виртуальный клуб Суть времени

Ссылка на youtube, файлы для скачивания – в полной версии новости.

Смысл игры - 109/3 from ECC TV .

Скачать файл.avi (avi - 755 Мб)
Звуковая дорожка, файл.mp3 (mp3 - 115 Мб)
Версия для мобильных устройств, файл.3gp (3gp - 156 Мб)

Youtube
 

О неудавшемся перевороте в Турции

Выпуск 3

Часть 7. Длинные волны

Я вспомнил притчу, которую рассказывал, по-моему, Задорнов, о том, что к нему подошел какой-то очень авторитетный браток, предложил выпить. Задорнов ему ответил, что, как бы, уже принял и предложил сделать это завтра. Он сказал: «Дядь Миш, где я, а где завтра».

Так вот, в сознании людей, для которых завтра проблематично (а послезавтра уж точно), функционируют только короткие временные интервалы. Но это сознание прогрессирует в мире, конечно, ― становится всё больше таких людей. Короткосознающих. Вот, есть короткоживущие, там, изотопы, а есть долгоживущие изотопы. А есть люди, которые тоже, там, долгожители, а есть вот эти короткосознающие ― не короткоживущие, а короткосознающие. Короткосознающих людей становится всё больше, людей призывают жить настоящим. Говорят о том, что «есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь» и так далее. Но, несмотря на то, что таких людей в мире становится всё больше (и становится их всё больше по причине того, что существует некий Запад, который навязывает эту короткосознающую систему мышления и бытия и соответствующее отношение ко времени), все люди такими не становятся. Более того, даже сейчас, при всех огромных изменениях, которые происходят в мире, Восток, как и в предыдущие века и тысячелетия, отличается от Запада тем, что там по-другому течёт время. Но и на Западе, знаю даже по некоторым своим родственникам, относившимся к аристократии Российской империи, что они помнили события, предположим, обиду, которую нанесли Романовы своим предшественникам, властителям России — они помнили ее так, как будто она была вчера. Поражало меня в раннем детстве (всё это плохо помню), что когда об этом говорилось, а говорилось не матерью моей, не бабушкой, а такими боковыми родственниками, то, вот, когда это говорилось, то глаза вспыхивали даже у очень немолодых людей такой яростью, и говорилось о каком-нибудь событии, которое проходило, имело место 3 века назад, ― о нём говорилось так, как будто бы оно случилось вчера. Это долгий тип сознания ― сознание, которое функционирует на долгих интервалах времени.

Есть такое понятие — хронотоп. Хроно — время, топ — пространство. Так вот, хронотоп бывает очень разный не только у разных народов и у Востока и Запада, но еще и у разных социальных групп. Английская аристократия живет до сих пор в существенной степени в долгую, в длинном хронотопе. А те, кто не формируется как личности в системе таких преданий семейных, («Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой») те, конечно, живут в коротком или сверхкоротком хронотопе. Можно довести человека до того, что он будет жить в хронотопе, который будет ограничен 10-минутным или часовым интервалом времени и комнатой, в которой он находится в данный момент. Но это еще надо довести человека до этого. И повторяю, легче до этого довести западного человека, чем человека восточного. И это известно. В том, что я говорю нет никаких открытий. Все понимают, что это так.

Понимают и другое. Что в принципе есть две истории. Мигель де Унамуно, великий мыслитель испанский, говорил о том, что есть интраистория и экстраистория, то есть есть процессы, которые медленно развиваются где-то в ядре той или иной исторической общности, а есть процессы, которые быстрее движутся, меняются, развиваются, формируются и исчезают на периферии. Что это как бы два времени, два хронотопа. Что в ядре он такой, что можно его уподобить длинным очень волнам, которые идут себе и идут, а где-нибудь на периферии — это такие коротковолновые вещи или вот такое короткоживущее сознание.

Почему я об этом говорю? Потому что на основании всей имеющейся у меня информации ― не ажиотажно-текуще-жгучей, а сущностной, ― есть все основания говорить, что народы, такие как турецкий, иранский, индийский, китайский, живут в общем-то в двух хронотопах. Поверхностно принят некий короткоживущий тип сознания: клиповый, такой же, как на Западе, потребительский, шустрый, удерживающий короткие интервалы, быстро разворачивающийся от одного события к другому. Но внутри не только народов (в этой интраистории, внутренней истории, как говорил Унамуно), но и каждого человека идут еще и другие волны, длинные. И они реально существуют, их реально можно замерить. Это как бы два в одном. Вот, если это нарисовать, то где-то вот тут на поверхности человека быстро такой вот идет процесс. А где-нибудь на глубине он разворачивается вот так.

Каждый, кто когда-то жил на востоке, общался с ним, по-настоящему занимался его историей ― все понимают, что вот эти вот I и II сосуществуют и у народов вместе, и у отдельных людей. Что, вот, если ты смотришь с поверхности, то ты смотришь на эту поверхность, и не проникая дальше нее, ты, в сущности, видишь европейского лавочника в этом каком-нибудь турецком продавце каких-нибудь сувениров или хозяине какой-нибудь кофейни. Но если ты зайдешь глубже, то здесь увидишь другие волны, другую реальную память, другое отношение к делам давно минувших дней. А в общем-то, конечно, у современного или, как теперь говорят, у постсовременного лавочника этого деления нет. Там нет вот этой границы, там всё, практически всё...

Это уж вопрос о модели человека. Если поверить Юнгу, то архетипы есть у любого, но до них уже докопаться почти невозможно. Куда, на какую глубину ни зайди к этому западному лавочнику, он везде ― к лавочнику, к планктону этому офисному — он везде вот такой. Может быть всё это другое сжато в каких-то очень немногочисленных, и не факт, что таких уж влиятельных, слоях европейской аристократии. Но это тоже открытый вопрос. А вот то, что тут в этом смысле аристократом является какой-нибудь хозяин кофейни, приносящий тебе кофе, это безусловно. Вот здесь ты можешь увидеть все тоже самое, что у европейского лавочника, и чуть-чуть только стоит двинуться дальше и там потекут другие волны, ты встретишь просто другого человека. Здесь человек-1, а здесь человек-2. Это одно обстоятельство, которое хочется обговорить, перед тем как заниматься историей: интра-экстра-история, Восток-Запад и всё остальное, степень актуальности таких вот архетипов и длинных волн.

Второе, конечно, что тоже надо обговорить, что если вместо длинного рассуждения предложить вашему вниманию такую сжатую притчу, то притча такова. Якобы известный французский художник современной вполне эпохи, Делакруа, который рисовал всегда батальные картины разные, приехал к одному паше. Не к султану, а к паше (гораздо мельче). Шел ХIХ век, паша был одет по последней французской моде, разговаривал на блестящем французском языке (гораздо более французском, чем язык Делакруа, то есть более таком рафинированном французском), знал все новинки культуры европейской, моды, музыки, живописи, литературы и так далее. Делакруа разговаривал с ним так, как будто он находился в Париже. Пищу, которая тоже была вполне европейской, подавал молчаливый турецкий слуга этого паши. В конце разговора паша попросил разрешения чуть-чуть покритиковать Делакруа за его живопись. Делакруа согласился, и паша сказал, что вы вот неправильно рисуете отрубленную голову. Вот вы рисуете ее так, как будто есть обрубок шеи. (Я снова говорю, что это притча.) Вот здесь как бы отрубили и вот кусок шеи, он нанизан на пику. А здесь вот голова. А на самом деле, когда это отрубается, то там есть такая срабатывающая мускулатура, которая вот так это [обрубок шеи] засасывает внутрь. Поэтому на пику надевают вот так, а не вот так. Делакруа сказал: «Вопрос сложный, всё не так однозначно и не так очевидно...» «Как неочевидно? — говорит паша, — Али, подойди сюда!» Слуга подошел, паша взял ятаган, отрубил голову и говорит: «Ну вот, видите? Все сжимается, я прав». На утро Делакруа сбежал, он понял, что он не в Париже. И что эта опасная близость к этому «Парижу», опасная похожесть аристократического позднего османства на Париж, ― она быстро обнажает, что это лукавая имитация. Сверху это всё вот так вот ― это уже всё Париж, а вот здесь это всё — «Восток — дело тонкое».

Что это означает? Это означает, что не только у какого-нибудь рафинированного аристократа восточного, но и в совсем других слоях народа эта «жизнь длинными волнами» существует. Это — жизнь-2. И это не мешает тому, что рядом есть жизнь-1, вполне короткими волнами, как на Западе.

