальное, всё обстоятельное, всё, требующее хоть какой-то компетенции или передачи этих компетенций тем, кто передачи смотрит.

А есть ли сам этот запрос на это? Может ли он соединяться вот с этой нормативностью, когда эта нормативность соединяется с упрощенчеством? И почему она с ним, черт возьми, соединяется? Что такое?! Ведь мы же жили в мире, где этого соединения не было! Откуда возник этот безумный, безумный мир упрощенчества, ярких пятен, эксцентрического танца этих пятен, «быстренько-быстренько сама-сама-сама», «живенько-живенько»? Откуда это все возникло? Частью чего это является? Давайте вдумаемся в то, что стоит за упрощенчеством. А за упрощенчеством очевидным образом стоит регресс. Социокультурный регресс. Управляемый регресс. Регресс, который очевидным образом осуществляется на постсоветском пространстве, потому что это постсоветское пространство подвергнуто соответствующей социокультурной бомбардировке и, в принципе, терзаемо именно так, чтобы в нем шел регресс. Но ведь есть и мировой регресс. Может быть, он не такой всеобщий, и носит более противоречивые формы, но он же есть!

Я написал длинный доклад по поводу неудачного переворота и всего, что за этим последует. Я сознательно сначала написал этот доклад, и я его опубликую. А сейчас я просто в какие-то моменты буду обращаться к этому докладу потому, что там существуют некие цифры, которые я совершенно не собираюсь заучивать наизусть, и которые, я считаю, совершенно необходимы тем, кто соглашается на тот формат обсуждения, который я сейчас предлагаю.

Вот, есть разные виды регресса. Что такое социокультурный регресс? Понятно, что регрессиум ― это некое возвратное движение, возвращение, обратное движение от чего-то. И если прогресс ―это не обязательно линейный прогресс, но он всегда является движением от простого к сложному, потому что сложное становится более эффективным, то регресс ― это обратное движение от сложного к простому, возвращение. И он бывает разный. В том числе он бывает и морфофизиологический. Термин морфофизиологический регресс ввел наш выдающийся русский биолог Алексей Николаевич Северцов, родившийся в 1866 и умерший в 1936-м (называю эти цифры, чтобы примерно было понятно, в каком интервале времени всё это создано и осуществлялось). Он создал вообще русскую школу морфоэволюционистов, это ― академик, человек, именем которого назван институт (советский Институт эволюционной морфологии и экологии животных Академии Наук СССР). То есть это достаточно выдающаяся фигура. Один из очень серьезных ученых русских и советских, это ― определенная эпоха в советской науке, и так далее. Так он говорил о том, что морфофизиологический регресс порождает общую дегенерацию, имея в виду не ругательное слово «дегенерация», а упрощение организмов. Дегенерация – это упрощение организма.

«Например (говорил он, – С.К.), в процессе общей дегенерации двустворчатых моллюсков произошло исчезновение головы. А ленточные черви при такой общей дегенерации утратили пищеварительную систему».

Ну, он дальше строил из этого самые разные выводы. Так вот, если регресс ― это дегенерация именно в том смысле, что это ― упрощение всего на свете, то естественно, что в условиях регресса как мейнстрима, регресса как оси, внутри которой монтируется нормативное общество, не может не быть этого упрощенчества СМИ. Там не только СМИ упрощается ― там всё упрощается. Под крики о креативном классе, о том, как «мы уходим от какого-то там тоталитаризма», от всего прочего, упрощается всё: лексика, человеческие отношения ― всё на свете. «Дал бабки», «кинул», «не дал», «хочет взять» ― всё сводится к простейшим вещам. Танец простейшего ― вот что такое как бы понимание происходящего. У нас есть специалисты по такому пониманию. У нас есть конспирологи, которые навязывают всему этому выдуманную, фиктивную сложность. И есть упрощенцы, которые говорят: «Да его просто прижали там, он там бабки с сыном как-то не так распиливал, ну испугался и шарахнулся в сторону».

Мы не можем, если боремся с тем, что происходит (а регресс не может не кончиться крахом), ― мы не можем согласиться ни с конспирологическими выдумками, созданными для того, чтобы дискредитировать понятие сложности, опять-таки навязать этой сложности такой танец ярких пятен. Мы с этим не можем согласиться. Но мы не можем согласиться и с этим: «распилил, развели на бабки» и т.д. Поскольку общество становится всё проще и проще под воздействием вот этих вот социокультурных процессов... Понимаете, это обратная связь. Сначала происходит воздействие, которое приводит к упрощению, а потом происходит форматизация, которая зависит от упрощения.

Вы воздействуете ― общество упрощается, но если оно упрощается, а вы хотите, например, зарабатывать рекламой, или, вообще, чтобы каким-то образом это общество вас воспринимало, то вы предлагаете форматы упрощенческие, потому что иначе вас не воспримут. Вы предложили эти форматы, происходит новое воздействие, оно еще больше все это упрощает. Вам тогда нужны еще более упрощенческие форматы, и куда всё это идет-то?

Между тем, процессы-то объективно становятся все сложней и сложней ― значит, происходит разрыв между характером процессов и уровнем их обсуждения. А что нарастающие разрывы? ― это всегда катастрофы. Катастрофы непонимания, катастрофы фундаментальных ошибок.

В принципе, я меньше всего хочу посягать на нормативное общество, на нормативную социальность. Вот она есть, и пусть она будет такая, какая она есть. Либо внутри нее начнутся обратные процессы всего накопления противоречий (хотя не факт, что в регрессивных системах противоречия таким образом накапливаются и способны повернуть назад ― там всё зависит от того, насколько повреждены сами накопители противоречий, и от возможности такого обратного движения, антирегрессивного, внутри самой нормативности), либо эта нормативность будет сворачиваться. Я не хочу ни это заранее прогнозировать таким образом, чтобы навязывать некую безальтернативность происходящего: это всё гибель, гибель, гибель, и нечего обсуждать. Нет, почему, вполне может быть, что в нормативном социуме начнутся, даже вот в этом регрессивном, какие-то тем не менее накопительные тенденции, противоречия сформируются и будут осознаны, и процесс пойдет в обратную сторону. И все эти обитатели современной жизни и потребители современного вот этого продукта, который я здесь описал (всяких плясок пятен), ― они в итоге каким-то образом сами повернут в какую-нибудь сторону. Ведь среди них есть действительно и идеологически близкие, и идеологически крайне далекие, очень разные. Я не посягаю на эту нормативность и, более того, как уже подчеркнул в начале, в ней участвую, иначе бы я не ходил на телевидение. Может быть, я не так часто на него хожу, по той причине, что у меня возникают не те вопросы, но я же хожу! И не только туда хожу. Я, в конце концов, вполне интегрирован в современную жизнь, и от этой интеграции полностью не отказываюсь. Но с каждым годом, а теперь уже с каждым месяцем лично у меня возникает все больше беспокойства по поводу того, что нормативный социум как-то уже слишком оказывается заражен регрессом, вот этим упрощенчеством. Что его тенденция к сворачиванию, вызванному этим упрощенчеством, слишком однозначна. Но тогда тем более [рисует схему] не только внутри самого нормативного социума (где-то внутри), но и вне него (где?) должно возникать что-то альтернативное. Внутри него должны быть какие-то очаги принципиальной альтернативности, и непонятно, как их построить так, чтобы это не было съедено, но уж по крайней мере ясно, что это не может быть построено в пределах коммерческой схемы. Коммерческого телевидения, коммерческого образования ― всего коммерческого, потому что все коммерческое востребует мейнстрим. Мейнстрим его сформирует, и оно будет ему угождать. На свой манер ― красный, белый, черный, демократический ― любой. Поэтому непонятно, как это делать таким образом, а вне ― это сделать можно. Можно создать и альтернативный интернет, и, в конечном итоге, альтернативную культуру, и, по большому счету, альтернативную социальность. Никто этому не препятствует, в этом нет ничего чудовищного.

