виртуальный клуб Суть времени

Ссылка на youtube, файлы для скачивания – в полной версии новости.

Смысл игры - 109/4 from ECC TV .

Скачать файл.avi (avi - 591 Мб)
Звуковая дорожка, файл.mp3 (mp3 - 90 Мб)
Версия для мобильных устройств, файл.3gp (3gp - 123 Мб)

Youtube
 

О неудавшемся перевороте в Турции.

Выпуск 4.

Часть 15. Противоречия между младотурками и кемалистами

Нам предстоит обсудить труднейший вопрос. Вопрос, который, с моей точки зрения, зачастую чуть ли не специально запутывают с помощью самых разных построений, в том числе и с помощью пресловутой еврейской теории заговора. Эту теорию я обсужу чуть позже, пока что я просто хотел бы зафиксировать, в чем вопросы, которые надо обсуждать, и почему он является одним из труднейших.

Есть две силы. Одна из них — младотурки, а другая — кемалисты и сам Кемаль Ататюрк, создатель светского турецкого государства. Вот это всё пытаются представить как единое целое. Зачем — это отдельный вопрос.

Но вначале вдумаемся, есть ли к этому какие-нибудь основания? Ну, например, сугубо практические такие, кондово-политические. Был ли Кемаль, в сущности, в группе младотурков? Кемаль выдвинулся уже в ходе Первой мировой войны и после нее. Он становится, причем достаточно стремительно выходя из небытия политического, фигурой, ну, в каком-нибудь 1918 году (мы подробнее обсудим эту хронологию), а младотурки, они же — новые османы (был такой термин) — это последняя четверть XIX века.

Кемаль какое-то время входил в очень боковые части младотурецких организаций, но вышел из них, проклял их и всю жизнь свою занимался борьбой с младотурками — как конкретно политической, так и идейной. Это — неоспоримый факт. А концептуально это вообще — смешение несмешиваемого, потому что младотурки стремились к обновлению Османской империи. Они свергали султанов, ставили новых ― но они как раз не могли вообще осуществить, даже в пределах Османской империи, сколь-нибудь внятных реформ по аграрному вопросу, по другим вопросам. Они скользили по поверхности, они по-настоящему Османскую империю вообще не реформировали. Их реформирования были крайне поверхностными. И в любом случае это новые османы, то есть это люди, которым в страшном сне бы не приснилось, что Османская империя должна быть разделена, из нее что-то должно быть выделено.

Вот тут такая проходит черта, потому что Кемаль Ататюрк, создавая турецкую республику, светское турецкое государство, насмерть порвал со всем, что связано с османизмом. Он с корнем вырвал османизм и вырывал всё время со всеми компонентами. Значит, Кемаль и на практике воевал с младотурками, и не мог просто возрастно встроиться в их главную когорту: они его не пускали, он мыслил совершенно иначе.

А главное, он концептуально сказал только одно: светское национальное государство, светская нация в границах, очерченных турецкой республикой. Никаких воспоминаний об османизме — всё забыто, всё стерто. А младотурки — это новые османы, это либерализаторы османизма. Причем, я подчеркиваю еще раз, либерализаторы достаточно непоследовательные, вполне себе способные к репрессивности и чему угодно еще.

Как же можно смешивать одно с другим? И на какой основе? Что является таким ферментом, с помощью которого происходит такое смешение? Ферментом этим, и это известно, являются, конечно, все разговоры о еврействе. Все ― евреи: младотурки ― евреи, Кемаль ― еврей и так далее и тому подобное. И вот это всё ― единый еврейский заговор против Османской Империи, скажем, и вообще всего на свете. Предвижу, что это может в итоге сильно понравиться и неким будущим политическим лидерам Турции, позволяя им возложить всю вину на евреев и так далее. Давайте всё-таки обсудим, о каких евреях идет речь. Кемаль родом из Салоник. А Салоники, действительно, ― это такой город, в котором очень большую роль играла лжеиудейская секта дёнме.

Что это за секта? Она была основана в Салониках в 1683 году. Опиралась она на каббалистический иудаизм в определенной его версии (я, к сожалению, не могу здесь подробно об этом говорить), но это одно из каббалистических движений — лурианская каббала. Это движение наиболее яростно говорящее о конце света, о собирании всех подлинных искр, то есть настоящих людей. Что их надо собирать повсюду вместе, и вот когда этот конец света придет, вот они-то и спасутся, а все остальные погибнут. Это, конечно, гностическое движение. Это такой специфический гностицизм, весьма далекоидущий, но не в этом дело. Ее основатель — это некий Якоб Квиридо, который был братом жены Шабтая Цви. Квиридо и другие, создав это самое движение Шабтая Цви как мессии, в дальнейшем использовали это движение очень специфически.

Вообще-то что-то надо понять и о самом Шабтае Цви. Еврейский этнос делится на два крупнейших субэтноса. Первый из них ― это сефарды, потомки тех евреев, которые были изгнаны из Испании и Португалии в XVI–XVII веках. Они традиционно пользуются языком ладино, близким к испанскому. И это относительно малочисленная, хотя достаточно большая и вполне себе дееспособная группа, субэтнос еврейский, ну, такой... с весьма высокой самооценкой. Другая самая мощная группа — ашкеназийская. Она сформировалась в Центральной Европе, бытовым языком ее был идиш — еврейский язык, близкий к германскому, а там — к испанскому, естественно, но это разные языки.

Ашкеназ — это такой библейский персонаж, с одной стороны, а, с другой стороны, это ― семитское название средневековой Германии, которое воспринималась евреями как место расселения аж потомков Ашкеназа, внука Иафета, сына Ноя. По этому поводу в Книге Бытия есть некое указание. Я его процитирую:

«Вот родословная сынов Ноевых: Сима, Хама и Иафета. После потопа родились у них дети. Сыны Иафета: Гомер, Магог, Мадай, Иаван, [Елиса,] Фувал, Мешех и Фирас. Сыны Гомера: Аскеназ, Рифат и Фогарма...»