И конечно же, опять-таки все, кто либо жил на Востоке, либо имел с ним дело серьезно, понимают, что какие-нибудь суфии или какие-то еще орденские восточные структуры — это не шутки. Что вдруг могут появиться люди, которые (вообще непонятно почему) могут отдавать какие-то распоряжения или влиять на какие-нибудь решения, но они спокойно влияют, и иногда могут сделать то, чего не могут сделать глава Администрации Президента или премьер-министр. Это реальный факт восточного бытия, который опять-таки необходимо осознавать. Те же суфии или другие структуры (неважно — исмаилиты или кто-то еще), они могут кланяться очень гибко, понимая, что момент не наступил, отступать или мимикрировать, или уходить в подполье, или притворяться несуществующими. Но наступает момент, когда эта пружина распрямляется и вы всё видите. И это не убито ни модернизацией, ни постмодерном — вот это существует. По крайнем мере, я твердо убежден, что это так. Имея все-таки некий опыт работы на Востоке и что-то про него понимая, я вот в этом убежден. Если это всё так, то давайте с вами тоже перейдем на какое-то время в режим этих длинных волн и посмотрим вот что с ними происходит. С длинными волнами. Не короткими, в которых мы все живем. С точки зрения длинных волн, к сожалению, время существования Советского Союза — это мгновение. А вот как выглядят длинные волны?

Часть 8. Османы и Византия

Вот давайте рассмотрим это на примере Древнего Рима. Ну где в 700-х — 600-х годах это было такое царство (Тарквиний и все прочие). Потом это стала Республика и просуществовала в качестве этой республики лет пятьсот.

Возникла Империя, которая опять-таки существовала достаточно долго (в 395 году это всё, после Феодосия I, раскололось), и все об этом помнят. Рим, Рим, Рим! Да? Потому что как Империя это было действительно величайшее государство в мировой истории. Хотя бы формально, потому что оно контролировало всё Средиземноморье ― больше никто и никогда не контролировал всё Средиземноморье. Оно раскололось в 395 году нашей эры и еще тысячу лет, столько же — просуществовала Византия.

Западная рухнула довольно быстро после того как [Римская империя] раскололась, а Восточная просуществовала еще фактически тысячу лет. Даже чуть больше, если считать до взятия Константинополя османами, которых, в сущности, мы и обсуждаем. А потом вот всё это величие, очень надменное, рафинированное, много давшее миру, ненавидимое миром за свою жестокость и всё прочее, исчезло. Или, в каком-то смысле, переместилось в Москву — Третий Рим. В сознании, которое живет большими временными интервалами, долгоживущем сознании, интрасознании, сознании, не важно, аристократии или каких-то не до конца поврежденных народных слоев Востока, — вот это всё актуально. Вот понимаете, был Рим: он зарождался, сражался, топтал всех, с бесконечной жестокостью всё подчинял, с невероятным высокомерием, опираясь на огромную силу войск и какие-то собственные достижения (культурно-технологические), сверху вниз смотрел на всяких этих варваров. А потом, когда Западный Рим кончился, вот этих надменных по-прежнему и уже изнеженных, в отличие от какой-нибудь республиканской эпохи, патрицианок, женщин гунны (предшественники османов) впрягали в повозки тяжелые вместо лошадей, хлестали кнутами и не давали умереть. А те хотели только умереть. И долго мучили этим состоянием голодных, израненных, исхлёстанных бичами скотов, тянущих повозки, перед тем, как эти скоты умирали. И все это помнят — наследники этих патрицианок, наследники этих гуннов, — все помнят это. Это не так, что дела минувших дней, ушло, этого нет. Иначе устроены длинные волны в сознании. Иначе устроено сознание, в котором ближе находятся архетипы и они не повреждены. Иначе устроена интраистория. Вот так она устроена, что это всё помнят. Что же именно в этом смысле помнят?

Представляете, вот весь этот Рим, всё это величие, ну хорошо, рухнувшее на Западе, но перешедшее и еще тысячу лет высокомерно существующее в Константинополе, — оно 30 мая 1453 года н.э., — всего-то какие-нибудь 600 лет назад, волна не успела уйти, — вот эта Византия рухнула, совсем. Перед этим ее уже терзали и турки-сельджуки, и уже сами османы, но это дело было долгое. Стоял священный град Константинополь с храмом Святой Софии.

И 30 мая 1453 года в 8 часов утра османский султан Мехмед II торжественно вступил в Константинополь. Он был завоёван, Рим окончательно пал. Осталась еще Москва, но Рим пал. А Москва перед этим была растоптана копытами всё той же по сути своей восточно-тюркской конницы (монгольской, не важно, особого значения не имеет, сейчас мы убедимся в этом). Ну, не важно, как-то теплится эта Москва, а султан Мехмед II едет по покорённому Константинополю, надменному, правящему миром, наследующему величие огромной, немыслимой по своим размерам, невероятно могучей Римской империи. И всё это в прахе. Он смотрит на это и видит этот прах. Взгляд его падает на собор Святой Софии (Айя-София). Он говорит: «Тут будет мечеть». И невероятно могучий крик ликования исторгается у тех, кто растоптал Рим, кто растоптал Восточный Рим, кто оказался победителем, и кто теперь сделает из их Айя-Софии свою мечеть.

За день до этого последний император Византии Константин Драгаш погиб. Нету ее — Византии, нет Рима, а есть тюркская конница и их мечеть на месте этой Святой Софии.

Кто-то скажет: «Да подумаешь. Сейчас все думают о том, как именно продать товар и чуть-чуть увеличить потенциал своего государства, ну и как бы взять под контроль или не отдать контроль над территориями, которые являются наиболее проблемными для твоего государства, например, курдами для Турции, и всё». В одном из рассказов Бабеля было сказано: «Вот, вы, там, живете, и у вас есть отец (если я всё правильно помню — С.К.) Мендель Крик». И дальше рассказчик говорит: «Об чём думает Мендель Крик? Он думает об выпить рюмка водки, об дать кому-нибудь по морде и о своих конях. А больше он ни о чём не думает». И, вот, перефразировав это, можно сказать: «об чём думает современный человек», будь он, там, хоть глава государства, хоть его рядовой гражданин? Там, об «выпить», может, «рюмка водки», а может, что-нибудь еще, о конкуренции с каким-нибудь соседом — «дать кому-нибудь по морде» фигурирует, ну и о каких-то своих бизнесовых или рабочих планах или о чём-нибудь еще такого типа, а больше он ни о чём не думает. Думает, думает. Если это восточный человек, то думает. Он на поверхности думает «об выпить рюмка водки», «об куда там перегнать свои деньги» и так далее, а на глубине он видит, как едет султан Мехмет II и как лежит во прахе не какой-то отдельный город или столица отдельной страны, а весь Рим под копытами его скакунов. И это момент бесконечного ликования, бесконечного. Скажут, что это было слишком давно. Для кого-то давно, а для кого-то вчера. И вся дискуссия по вопросу о том, как будут развиваться процессы, события и так далее, она в значительной степени связана с тем, прав ли я и действительно ли для кого-то было это давно, а для кого-то вчера. А для кого-то в одном его состоянии это было давно, а в другом состоянии, на которое он переключается по крику муллы или по какому-то еще другому знаку, это становится его настоящим.

У Бжезинского были закрытые исследования с определенными группами ученых о том, как актуализировать историческое время, как перевести его из режима «давным-давно» в режим «вчера». И это ведь удалось сделать. В конце концов турецкий геноцид армян был давно, какие-нибудь армяно-азербайджанские схватки. Ведь мгновенно удалось сделать так, чтобы из «давно» это стало «вчера» или «сегодня» и закипело Закавказье. И ведь не только Закавказье. Всюду, всюду, как выяснилось, слишком легко всё переходит в формат вот этих длинных волн. А с точки зрения длинных волн — всё было вчера. И с точки зрения сознания, которое живет длинными волнами, важны только эти длинные волны и то, что в них находится.

Ты можешь быть, там... гордиться тем, что ты родственник этого Мехмета II по какой-нибудь линии, а можешь быть просто лавочником, но всё равно ты принадлежишь общности, которая всё это растоптала. И это живет. Как живет и память о резне, о геноцидах, там, греков, понтийских греков, балканских славян, армян, ливанцев, курдов — всех.

И, вот, вы разговариваете с понтийским греком, и он очень весело и оптимистично обсуждает с вами, как выпить рюмку водки и так далее, и вдруг что-то переключается, и вся эта трагедия становится из этого «давным-давно» «вчера», «сегодня», «тут». Давайте вдумаемся, память о каком величии хранит в себе этот дух. А ведь он ее хранит, он ее на потребительство и постмодернизм не разменял.