Я говорил об этом в первых же своих передачах "Суть времени" и говорю опять. Я тогда называл это «катакомбы», и все боялись, что речь идет о том, чтобы уйти в лес, в землянке жить и ждать конца света, но речь идет абсолютно о другом. В израильских кибуцах, в латиноамериканских общинах, в европейских общинах, индийских и прочих никто не зарывается в землянки и не ждет конца света. В Израиле много миллиардов долларов производится высокотехнологической продукции вот в таких вот альтернативных социумах. Другое дело, что, с моей точки зрения, они оказываются всё больше зависимыми от нормативного социума, и всё более «киснут». И так же киснут такие альтернативные общества в Испании (там, где я их еще знаю). Но это уже вопрос духа, вопрос воли, вопрос того, как это все построено. Но это же существует, и оно и прекрасно перестукивается с нормативным социумом. Поэтому вполне возможен и альтернативный Интернет. И если у нормативного Интернета функция будет упрощение всё большее и большее с небольшим добавлением конспирологии (у нормативного, если это будет), то у альтернативного должно быть усложнение, причем продуктивное и эффективное усложнение. Тогда он должен быть совсем другим. Каким? И в чем практическое значение всего этого?

Я уже говорил, что есть локальные события [рисует другую схему]. Вот событие есть, и всё. Мне вспоминается в связи с этим, как давным-давно, в 1972 году, мы, пятикурсники ― у нас была военная кафедра ― получали лейтенантские погоны в Таманской дивизии. У нас были трехмесячные сборы. Вот в конце каждого дня сборов дневальный кричал: «Рота, отбой!» А еще дальше слышался уже такой, допустимо хулиганский, крик: «Ещё один день прошел!» ― и хором все отвечали: «Ну и черт с ним!» ― чуть-чуть грубее говорилось. Вот такое отношение ко времени ― это же ведь специальное отношение, да? Это вот тебя... ну ты там знаешь, что ты гражданин, что ты должен защищать Родину, ты даешь присягу, ты не без удовольствия проходишь какое-то воинское обучение, но при этом ты знаешь, что тебя из жизни вытянули, поместили вот в это всё, и ты имеешь право кричать, что «день прошел ― и черт с ним». Так же можно и события ― сейчас многие события так обсуждают ― событие прошло, ну и черт с ним. Переворот прошел, окончился неудачей, ну и черт ним. Многое, действительно, начинается и тут же кончается, и тогда память об этом остается только где-то в уголках памяти, в закромах. Но ведь не всё же так происходит.

А представьте себе, что вот это событие вызывает другие события [рисует схему], что формируется так называемый «пакет событий». Что потом идет поток, который формируется из нескольких пакетов событий. Вот это ― уже поток [показывает на схеме]. А потом из этого потока образуется процесс. В этом случае уже событие надо обсуждать так, чтобы было понятно, что оно породит следующее, а следующее породит следующее, что образуются пакеты и, скорее всего, они войдут в потоки, а потоки войдут в процессы. Ну так мы же видим, мы же явно видим, что событие под названием «неудавшийся переворот в Турции» и всё, что вертелось вокруг этого события, ― оно начинает порождать новые события. Например, оно порождает событие под названием «антиамериканские высказывания Эрдогана». А теперь у нас вскоре будут происходить встречи глав государств России и Турции, а также более широкий круг встреч. И он может породить еще более далекоидущие события, которым мы будем радоваться. Мы будем радоваться, а какие-нибудь люди, которые молятся на США, будут проклинать всё это. Да? Значит это уже такие вот пакеты, потом, может быть, это будут там потоки из пакетов или процессы, да?

Так раз это так, надо же обсудить событие тем способом, который я в начале предложил: не только вот точечки, из которых состоит поле вокруг события, не только его [событие] как таковое, но и причины, движущие силы. Правильно или нет в эпоху марксизма обсуждались движущие силы, когда всему приписывалась либо там причастность к пролетариату, либо причастность к буржуазии и так далее, ― мы не будем здесь становиться ни апологетами, ни хулителями этого. Но хоть что-то было. А теперь-то как это все расписывается, и где форматы, в которых это можно обсуждать?

А они ведь не могут каким-то образом не быть связаны с чем-то большим. Альтернативное телевидение или альтернативный интернет всё равно должны быть частью альтернативной культуры, альтернативной общественной жизни и, в конечном итоге, альтернативного социума.

Так я и нахожусь здесь для того, чтобы что-то подобное сформировать, и я абсолютно не собираюсь выступать в роли носителя абсолютной истины, который точно знает, что можно идти только через это альтернативное общество. Я сам не хочу так идти, других к этому не зову, но я всё больше и больше делаю акцент на этой альтернативности, потому что всё больше и больше идут вот эти регрессивные, упрощенческие, то есть дегенеративные процессы в основной ткани. И это не может кончится добром ― это кончится чем-нибудь неприятным, поскольку процессы эти неравномерные, и мир дичает неравномерно.

Был закон неравномерного развития, теперь я вывожу закон неравномерного одичания: где его будет меньше, и где оно будет носить менее слизеподобные формы, там-то в конечном итоге и начнется пожирание оставшейся ткани и всех других видов ткани. Я не хочу, чтобы ткань, находящаяся здесь, была пожрана, потому что это не ткань, это не биология (а я не биолог, а гражданин общества) ― а это люди, народ. Значит, нужно сделать нечто, нужно сделать какое-то усилие, с тем чтобы плыть против этого регрессивного, упрощенческого, дегенеративного течения, в котором социокультурная тенденция как бы начинает разворачиваться примерно так, как по Северцову разворачивалась морфофизиологическая. Ну так давайте что-то делать!

И давайте уже при обсуждении пусть даже не события называемого «неудавшийся переворот», а самого события и того, что можно ещё назвать «Эрдоган и другие», ― при обсуждении всего этого (радуясь тому, что Эрдоган в прагматическом плане повернул в нужную нам сторону, надеясь на то, что это прагматика будет расширяться и приведет к позитивным, далекоидущим последствиям) тем не менее всматриваться не в сами эти конкретные прагматические моменты только, а в то, что за ними стоит, что их порождает, что будет их тормозить, что может превратить их в свою противоположность. Только поняв это подобным образом, и поняв не на уровне конспирологии, а на уровне чего-то фактического (потому что конспирология отвратительна именно своей беспредельной спекулятивностью, крикливой беспредельной спекулятивностью), на уровне той конкретики, которая одновременно соединима с глубиной и целостностью, что очень трудно сделать, ― вот давайте на этом уровне пытаться обсуждать и данное событие, и другие события. Выражая при этом глубочайшую надежду в том, что случившееся породит последствия, а последствия породят следующую волну последствий, и всё это будет способствовать прагматическому сближению России и Турции, а также формированию новой карты мира, которая укрепит наш союз с силами, способными противостоять самому губительному из того, что сейчас происходит в мире. Давайте так вот это постараемся обсудить, понимая, что мы не только обсуждаем вот это конкретное таким образом, но мы с вами вместе ищем способы альтернативного обсуждения всего сложного, всего далекоидущего, всего неочевидного, чем заполнена наша жизнь.

Часть 2. О прагматике и стратегии

Во второй части этого доклада или этого обсуждения я хочу поговорить в принципе о том, чем отличается прагматика от стратегии. Чем она отличается вообще, чем она отличается в том конкретном, что нас в данном случае интересует ― в вопросе о русско-турецких отношениях. Нельзя слить прагматику и стратегию в единое целое ― это разные вещи. Они иногда сочетаются, иногда входят в противоречие, иногда возникает стратегия без прагматики, и это очень плохо, это болтовня, или прагматика без стратегии ― это лучше, потому что в определенной мере нужно вести себя прагматически. Но нужно все-таки оговорить, что прагматика и стратегия ― это вещи разные, одинаково необходимые и никоим образом не сводимые друг к другу.