— Бытие 10:1–3

Значит, Ашкеназ существует в этом виде, и одновременно с этим, как я уже сказал только что, евреи воспринимали Германию средневековую как место расселения потомков Ашкеназа. Я не могу на этом подробно останавливаться, хотя это достаточно интересный вопрос. Но просто я хочу сказать, что Шабтай Цви и его семья не входили ни в сефардскую, ни в ашкеназийскую группу, а ашкеназийская — самая мощная группа, она и есть основная. Я уже говорил, что ее спекулятивно иногда связывают с хазарами и всем остальным, но это на совести тех, кто осуществляет эту связь, никаких особых научных обоснований она не имеет. А то, что это ― самая мощная еврейская группа и что эта группа наиболее активна и так далее ― это безусловно. Так вот, ни в ашкеназийскую эту группу, ни в сефардскую, семья Шабтая Цви не входила. А входила она в субэтническую группу византийских евреев-романиотов. Евреи-романиоты византийские — это очень специфическая группа, потому что она в своем генезисе имеет, в начальном своем этапе формирования, она имеет еще евреев, которые из вавилонского пленения бежали в Грецию. Потом туда бежали еще несколько волн евреев, когда происходили некие неприятности сильные с евреями, кто бы ни вызывал эту неприятность, не важно — Персия, Рим... Но всегда вот эта Византийская группа ― она такая вот особая. И Шабтай Цви относится к этой группе. Отец его торговец, сам Шабтай Цви очень увлекался религией и каббализмом в частности. Был абсолютно потрясен работами Ицхака Лурии, то есть вот этой лурианской каббалой.

Ицхак Лурия — это такой иерусалимский еврей, похороненный в Цфате, городе каббалистов. Шабтай собирал вокруг себя религиозно-экзальтированных молодых евреев, был их вожаком. Он дважды женился к 20 годам, причем те, кто повествуют о его жизни, говорят, что оба раза он возвращал жен, потому что он хотел сохранять целомудрие. Брат его жены стал создателем шабатианского или сабатинского движения.

Это движение стало возможным потому, что происходили очень мощные еврейские погромы на Украине, и потому, что все ждали конца света в 1666 году (шесть-шесть-шесть). Соответственно, мессианство было как бы востребовано в высшей степени еврейским сознанием. Шабтай много путешествовал, потому что не слишком хорошо жилось ни у себя на родине, ни в других еврейских общинах типа Салоникской, потому что везде он как бы был возмутителем спокойствия, а евреи этого не любили. Путешествуя, он встретился с таким Натаном из Газы, достаточно известным раввином, который распознал в нем мессию. А Шабтай сам колебался — мессия он или нет, потому что он то впадал в такие... Я не хочу называть его сумасшедшим, есть такие акцентуированные люди, которые шарахаются из отчаяний в супер-подъемы и при этом проявляют очень большую социальную и прочую эффективность. Назвать их сумасшедшими нельзя, но это вот такое вот сознание, которое кидается из крайности в крайность, и сам он никогда не понимал точно, мессия он или нет. Натан из Газы внушил ему, что он мессия. Значит, он провозгласил себя мессией, и 31 мая 1665 года (конец света приближался: 1—6-6-6) он въехал с триумфом в Иерусалим с 12-ю учениками ― не надо объяснять, кого он здесь копировал. Раввины очень это всё восприняли в штыки, пожаловались султану, и Шабтая изгнали из города.

Он вернулся в свой родной город, начались конфликты между его сторонниками и его противниками, они доходили до кровавых драк. Еврейские общины многих городов поделились постепенно на сабатианцев и антисабатианцев. И вот здесь наступает тот момент, который, как говорят, из песни слов не выкинешь, и который вообще ставит под большое сомнение все эти длинные рассуждения сторонников еврейского заговора (в котором и Кемаль — еврей-дёнмэ, младотурки — евреи-дёнмэ, все евреи. Евреи, евреи, кругом одни евреи). Вот это что за момент: наступил этот 1666 год, и Шабтай захотел встретиться с султаном Мехмедом IV. Встретиться он не смог, его взяли и посадили в крепость просто чтобы не мутил народ, но султан приказал относиться к нему бережно, создать для него очень хорошие условия и вообще относился к нему очень внимательно. Шабтай жил себе за крепостными стенами пока не встретился с зашедшим туда к нему (а он не был в жесткой изоляции) евреем-каббалистом Нехемией Коганом, который тоже считал, что он мессия, и довольно быстро перешел в ислам.

Коган поссорился с Шабтаем Цви и написал на Шабтая Цви очень яркий и убедительный донос. Султан, уже видя, что Коган-то перешел в ислам, сказал: «Шабтай, если ты хочешь чтобы мы к тебе как-то по-человечески относились, то ты, давай, тоже переходи. А если ты не будешь переходить, то мы с тебя сдерем кожу живьем». Шабтай это всё понял и перешел и ислам вместе со своей, видимо, третьей по счету женой Сарой. Он перешел в него 16 сентября 1666 года. Султан пожаловал Шабтаю жен для гарема, очень большое жалование, личного охранника и должность камергера султана.

Теперь скажите, пожалуйста, какое отношение такая вот траектория Шабтая Цви имеет к евреям, если под евреями иметь ввиду иудеев, которые хранят верность своей вере и так далее и тому подобное? В этом смысле Шабтай ненавидим иудеями больше, чем какой-нибудь иноконфессиональный и иноэтнический гонитель евреев (любой Хмельницкий лучше Шабтая). Потому что он воспользовался еврейским мессианством, замкнул их на себя и слил. Он человек, который увел из религиозной общины огромное количество людей в ислам, капитулировал. В этом смысле Шабтай Цви — это враг еврейского народа, еврейской веры и всего остального. Такой же, я не буду на нем останавливаться, есть в Польше, повторяющий в целом вот эту логику Шабтая Цви, Якоб Лейб Франк. Который тоже объявил, что он — мессия, который тоже собрал евреев и увел их в католичество. Мои собеседники говорили, что семья господина Бжезинского имеет прямое отношение к этим франкистам. Вот есть сабатианцы, есть франкисты. Какое отношение сабатианцы и франкисты имеют к евреям? Ну объективно? Хорошие евреи, плохие, такие они, другие — пусть каждый думает об этом, что хочет. Но причем тут евреи? Это вероотступник, предатель, мистификатор, мошенник, действующий в итоге в интересах ислама и перешедший в ислам. А еврей он, не еврей этнический ― это уже отдельный вопрос, не об этом же идет речь, а об иудейской вере и о духе общины еврейской иудейской. Так вот для общины еврейской иудейской и для веры хуже этого Шабтая Цви или Якова Лейба Франка никого не может быть, если становиться на классическую позицию, не разменивать эту позицию на лурианскую каббалу или неизвестно что.