Византия окончательно была стёрта с лица земли между 1460 и 1461 годом, когда пали уже после Константинополя какие-то остатки. Империя османов по существу стала империей с момента, когда османы захватили Константинополь. Государство было создано раньше, в 1299 году, а вот империя возникла 30 мая 1453 года. А империя — это великое завоевание народа, который ее помнит, любит. Дальше, при Сулеймане Великолепном, войска Сулеймана Великолепного захватили Венгрию, Боснию, Герцеговину, Славонию и Трансильванию, в 1529 осадили город Вену. Войска Сулеймана Великолепного не только подчинили себе Грецию и все эти прочие как бы великие цивилизации других народов, они уже стоят под стенами Вены.

Падает Вена, а дальше — Париж и всё. Ну, отступили войска. Мужество защитников, мор, эпидемии и всё прочее. Еще несколько раз пытались снова достичь того же величия — не удалось. Но неудачи-то сознание не помнит, оно помнит удачи. Вот это сознание длинных волн ― оно помнит удачи. И оно помнит этот миг у стен Вены, и уже лежит и трепещет вся Южная Европа под османами. И уже все хотят холопствовать перед султаном. И эта память ― как старое доброе вино. Это было вчера. А ведь было не только это, было и то, что Османская империя — это последний халифат. А халифат для настоящего исламского сознания — это очень много.

Давайте обсудим, что такое халифат. И ведь последний халифат не значит единственный. Что такое вообще этот халифатизм не с точки зрения современных каких-то полутеррорестических радикальных групп, а с точки зрения своей сущности?

Халифами назывались прямые последователи Мухаммеда (Магомета), создателя исламской религии. Четыре праведных халифа вместе создают вот этот праведный халифат. Халиф выполняет политические и религиозные функции вместе, и он является лидером мусульман всего мира ― это очень важно. Не может быть так, что есть халиф, а для какого-нибудь мусульманина он — пустое место. Нет, если есть халиф, то он и есть лидер мусульман всего мира, и он есть соединение в одном лице религиозной и политической власти. Он может ориентироваться на высшие религиозные авторитеты, он может создавать какие-нибудь судебные и прочие инстанции, но он — это он. Этого нет на том же Западе. Постоянный конфликт между гвельфами и гибеллинами, между сторонниками Папы Римского (гвельфы) и сторонниками императора (гибеллины). В сущности, этот конфликт передан по наследству и в российское царство: Иоанн Грозный и лидеры конфессий. О Петре Первом даже и говорить не приходится ― там уже задавлено это духовное начало в качестве субъекта, способного влиять на все на свете. А тут халиф — он вместе. Он — и политика, и религия. Халифат действительно начал создаваться уже при Мухаммаде. И вот эти четыре первых праведных халифа: Абу Бакр, Умар, Усман и Али ― они создают эпоху праведных халифов. Потом были другие халифаты: Омейядский, Кордовский, Аббасидский, Фатимидский и так далее. Халифатов было много. Османский — это очень поздний и другой, я перечисляю арабские халифаты.

Ну так вот, какой-нибудь Омейядский халифат (чтобы просто было понятно, что такое халифат, хоть Османский, хоть арабский — любой): Омейядский — это арабский халифат, это один из халифатов, идущий после того, как праведные заканчиваются. Этот огромный Омейядский халифат (660 — 700 или 750 годы нашей эры) ― он же что захватил? Всю Среднюю Азию. Он Индию стал брать под контроль! Он в Пенджабе уже находился, этот халифат. Он взял большую часть Северной Африки, Кавказ, всю Испанию и Южную Францию, и он чуть было не захватил всю Францию.

Этому помешал в Битве при Пуатье Карл Мартелл. В 732 году он, дед Карла Великого, разгромил арабскую армию Абдур-Рахмана.

Но помнят-то не это. Помнят, как грабили юг Франции, как трепетал Париж и как лежала под копытами конницы халифата вся Испания. Испания лежала под этими копытами долго. Гранада пала только как последний оплот мавров, то есть этого халифатизма арабского ― она пала только в 1492 году нашей эры. А завоевана была между 711 и 718 годами нашей эры. Значит, она годков так 700–800 лежала под копытами. Конечно, была реконкиста, и довольно быстро после завоевания она началась. Но активный характер она приобрела в 1250 — 1300 годах. А до этого ведь чуть-чуть дергались все эти остатки вестготов и всех прочих, кто прятался по каким-то труднодоступным местам, а вся Испания трепетала перед халифами. И Южная Франция была ограблена. И почти!.. Почти взят Париж. А с той стороны другим халифатом, Османским, почти (!) была взята Вена. Закройте глаза и вживитесь в то другое сознание, и перестаньте жить короткими волнами сиюминутности. Начните жить этими длинными, и Вы увидите, как эти два халифата сливаются в одно представление о невероятном величии. Ревнители халифата помнят это, и не зря пошел разговор о том, что надо восстанавливать халифат.

Вопрос весь — какой? Последний, Османский, то есть, по большому счету, со всеми оговорками, тюркский или арабский? Ведь «последний» в каком-то смысле значит «наиболее могучий», ибо он положил под себя арабов, но ведь первый тоже очень много значит. А если он исламский, а халифат исламский может быть только, то это Мекка и Медина — священные города пророка, это начало халифатизма. Вот это противоречие между арабским халифатом, а значит ИГИЛ (запрещена в России), и халифатом тюркским (Османской империей) ― оно безумно существенно.

Сейчас ревнителей халифатизма объединяют две вещи: суннизм (тем самым даже тех радикалов в Иране, которые там хотели бы слиться в едином исламском экстазе, не очень туда пускают, а уж если речь идет о тюрках, то тем более) ― значит, суннизм ― и вот это ощущение, что не дают, а очень хочется. Оно может быть мостом для переговоров, помимо прагматики, между турецкими тюркскими деятелями политическими новой волны, к которым в общем-то относится и Эрдоган, и вот этими радикалами, арабскими в основном. Но эти арабские радикалы всегда будут помнить, что тюрки — это тюрки. А тюрки будут помнить, что они когда-то пригнули арабов. И, раз они их когда-то пригнули, то они и снова могут пригнуть. Чем кончится в XXI веке эта сложная химия двух халифатов — это отдельный вопрос. Договорятся ли между собой? На чем? Как? Сейчас видны некие противоречия глубокие. Но есть ведь и глубокое единство в том, что халифат необходим. А еще есть XXI век, в котором ведь всё становится достаточно рыхлым и зыбким. Не исчезает, как всё это длинноволновое бытие — сознание, пытающееся превратиться в бытие как таковое. Но приобретает бо́льшую эластичность, бо́льшую способность к рекомбинированию, к разного рода комбинаторике. Поэтому мы не знаем, чем это кончится, но мы хотя бы должны понимать, что это есть. И что «это есть» задает вехи, турецкие в том числе. Чтобы сменить эти вехи, нужно пойти на многое. Нужно либо отказаться от халифата и от всех этих мечтаний, либо сказать «неоосманизм — наш халифат, а все — под нас», либо начать более сложную игру, договариваясь с арабами. Но все эти игры обусловлены этим длинноволновым сознанием с его представлениями о приоритетах. Можно чуть-чуть все это «постмодернизировать» (чуть-чуть-чуть), но произвольным образом это менять нельзя. Нужно понимать, что это существует. Нужно отделять это от прагматики. Нужно видеть, где проходит грань между одним и другим. И нужно всегда задавать себе вопрос: когда одно придет на смену другому? Как они будут сочетаться?

Мне кажется, что тут речь идет не об экскурсе в историю. Ибо для тех, кто будет действовать, это не история как дела давно минувших дней, повторяю в третий раз, ― это то, чем, входя в определенное состояние, они начинают жить. Это то, чем это начинает жить, просыпаясь. А оно просыпается. Не просыпалось бы — был бы кемализм и никуда бы никто не двигался. А раз двигаются, значит просыпается. А раз просыпание началось, то оно будет идти до конца. И что же является этим концом в случае, если речь идет о длинных волнах турецкой, шире — тюркской или прототюркской истории? Давайте обсудим еще и это.

Часть 9. Хунну

Лев Гумилёв — исследователь глубокий, талантливый, блестяще эрудированный. И, к прискорбию моему, наряду с этими великолепными свойствами наделён еще одним великолепным свойством — очень активным чувством юмора. У него есть поклонники очень рьяные, которые свято исповедуют его теорию пассионарности. Осталось уже немного людей — Шафаревич покинул нас, не он один, — которые знали из уст самого автора теории пассионарности, что он относился к этой теории с блестящим чувством юмора, подталкивавшим его к неким шагам другого рода, нежели те шаги, которые он делал, руководствуясь своими другими блестящими качествами. Но в Петербурге еще есть люди, которые тоже от самого автора теории пассионарности знают, что он сам эту теорию пассионарности рассматривал вот с этим глубоким, блестящим чувством юмора, которое у него, к сожалению, иногда перевешивало остальные его блестящие исследовательские качества. Что касается его исследований тюрок, прототюрок, то тут еще нету такого доминирования чувства юмора и игрового начала над исследовательским чувством, как в самой теории пассионарности, но ясно, что уже всё на подходе. То есть тут тоже всё совсем не так однозначно, и относиться к этому только как к капитальному, серьезному исследовательскому делу нельзя ― там всё смешано.