Не надо противопоставлять прагматику и стратегию. Ведь стратегия это ого-го, это то, что нам нужно, а эти люди ― они умеют только прагматикой заниматься. Повторяю, иногда прагматикой только и нужно заниматься, а стратегию надо свести к нулю, потому что слишком неопределенной является ситуация. Иногда стратегию с прагматикой надо сочетать таким образом, чтобы прагматика была впереди, а стратегия следовала за ней. Иногда они должны находиться на равных. Иногда стратегия должна быть впереди, а прагматика должна даже каким-то образом уходить на второй план. Стратегия одна не может быть, повторяю, потому что когда стратегия возникает одна ― это болтовня, спекуляция и крах. А прагматика когда возникает одна ― это нормальная жизнь. Но главное, что прагматика не равна стратегии. Их нельзя слить воедино, в некое варево. Нельзя сказать, что стратегии в современном мире нет вообще, а есть только прагматика. Надо эти две вещи просто взять и отделить друг от друга, как говорят, «мух от котлет» (плохой вариант, потому что мухи ― плохо, котлеты ― хорошо), я не знаю, гарнир от мяса (тоже скажут, что мясо важнее гарнира), первое блюдо от второго, алмазы от изумрудов. Нельзя сказать, что тут нет разницы. Эту разницу надо самым серьезным образом заявить, и сразу же это всё преломить, использовать так, чтобы стало яснее нечто, что мы с вами обсуждаем ― природа, перспективы того процесса, который оказался запущен неудачным переворотом 16 июля 2016 года.

Давайте поэтому несколько вещей прагматических, конкретных, абсолютно сухих сразу зафиксируем.

Высказывание Эрдогана 27.06.2016, Цитата приведена с http://kremlin.ru/events/president/news/52282

27 июня 2016 года президент Турции принес свои извинения по поводу сбитого самолета СУ-24М. Через 18 дней состоялся переворот, неудачный. И было ясно, что Эрдоган, принося эти извинения, приводит в действие некие машины недовольства, потому что сбитый военный самолет ― это не мелочь. Военные самолеты сбивают тогда, когда хотят, чтобы начались военные конфликты или резко обострились другим способом отношения между Турцией и Россией. Те, кто стояли за спиной этого сбитого самолета (а нам еще предстоит внимательно уточнять, кто именно), хотели предельной напряженности в русско-турецких отношениях и в конечном итоге хотели, чтобы Турция начала какую-нибудь гибридную или иную холодную войну с Россией. Иначе самолеты не сбивают. Представить себе, что Эрдоган в этом вообще никак не участвовал, ― это значит, что он был к моменту, когда сбивали самолет, вообще отстранен. Кроме того, когда сбили самолет? Забываются просто элементарные хронологические обстоятельства. Самолет сбили 24 ноября 2015 года. Значит, прошли ещё сколько-то дней ноября, весь декабрь, потом январь, февраль, март, апрель, май и почти весь июнь. И только потом Эрдоган извинился ― он же не сразу извинился. И дело не только в том, что начались проблемы с помидорами или с туристами, или какие-нибудь еще. Эрдоган на протяжении тех месяцев (семи, по сути, месяцев), когда он не извинялся, осуществлял очень многое. Он очень резко высказывался по поводу России. Он реально начал выстраивать отношения с Украиной на антирусской основе ― «против кого мы будем теперь дружить?». Он очень многое напряг перед тем, как извиниться. Значит, [начинает рисовать схему] если он двигался в этом направлении ― направлении напряжения, и это направление было заказано в момент, когда он сбивал самолет... Ну не он, а его летчики и командующий военно-воздушными силами. А он верховный главнокомандующий. Когда его так отстранили, что уже только можно было сбить самолет, а он потом семь месяцев говорил, что это хорошо, а потом сказал, что это плохо. Значит, когда вот этот процесс пошел сюда, и он был заказан в этом виде, то в каком-то, фигуральном смысле, а может быть и не только в фигуральном, за это было «заплочено» ― специально говорю ― за это заплатили заказчики. Заказчики заказали русофобию и холодную войну с элементами горячей. Заказали некий украинский сценарий.

И Эрдоган либо не мог, либо не хотел в тот момент, когда это началось, ― а это началось в ноябре 15-го года ― сказать этому всему: «Нет». Он говорил этому всему: «Да». А потом сказал: «Нет». И очень быстро после того, как он сказал: «Нет», ― начался переворот, который оказался неудачным. Вот в чем событие или, точнее, уже небольшой пакет: сбив самолета, антироссийские действия и риторика, извинения, переворот, антиамериканские события и риторика Эрдогана. Вот такие процессы могут быть ничем не мотивированы? У них может не быть внутренних механизмов? Они могут сводиться к тому, что кто-то кого-то чем-то шантажирует? Кто-то кого-то так развел на бабки, а потом по-другому? В упрощенческом сознании так может быть, а поскольку не только сознание упрощено, но в чем-то и мир, то упрощенческое сознание схватывает какие-то элементы упрощенческого мира, но не все. Потому что мир до конца упростить невозможно, а особенно восточный, одним из великих слагаемых которого является Турция.

Восток ― дело тонкое. Тонкое ― значит сложное. Сложное ― значит не упрощенное и сопротивляющееся в каких-то своих элементах ― подчеркиваю, в каких-то своих элементах, потому что другие элементы могут быть так же упрощены, как на Западе или где угодно еще ― но в каких-то элементах сопротивляющееся упрощенчеству, которое (упрощенчество) является частью этой потребительской каши. Так значит, Восток сопротивляется этой каше, принимая ее в качестве внешней оболочки и отрицая ее на каких-то других уровнях. Так вот на этих уровнях и произошло это, это, это. И будет происходить все дальнейшее.

Повлияла ли здесь Россия? Да. Еще раз повторяю: Эрдоган, благодаря России (по нашим оценкам, которые могут не иметь ничего общего с оценками официальными), во-первых, сумел избежать физической ликвидации в самом начале переворота, когда, по нашим оценкам, он находился в предельной опасности. Во-вторых, опять-таки в связи с нашей и только нашей помощью, при отказе от этой помощи ряда государств, которые я не хочу называть (отнюдь не только США), Эрдоган смог выдержать короткую, но чрезвычайно нужную ему паузу, и не быть уничтоженным в пределах этой паузы. Где и как он ее удерживал, я обсуждать не буду. Но совершенно ясно, что если бы он пытался выдержать ее где-нибудь, куда спокойно могли достать турецкие самолеты, то они бы туда и достали. Значит, он сумел избежать физической ликвидации, он сумел выдержать паузу. И это очень много. Эрдоган оказался, по крайней мере пока что, человеком, принадлежащим к очень редкой разновидности политиков, не лишенных способности быть благодарными. Хотя эта способность у политиков всегда имеет ограниченный характер, ибо в существенной части противоречит роду деятельности. Не целиком, но в существенной части. Так вот, не русские в этом смысле спасли Эрдогана. Русские сделали очень много ― что именно, я только что перечислил. А Эрдогана, в принципе, спасла его собственная решительность, способность держать удар, бойцовские качества, поддержка народа и поддержка каких-то сегментов элиты, у которых есть и силовые возможности (а также возможности эти силовые возможности не задействовать), и другие возможности тоже есть. Вот эти три типа поддержки: своего собственного естества, народа и неких групп, имеющих возможности как силовые, так и другие ― вот это всё спасло Эрдогана. В ответ на это Эрдоган начал, еще раз это нарисую, определенным образом действовать.