Почему последователи Шабтая Цви не все от него отвернулись, перейдя за ним в ислам и так далее? Потому что, ориентируясь на эту лурианскую каббалу, они сказали следующее: «Шабтай Цви поступил правильно. Он перешел в ислам, потому что ислам находится в самом низу, это самое страшное, что может быть. И он как бы спустился в этот ад ислама, чтобы вывести оттуда тоже какие-нибудь чистые души, вот эти искры, и собрать их вместе с остальными, чтобы добрать все искры перед концом света». Ну, так, проходят века, есть какое-то саббатианство, есть какие-то вот эти сложные логические построения. Но все те, кто их осуществляет, так или иначе, ― они все перешли в ислам, они все не являются правоверными иудеями, ревностными адептами иудаизма, теми, кто проводит решения иудейской общины. Иудейская община на это смотрит очень специфически.

Да, и среди младотурок было достаточное количество людей, которые с этим салоникским духом дёнме каким-то образом были связаны, и Кемаль был не чужд этих вещей. И что? Вот, я реально не понимаю, что? Если человек, принадлежащий к еврейскому этносу, ушел в православие, стал христианином — это кто, это христианин или иудей? Ведь так же можно до полного бреда дойти. Там же в основе христианства тоже лежат лица еврейской национальности, сформировавшие новую веру. У нас нет никаких оснований считать представителей этого самого дёнме или чего-нибудь другого пятой колонной мирового еврейства, встроившейся в ислам. По крайней мере, я не вижу к этому вообще никаких оснований. Это ислам с иудейским таким окрасом. И что? Так он может быть еще круче в этом окрасе. Такого рода лица, выходящие из своей общины, они, знаете, имеют самые разные иногда позывы по отношению к этой общине и всему такому и бывают правовернее в своем, там, исламизме или тюркизме, чем, так сказать, тот, у кого десять поколений в исламе и вся родословная тюркская или арабская. Такие вещи бывают, что дальше некуда.

Никаких других, повторяю, оснований для того, чтобы отождествлять Кемаля и младотурков или новых османов, нет. Это вообще разная эпоха, разная логика поведения, в каком-то смысле нет даже какого-то такого единства, четко выраженного, международных ориентаций.

Младотурки начали существовать где-нибудь в 70-е годы XIX века. В 70-е XIX, а не в 10-е XX. И, действительно, вели себя как некая разновидность турецкого масонства — не масонства, квазимасонства, т.е. такая закрытая тайная организация турецкого ордена, которая направляет всю свою деятельность на то, чтобы преобразовать Турцию, османскую Турцию, сделать ее более либеральной, более открытой, более экономически подвижной и так далее и тому подобное. Они плетут все эти заговоры и абсолютно не безрезультатно. Кемаля там в микроскоп еще не видно к тому моменту.

30 мая 1876 года к этим младотуркам или новым османам, точнее даже сказать новым османам, примкнул турецкий государственный деятель Мидхат-паша, который, имея для этого военные возможности, осуществил переворот, еще один.

Я говорил, что в Турции их было просто бесконечное количество, в османской Турции, что я специально описал специально только постосманскую, кемалистскую Турцию с ее военными переворотами. Ну, вот, есть военный переворот, говорю в кавычках, 198-й вот этого Мидхат-паши, который действовал как инструмент этого нового османского или младотурецкого тайного общества и султана сверг, а другого, достаточно вялого и, казалось, никакого, поставил. Свергнут был султан Абдул-Азиз, а поставлен был султан Мурад V, который считался ну просто никаким.

Его недееспособность опять-таки привела к новому заговору, и новые османы поставили на пост султана Абдул-Хамида II. Опять же считалось, что это будет у нас такая витринная фигура, а на самом деле вся власть будет находиться в руках у Мидхат-паши и у тайной организации новых османов или младотурок.

Поначалу Абдул-Хамид действительно принял конституцию, предложенную Мидхат-пашой и написанную младотурками. Но уже вскоре, через год, он сместил Мидхат-пашу с поста великого визиря и подверг репрессиям этих новых османов. И оказался ничего себе султан, вполне деспот и установивший такой жесточайших режим, достаточно кровавый. Назывался этот режим — зулюм. Установлен он был в том числе и в результате поражения Османской Империи в войне с Россией 1877–1878 годов. Вина за это поражение была возложена Абдул-Хамидом II на новых осман. Т.е. уже тогда, так сказать, все разговорчики в строю были на тему о том, кто они такие и чем они занимаются. Он объявил их, Абдул-Хамид II, вне закона, установил жесткий военно-полицейский режим, превратил уже (он же подписал конституцию) конституционный султанат, который пробыл недолго, в абсолютистский и провозгласил идеологию панисламизма. Вот тут есть некоторые вещи, которые мне бы хотелось более подробно обсудить.

Панисламизм вполне сочетаем в каком-то смысле с классической османской идеологией, потому что ― и это очень важно понять ― в Османской империи, в такой нормальной, не заболевающей, утверждающей свое господство Османской империи, слово «турок» было ругательным. Европа этих турок поносила, сами турки не хотели себя выпячивать, потому что они хотели империи. Там были арабы и бог еще знает кто, и они весь этот сплав держали вместе. И пока империя не начала разваливаться, пока не побежали на собственно турецкую территорию турки, жившие на иных территориях, арабских и прочих, а также европейских, которые начали освобождаться от турок первыми, пока не возникло вот это турецкое унижение, которое потребовало того, чтобы турки сказали: «Ах, вы нас хаете? Так мы, вот...» ― как в фильме Эйзенштейна «Иван Грозный»: «Отныне буду тем, кем вы меня зовете, грозным буду». «Так вот, вы нас хаете? Так вот, мы турки и мы тюрки, и мы такие, и мы, и мы...» Так родился пантюркизм как некая альтернатива панисламизму.

Панисламизм уже не работал. Да, его попробовал вернуть Абдул-Хамид II, но он опять был свергнут новым заговором младотурок. На этот раз речь уже шла о совсем разветвленных структурах, они назывались «Единение и прогресс».

Вождем революции стал османский военно-политический деятель Энвер-паша, и на этой фазе тоже Кемаля в микроскоп не видно. В этом смысле уже Энвер ― да, он практик именно пантюркизма. Давайте, я что-то про этот пантюркизм расскажу, просто процитирую, чтобы понять, что он собой представляет и почему собственно так надо было углубляться в тюркскую историю.