Есть блестящие тюркологи, их немало в мире, ― совсем серьезные, совсем капитальные. Но такие тюркологи часто сосредотачиваются на каких-нибудь деталях. Но главное даже не это, а то, что прототюрки (предки тюрков) не очень заботились о том, чтобы писать свою письменную историю. Этим в основном занимались оседлые народы на определенной стадии развития. Я не хочу сказать, что вообще никаких следов эта история не оставила. Она оставила следы, но не такие, скажем, как история Древнего Египта и Вавилона, и причины понятны. А значит, об этой древнейшей истории мы должны черпать сведения в том числе и в древнекитайских источниках, в источниках тех народов, которые а) были оседлые и высокоразвитые и б) имели основания для того, чтобы рассматривать внимательно своих соседей, потому что эти соседи доставляли им колоссальные неприятности. Соседи с севера, с северо-запада — это для Китая было страшное дело. А соседями этими по большому счету были хунну ― история тянется туда. Длинные волны, о которых я говорю, тянутся не на тысячелетие и не на 500 лет ― они туда вот тянутся, на бумаге в масштабе это не покажешь. Сейчас мы посмотрим ― куда.

Значит, был такой великий китайский император Цинь Шихуанди, что означает — первый император династии Цинь. Так он в истории зафиксирован в таком качестве. Его собственное имя Ин Чжэн. Это был великий император.

По его поводу снят великий фильм «Император и убийца» китайский. Но вообще это один из величайших государственных деятелей мира. Он собирал Китай после эпохи враждующих царств, и он его беспощадно собрал. В числе величайших деяний Цинь Шихуанди было, конечно, завершение Китайской стены, как некоего единого целого. Ее потом доделывали, естественно, долго-долго, но вот эта Великая Китайская стена как некое суперцелое ― она, конечно, стала существовать при Цинь Шихуанди, хотя существовала и раньше. А зачем нужна была эта Великая Китайская стена? Зачем нужно было потратить, только начав собирать Китай, имея огромное количество проблем и экономических, и политических, и иных, столько сил, столько средств, столько трудовых ресурсов на построение этой стены? И почему это осталось в памяти китайского народа, как некое великое благодатное деяние?

Потому что угрожали вот эти самые варвары с севера. Вот здесь был Великий Китай, условно рисую, вот он был. А вот здесь везде клубились варвары севера или варвары северо-запада. И они, вот эти варвары севера и северо-запада, атаковали Китай. И нужно было построить вот так колоссальное сооружение и поставить здесь армии, здесь, здесь [показывает на рисунке], чтобы эти атаки не привели к краху настоящего большого Китая — огромного, могучего, суперцивилизованного великого государства. Так какими же должны были быть варвары здесь, чтобы Китай так боялся и так от них огораживался? Они должны были быть тоже могучими. И имя этим варварам в китайской и тюркской историографии — хунну.

Китай атаковали многие племена. Там были и жуны, которых называли рыжеволосые дьяволы, и ди, и так далее. Но вот эти хунну были ужасом Китая. Они атаковали, скрываясь за естественными преградами и потом переходя их. Одной из таких преград был горный хребет Иньшань. Они всерьез угрожали китайской государственности. Причем угрожали ей не только при династии Цинь, которая всё-таки... Цинь Шихуанди, это какой-нибудь 246 — 210 год до н.э. ― это относительно недавно. Они угрожали и при династии Чжоу, существовавшей с 1123 по 254 год до н.э., ― а это уже давно. Вот эти народы, пестрые и все-таки вполне заслуживающие того, чтобы обобщенно они именовались хунну, ― эти великие предки османов, дошедших до Вены и завоевавших всю Южную Европу (о Греции не говорю), Венгрию и так далее, вот эти великие предки и то, что в виде сложной амальгамы породило этих предков — всё это изучалось.

Это изучалось не только Китаем и не только Гумилёвым. Это изучалось нашими великими путешественниками, такими как Пржевальский. Это изучалось исследователями, учеными настоящими: Козловым, Обручевым и другими. Просто я не могу сейчас на этом останавливаться. Это, действительно, превратит пусть длинное, но аналитическое исследование, в исследование другого рода. Если вчитываться в тексты этих исследований, — а я вовсе не претендую на то, чтобы быть узким специалистом в этой сфере, — то прародителями этих самых хунну, которые в свою очередь являются прародителями великих тюрок, породивших Османскую империю и столь любимых нынешним президентом Турции Тайипом Реджепом Эрдоганом, так вот, там в основе лежат неких два зародышевых протоплемени: ханьюнь и хуньюй. Эти племена обитали в очень загадочном и всех интересующем регионе на южной окраине пустыне Гоби.

Пустыней Гоби занимались очень многие. Она приковывала к себе внимание и русских императоров, и императора Вильгельма, предположим, уже в предвоенную эпоху (я имею в виду Первую мировую войну) и какие-то европейские взоры до того.

Так вот, там, в этой области, примыкающей к южной окраине загадочной великой пустыни Гоби, обитали вот эти два протоплемени зародышевых ханьюнь и хуньюй. В XIII веке до н.э., Рима как такового не было и много чего еще не было, эти зародышевые племена, уже породившие хунну, стали сдвигаться с южной окраины Гоби на северную. Это такая находящаяся в дымке, по причине малого количества источников и всего, протоистория того субъекта, который нас интересует и который дышит этими длинными волнами. Мы с этим знакомимся, можем этим более-менее увлекаться, лучше или хуже понимать — они этим живут. И тут очень трудно отделить легенды от реального материала и т.д.

Китай по-настоящему, не пунктирно, не как-то, а по-настоящему начинает заниматься этими хунну, когда набеги кочевых племён хунну ставят под вопрос само существование великого китайского государства. Правят этими хунну некие правители монархические, которые называются шаньюи. Дальше начинается сфера интересных и живущих и поныне легенд, которые очень трудно отделить от сферы реальной истории. Дело в том, что и в самом Китае есть сфера легенд и сфера реальной истории, и китайцы по-разному в разные периоды проводят грань между одним и другим. Так вот, предком этих хунну, которые так беспокоили китайцев, был некий принц Ся Чунь Вэй. Китайская историография предпочитает видеть у каждого крупного китайского даже врага китайский генезис. Так вот, почему тут важно это слово Ся? Потому что китайская историография любит вне зависимости от того, насколько это отвечает объективности, выводить генезис даже врагов из Китая. Поэтому китайская историография утверждает, что хоть они и враги, и чужаки, но всё равно их родоначальником был некий принц Ся Чунь Вэй, который, естественно, по своему «Ся», имеет некое китайское качество, китайский генезис.

Что такое это Ся? Это одна из древнейших, по сути мифологических, эпох жизни Китая. Есть некий мифический первый император Хуан Ди — это XXVII век до нашей эры, — это уже совсем-совсем глубоко. От него идет дорога такая тоже полумифическая к мудрому Яо, к добродетельному Шуню и вот к этому императору из рода Ся. Значит, когда китайцы начинают играть с генезисом этих своих врагов ― хунну, ― с их протоисторией, со всем прочим, то они вот это «Ся» вводят, при этом четко оговаривая и давая себе отчет, что речь идет о врагах, о чужих, о дьяволах, но всё равно... Кстати, последнее хуннское государство тоже называлось «Ся».

Когда хуннское явление началось — непонятно, оно пугало дико. Но китайцы поднапряглись, и где-нибудь через тысячу лет после того, как это всё заклубилось и напугало, или чуть больше, чем через тысячу лет — мы все тут обсуждаем длинные волны, — некое хунну перестало существовать. Почему это так важно? Потому, что дальше нить тянется от хунну, ― вот от этого хунну с его какими-то еще проточастями, вот этими всеми ханьюнь и хуньюй и всеми этими северными дьяволами, терзавшими Китай, ― вот нить тянется от этих хунну и их предков к гуннам. Это не случайная близость двух слов: хунну перестают терзать Китай. Китай отирает пот со лба, но эти же хунну в виде гуннов появляются на западе. То есть они так вот себя ведут [рисует]. Вот, значит, Китай, вот — они. Вот они этот Китай терзают, он отбивается и, наконец, их не то чтобы под корень зачищает, но отбрасывает. И тогда они идут на запад и возникают здесь в виде гуннов.

Часть 10. От хунну к гуннам.