Итак, сначала был сбит самолет и началась серия антирусских высказываний и действий, включая фактическое оформление союза на антирусской основе с Украиной. Затем произошло извинение. Через 20 дней после него, то есть мгновенно ― я здесь рисую специально чуть более длинный интервал в масштабе ― произошло извинение Эрдогана, затем произошла попытка переворота, затем произошли еще более далекоидущие прорусские, антиамериканские шаги Эрдогана. И вот сейчас здесь на фоне всего этого уже начавшегося вот так, произойдут некие новые события, которым может быть придан как ценнейший прагматический характер, так и характер стратегический, идеологический, фундаментально-мировоззренческий.

И сейчас, по сути, мы обсуждаем это. Вот всему этому, чему мы говорим "ура!", должен быть придан прагматический характер или стратегический, фундаментально-мировоззренческий? Что делает Эрдоган? Он идет на далеко или не очень далеко идущие действия прагматического характера, притом что к таким действиям можно всё отнести, включая выход из НАТО? Или все-таки он идет на некие стратегические действия, фундаментально-мировоззренческие? Он меняет вехи турецкой политики, меняет стратегический мировоззренческий вектор? ― только это может обеспечить сущностное стратегическое фундаментальное сближение России и Турции. Никоим образом нельзя недооценивать позитивы, связанные с этим русско-турецким сближением. Но никоим образом, с моей точки зрения, и здесь моя точка зрения — это именно моя точка зрения, могу назвать ее нашей, но я имею здесь в виду своих соратников, и не более того. Мы ничьи не советники, не консультанты, мы ― свободно мыслящие интеллектуалы. Так вот, с нашей точки зрения, никоим образом нельзя самые далеко идущие прагматические сближения, которые всячески надо приветствовать, выдавать за сближения сущностные, фундаментально-мировоззренческие.

Для того чтобы это хотя бы зафиксировать в сознании, необходимо определить, чем одно отличается от другого. Если мы уже чуть ли не выход из НАТО, который весьма проблематичен, который, конечно, надо приветствовать, относим к разряду великой прагматики, то что мы называем стратегией, фундаментально-мировоззренческими вещами? Для того чтобы ответить на этот вопрос, мне надо в виде ответа задать несколько вопросов. Нам говорят, что Турция может не просто сблизиться с Россией, не просто там, ну я говорю ― в пределе выйти из НАТО, не просто начать формировать альтернативные блоки (подчеркиваю, всего этого не будет, но, так сказать, теоретически это возможно, и мы это тоже относим к разряду великого «не только»), но может произойти и нечто совсем другое. Может быть взят фундаментально-мировоззренческий стратегический турецкий пророссийский курс.

Так вот мой первый вопрос заключается в том ― это что такое? Не прагматический, не антиамериканский, а фундаментально-мировоззренчески стратегически пророссийский турецкий курс ― это что такое? Этот курс можно описать? ― это первый вопрос.

Вопрос второй: можно описать, как этот курс будет осуществляться какими-то группами, субъектами, силами?

Третье. Какую смену мировоззренческих фундаментальных, стратегических вех для этого должен осуществить Эрдоган? В истории России были такие сочинения как «Вехи», многие ими восхищаются (я ― нет), а потом была такая «Смена вех». Так вот, «Вехи» и «Смена вех». У Турции есть, и мы будем это обсуждать, свои стратегические и фундаментально-мировоззренческие вехи. И Турция движется в рамках этих вех. Имели место смены турецких стратегических вех. Османские стратегические мировоззренческие фундаментальные вехи менялись на стратегические фундаментально-мировоззренческие вехи кемализма ― мы это будем обсуждать. Стратегические фундаментальные вехи кемализма (повторяю, мы будем обсуждать, что это такое, подробно) менялись потом на новые, почти не заданные вехи мягкой, политической исламизации Турции. Частью этого процесса и является Эрдоган. Так вот что, после всего что случилось, Эрдоган не только начнет осуществлять некую, очень желанную нам прагматику пророссийскую, но он еще и сменит те вехи, которые для него были частью его судьбы? И которые назывались сменой кемализма на мягкий политический ислам, на мягкую исламизацию Турции, которую же Эрдоган, а не кто-то другой, назвал "неоосманизацией". Так он от этого тоже откажется и заявит какие-то фундаментально-мировоззренческие вехи пророссийские? А что это за вехи? И как он на них перейдет, будучи плотью от плоти вот этой борьбы с кемализмом, за вот этот мягкий политический ислам в Турции? Он теперь откажется от всей этой своей борьбы, которую сам называл "неоосманизацией" и начнет делать что? Что? И с опорой на кого? Можно получить ответ на этот вопрос? Который никоим образом не дискредитирует прагматические блага, связанные со сближением Турции и России, как уже осуществившиеся и, так и возможные, в результате всего того, что произошло после неудачного переворота 16 июля. Да здравствует эта прагматика! Но дальше же начинают на ней спекулировать и говорить, что это будет стратегическое мировоззренческое сближение. Какое? Формат каков? Это не кемализм, не существующий сейчас неоосманизм, а что? Третий вопрос: Эрдоган, человек с ценностями, захочет зачем-то отказаться от всего, что на протяжении, простите, пятидесяти лет, представляло предмет главной борьбы с кемализмом ― его и его учителей? Эрбакан был такой, другие. Они все боролись с кемализмом за вот этот тип исламизации Турции. Так он теперь от этого откажется? И что провозгласит? То, что он может провозгласить антиамериканизм, понятно, а что он провозгласит в виде стратегической мировоззренческой смены вех? Что? Ведь не возврат к кемализму ― он с ним смертельно борется, и не неоосманизм ― он уже на нем находится. А что он провозгласит? При том, что неоосманизм никак не соответствует стратегическому, мировоззренческому и фундаментальному сближению России и Турции ― это понятно. Ведь у Эрдогана есть философия.

Я вспоминаю, как одному моему знакомому (это правильная информация, честное слово; я сейчас не могу привести доказательств) Ясир Арафат, палестинский лидер, говорил: «Я не хочу умереть в качестве главы маленького ближневосточного государства, я хочу умереть новым Салах ад-Дином». То есть Саладином ― извергателем крестоносной христианской Европы, Запада.

Так вот, у Эрдогана есть ценности, у него есть смысл жизни, у него есть группы поддержки, у него есть судьба, у него есть многое, многое другое. Он видит себя в качестве капитана турецкого корабля, который этот корабль оснащает определёнными орудиями, придаёт ему определённую навигацию, ведёт его определённым курсом. Вот, он от всего этого откажется? И станет кем? Каким Павлом он станет, перестав быть этим Савлом? Павел принял христианство ― Эрдоган примет что? Какие новые турецкие фундаментальные стратегические вехи он примет? И зачем? Он же человек, у него есть судьба, группа поддержки, всё что угодно: интересы Турции, турецкие чаяния.

Вопрос №6. Поскольку для того чтобы произошла вот эта трансформация стратегических и фундаментально-мировоззренческих отношений между Турцией и Россией, не только трансформация прагматики ― это будет, и слава богу, и это очень важно, ― но ещё и трансформация стратегических и фундаментально-мировоззренческих оснований в отношениях между Турцией и Россией, потребует от России тоже шагов, то Россия должна делать эти шаги в опережающем порядке? Они-то должны быть и прагматическими в том числе. Мы начнём сдавать свои прагматические интересы и позиции, рассчитывая на выполнение обещаний Турции по смене стратегических и фундаментальных мировоззренческих констант? А если эти обещания, даже искренне даваемые, нереализуемы? Каков расклад сил? Всё же не может быть тут обусловлено одним Эрдоганом. Все люди смертны. Дай бог ему здоровья и долгих лет жизни в случае, если он действительно пойдёт прагматически пророссийским курсом. Нет политиков без опорных групп. Нет политиков, не отвечающих на чаяния народа. Значит, если обещания стратегического, метафизического, не знаю, мировоззренческого фундаментального сближения, чуть ли не слияния, будут носить риторический характер и озвучиваться как какими-то рупорами Эрдогана, так и теми, кто особо чу́ток в России на подобного рода сигналы, то Россия должна что ― ответить на это риторикой или прагматикой? Ведь бесконечный обмен риториками ни к чему не приведёт. Кто сделает прагматические шаги, и какие?