Пантюркизм ― это очень поздняя вещь, это самое начало ХХ века. Это предвоенные годы, когда он стремительно расцвел, поскольку турки до этого вообще никак свою идентичность не строили. Вот это странно себе представить, но это так. Они не только не были националистическими, они вот вообще растворились в этом имперстве халифатистском. Но когда их по-настоящему задели, стали оскорблять, сгонять и всё прочее ― вот тогда проснулось ретивое. Не говоря о том, что ХХ век как-никак, и на чистом-то религиозном фундаменте ничего не создашь, нужно как-то комбинировать национализм с этим, с религиозностью. Вот тогда начался пантюркизм. Тоска по Великому Турану возникла, по пробуждению тюркского спящего мира, оскорбляемого всеми и лишаемого державы. И тогда начали раздаваться самые разные призывы. Тосковавший по Великому Турану новый пробужденный тюркский мир ― мир, на котором должна быть золотая корона Турана. Кто это провозглашает? Это провозглашает тюркское научное общество, созданное именно тогда, общества «Родина тюрок», «Тюркский очаг» и «Тюркская мощь» — Тюргюджу. Вот «Тюркская мощь» — это основное общество, созданное для усиления тюркизации, оно в своем программном заявлении утверждает нечто, заслуживающее внимания. Я цитирую:

«Общество „Тюркская мощь“ призвано возродить былую мощь тюрок (былую мощь тюрок, слышите, да? — С.Е.), которая вспыхнула в песках Каракарума, в наступательном порыве распространилась по всему миру, разгромила всех, захватила все крепости, а сегодня разрознена и ослаблена. Общество „Тюркская мощь“ вновь позволит туркам смотреть на весь мир свысока. Члены общества станут Хранителями очага, защитниками родины, бойцами Турана. Железный кулак турка вновь опустится на планету и весь мир будет дрожать перед ним...»

Я бы мог сказать: вот, смотрите, какие они! Но я же не об этом говорю. Они такими стали в момент, когда у них все рушилось, когда им надо было как-то сжаться, когда их все оплевывали, когда они вдруг обнаружили себя этим гонимым народом и когда они начали наверстывать упущенное, потому что если какой-нибудь французский национализм, немецкий национализм — это штука давняя, то у них на это вообще считанные годы, они чувствуют, что они сейчас всего лишатся. Но как бы там ни было, слова-то мощные, и это не пустые слова. И к чему они адресуют? А к тому, о чём я так долго говорил, ко всяким гуннам-хунну: «Завоевали все крепости», «все дрожали», «железный кулак опустится на мир»...

Откуда это всё, кто за этим стоит? Не за османизмом ― это понятно, что такое, а за вот этим пантюркизмом. За ним, конечно, стоят немцы. Это немецкое детище, там взаимный диалог немцев и тюрок очень велик. Я давно напряженно думаю над тем, почему так сильно педалируется еврейское участие в резне армян и других народов ― в том, что происходило в Турции. Вот почему такая педаль вот с этим дёнме? Ведь все в сущности понимают, что, с точки зрения классического иудаизма, ничего страшнее, чем объявить себя мессией, а потом собрать людей и увести их из иудаизма в ислам, не может быть. В каноническом иудейском плане это просто чудовищное вероотступничество. И с этой точки зрения что значит, что дёнме — это иудейский заговор? В каком смысле? Тогда все, кто находился ― не важно ― у иезуитов или где-нибудь еще, будучи принадлежащими к еврейскому этносу, являются еврейскими заговорщиками. Это же бред, это тяжелый бред. Но ведь этот бред очень популярен. Почему? Вот почему это так популярно? И вот знаете, в ходе подготовки и предъявления этого доклада у меня возникла некая гипотеза по этому поводу. Ведь всегда, что значит «не думать о белом медведе»? — это значит «думать о черном». Что значит объявить, что некая сила, сила Х осуществила резню? — Это значит скрыть, что была сила Y. Вот если Х — это белый медведь, о котором надо думать, то Y — это черный медведь, о котором НЕ надо думать.

Вы строите какую-нибудь, пусть даже бредовую в своей основе концепцию просто для того, чтобы вытеснить другую концепцию, чтобы все говорили об этом, а не о чем-то другом. Значит, вот здесь этот еврейский заговор с бредовыми, опять говорю, отсылками к дёнме. Вероотступникам, совершающим самый тяжелый грех перед классической иудейской общиной, уводящий из веры людей в ислам, говорят: «А-а-а, раз это так, значит, это они!» А что при этом скрывается? А нечто совершенно очевидное, это Y абсолютно очевидно: что за этим, за всей этой резней и за всем, что происходило в тот период, которым так ужасаются, стоял генералитет немецкой армии. Это германский замысел.

Назовите его еврейским, и он уже перестает быть германским. Немецкая вина-то уходит, хотя, по-моему, она и признана несколько косвенно Германией, которая подтвердила наличие геноцида. Но это сейчас уже ничего не меняет. Колоссальное немецкое присутствие, Генеральный Штаб, армия, разведка, инструктора, консультанты — это же всё и осуществляло резню. Каждый шаг управлялся оттуда, по крайней мере до разгрома Германии, а в каком-то смысле и после. Потому что, как мы знаем, правая военная Германия никуда не ушла, а потом вернулась в 1933 году. Вот это же стоит реально за резней. Не за всеми погромами и не за всеми геноцидами, потому что часть из них осуществлялась османами просто совершенно по зову сердца, да и вообще, я вам говорю, это есть некая черта стиля. Но вот этот период, на котором так педалируют внимание, ― это немецкий период. Так вот, не должно быть ничего про немецкий период, а значит, всё должно быть про еврейский. А почему? Почему? — Потому что в какой-то период Гитлеру надо было объединить какие-то фашистские армянские силы с какими-то фашистскими силами турецкими, азербайджанскими и так далее. И на кого-то то надо было возложить кровь — не на немцев же! И не на турок. А на кого? На евреев. Это устраивало фашистов всех мастей. На этом можно было договориться. Еще можно было договориться по поводу, там, разрушения Советского Союза, а также разрушения перед этим Российской Империи и русского врага, но это другое. Главное, что надо было выложить на стол — это вот этот еврейский заговор. И тогда немцы беленькие, пушистые, отмытые. Вот такая гипотеза посетила меня в момент, когда я погружался опять в материалы о туркизме, Турции, военных переворотах и так далее с тем, чтобы обсудить всё достаточно системно и подробно.

Пантюркисты преклонялись перед германистами и пангерманистами. Все теоретики пантюркизма признавали, что для них примером является немецкое понятие нации и культуры, что именно оно отвечает чаяниям турок, ищущих свое национальное «я» и стремящимся в этом поиске повторить успешный немецкий опыт.