Итак, в 70-х годах IV века нашей эры они уже вовсю работают на западе. Они уже являются мощнейшим фактором. Фактором чего? Фактором так называемого великого переселения народов. Именно гунны ― они же хунну ― запустили великое переселение народов. Считается, что великому переселению народов способствовал так называемый климатический пессиум раннего средневековья, то есть понижение температуры. Температуры стали в среднем на 1–1,5 градуса ниже, а в определенную эпоху (в VI веке нашей эры) добавились мощнейшие извержения вулканов, которые сделали еще более холодным и влажным климат. Поползли ледники, как они не ползли никогда раньше с эпохи ледниковой. Эти ледники перекрывали великие великолепные римские дороги, делали определенную часть Европы непроходимой — там, где римляне уже сделали ее вполне себе проходимой. Но помимо климата, который, конечно, давил, и который приводил к очень и очень многому (этот пессиум и т.д.), но был только фактором ― гораздо более мощным фактором было то, что Китай и оказал это давление. Он этих хунну не уничтожил даже ― он их, конечно, сильно отпрессовал, и погнал сюда [дорисовывает стрелочки в сторону запада]: «Идите дальше от нашего домика. Туда, туда». Тут еще климат, масса обстоятельств [дорисовывает стрелочки сверху вниз (с севера на юг)], и они попёрли туда — на запад.

Как именно они это делали? Они вторгаются в Европу, где их называют «народом всадников».

Это всё то же самое, это всё — предки Эрдогана. Я говорю об этом с небольшой долей политической иронии, но совсем маленькой, потому что на самом деле это и есть великая тюркская история. Ну, пусть прототюркская, но это — та история, которой дышит всё, уверяю вас, оно никуда не испарилось.

Напоминаю еще раз о длинных волнах. В 375 году эти же гунны уже разгромили остготтов, которые находились между Балтийским и Черным морями, они взломали эту стену. Ну, в 410-м другие племена, вестготы, разграбили Рим, но это просто напоминаю, для того, чтобы была единая картина этой хронологии. Кстати, последнее хуннское государство Ся существовало с 407 по 431 год нашей эры, последним его правителем был некий Хэлянь Дин, и — это существенно для нас — к 431 году нашей эры хуннское явление перестает существовать.

В 434-м единым монархом, вождем, каганом всего этого гуннского начала стал Аттила, знаменитый Аттила. Он процарствовал с 434 года нашей эры по 453-й ― не так уж и долго. Но хватило, чтобы ужас остался в памяти. Почему? Потому что, став единым властителем гуннов, Аттила опустошает владения Византии на севере Балкан. А в 448 году он заключает мир с Феодосием, императором Византии, и Византия обязуется платить Аттиле дань. Представляете себе, как это фигурирует в сознании?! Вассал Аттилы(!) — Византия. Не только Византия, но и то, что осталось от Западного Рима — жалкие клочочки разного рода — заигрывают с гуннами, пытаясь направить их против соперников то туда, то сюда, то куда-то...

Весной 451 года, ближе к концу своего правления, Аттила форсирует средний Рейн и начинает разорять Галлию. Ему пытаются дать отпор западные римляне, объединяясь с вестготами, и отчасти им это удается в 451 году в битве на Каталаунских полях. Эту битву трактуют историки по-разному. Кто-то говорит, что Аттила ее проиграл сокрушительно. Кто-то говорит, что там остались «при своих», что один к одному всё было, ― неважно. Но если бы Аттила ее сокрушительно проиграл, то он бы отполз, а он уже в следующем году, в 452 году, вторгается в Италию, грабит Милан, ни в чем себе не отказывает. В 453 году он умирает. Знаменитый историк и церковный деятель Исидор Севильский говорит о том, что вот это — бич Божий, тот, кто является господним наказаньем: «Приветствую тебя, Аттила, Божий бич». Могу процитировать буквально:

«Он был гневом Господним. Так часто, как его возмущение (имеется в виду Господа — С.К.) вырастает против верующих, он наказывает их Гуннами, чтобы, очистившись в страданиях, верующие отвергли соблазны мира и его грехи и вошли в небесное королевство».

— Исидор Севильский, учитель церкви, крупный датский ученый позднего средневековья

«Привет тебе, Аттила, бич Божий». Да?

После смерти Аттилы империя гуннов ― этот еще один предшественник османов ― а значит, того, что нас интересует, достаточно резко сворачивается. Но это не значит, что не остается ничего, потому что остается далее Хазарский каганат.

Часть 11. Хазарский каганат

С 630 года хунну, вошедшие в состав Западного Тюркского каганата, а перед этим был (и мы его еще рассмотрим) Большой Тюркский каганат, появились в Восточной Европе. Известны два образования, созданные этими хунну (они же — гунны и всё прочее), которые являются наследниками этого Западного Тюркского каганата, который, я повторяю, буду рассматривать отдельно, потому что он имеет самое прямое отношение к тюркам.

Так вот, эти наследники — это Великая Болгария и Хазарский каганат. После смерти хана Кубрата часть болгар ушла на юго-запад с Аспарухом, за Дунай, и там, видимо, положила начало какому-то вот этому болгарскому образованию. А другая часть признала власть Хазарского каганата. Значит, главное — это Хазарский каганат. К концу VII века нашей эры хазары контролировали прикаспийские территории, степной Крым, Приазовье и многое другое, Северный Кавказ в том числе. Нет полной ясности: эти хазары как далеко за Волгой контролировали территорию, где была эта граница их за Волгой, к востоку. Но на счет запада все ясно. Ясно, например, что в 685 году нашей эры... Хотя хазары, предшественники всего того, что нас интересует, разгромили Грузию, Армению и так называемую Албанию (не надо путать ее с Албанией той, которая существует на Балканах, — это тоже Кавказ).

Хазары рискуют воевать с арабами в VIII веке. В 737 году нашей эры хазарский каган, потерпев поражение от арабов, соглашается принять ислам. Обещает. Хазары грабили-грабили Кавказ, устали слегка, потому что там дело было тяжелое, и решили отъехать в более удобный регион, в частности, построили себе столицу Итиль на Волге. И вот там создали свой центр, не вторгаясь слишком сильно в кавказские дела, не переходя непрерывно и сокрушительно кавказское приграничье. Они, конечно же, очень сильно поучаствовали в контроле над Крымом, причем ведя тут диалог дружественный с Византией. Контроль хазар над Крымом сохранился до IX века нашей эры, а контроль над Таманью и Керченским проливом — вплоть до кончины Хазарского каганата. В русских летописях Хазарский каганат упоминается с 1070 по 1083 год нашей эры. Это связано с действиями Олега Святославовича, которого хазары пленили и выдали Византии. В общем-то можно считать, что Хазарский каганат как что-то существенное исчезает где-нибудь в 1000-м году нашей эры. То, что хазары или часть их элиты приняли иудаизм — это общеизвестно. И произошло это где-нибудь в VIII веке. Существует совершенно спекулятивная точка зрения, высказываемая весьма одиозными и не слишком ратующими за объективность псевдоисследователями, что эти хазары породили ашкеназийское еврейство в целом. Никаких доказательств, которые можно считать такими очень серьезными историческими, — нет. Это все такая полумифология, треть-мифология, три четверти-мифология: Дуглас Рид и другие. Просто поскольку она существует, я оговариваю, что она есть.

Часть 12. Чингизиды. Тимуриды.

Еще одно мощнейшее явление, в сущности того же порядка, что и Аттила, хазары, хунну и прочие, — это, конечно, Чингизиды. Эту империю надо обсуждать или очень детально, или никак. Но просто я скажу совсем немногое, тем более, что все-таки она достаточно известна. Скажу, что когда в 1206 году у истоков реки Онон Чингисхана сделали Чингисханом (он до этого именовался Тэмуджин), то (Чингисхан означает «повелитель воды» или повелитель чего-то бескрайнего, как море, — неважно) Чингисхан получил некий титул. Этот титул был — «каган». Мы вновь имеем дело с неким почти одним и тем же явлением.

Возникает какое-то протополе, диффузное, непонятное. Потом оно вдруг начинает где-то стягиваться, и это ядро подчиняет себе всё, что находится рядом.

Потом идет суперобразование, это суперобразование нечто атакует, расширяется до предела, сколько-то времени держится и снова рассыпается с тем, чтобы снова вот эта вся диффузность где-то как-то стянулась, произошло сначала это стягивание, а потом новое расширение и новое суперобразование.

Вот эти волны диффузности, точечности, стягивания и расширения, рассыпания и снова... Вот эти великие большие волны ― они очень известны тем, кто верит в свое предназначение. Если уже столько раз собирались из такой звёздной пыли в галактику, расширялись из политической галактики в целую вселенную, потом снова рассыпались в пыль и снова собирались, и снова расширялись, то можно же и опять!