И самое главное. Каковы в принципе варианты этих самых турецких мировоззренческих и стратегических фундаментальных вех? Каковы они? Сколько их? Нужно две руки, чтобы загибать пальцы, или одна? Их же не 150? Сколько их? Нельзя ли их в принципе перечислить, перед тем как восклицать, заимствуя риторику из стихов Пастернака: «И дольше века длится день, и не кончается объятье».

До того, как перейти в режим этих восклицаний, которыми никто сыт не будет, и за которыми пойдёт что-то практическое ― до того, как это сделать, нельзя ли узнать, сколько существует в принципе возможных и поддерживаемых турецким народом или его частями курсов Турции, имея в виду фундаментально-мировоззренческие и стратегические основания ― вот эти вехи. Сколько линий, размеченных этими вехами, существует в турецкой философии реальной, получающей отзвук у народа, и в турецкой стратегии? Причём ведь не только отзвук у народа надо получить, но ещё и в сегментах реальной элиты.

Ещё раз напоминаю, что о необходимости прагматического сближения между Турцией и Россией я говорил в момент наибольшей остроты «туркофобии», как я говорил уже, вполне оправданной сбитым самолётом и всем, что за этим последовало. Поэтому я задаю эти вопросы не для того, чтобы подо что-то подкапываться. У меня совсем другие цели, их две. Вообще задать другой формат обсуждения в рамках альтернативных масс-медиа и альтернативного общества, уйти от упрощенчества в целом. И второе ― не допустить того, что обычно называют «лохотроном» или односторонними действиями в ответ на очень яркие и далеко идущие, но не отвечающие чему-то сущностному, турецкому, заявления. Ради этого необходимо так долго и необычным образом обсуждать и сам неудачный переворот в Турции, и Эрдогана, и других, в смысле ― те силы, группы, традиции, тенденции, контексты, которые окружают явление под названием «Эрдоган».

Часть 3. Нынешний неудавшийся переворот и его предтечи.

Теперь, в третьей части доклада, я собираюсь обсуждать конкретную, не имеющую никакого отношения к конспирологии, турецкую специсторию, политическую войну в Турции кемалистской эпохи, т.е. в Турции последних 90 лет. Обсуждая эту войну во всей её конкретике и несомненности, не имеющей ничего общего с абстракциями и фантазиями конспирологии, я, чтобы быть конкретным, буду что-то зачитывать. Потому что без таких зачтений легко быть обвинённым в произвольной трактовке происходившего, а учить наизусть все высказывания всех турецких политических деятелей ― я до этой степени погружённости в реалии данной страны пока что доходить не хочу. Если какие-то имена деятелей, которые не на слуху, я случайно озвучу не с теми ударениями, приношу извинения тем, кто погружён глубже меня в турецкую историю ― это никоим образом не знак пренебрежения. Это необходимость быстро осваивать материал в связи с определёнными общими обстоятельствами. Я не тюрколог, не хотел им быть никогда, и не буду. Я просто вынужден сейчас альтернативным образом обсуждать происходящее, потому что, во-первых, этого требует общая ситуация в стране, а во-вторых, этого требует конкретика российско-турецких отношений.

Итак, в своем заявлении, сделанном 16 июля 2016 года, т.е. в разгар неудачного переворота, Эрдоган обратился к турецкому народу со следующими словами, цитирую:

«Я обращаюсь к общественности: выходите на площади, ответим им лучшим образом. Не верю в то, что попытка переворота окажется успешной».

Это правильный призыв, это призыв сильного лидера. И этот призыв и привел в существенной степени к тому, что переворот был сорван. Но дальше Эрдоган говорит еще одну фразу, цитирую:

«Организаторы военных переворотов в течение всей истории (имеется в виду история Турции – С.К.) не добивались успехов», – говорит Эрдоган 16 июля 2016 года.

Я никоим образом не хочу дискредитировать Эрдогана, который действует так, как нужно России. Я никоим образом не хочу взвешивать на аптекарских весах заявления, которые делаются в пылкий момент, когда надо мобилизовать массы. И вообще считаю, что политика имеет право на разрыв между конкретным историческим содержанием и риторикой. Но для того, чтобы этот разрыв снять, я должен оговорить то, что знает не только каждый специалист по турецкой истории, но вообще-то каждый человек, который обладает минимальной общей исторической компетенцией. Я должен оговорить то, что нигде в мире, фактически, военные перевороты не были так успешны, как в Турции. И это касается как османской Турции, так и Турции кемалистской. Я не хочу уходить в данном случае вглубь истории, потому что это превращает всё это описание в бесконечную хронику военных переворотов в Османской Империи. Я только обсужу главные перевороты, удачные, в Турции кемалистской. В той Турции, которая сформировалась после 1923 года.

Причем я сделаю это для того, чтобы было понятно, что такое в принципе политическая история Турции, насколько зыбкой, шаткой и специфической она является, и как она творится ― в рамках какого именно понимания демократии.

ПЕРВЫЙ ВОЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ 27 мая 1960 года.

Первым, из настоящих серьезных переворотов в постосманской кемалистской истории Турции, был переворот, который называют переворотом 27 мая. Он состоялся 27 мая 1960 года.

В рамках этого переворота был свергнут премьер-министр Турции Аднан Мендерес [1950-1960 гг.]

и президент Турции Баяр [Махмуд Джеляль Баяр – 3-й президент Турции, 1950-1960 гг.],

а также, естественно, правительство Мендереса и всё, что составляло политическую систему Мендереса-Баяра.

Переворот осуществили 27 офицеров турецкой армии. Это был стопроцентный переворот. Реальным архитектором переворота, серым кардиналом и главным идеологом был полковник турецкой армии Тюркеш [Алпарслан Тюркеш – полковник турецкой армии] ― является очень важной фигурой турецкой истории ― это руководитель организации «Серые Волки».

Его мы еще будем обсуждать подробно, в данном случае я просто констатирую, что Тюркеш был главным архитектором, идеологом, конструктором переворота 27 мая 1960 года ― он и 27 неких офицеров и генералов. Высокостатусной фигурой, витриной этого переворота, его такой официальной верхушкой, а не серым кардиналом, являлся Джемаль Гюрсель ― главком сухопутных войск Турции.

Джемаль Гюрсель был премьер-министром с момента переворота до 1961 года и президентом страны с 1961 по 1966 год. В 1966 году он ушел в отставку по состоянию здоровья и сразу умер. Как я уже говорил, свергнут был не только премьер-министр Аднан Мендерес и все члены его правительства, но и президент Баяр.

Разница в том, что президента не убили, а Мендерес и его ближайшие соратники были приговорены к смертной казни и повешены. Баяру дали, если мне не изменяет память, и двенадцати представителям Мендересовско-Баяровской верхушки, которые были удостоены снисхождения, им дали вначале замену смертной казни ― пожизненное [заключение], а потом они вышли.

В ходе этого переворота были отстранены 325 промендересовских, не участвовавших в перевороте, генерала (325!), 3000 офицеров и 500 судей и судебных исполнителей. Это единая турецкая традиция. Если некто подавляет переворот или некто осуществляет переворот ― этот некто одинаково осуществляет крупнейшие чистки генералов и офицеров, и судей и судебных исполнителей. Обращаю ваше внимание на то, что это ― «константа» турецкой истории, потому что Эрдоган в ходе неудачного переворота сделал всё то же самое. Он осуществил массовую чистку офицеров и генералов, сразу же и судей ещё, побольше судей и судебных исполнителей. Это делает каждый, кто побеждает в условиях такого конфликта острого. Происходит это всё именно таким способом.