В предвоенные годы, когда вот эта тюркская мощь набирала силу и всё прочее, молодёжным крылом этой организации руководил немецкий офицер фон Хоф, служивший в османской армии, которая была начинена немецкими офицерами. И фон Хоф всячески подталкивал в сторону Германии этот пантюркизм, он всячески объединял пантюркизм с пангерманизмом, строил всевозможные оси диалога и настаивал на том, что немецкий опыт есть основное, а туркам нужен именно пантюркизм, а не что-нибудь другое.

Один из отцов этого позднего, стремительно, а значит и болезненно формирующегося турецкого национализма, формирующегося из ничего, из бестурецкости фактической Османской Империи, вот одним из таких главных отцов национализма является Зия Гёкальп. Он утверждал:

«Политические границы родины турок охватывают все территории, где слышна тюркская речь и где имеется тюркская культура...»

Надо понимать, что в расширительном смысле тюркская речь и тюркская культура ― это дело очень крупное. Это и угро-финские территории, и Венгрия, и не только татаро-башкиры, но и большая часть Средней Азии, кроме Таджикистана, и, если смотреть на это расширительно, там, буряты, якуты и кто угодно еще. Это всё какой-то такой паратюркский, пантюркский ареал, который и называют Великим Тураном, ― там претензии огромные. Эти претензии возникли, подчеркну снова, из пепла Османской Империи или, точнее, из ужаса перед ее обрушением, из оскорбления турецкого народа, из бестурецкости Османской Империи. Они не возникли прямо, вот, изначально, чтобы, там, я не знаю кто, родоначальник Османской Империи как взял это на вооружение, так оно и понеслось. Это было очень сильно задавлено исламом, но это возникло. И это, конечно, вот это — это младотурки и это немцы. Из этой песни слов не выкинешь. И это резня. Энвер-паша, Талаат-паша и так далее — это геноцид армян, это другие геноциды и всё прочее, хотя резня — это инвариант политики Османской Империи.

Я не говорю, что Кемаль вообще этого не применял в той или иной степени, но Кемаль был поздней фигурой с совершенно другими представлениями. Кемаль сажал в тюрьмы и расстреливал за пантюркизм, он ему был глубочайшим образом чужд. Кемаль железно хотел, чтобы Турция была такой же, как европейское государство. Всё. Светской, демократической, буржуазно развивающейся. Он — модернизатор, авторитарный, а потом и демократический модернизатор Турции и строитель обычного нормального национального государства.

Все сравнения хромают. И, с моей-то точки зрения, Горбачёв просто предатель и абсолютно слабый человек, а какой-нибудь Энвер-паша, Талаат-паша и так далее — это, во-первых, люди вполне кровавые и, во-вторых, с какими-то страстями такими, пантюркистско-османскими и прочими. Но если уж что-то сравнивать, то они, как такие обновители империи, — это одно, и это ближе к такому либеральному варианту горбачевизма, если бы горбачевизм просто не был предательством, если бы он был таким вот мягким либеральным реформаторством Советского Союза, а Ельцин — это совсем другое.

В этом смысле, десять раз подчёркивая, что эти сравнения хромают на обе ноги, но для того, чтобы было ясно, надо понять, что Кемаль — это Ельцин, а всё остальное — это, так сказать, горбачевизм без Горбачёва с очень националистическим замесом, которого в горбачевизме не было. Но это вот такая обновительная нота: «Давайте-ка спасем Османскую Империю и переключим ее на пантюркизм».

Энвер-паша был ярым германофилом, он всячески пытался укрепить отношения Турции и Германии (ось Берлин-Багдад и ось Берлин-Стамбул — это отдельная вещь) и всячески работал на Германию. Но в 1911 году началась итало-турецкая война вокруг больших территорий, эту войну Османская Империя проиграла, как она проигрывала уже все войны. На смену партии младотурок «Единение и прогресс» к власти пришла в результате переворота партия «Свобода и согласие», и она сколько-то времени держала этого Энвера под спудом. Но сколько времени? Меньше года, потому что в 1913 году Энвер-паша снова совершает переворот, образует триумвират с Талаат-пашой и Джемаль-пашой, двумя другими радикально настроенными исламистскими, в отличие от Кемаля, и пантюркистскими, опять-таки в отличие от Кемаля, деятелями турецкими.

Энвер вовсю продвигает под германской опекой идею пантюркизма и панисламизма. И он начинает искоренять христианское население Османской Империи, в основном армян и ливанцев, но и не только. Там всех уж надо вспоминать или никого — и курдов, и много кого еще, и греков, и понтийских греков.

Кемаль реально что-то может делать после того, как он становится хотя бы первым оппозиционером страны или национальным лидером, а он становится им достаточно поздно. А всю войну работают трое, эта кровавая тройка: Энвер-паша, Талаат-паша и Джемаль-паша. И работают они под прямым протекторатом Германии. Поэтому все эти крики: «Евреи, евреи, все евреи...» Обсуждайте тему еврейскую, почему нет, но только честно. И не забывайте, что, хотя те геноциды, которые наиболее на слуху, связаны с Первой мировой войной, но гораздо раньше происходили другие геноциды.

Вот, говорят об армянах, а резня 1894–1896, там что, была великая война и нужно было спасать нацию, там, армяне вели какую-нибудь подрывную деятельность, ай-яй-яй, ой-ёй-ёй? Нет. Но вырезали, как резали на Балканах, в Греции — везде. Инвариант политики пантюркизма, который вдруг просыпается и вдруг понимает, что если всех не резать, то нас задавят, а никаких средств, кроме как резать, у него нет. И ему немцы говорят: «Да-да, да-да, делай, делай, так надо делать. Мы проведем на тебе эксперимент, как на кролике, на этой Турции, а потом сами двинемся в эту сторону». Это уже начинающая формироваться и дооформившаяся к 1933 году немецкая политика, которую Германия в этот момент не может проводить у себя. Но она с наслаждением проводит ее в полностью подконтрольной Турции. А полностью подконтрольной Турцию Германии делает, конечно, Энвер-паша и эта кровавая тройка.

В 1914 году Энвер-паша, будучи вторым после султана, — видите, опять всё это султанаты и всё прочее, — сделал всё возможное для вовлечение Османской Империи в войну на стороне Германии. Если бы Османская Империя не вовлеклась в эту войну — может быть она бы и уцелела.