Можно считать, что вот этот кемалистский эпизод и Анатолийская по сути своей малая Турция — это есть только стягивание, за которым пойдет новое великое расширение, что и знаменует собой любое высказывание о неоосманизме. А если это так, и если Анатолия и нынешнее турецкое государство — это только стягивающееся нечто, и за этим стягиванием начинается расширение имени Эрбакана, Эрдогана и так далее, то куда пойдет это расширение? Куда оно пойдет? ― это же главный вопрос. Либо его нет, но тогда не надо всерьез рассматривать все слова о неоосманизме и так далее.

Еще один предшественник всего того, что называется великим османизмом и что сейчас возраждается в Турции, — это, конечно, Тимур и тимуриды.

Причем, кто Чингисхан — это вопрос открытый, а Тимур-то — это, конечно, тюркский великий полководец, тюркский великий завоеватель и так далее. И снова то же самое. Где-то там что-то бродило, было какой-то странной рассыпанной пылью, стянулось, сжалось, как пружина, распрямилось и пошло. И возникло еще одно великое нечто.

Я всё это рассказываю только для того в сущности, чтобы вообще эта идея диффузного поля, формирующегося ядрышка галактики, формирование галактики, его расширение до вселенной, рассыпание ― и снова, и снова вот этих ритмов, — чтоб она, эта идея, имеющая вполне себе современное значение и вполне политический характер, чтобы она не была на периферии сознания, чтобы она по-настоящему была осознана. И нет никакой возможности добиться осознания этой идеи, кроме как вести такие очень длинные разговоры. Можно было бы короче, так и говорили бы короче.

Часть 13. Род Ашина

Я всё время говорю о том, что китайская историография много описывает того, что нам нужно, по поводу своих северных соседей. Вот есть такая летопись Таншу, она еще называется «Книга Тан». Она является исторической хроникой династии Тан, которая правила в Китае с 618 по 907 год н.э. Вот там упоминается некий род Ашина. Указывается, что это род подчинялся хуннским властителям, а после того, как властителей потеснили и сильно поприжали, этот род ушел куда-то в местность с юга от Алтайских гор, там дооформился и к 546 году н.э. оказался некой древнетюркской народностью Ашина.

Вот это уже находится в еще более горячих и плотных взаимоотношениях с Османской Империей, чем хунну, гунны, Тамерлан, Чингизиды ― это всё тоже важно ― но вот это уже некое ядро обсуждаемой нами исторической тематики тюркской. Значит, это в 546 году формируется уже как древнетюркская народность Ашина. И эта народность, это племя Ашина и так далее, стало гегемоном в некоем огромном образовании, которое называется Тюркский каганат.

Вот если это Китай, то этот тюркский каганат это вот такая огромная вещь. Это одно из самых крупных азиатских государств. А как оно сформировалось? Значит, какие-то сидели эти хунну, их побили-побили, из них, чуть-чуть отъехав, возникло некое маленькое племя, это племя сформировало общность более серьезную, а эта общность стала собирать вот этот вот гигантский каганат, находясь в его ядре, будучи собирателем-солнцем этой планетарной системы. Вот здесь вот эти Ашина, а вся эта система — Тюркский каганат.

Тюркский каганат, созданный племенем турок с правителями из рода Ашина, просуществовал в качестве гигантского целого с 552 по 603 год нашей эры, потом он разделился на восточный и западный, а потом... Что будет потом мы тоже будем внимательно обсуждать. Сведений по поводу него достаточно. Тюркский каганат ― это уже государство, в нем есть своя возможность, так сказать, нечто фиксировать, ну и враги тоже фиксируют. А китайцы — это страшные враги, считающие Тюркский каганат безумной опасностью, помнящие о хунну и вдруг понимающие, что они-то это всё разгромили, а оно снова появилось. Снова появилось на этой самой поверхности. Но помимо сведений, которых достаточно много, есть еще и легенды. И легенды в данном случае, возможно, в чем-то и важнее сведений. Почему? Потому что эти легенды в каком-то смысле очень сильно влияют на сознание современников, которые, между прочим, про этот род Ашина очень даже помнят и очень даже к нему адресуются.

Вы поговорите-поговорите в тюркской Средней Азии про род Ашина, особенно в северных частях, они вам такое расскажут, что всё, что я рассказываю, — это такие сухие безэмоциональные сведения. Так я тоже расскажу о легендах.

По легенде, род Ашина, создавший Тюркский каганат, происходит от хуннского царевича и волчицы. На знаменах рода Ашина была вышита золотом волчья голова. Воины, входившие в гвардию каганата и представлявшие собой цвет рода Ашина, как назывались? — Волками. Вам это ничего не напоминает? Кто-то считает, что «Серые волки» Тюркеша и вот эти волки из рода Ашина, это есть некие сущности, не имеющие между собой ничего общего? Я же не говорю, что это одна и та же сущность, упаси бог. Но мост между одним и другим перебрасывается не только в слове — в предании, во всем. Волчица — прародительница Тюркского каганата, тюркские воины-гвардейцы, именуемые волками, золотая волчья голова на знамени тюркского рода Ашина — всё это живет своей жизнью тысячелетиями и продолжает жить сейчас. «Серые волки» не зря обладают особо яростным идеологическим напором — у них есть миф. И вот мы сейчас-то до него и добрались. И этот миф говорит о том, что было очень много всего и будет. Тюркеш-то говорит, что «бо́льшая часть нас живет на территории России», имея ввиду СССР. Что он имеет ввиду? ― вот весь этот тюркский мир, который же был объединен родом Ашина и будет объединен. И не важно кем, родом Эрдогана или каким-то еще, но будет! Потому что сжатие закончено и начинается расширение. Кемализм закончен, и начинается неоосманизм. Или что-то другое. Пантуранизм. Но что-то расширительное.

Я хотел бы вкратце уплотнить, если не подвести итог, то уплотнить всё то, что говорил до сих пор. Значит, китайская империя имела некое столкновение с некими воинственными хунну, она очень долго с ними воевала и в итоге отбросила их с востока на запад. Кто-то стал мелкими племенами, конкурирующими за пастбища, а кто-то сделал нечто другое и превратился в Аттилу и так далее. Но это те, кто ушли на Запад. А часть, которая не ушла на Запад, ― она какое-то время вела это мелкотравчатое существование, будучи разгромлена Китаем и собирая снова силы. А потом внутри этого всего существования возникло некое ядрышко, которое они называют «синие тюрки» — туркилер. Синие тюрки — это тюрки из рода Ашина, это волки, это собиратели Тюркского каганата. И совершенно ясно, что их религия — тенгрианство, Кок Тенгри, и что синие они потому, что есть синее небо, а Тенгри — это бог неба. Что именно на том, что они благословлены Тенгри, держится легитимность правителей и самого этого рода синих тюрков, ибо это тюрки неба, особо избранные тюрки. Их ядрышком в ядрышке, самым-самым ядрышком, самым плотным ядрышком стал вот этот род Ашина. Мифом, возносящим этот род, является миф о волчице-прародительнице и хуннском царевиче. Объединив всё, что могло объединиться, бесстрашно объединив (где-то с помощью резни, а где-то как-то), род Ашина начал сплачивать сегменты хунну. Одних вбирали в себя и гладили по головке, других вырезали на корню. И возгорелась крупная общность, внутри которой, ядром и управляющим центром которой является (являлась точнее, видите, как я говорю, — является, тоже поддался логике длинных волн), так вот являлась эта общность Ашина.

А что хотели синие тюрки Ашина? Почему они стали всё это делать? ― А потому, что они любили эпоху величия хунну, они помнили, что это теперь они где-то там как мелкотравчатые племена воюют за пастбища, и это поощряют великие китайцы. А когда-то они этих китайцев грабили, как хотели! И если когда-то грабили, то снова будут грабить! И во имя этих набегов и всего прочего род Ашина собирает под знаменем с золотом вышитой волчицей ― собирает всё. Ради этих набегов на Китай, ради возрождения величия хунну. А величие хунну было именно в том, что они заставляли трепетать Китай. В итоге создался гигантский Тюркский каганат. Некоторые примеры его величия, наиболее яркие и такие, которые находятся на слуху, таковы:

В 627 году нашей эры под стенами города Тбилиси, при осаде этого города, встретились каган тюркотов — ябгу-каган и византийский император Ираклий I. Византийский император Ираклий I, который нуждался в поддержке каганата — против кого? — против Персидской империи, ― что сделал? Он надел свою корону на голову этого кагана и пообещал выдать за него свою единственную дочь Евдокию, если каган поможет с персами разобраться. Каган помог, выполнил свои обещания. И Ираклий I выполнил свои обещания, он послал Евдокию, но потом вернул ее с дороги в 631 году нашей эры, потому что жених умер.