Итак, что же было, по сути, причиной данного переворота? Причиной данного переворота была робкая попытка умеренного антикоммуниста Мендереса сблизиться с Советским Союзом, сменить вехи турецкой политики. Мендерес хотел чуть-чуть сблизиться. Он сам не был никаким коммунистом, он был умеренным человеком совершенно такой прозападной ориентации. Но в стране был кризис. Все эти планы ― типа планов Маршала и всего прочего по помощи вот этим странам, которые вошли в блок НАТО (другие были блоки ещё) и оказались в орбите американцев (при этом, будучи странами неблагополучными), ― вся эта помощь уже сворачивалась к 1960-му году. И Мендерес ― о, ужас! ― запросил экономической помощи у Советского Союза, а Советский Союз согласился на эту помощь. И в рамках договора об этой помощи и, естественно, всего того политического, что сопутствовало этой помощи, Мендерес должен был выехать в Советский Союз. Чтобы он не выехал и, упаси бог, что-нибудь не подписал и так далее, состоялся переворот 27 мая, с репрессиями, подавлениями свобод и полным возвращением Турции в американо-натовское стойло. Это был первый крупный переворот в кемалистской (и только кемалистской!) Турции. Повторяю, перевороты типа янычар и прочих в Османской империи я даже не буду обсуждать. Это был первый такой переворот, но не последний.

ВТОРОЙ ВОЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ 12 марта 1971 года.

Второй удачный военный турецкий переворот (к вопросу о том, что Эрдоган говорит, что перевороты в Турции военные успешными не бывают) состоялся 12 марта 1971 года. Этот переворот ещё иногда называют «меморандумным» или называют его «военный переворот 17 марта», а также «военный меморандум 17 марта». В ходе этого переворота был смещен вполне себе умеренно-консервативный, никоим образом не просоветский, очень тонкий и сильный турецкий политик Сулейман Демирель. Сулейман Демирель ― это такой политик-долгожитель.

Он родился в 1924 году и умер в 2015 году. Он настоящий умеренный консерватор. Премьер-министром он был много раз: с 1965 по 1971 (потом его свергли), с 1975 по 1977, с 1979 по 1980, с 1991 по 1993. И, наконец, в течение долгого срока, с 1993 по 2000, Сулейман Демирель был президентом Турции. Я говорю о том, потому называю так много цифр, что нужно понять: Сулейман Демирель ― это политик, пользовавшийся огромным уважением в турецком обществе, огромной поддержкой.

И вот, он был свергнут. Как он был свергнут?

История всех таких вот турецких военных успешных переворотов ― это история управляемого хаоса или стратегии напряженности. В данном случае Демирелю приходилось бороться с различного рода турецкими левыми силами, в том числе и силами, которые мы бы, наверное, сейчас назвали леваками. Но это были серьезные силы, Турция находилась на серьезном перепутье. Демирель, конечно, сдерживал эти левые, в том числе и просоветские, а также еще более далекоидущие, тенденции. Но, сдерживая их, он лавировал, в чём-то уступал, в чём-то переставал ― о, ужас! ― выполнять точно директивы США или начинал проявлять некую эластичность в том, как именно они проявлялись. Будучи консерватором, он начал, естественно, чуть-чуть сдвигаться, чуть-чуть, чуть-чуть в сторону той мягкой политической исламизации, в сторону которой другие, в том числе и наставники Эрдогана, сдвигались гораздо более резко и этим препятствовали Демирелю. Короче, он оказался недостаточно вот так вот лобово-, директивно-, угодливо-проамериканским. И за это его свергли.

Конкретную стратегию напряженности осуществляли с одной стороны леваки, а с другой стороны ― «Серые волки» всё того же Тюркеша, которого, повторяю, нам придется еще обсуждать подробнее, и некая партия Неджметтина Эрбакана.

Эрбакан ― это очень крупный турецкий политик, тоже долгожитель. Но это уже не умеренный консерватор, как Сулейман Демирель, это уже крутой консерватор и это наставник нынешнего президента Турции Тайипа Реджепа Эрдогана. Значит, с одной стороны вот этот Эрбакан, который атакует Демиреля с позиций ультра-консерватизма, национализма и всего, отдающего «Серыми волками», а с другой стороны ― леваки. В игре сами «Серые волки». «Серые волки», начиная с 1960-х годов XX века, ― это главный фактор стратегии напряженности, главная долгоиграющая пластинка в радикальной турецкой политике, постепенно набирающая силу под кожей кемализма и его относительно более мягких оппонентов.

Значит, опять в игре Тюркеш, а витриной этого второго переворота является главком военно-воздушных сил ― это довольно модно в Турции ― Мухсин Батур.

Мухсин Батур сам, предъявляя меморандум Демирелю (Демирель отказался выполнить этот ультиматум военных, и тогда его свергли), не стал становиться открытой политической фигурой. Он сделал несколько марионеточных правительств, в том числе первое ― Измаила Михата Рима. Вот эти функциональные правительства выполнили от точки до точки, до запятой, до малейшего нюанса все указания Соединенных Штатов и Запада в целом, ни на шаг от этого не отклонялись, давили всё более-менее автономное в Турции, все зародыши национального, предпринимательского и прочего роста, всё, что взращивал, в том числе и Демирель. И вводили грубейшим образом Турцию в это американское стойло. В ответ на это, конечно, последовали определённые эксцессы слева.

Одним из героев этого левого сопротивления был Махир Чаян, которого часто называют «турецким Че Геварой». Это Турецкая партия народного освобождения. Вместе с меморандумным переворотом в Турцию вошло огромное количество ЦРУ-шников, занимавшихся не каким-нибудь сбором информации ― они и раньше им занимались ― а просто пытками и репрессиями.

Их полицаями и наиболее свирепыми вспомогательными отрядами были люди Тюркеша, которые осуществляли свирепые пытки в огромном количестве. Уголовно преследовались Турецкая рабочая партия, Революционная молодежная федерация Турции…

Радикалы Тюркеша вошли в плотнейшее соединение с эрбакановской (не путать с Эрдоганом, Эрбакан ― это наставник Эрдогана) партией национального порядка. Вот этой ультраконсервативной партией, которая атаковала умеренного консерватора Демиреля. «Серые волки» ― это просто так, «трогательная» деталь, ― сами они себя называли очень романтично, они называли себя «Сердца идеалистов». Значит, эти «сердца» осуществляли разнузданные пытки и погромы, давили всё, что хоть как-то отклонялось от прямых, самых прямейших тупейших американских директив, всё это подавили, и к 1973 году второй военный переворот турецкий, успешный, решил свою задачу: Турция вновь была грубейшим образом загнана в американское стойло, она была приведена в точное соответствие со всеми американскими директивами так, чтобы ни вправо, ни влево, ни взад, ни вперед ― никуда не пыркались и делали только то, что им говорят. Таков был итог второго турецкого переворота военного, его результаты дали настоящие плоды к 1973 году.

ТРЕТИЙ ВОЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ 12 сентября 1980 года

Третий военный переворот, вполне себе удачный, ― я имею в виду в истории только постосманской Турции, кемалистской по большому счету, современной Турции, начавшейся с создания Кемалем Ататюрком турецкого национального светского государства в 1923 году, ― так вот третий за этот период удачный военный переворот в Турции состоялся 12 сентября 1980 года. У власти в это время находился премьер-министр Сулейман Демирель ― очень известный турецкий политик, много раз приходивший к власти. Осуществлял военный переворот руководитель хунты, турецкой военной хунты, начальник Генерального штаба Кенан Эврен.

Он и его соратники свергли Демиреля, установили вот такую военную авторитарную власть, которая потом каким-то образом была трансформирована во власть светскую.

Кенан Эврен был главкомом сухопутных войск с 1977 по 1978 год. Потом, с 1978 по 1983 он был начальником Генерального штаба. То есть он был им [начальником Генерального штаба] до того, как осуществил переворот и после этого. И он даже был президентом с 1982 по 1989, то есть достаточно длинный срок.