Вовсю разрабатывается младотурками проект Туран. Его курируют Энвер-паша, Талаат-паша, Джемаль-паша. Поражение Германии приводит к тому, что и Турция оказывается рухнувшей и подписывает в 1918 году так называемое Мудросское перемирие. По нему она фактически капитулирует перед Антантой. К моменту краха Турции Энвер-паша и его соратники, организовав перед этим геноцид армян и многих других, бегут в Германию на немецкой подводной лодке. Послевоенный трибунал в Стамбуле признаёт их виновниками поражения и всего остального и приговаривает к смертной казни, заочно. После того, как это всё происходит, Энвер-паша какое-то время заигрывает с большевиками. Но он заигрывает с ними, борясь с Мустафой Кемалем, и у него план-то достаточно бредовый, от которого большевики сразу отказываются. Он говорит: «Давайте я возглавлю басмаческое движение, фактически вам его, большевикам, сдам в Средней Азии и остановлю британское басмачество своим немецким, у меня там есть позиции и у моих германских друзей». Большевики пытаются в это играть, понимают, что он блефует и от этой игры отказываются, делая ставку на Кемаля, к чему есть определенные основания или, точнее, в этот момент к этому возникли определенные основания.

Вот Ленину, большевикам и всем прочим просто делать было нечего, как продолжать царское наступление на Византию и так далее. Тем более, что это-то всё — британская идея, а Ленин достаточно остро понимает, что Британия подбирается к границам с тем, чтобы всё это — именуемое Россией — обрушить до конца. В любом случае, у них [большевиков] разруха, гражданская война и всё, и у них нет никакой возможности двигаться в этом направлении. А они [большевики] видят, что те, кто в нём двигается, хотят захватить у них всё то, что для них безумно важно, вплоть до Баку. Значит, там начинается уже другая игра. Там возникает вопрос: кто против Британии, кто может это сдержать, и кто удержит Турцию в каких-то определенных рамках с тем, чтобы у нас было меньше беспокойств, чтобы мы могли что-то разменять? И этот кто-то, как убеждаются большевики только в момент, когда начинается реальная деятельность, приводящая к успехам — это, конечно, Мустафа Кемаль. А кто еще? Никого больше нет. Есть марионеточный султанат, находящийся под абсолютным контролем британцев, есть наступающие, полностью контролируемые британцами греки и есть эта кровавая козявка под названием Энвер-паша, которая кувыркается во всех играх, каких только можно.

Что же на этот момент Британия замыслила? Она замыслила восстановление Византийской Империи в своих интересах. И естественно, что для Греции, да и для других христианских народов, это огромный шанс.

Но большевики-то тут при чем? Они, что ли, должны Византийскую империю восстанавливать? У них свой проект — красный, универсалистский, совершенно другой. Им для начала надо разобраться на территории, с тем чтобы потом начать расширяться, как они и начали, создавая сначала Советский Союз, а потом то, что было создано после Второй Мировой войны.

Греки с большой трепетностью относятся к восстановлению Византии, и их можно понять. Если у современных турок есть мечта об Османской империи и Туране, то у греков есть мечта о Византии. А как ее может не быть? Она возникла, как только греки освободились из под турок, где-нибудь в 1830 году. Возникло маленькое крохотное греческое государство, точечка на карте. И оно сразу же стало говорить о том, что оно должно восстановить Византию на руинах Османской империи. В 1844 году — еще ничего нет, позволяющего Греции на что-нибудь претендовать — один из выдающихся греческих политиков Иоаннис Коллетис заявил следующее:

«Есть два великих центра эллинизма: Афины являются столицей королевства (имеется в виду греческое королевство — С.Е.), Константинополь является городом мечты и надежды всех греков».

Этот великий проект нео-Византия, был для греков еще и проектом Великая Греция. Потому что в рамках Великой Греции туда должна была войти часть Македонии и часть Болгарии, но самое главное — существенная часть турецкой Анатолии.

Для турок это был конец, Великая Греция означала «нулевая Турция». И Антанта шла к этому. В ноябре 1918 года Антанта оккупировала Константинополь — столицу Османской империи. С этого момента продолжающий существовать де-юре, марионеточный по сути султанат, который болтался в обозе Антанты, являлся инстанцией, оформляющей турецкую капитуляцию и больше ничего. Это становится особенно очевидным в связи с наступлением Греции на Турцию, греко-турецкой войной, которую турки называют освободительной. Началось это наступление 15 мая 1919 года, когда греческие войска, в соответствии с 7-м параграфом унизительного для Турции Мудросского перемирия, высадились в Смирне. Греки высадились в Смирне, пытаясь воспользоваться стремлением Италии включить Смирну в зону своего контроля. А этому сопротивлялись Англия и Франция. 19 мая 1919 года, через четыре дня после начала этой операции, итальянцы спровоцировали беспорядки в Смирне, и это послужило сигналом к началу турецкого сопротивления и итальяно-греческой экспансии.

В июне 1919 года началось движение турецкого гражданского сопротивления. И вот тут-то (а это низовое слабое движение) и проявил себя бывший османский офицер Мустафа Кемаль-паша. Я не знаю, с чем это сравнить — ну с кем-нибудь из донецких лидеров военно-гражданских, лидеров военного сопротивления. Кемаль-паша был никто, он находился в другом слое процесса по отношению к Энвер-паше и всему остальному. Но когда Энвер-паша бежит, когда всё это младо-турецкое сметается, когда султанат становится изменническим, а Турция лежит во прахе — у него появляются шансы как у крупного человека. И он движется снизу, он говорит: «А я буду бороться». Он заявляет, что будет бороться, и сразу же он осуждается султанским правлением, объявляется преступником. Но его поддерживает народ. Что говорит в этот момент Энвер-паша, главный младотурок, будучи в изгнании? Он говорит: «Мы и против султана, и против Кемаля-паши». Поскольку с султаном все понятно, то он объявляет сразу, что и он — враг Кемаля-паши. А между тем Кемаль-паша — единственный, кто пытается отбить греческое наступление, грозящее концом Анатолийской Турции, а значит, и Турции в целом. Греки занимают одну часть, там уже дальше курды ― всё, там уже нет никакой Турции.