Есть широко обсуждаемая тема о том, почему эти синие тюрки Ашина ― особо элитные в смысле вот этой могучести своей тюрки ― смогли создать такую империю. Считается, что они научились иначе ковать железо, чем до того. Что железа было много на юге Алтая, что месторождения были хорошие, что они хорошо перерабатывали руду и создавали очень хорошее железо — не чета всем остальным. И что железа было так много, что всех одели в эти железные латы и создали из этого тяжелую бронированную конницу. Эта конница на манер Гудериана или кого-нибудь еще клиньями вбивалась в ряды противника, рвала на части войско, иногда даже большее по численности и чем-нибудь таким оснащенное тоже вполне впечатляющим, все равно рвала его на части, а разорвав на части, начинала истреблять. Воины Ашина, синие тюрки (синие волки) реально заставили трепетать Китай. Мало того, эти тюрки решили, что им мало воевать только с Китаем (подумаешь — Китай!). Они напали заодно на Иран. Вот что написал, я хочу это процитировать, тюркский военачальник Янг Савэ, младший брат хана Кара-Чурина. Он отправляет шаху следующее письмо. Текст очень яркий, поэтому я процитирую:

«Исправьте мосты на ручьях и реках, чтобы я мог по ним въехать в вашу страну, и постройте мосты на реках, которые не имеют их. То же самое сделайте с реками и ручьями, через которые ведет моя дорога из вашей страны к румийцам (то есть к византийцам — С.Е.), так как я намереваюсь через вашу страну туда пройти».

Это, естественно, был лукавый маневр, потому что хотел-то этот тюркский каган расправляться с Ираном. Иран не повелся и начал сопротивляться. Сопротивление это было в пользу Ирана, причем тюрки, напав на Иран, задействовали даже боевых слонов. Но иранские лучники оказались на высоте ― лучшими в мире. И в итоге тюрки были отброшены. Они, соответственно, стали зализывать раны, они никогда не боятся быть отброшенными, потому что они уходят и раны зализывают.

Китай очень хотел заигрывать с тюрками. Он не хотел повторять все эти кровопролитности эпохи хунну. Но тюрки-то хотели только грабить Китай. Было непонятно, как с ними заигрывать. Попытавшись сколько-то времени с ними заигрывать, Китай стал их истреблять. Принялся за это очень решительно, но в 617 году нашей эры в Китае начались восстания, которые сотрясали Китай, ― восстания низов, которые были настолько подавлены колоссальными поборами, что уже не могли терпеть и начинали восставать. Таких восстаний в этом 617 году и в окрестности этого года было штук пять. Что сделали тюрки? Они прислали восставшим свое голубое знамя с золотой волчицей, сказали «мы готовы вас поддержать». Они страшно грабили Китай, Китай был невероятно ими испуган, собрал все силы, преодолел эпоху этих народных восстаний, обрел снова целостность и дееспособность и отбросил тюрок каганата так же, как перед этим отбросил хунну.

Отброшенные тюрки каганата не успокоились. Главное, ключевое и то, что нас интересует больше всего — это их войны с арабами за Среднюю Азию, прежде всего за Бухару и Самарканд. Тюркско-арабская война длилась с 720 по 741 год нашей эры. Сражений было несколько, и в основном, если верить историографии, побеждает тюркская сторона. При этом арабы начинают определенным образом описывать тюрок, понимая, что это очень серьезный враг. Это описание интересно, вот что говорит сочинитель, который родился в 775 и умер в 868 году:

«Тюрки — народ, для которого оседлая жизнь, неподвижное состояние, длительность пребывания и нахождения в одном месте, малочисленность передвижений и перемен невыносимы. Сущность их сложения основана на движении, и нет у них предназначения к покою... Они не занимаются ремеслами, торговлей, медициной, земледелием, посадкой деревьев, строительством, проведением каналов и сбором урожая. И нет у них иных помыслов, кроме набега, грабежа, охоты, верховой езды, сражения витязей, поисков добычи и завоевания стран. Помыслы их направлены только на это, подчинены лишь этим целям и мотивам, и ограничены ими и связаны только с ними. Они овладели этими делами в совершенстве и достигли в них предела. Это стало их ремеслом, торговлей, наслаждением, гордостью, предметом их разговоров и ночных бесед...»

Мне кажется, что это очень поэтичное изложение.

Один из арабских халифов, Хишам ибн Абдул-Малик, халиф из династии Омейядов, то есть эпохи вполне себе крепкого арабского халифата, отправил некоего посла в ставку тюркского кагана. И вот этот Хишам ибн Абдул-Малик поручил своему послу убедить кагана принять ислам. Так он встретился с каганом и попытался его в этом убедить. Вот что он говорит, цитирую:

«Я получил аудиенцию у кагана, когда тот своею рукою делал седло. (Уже интересная деталь — С.Е.) Каган спросил толмача: кто это? (глядя на этого посла: «это кто?» — С.Е.) Тот ответил: посол царя арабов. Каган спросил: мой подданный? Толмач ответил: да. Тогда каган велел отвести меня в шатёр (это все пишет посол — С.Е.), где было много мяса, но мало хлеба. (тюрки очень уважали мясо и мало уважали хлеб, кроме всего по понятным причинам: хлеб надо выращивать, а мясо — это стада, для кочевого народа это всегда главная пища — С.Е.) Потом каган велел позвать меня и спросил: «Что тебе нужно?» Я стал льстить, говоря: мой господин видит, что ты находишься в заблуждении, и хочет дать тебе искренний совет — он желает, чтобы ты принял ислам. Каган спросил: «А что такое ислам?» Я рассказал ему о правилах, о том, что ислам запрещает и что он поощряет, о религиозных обязанностях и о службе Богу...

Каган спросил: «А кто мусульмане? (То есть кто эти люди, исповедующие ислам — С.Е.) И я ответил, что они — жители городов, что среди них есть банщики, портные, сапожники». (Люди разных профессий — С.Е.)

Тогда каган велел мне подождать несколько дней. (Значит, он ждет, и вот что он пишет дальше — С.Е.) Однажды каган сел на коня, и его сопровождали 10 человек, каждый из которых держал знамя (имеется в виду знамя с головой волка, с золотой головой волка — С.Е.).

Он (каган — С.Е.) велел мне ехать с ним. Вскоре мы достигли окружённого рощей холма. Как только взошло солнце, каган приказал одному из десяти сопровождавших его людей развернуть свое знамя, и было развернуто знамя, и оно засверкало. И появились десять тысяч вооруженных всадников, которые закричали: «Чах-чах!» И они выстроились под холмом. Их командир выехал перед каганом. Один за другим все знаменосцы разворачивали свои знамёна, и каждый раз под холмом выстраивалось десять тысяч всадников. И когда были развёрнуты все десять знамён, над холмом стояли сто тысяч вооруженных людей, вооруженных с головы до ног.

Тогда каган приказал толмачу: скажи этому послу, и пусть он передаст своему господину (имеется ввиду халиф арабов — С.Е.) — среди моих воинов нет ни банщика, ни сапожника, ни портного. Если же они примут ислам и будут выполнять все его предписания, то что они будут есть?«

— (цит. по Marquart, 1920, с 289–291)

Если кто-то думает, что этот текст имеет отношение только к делам давно минувших дней, то этот кто-то сильно заблуждается. Такое заблуждение может носить очень печальный, а возможно, и роковой характер.

Часть 14. Единство доосманского сжатия и османского расширения

Теперь мне бы хотелось рассмотреть единство доосманского сжатия и османского расширения.

Я вновь обращаю ваше внимание на основную модель, которая заключается в том, что есть некая диффузная общность, звездная пыль.

В ней вдруг появляется какой-то сгусток особой силы, этот сгусток оформляется и начинает всю эту пыль собирать, превращая ее в великую общность и оставаясь ядром этой общности.

Потом эта общность, пройдя уже сжатие, собирание, начинает третью фазу — расширение, создает великую империю.

Потом эта империя начинает рассыпаться, образуется новая звездная пыль, которая снова начинает собираться, стягивать, расширяться. И так волнами. Некоторые волны мы рассмотрели:

— собирание хунну из протоплемен, расширение, экспансия, рассыпание;

— собирание Аттилы;

— собирание Тамерлана;

— собирание Чингисхана.

Главное — собирание Тюркского каганата родом Ашина, расширение, рассыпание. Рассматривая одну волну за другой, мы в этом едином процессе приходим, наконец, к моменту уже собственно османскому.

У истоков османизма, османского собирательства, лежат два племени — сельджуки и огузы. Огузы, они же гузы или тюрки-огузы, — это средневековые тюркские племена, жившие до XI века в степях Центральной Азии и Монголии.