В 2012 году, за три года до смерти, Эврен и его ближайший соратник Тахсин Шахинкая,

который во время переворота был командующим Военно-воздушными силами (обратите внимание, Военно-воздушные силы очень часто фигурируют в переворотах, включая последний), были осуждены. Им было предъявлено обвинение: сначала, в 2012 году, в осуществлении государственного переворота, в преступлении против государственной власти и т.д., а в 2014 году они были приговорены к пожизненному заключению и были разжалованы в рядовые. 9 мая 2015 года Кенан Эврен умер. Вот такие данные по поводу того, кто именно возглавлял перевороты, и какова была судьба этого главы переворота в дальнейшем.

Теперь надо бы обсудить некие условия, в которых проходил переворот. Эти условия задаются некоей властной чехардой ― сменой правительств и борьбой между умеренно-консервативным политиком Сулейманом Демирелем и умеренно-левым политиком Мустафой Бюлентом Эджевитом.

Сулейман Демирель ― это тот политик, который много раз приходил к власти, и который в этом смысле всегда держался умеренно-консервативной ориентации. А Мустафа Бюлент Эджевит ― это особая история, которую хотя бы вкратце надо изложить. Он плоть от плоти народно-республиканской партии Кемаля Ататюрка. Но внутри этой партии он занимает левые позиции. И, занимая эти левые позиции, он сначала сформировал фракцию ― левую фракцию ― внутри партии Ататюрка (партии, созданной Ататюрком, возглавлявшейся Ататюрком и считающейся жёстко придерживающейся линии Ататюрка на протяжении всех лет существования светской Турции). Так вот, он сначала ― этот Эджевит ― сформировал левую фракцию, потом на съезде, в условиях достаточного кризиса уже партии Кемаля, он выступил, призвав партию проводить курс левее центра. В принципе, партия всегда шла железно центристским курсом. В этом была идея Кемаля ― непоколебимый центризм. Так вот, Эджевит призвал идти курсом левее центра и под это стал главой партии. В момент, когда произошел второй переворот, Эджевит вышел из партии демонстративно, потому что партия поддержала переворот, но уже через несколько месяцев он опять становится главой этой партии. Понятно поэтому, что это выход, фактически, декоративный. Итак, Сулейман Демирель, который занимал позиции, как бы это сказать, чуть-чуть справа от центра [рисует, см. рис. 36]. Это центр. Здесь Сулейман Демирель, который находится справа от центра, слегка. А здесь Мустафа Бюлент Эджевит, который находится слева от центра, и фактически занимает социал-демократические позиции.

Вот, борются два этих политика. Начиная с 1974 года (нужно этот период рассмотреть) до 1980 года, который был заполнен некими политическими событиями, которые и привели к третьему военному перевороту, вот они борются. Но в этой борьбе никто из них не может сформировать некоалиционное правительство. Ему [политику] нужны какие-то ещё силы, которые вместе с его партией сформируют это самое коалиционное правительство. Для Демиреля, естественно, некая возможность ― брать более правых в коалицию. И мы еще рассмотрим, как именно он это делает. Но и Эджевит абсолютно этим не гнушается. Он вначале, для того чтобы оказаться хотя бы ненадолго у власти, берет в коалицию наставника нынешнего президента ― Эрбакана, а это очень правый политик (правее Сулеймана Демиреля), ну а потом ― это уже выходит за горизонт тех событий, которые мы рассматриваем в связи с третьим военным переворотом ― он и с Тюркешем тоже договаривается.

А Сулейман Демирель пытается уравновесить всё, договорившись и, что для него естественно, с Эрбаканом ― у него не всегда получается или почти не получается, и с Тюркешем, с которым получается нечто.

Вот такая конфигурация, которая осложняется ситуацией на Кипре. Это очень серьезная ситуация. Речь идет о событиях, приведших к разделению Кипра ― отделению от него северного, протурецкого Кипра, и формированию вот этих двух Кипров. А тут тоже, интересным образом, срабатывал принцип домино, потому что греческие черные полковники, некие аналоги в Греции военной хунты в Турции, под самый занавес своего правления отстранили архиепископа Макариуса, подозревая его и в симпатиях к Советскому Союзу, и главное ― в том, что он пытается не допустить никаких конфликтов и занимает слишком примирительную позицию. Как только это произошло, турки ввели войска на Кипр. Это произошло в ночь с 20 на 21 июля 1974 года. Начались столкновения. Турки в очередной раз использовали этнические чистки с тем, чтобы какую-то часть территории взять под контроль не только ситуационно, введя войска, но и стратегически. Эта территория потом и стала северным Кипром. Вокруг этого тоже происходил некий политический нагрев, политическая тряска и всё прочее. Но главное ― были вот эти вот бодания Демиреля и Эджевита.

Я уже сказал, что Эджевит в этих условиях делает то, что для левого политика является совершенно недопустимым, т.е. он заигрывает с правыми ― сначала с очень правыми, а потом и с крайне правыми. Но это уже после того, как борьба Эджевита и Демиреля привела к третьему военному перевороту. Ну, там есть внутри этой борьбы не на долгое время еще один какой-то такой премьер-министр, с ноября 1974 по март 1975 им становится такой независимый кандидат Махмуд Сади Ирмак. Но он вообще не играет никакой особой роли в этом процессе. Просто слишком неустойчивое равновесие между Демирелем и Эджевитом, и Ирмак на какое-то время это всё оседлывает с тем, чтобы сразу же уйти с этого властного олимпа. Недолго он на нем пробыл: с ноября 1974 по март 1975. Но там, на этом олимпе, вообще началась такая чехарда, что и этот срок нормален.

В конце 1975 года власть переходит к Сулейману Демирелю, который занимает этот пост с 1975-го до 1977-го, и в это время, очень нуждаясь в достаточном количестве голосов в меджлисе, и в какой-то такой политически контролируемой ситуации, Сулейман Демирель договаривается с лидером «Серых волков» Тюркешем. Тюркеш ― внимание! ― в этот период становится вице-премьером Турции. И он же не глупый человек, чтобы просто попользоваться статусом, так сказать, покрасоваться и всё прочее. Он это время использует для того, чтобы внедрить «Серых волков» в службу национальной безопасности Турции. Превратить их из агентов этих служб, из их добровольных помощников ― башибузуков, в деятелей этих спецслужб. Конечно же, оставив в виде свободных радикалов бо́льшую часть «Серых волков», но какую-то часть туда обязательно внедрить. Он этим занимается, а происходит то, что я уже сказал ― вот эта чехарда. С 21 июня по 22 июля 1977 года, в течение одного месяца, премьером становится Эджевит, с июля 1977 по январь 1978 премьером становится Демирель, с января 1978 по ноябрь 1979 премьером становится Эджевит, а с ноября 1979 по путчистский сентябрь 1980 им становится Демирель, которого путчисты отстраняют от власти. В этот период в Турции идет почти беспрецедентная волна политического насилия, именно такого, которое и названо в политологии стратегией напряженности, или политической войной, или управляемой нестабильностью. А тюркешевские «Серые волки» в этот период в связи с тем, что я описал (а ведь все заигрывали с Тюркешем ― Демирель его кооптировал во власть ― а заигрывали-то все), так вот, тюркешевские незаменимые в этот период нестабильности «Серые волки» разогревают этот конфликт и становятся уже совсем таким мощным средством погромного характера. Известно несколько крупных эксцессов при прямом или косвенном участии «Серых волков». Они [эксцессы] и в турецкой историографии именуются, каждый из них, «резня». Это не мы придаем им такой характер, это турецкая историография их так рассматривает. Я назову только некоторые из этих печальных событий. 1 мая 1977 года произошла бойня, или резня, на площади Таксим. Премьером в этот момент был Демирель, а вице-премьером Тюркеш. Имело место нападение на первомайскую демонстрацию в Стамбуле ― это нападение имело в качестве результата более тридцати погибших. 16 марта 1978 года была резня на площади Беязыт. Премьером в это время был Эджевит. Поэтому, что Демирель, что Эджевит, что тот солдат, что этот... Вооруженное нападение на левых студентов Стамбульского университета завершилось гибелью семи человек. 9 октября 1978 года имела место печальная бахчелиэвлерская резня (премьер-министр ― Эджевит) ― это убийство в Анкаре семи студентов, состоявших в прокоммунистической турецкой рабочей партии. С 19 по 26 декабря 1978 года состоялся погром, или резня ― как кому угодно ― в Кахраманмараше. Премьер-министр в этот момент опять-таки Эджевит. Это столкновение ультраправых с левыми, в результате которого погибли сто человек. 1 февраля 1979 года произошло получившее большой резонанс убийство редактора леволиберальной газеты «Миллиет» Абди Ипекчи. Премьер-министром в этот момент был Эджевит.