Значит, летом 1919 года греки развивают наступление, а Кемаль их покусывает в рамках такой огрызающейся партизанской войны, абсолютно безнадежной. Но он оказывается не только военным, готовым там сражаться, ― Денисом Давыдовым этого сражения ― он оказывается выдающимся политиком одновременно. И военным, и политиком. Потому что 23 апреля 1920 года он собирает в Анкаре некое правительство Великого Национального Собрания, являющееся альтернативой марионеточному ликвидационному султанату. Вот с этого момента начинает формироваться современная Турция. Каждый, кто хочет об этом знать, должен запомнить 23 апреля 1920 года. Великое Национальное Собрание Турции, сокращенно ВНСТ — это Меджлис новый, это парламентская власть, которая начинает функционировать тогда и функционирует с тех пор непрерывно. 23 апреля 1920 года ВНСТ оглашает новую декларацию Турции и приносит присягу на верность национальному обету. Избирается президиум ВНСТ, и председателем президиума становится Мустафа Кемаль. 25 апреля 1920 года объявляется Временное правительство Турции, сформированное. Оно объявляет себя единственной законной властью в стране и выпускает постановление, согласно которому все приказы султаната не подлежат исполнению ― как самого султана, так и его правительства. Султанский режим в ответ на это выносит семь заочных смертных приговоров: Кемалю и его ближайшим соратникам. В стране устанавливается двоевластие: марионеточный султанат в Стамбуле и власть ВНСТ и Кемаля в Анкаре.

А война набирает обороты. Война между Грецией и Турцией продолжается и нарастает. Кемаль, объединяя в своих руках политические и военные возможности, начинает формирование какой-то, хоть и малой, регулярной армии. И в начале 1921 года одерживает первые очень скромные победы, которые вдохновляют народ на борьбу. Потом греки берут реванш и громят Кемаля, но он не сдается. Он проявляет себя и как сильный человек, и как военачальник, и как политический деятель. И как дипломат, потому что он договаривается с Францией, и Франция выходит из игры, она говорит — я не буду это всё поддерживать (греческие дела).

И он начинает диалог с большевиками, говоря им о том, что, слушайте, только я могу быть инструментом британского сдерживания, сдерживания Британии, я вам выгоден. Я останусь в анатолийских границах, я сделаю то-то, то-то и то-то. Энвер-паша интригует против Кемаля, но проваливается. Британия, испуганная Кемалем и большевиками, этим союзом, еще больше начинает помогать грекам. Греки наступают вглубь Анатолии, Кемаль терпит поражение за поражением. Летом 20-го года греки захватывают важнейшие турецкие города. 10 августа 1920 года напуганные Кемалем британцы и антантовцы вынуждают султана (марионетку) подписать марионеточный договор капитулянтский, который называется Севрский договор. Кемаль этот договор не признаёт. А сразу же после подписания Севрского договора (не могу здесь обсуждать почему именно) в Греции разворачивается яростная борьба между пробританскими и пронемецкими силами. Она кончается тем, что в декабре 20-го года к власти в Греции приходит ставленник Германии король Константин I из династии Глюксбургов.

И это ― шанс на спасение Кемаля. Участвовал ли он или нет в этой комбинации ― никто не знает. Или, точнее, [знают] какие-нибудь его покровители. Но это решающий вопрос, потому что как только в Греции власть переходит к королю Константину I, немецкому до мозга костей, Британия начинает спрашивать себя «а зачем нам победа этой, теперь абсолютно пронемецкой, Греции?» ― и начинает резко снижать уровень поддержки Греции. А Греция зависит от этой поддержки ― военно-технической и иной. К 1921 году Кемалю удается создать регулярную армию и хотя бы замедлить греческое наступление. Это становится ясно всем, становится и всем ясно, что единственная дееспособная сила в Турции — это Кемаль. Это приводит, во-первых, к эвакуации войск Италии, с которыми Кемаль договаривается обо всем, что итальянцам нужно, войска Италии уходят из Анатолии, и, во-вторых, это приводит к договору с большевиками. Но этот договор подхлестывает Англию, подхлестывает все антибольшевистские силы. Грецию опять начинают поддерживать, она переходит в решительное наступление и стремительно приближается к Анкаре, прорывая все линии сопротивления Кемаля.

И вот тут наступает решающий момент в судьбе Турции ― момент, который создает Турцию и который делает Кемаля лидером. с 23 августа по 13 сентября 1921 года идет битва при Сакарье. Это битва в предместьях Анкары фактически. И в этой битве Кемалю, который не имел к этому военно-технических потенциалов, человеческих потенциалов, удается невероятным усилием военного водительства мобилизовать турок настолько, что они сумели разгромить греков. И с этого момента появилось в них некое национальное самосознание, что, вот, не всё потеряно и что-то можно сохранить.

Анкара была спасена, Кемаль получил титул Гази (Непобедимый), что совершенно не соответствует истине, но вполне заслуженно, потому что в этот момент он действительно спас Турцию. После битвы при Сакарье наступательная инициатива полностью переходит к турецкой власти, но война длится еще больше года. В 1922 году Франция, Британия, Италия предложили развернуть постепенный вывод греческих войск из Малой Азии. Кемаль отказывается. Он уже наверху. Ну, тут греческое коалиционное правительство, придя в ярость, пытается взять Стамбул. Союзники (Франция и Италия) уже всё получают от Кемаля, что им нужно, имея тайные соглашения, и останавливают фактически военно-техническое снабжение греческой армии. Кроме того, Греция раздираема политическими интригами внутри нее.

В сентябре 1922 года турки необратимо перехватывают инициативу. 9 сентября 1922 года они входят в город Смирну, где происходит резня, и до сих пор идет большая полемика, Кемаль ли ее организовал или противники Кемаля. 1 ноября 1922 года турецкая армия Кемаля устанавливает контроль над Стамбулом и упраздняет власть султана, который бежит из Стамбула. Если Энвер-паша ― на германской подводной лодке, то султан ― на английском корабле.

В сентябре 1922 года в греческой армии происходит восстание, и король Константин I отрекается от престола.

В октябре 1922 года чрезвычайный трибунал Греции приговорил к смерти бывшего, то есть существовавшего при короле Константине I, премьер-министра Димитриоса Гунариса, четырех его министров и главнокомандующего греческой армии. Приговор приводится в исполнение.

Приговор этот — по обвинению в крахе Греции, в поражении. 15 ноября 1922 года все эти люди расстреляны. 24 июля 1923 года [подписан] Лозаннский мирный договор. Один из основных его документов — это отмена Севрского мирного договора 1920 года, установление новой границы Турции, юридическое оформление распада Османской империи и закрепление Турции в определенных границах. В тех, в которых она существует по настоящее время.