То есть, в сущности, примерно там. Я говорю «примерно», с такой очень большой неточностью, но тем не менее, примерно там, где жили хунну и тюрки каганата. На историческую сцену огузы выходят как восточные вассалы Хазарского каганата. Одна часть огузов вытесняет печенегов из Западного Казахстана в донские степи. Эту часть огузов иногда называют торки. В «Повести временных лет» написано, как объединенные силы русских князей дали отпор торкам. Другая часть огузов мигрирует на юго-восток. Там принимает ислам и нанимается на военную службу. Частично они нанимаются на военную службу к некоему государству Саманидов. Оно враждебно тюркам, но тюрки готовы туда наниматься в виде воинов, потому что они хорошие воины, а саманиды готовы их нанимать. Так тюрки просачиваются к саманидам.

Другие огузы нанимаются к правителям Караханидского государства, находящегося на территории Центральной Азии. Само это государство (мы все время сталкиваемся с одним и тем же) возникло после того, как распался Уйгурский каганат. А Уйгурский каганат — это часть Восточно-Тюркского каганата, второго из этих двух каганатов. Уйгуры были отличными лучниками, китайцы говорили, что Тюркский каганат успешно разбойничает именно потому, что может опереться на этих уйгурских лучников. И они служили Тюркскому каганату до того момента, как (неважно по каким причинам) этот Тюркский каганат не казнил в 606 году сотни уйгурских старшин. Тогда они отошли от тюркского каганата, попытались помочь Китаю расправиться с каганатом. В итоге Китай разгромил каганат, но, естественно, он этих уйгуров тоже подмял под себя. И, соответственно, Уйгурский каганат, который нас интересует в связи с этими караханидами и тем, что за ними последовало, он в итоге рухнул в 840 году нашей эры. А вот это Караханидское государство от него осталось. Всё остальное было вобрано Китаем или распылено, а оно осталось опять как маленькая точка. И стало воевать с саманидами. И в Караханидском государстве тюрки, и они там на более привилегированных позициях, именно тюркское государство, и у саманидов тюрки, как пятая колонна. А идет война.

Дальше, внутри этого Караханидского государства есть некое племя ягма, и у него есть вождь ― Сатук. Он становится вождем этого племени ягма, принимает ислам и берет исламское имя Абд ал-Карим. Почему эта деталь важна? Потому что исламские и тюркские историографы утверждают, что это первый тюрк, принявший ислам.

Этот тюрк ведет себя очень решительно, становясь уже не только вождем племени ягма, но и главой караханидского государства. Как бы ни именовались потом эти главы караханидского государства, султан ас-салатин, то есть султан над султанами или как-то еще, но главный титул остается все тот же — каган. Тюркский титул никуда не исчезает. Во второй половине X века всё население караханидского государства обращается в ислам. Арабы по этому поводу ликуют, говорят, что 200 тысяч шатров тюрок перешло в ислам и так далее, и тому подобное. К концу X века саманидское государство слабеет, внутри него уже сидят тюрки, которые подыгрывают караханидам. Короче говоря, караханиды громят саманидское государство и сталкиваются с сельджуками. Огузы и сельджуки — это и есть то, что лежит в основе будущего османского государства.

Сельджуки создали крупную империю в XI веке. Великая сельджукская империя после очень недолгого периода существования превратилась в конгломерат султанатов. Еще есть междоусобицы. Последний император империи Сельджуков Тогрул III умер в 1194 г. И сельджукская империя тем самым, казалось бы, уходит в небытие. Но не тут-то было, потому что внутри нее остается один Конийский (или Румский) султанат. Он сложился за счет того, что турки-сельджуки к этому моменту уже завоевали у Византии большую часть Малой Азии. Почти все византийские города. Вышли к проливам Босфор и Дарданеллы. У сельджуков были свои проблемы. Они, может быть, и доработали бы Византию, но их теснили монголы и первые крестоносцы. В этом смысле Византия получила некоторую возможность перевести дыхание. А вот этот Конийский (или Румский) султанат в пределах большой империи сельджуков — он оказался достаточно устойчив. Что именно вытворяли монголы с сельджуками — отдельная история. А этот султанат уцепился за свое территориальное положение. За то, что туда постепенно стягивались какие-то тюркские потенциалы. И когда Тогрул III умер, Румские (или Конийские) султаны стали держателями независимого небольшого государства. Потеряв сельджукскую империю, сельджуки стали двигаться куда-то. И не куда-то, а вот в сторону вот этого Румского (или Конийского) султаната — туда, в Малую Азию.

Но и это еще не всё. Смотрите, что опять происходит. Вот, предположим, это Великая империя сельджуков. От нее там остается в результате монгольских и прочих вещей какой-то Румский (или Конийский) султанат, куда всё более-менее сдвигается. Ну, что такое? Распад, да? Была большая общность. Она там распалась в очередной раз, выделила из себя маленькую, и сейчас маленькая будет либо жить, либо гибнуть. Но внутри маленькой есть еще меньшие, и они называются бейлики. Бейлики — это наделы неких беев. Небольшие феодальные владения. Всё это Анатолия, которая захвачена сельджуками в основном. И вдобавок вторжение монголов, гонят сельджуков, которые не находятся в Анатолии, в эту сторону. Они пытаются тут спастись и оказываются на территории этого Конийского (или Румского) султаната. И вот один из этих бейликов «Икс», маленьких кусочков маленького куска сельджуков ― мы опять имеем дело со сжатием ― значит, один из этих бейликов попадает под управление некоего Артагула — отца Османа Первого.

Мы уже нащупали момент зарождения османской точки. Этот Артагул — турок, один из представителей огузского племени, племени Кайи — одного из 24-х племен огузов. Часть историков считают, что кайи — это тюркизированные монголы. В любом случае, кайи — это некая ниточка вот туда, в сторону этих синих тюрок, которые рода Ашины. Которые когда-то формировали после разгрома хунну новые большие общности — тюркские каганаты и все прочее. Так вот, у этого малюсенького хозяйства, этого бейлика османского, которым руководит некий представитель племени кайи, у него появляются какие-то возможности. Когда они появляются? Они появляются только тогда, когда хозяйство, в которое он входит, которое называется Румский (или Конийский) султанат, рушится под ударами войска Чингисхана.

Потому что оно, это хозяйство всё — Румский (или Конийский) султанат, — возомнило о себе бог знает что. А его хотел свести к ногтю некий великий человек Угэдэй, который был прямым наследником Чингисхана, но он умер. И там Кей-Хосров II, который сидел в качестве руководителя султаната, решил, что он может померятся с монголами силами. Он бросил вызов монгольскому военачальнику Байджу. И этот Байджу его, естественно, разгромил, султанат капитулировал и приказал, фактически, долго жить. Частью стал данником монголов, частью... И этот османский бейлик внутри султаната оказался более-менее независимым. И Артагул воспользовался этой независимостью крохотной страны. Ну, <+примерно как> Московского княжества Калиты, Ивана Калиты. Дальше его сын Осман начинает расширять этот бейлик. И именно расширение этого бейлика приводит к формированию Османской империи. Т.е. мы опять имеем сжатие и расширение. Сжатие, племя Кайи, расширение, сжатие и снова расширение.

Конечно, этому мешали некие мрачные времена. Тимур мешал, который громил это все расширяющееся дело. Но, как бы там ни было, в итоге султан Мехмед въезжает в Константинополь. Начался рост Османской империи. Он, как мы уже помним, достиг максимума при Сулеймане Великолепном, захватившем и Белград, и Венгрию, и много еще что, и чуть было не взявшем Вену. Потом начинается уже закат турецкой империи. Турки еще раз штурмуют Вену в 1683 году и терпят поражение. Потом они пытаются в 1697 выиграть в Венгрии битву при Зенте и снова терпят поражение.

Есть разные эпизоды. Мы справедливо чтим память своих побед при Петре I... Поражение под Нарвой, потом победа под Полтавой и всё прочее. Карл XII. Но иногда из памяти уходит, что Карл XII в итоге, чтобы победить Петра Великого, заключил союз с султаном Ахмедом III, и что в битве при Пруте Петр был разгромлен. Мы очень много потеряли. Мы потом взяли реванш, но только потом. А тогда-то уже чуть-чуть сдувающаяся Османская империя вполне-таки нас потрясла в очередной раз. Ну, она там потрясла на исходе, еще кого-то там чуть-чуть потрясала, но начала она постепенно загнивать. К концу XIX века ее уже называли больным человеком Европы. В 1914 году она потеряла свои территории в Европе и Северной Африке. Но нельзя сказать, что она вообще не пыталась обновиться. И одно из таких обновлений представляется крайне важным, потому что в сознании многих и многих младотурки и кемалисты путаются.

А на самом деле это, как говорят в Одессе, две большие разницы, и в этих двух «больших разницах» надо разбираться, если хотеть предсказывать поведение Турции, если хотеть понять не только самого Эрдогана, но и всё то, что несет с собой медленно-медленно начинающееся новое турецкое расширение. Так что обсудим младотурков и кемалистов.