Считается, что за указанный период «Серые волки» потеряли убитыми около тысячи трехсот человек, а их противники ― более двух тысяч. В связи с такой эскалацией насилия начало устанавливаться военное положение в отдельных провинциях Турции. Непосредственно перед переворотом 1980 года это военное положение было уже установлено в двадцати провинциях Турции. Это означало, что ползучим образом переворот, как бы, уже состоялся. Каковы некие реалии этого переворота? В сентябре 1979 года военные первый раз обсуждают некий доклад, в котором говорится, что военный переворот абсолютно необходим. Кто авторы доклада ― до сих пор неизвестно, но мои, например, собеседники считают, что авторами доклада были ЦРУ-шники и Тюркеш, который был на связи с ЦРУ (между ЦРУ и генеральным штабом). Военные знакомятся с этим докладом, ахают, охают, но предпочитают, по-прежнему, еще опираться на правительство. В декабре того же года [1979] они снова обсуждают необходимость переворота, вручают некий меморандум власти по поводу того, что «вот если только это, это и это не будет сделано, то…» и т.д. Меморандум написан, по-видимому, всё теми же людьми, ну, а нестабильность в стране обеспечивают друзья этих же людей, писавших меморандум, входящие в сеть «Гладио» и другие структуры – «Контргерилья» и т.д.

В марте 1980 года военные опять обсуждают теперь уже второй доклад о необходимости военного переворота. Переворот планировалось осуществить 11 июля 1980 года, но осуществлен он был де-факто 7 сентября, а объявлено обо всём было 12 сентября 1980 года. Именно в этот момент обсужденный нами Кенан Эврен вместе с четырьмя высшими военачальниками Турции: главкомом сухопутных войск, главкомом ВМФ, главкомом ВВС и командиром жандармерии ― объявляют о том, что они смещают гражданское правительство и приводят к власти военную хунту. 12 сентября [1980] (поэтому это считается днём переворота) возглавляемый Эвреном совет национальной безопасности объявляет по национальному телевидению о том, что государственный переворот совершился, хотя совершается он чуть ранее. Упраздняется правительство, которое возглавлял Демирель, парламент упраздняется, временно приостанавливается действие конституции, запрещаются все политические партии и профсоюзы, и провозглашается возврат к кемализму, который в этот исторический момент уже носит (этот возврат) несколько надрывный и декоративный характер. На деле военные просто берут власть в свои руки и еще раз осуществляют какие-то коррективы и чистки, которые отвечают интересам их главного руководителя: это ― спецслужбы НАТО, это ― ЦРУ, это ― США в целом.

ЧЕТВЕРТЫЙ ВОЕННЫЙ ПЕРЕВОРОТ 28 февраля 1997 года

Четвёртый, опять же вполне себе удачный военный переворот в кемалистской Турции, т.е. в Турции постосманской ― демократической, республиканской, состоялся в 1997 году. Этот переворот иногда называют мягким или постмодернистским ― так его называют в турецкой историографии. В ходе этого переворота был отстранен казавшийся чрезмерно националистическим уже знакомый нам Неджметтин Эрбакан ― в который раз повторяю ― наставник Эрдогана. Военные позвали президента Сулеймана Демиреля, показали ему меморандум из пятидесяти пяти пунктов и сказали: либо исполняйте этот меморандум, либо идите вон. Демирель призвал военных дружить с гражданскими [лицами], но военные его послали куда подальше и произвели переворот.

Эрбакан был возмущен ― всё это уже, действительно, носило несколько постмодернистский характер, ― он просто сменил партию, назвав свою партию «Партией справедливости и развития». В этой партии уже достаточно серьезной фигурой был нынешний президент Турции Эрдоган. Тогда он пострадал за то, что прочел исламистское радикальное стихотворение, ему за это на пять лет запретили заниматься политической деятельностью. Он взял реванш. В 2012 году, когда он уже был премьером, были арестованы и жестко наказаны (правда, не расстреляны, а осуждены), те, кто организовывал этот постмодернистский переворот: генерал Чевик Бир. Было сказано, и есть основания считать, что это действительно так, что за Чевиком Биром и тридцатью военными стояла некая тайная военная организация, которая называлась «Западная рабочая группа». Сама организация в полном составе не была ни раскрыта, ни разгромлена. Просто было признано, что она существует, и в нее входили, в том числе, и эти военные.

Военные были наказаны. В ходе переворота решались опять задачи и американизации, и очень условной деисламизации Турции. Причем, решались они настолько робко, эти задачи деисламизации, и настолько неумело, что в пору было говорить о том, что эта деисламизация должна быть прологом к исламизации. Так и случилось. Так и случилось ― после военного переворота, который временно что-то, так сказать, скорректировал в эту деисламизационную сторону, наступила новая волна прихода власти политического мягкого ислама. Вели его к власти и Эрбакан, который сделал это делом своей жизни, и его молодой, настоящий, яростный преемник ― нынешний президент Турции Эрдоган.

Я рассказал о военных переворотах, и потому что это важно само по себе, и потому что важно понять, насколько все-таки велик разрыв между ярким риторическим заявлением президента Эрдогана, сделанным в момент переворота, что перевороты в Турции военные никогда не завершаются успехом, и реальной турецкой историей. Завершаются-завершаются! Да и еще как! По сути, вся история кемализма и есть по большому счету история каких-то попыток вырваться за определенные рамки и жесточайших военно-репрессивных вбиваний назад в эти рамки. Вбивали, вбивали, вбивали, потом, с одной стороны, устали, а с другой стороны, наступила эра, когда сами американцы сказали: «А почему бы не использовать ислам? Почему бы не демонтировать кемализм в пользу чего-то другого, более для нас интересного и более дееспособного в плане мобилизации общественных энергий?»

Четыре переворота были, были предшествующие перевороты, есть история Турции как эти перевороты, есть анатомия этих переворотов, есть стратегия напряженности, есть закрытые сети, которые этим управляют, есть Тюркеш с его фашистами, которые всегда находятся в авангарде таких переворотов и одновременно играют там достаточно интеллектуальную роль. Он умер, но его преемник жив и вполне себе сумел интегрировать «Серых волков» и их дочерние структуры в публичную политику Турции, оставаясь при этом серым кардиналом и держателем некоего такого неофашистского силового ресурса. К которому, потом уже, было решено прибавить еще и исламистский ресурс. А кому-то из американцев показалось, что, может быть, было бы и интересно сменить сеть «Гладио-1» (см. Гладио) с опорой на тюркский неофашизм Тюркеша и его последователей на сеть «Гладио-2» с опорой на некий исламизм, в том числе и в Турции.

Завершив обсуждение турецких военных переворотов, показав насколько часто они реально совершались успешно в турецкой истории, я перехожу к обсуждению неких деталей неудачного военного переворота 2016 года.