Происходит страшная катастрофа в рамках этого договора. Из Турции принудительно выселено полтора миллиона греков в обмен на принудительное выселение 600 тысяч мусульман из Греции. Вот эти принудительные страшные выселения ― они происходят не в условиях войны, под полным контролем Антанты, то есть победивших союзников. Это чудовищное преступление против человечности, и это не только сгон с земель, но это и такой культуроцид, это изменение всей истории региона. Греческая армия понесла в войне с Кемалем огромные потери, как и кемалисты, впрочем. Но греки понесли еще большие потери, а главное, проиграли. Погибли сотни тысяч мирных жителей. Греки и поныне называют произошедшее малоазийской катастрофой. И опять же одним из организаторов этой катастрофы считается прусский дворянин, потомственный военный, немецкий советник в Османской империи во время Первой Мировой войны генерал Отто Лиман фон Сандерс.

Сам этот Сандерс наблюдал за бездарными действиями Энвера-паши, который ему поклонялся. Постепенно Энвер-паша и его кровавые соратники всё больше отдавали Сандерсу контроль за действиями турецкой армии. Сандерс защищал Константинополь в годы Первой Мировой войны. И он назначил Кемаля командующим 19-й пехотной дивизией, что, как считают специалисты, позволило спасти Константинополь.

Сандерса обвинили в военных преступлениях, но в 1919 году он побыл полгода под арестом по обвинению в военных преступлениях и вышел на свободу. Он еще в преддверии Первой Мировой войны советовал Энвер-паше и прочим начать гонения греческого населения на малоазийском побережье Эгейского моря.

Гонения в Фокее, Смирне и других городах начались еще до начала Первой Мировой войны. Первые приказы по этому сгону греческого населения, физическому истреблению тоже, давал Талаат-паша.

Приказы осуществляли иррегулярные части турецкой армии, так называемые башибузуки, штурмовые отряды.

В течение 1914 года было согнано 154 тысячи представителей греческого населения, проживающего в Малой Азии. К этому следует добавить геноцид понтийских греков, осуществлявшийся на протяжении всей Первой Мировой войны и продолженный во время греко-турецкой войны. Историки утверждают, что все распоряжения по геноциду греков в ходе Первой Мировой войны отдавались из Берлина.

Иррегулярные батальоны, которые были созданы по совету Сандерса и использовались Талаат-пашой для разного рода уничтожений, их создатель, Талаат-паша назвал, внимание, я цитирую «батальонами цивилизованной смерти». Не напоминает лагеря смерти? Очень многие историки всё это называют катастрофой, большей чем серия геноцидов, и утверждают, что в результате действий 1922 года, этот 22-й год по сути стал концом очень крупного явления — малоазиатского эллинизма, эллинизма в Малой Азии. А эллинизм в Малой Азии — это одна из колыбелей человечества. Эта колыбель была уничтожена.

Я хочу просто зафиксировать внимание на том, насколько всё напряжено.

Часть 16. Промежуточные итоги

Я заканчиваю свою передачу через несколько часов после того, как завершилась встреча президента Российской Федерации Владимира Владимировича Путина и президента Турции Эрдогана. Насколько можно судить по официальным итогам встречи, произошло именно то, что я ожидал: произошел интересный диалог, приведший к очень важным для России прагматическим последствиям. В прагматике всё хорошо: подписаны очень крупные проекты российско-турецкие, весьма выгодные и России, и Турции; восстановлены трубопроводные проекты, к ним добавлены проекты в сфере атомной энергетики и многие другие; восстанавливается туристический обмен, а это достаточно много для Турции. Я убежден, что произойдет многое другое.

Я только категорически настаиваю на том, чтобы не была перейдена грань между всей этой прагматикой ― вот той, которая возымела место сейчас, или более мощной, которая, дай бог, может возыметь место. Ну кто же будет против, если Турция выйдет из НАТО и войдет в Евразийский союз? ― Никто не будет против, все будут счастливы. Весь вопрос в том, что этого не будет, но не важно, предположим, что будет. Это всё равно. Это ― обычная прагматика, а это ― чрезвычайная прагматика. Я вот только против того, чтобы была перейдена вот эта грань ― грань между данной прагматикой и тем, что можно назвать фундаментально-мировоззренческие и стратегические альянсы в расчете на то, что Турция сменит вехи. Что вот она сейчас идет некими вехами, а она их сменит. И вот когда она их сменит, пойдет уж музыка не та, запляшут лес и горы, и произойдут некие объятия стратегические, фундаментально-мировоззренческие между Турцией и Россией.

Я категорически против того, чтобы вот эти все прагматические, уже совершившиеся и, дай бог, совершающиеся, так сказать, подспудно (во что я не верю, но во что хочется верить) прагматические сближения и победы не породили вот того, чего они не должны породить. И к чему могут подтолкнуть в условиях, когда быстро от охлаждения всё перешло к потеплению, некие авантюристические силы. Как внутрироссийские, так и международные. Я знаю, что я говорю.

И весь это мой доклад, все эти мои передачи посвящены тому, чтобы провести вот эту грань.

Я подвожу итог. Мы начали с современности, с события, достаточно широко обсуждаемого, но, к сожалению, отрываемого в этом обсуждении от важнейших обстоятельств, факторов и контекстов. Мы обсудили эти обстоятельства, факторы и даже контексты, вплоть до хунну, с той подробностью, которая позволена при нашем формате альтернативного интернета.

Это большая проба в том, что касается альтернативного интернета. Мы обсудили сами возможные форматы интернета, вот эти упрощенчество и обратные тенденции, регресс и контррегресс. Но мы обсудили одновременно и те факторы, которые обычно так не обсуждают. Их могут где-нибудь за чашкой кофе или на круглых столах обсуждать специалисты, да и то не так. Но специалисты, как мы знаем, обсуждают что-нибудь узкое одно, а мы обсудили довольно широкую картину. Мы всё это обсудили ради чего? Ради того, чтобы обозначить разницу между любыми нынешними хорошими, интересными, но достаточно скромными или более крупными прагматическими сближениями, которые и возможны, и которые надо приветствовать, и тем, что называется фундаментальной сменой мировоззренческих и стратегических вех.

Так вот, создав эту широкую картину, я задаю вопрос: а как их можно менять, куда? Вот теперь-то, по результатам этого обсуждения, посмотрите какие могут быть эти вехи.

Вот она Турция. Куда она может двинуться, исходя из своей истории, из своих чаяний, вот этих длинных волн, существующих в сознании, и всего прочего? Куда? Вот она двигалась в направлении, которое называлось кемализм. Теперь она повернула в направлении, вот откуда-нибудь, будем считать, что вот эта точка ― она и есть то, что мы обсуждаем. Вот это движение [к кемализму] еще как бы сохраняется, но вот возникает уже это движение мягкой политической исламизации. С широким использованием суфийских компонент. И некими адресациями к неоосманизации. Вот, значит, если сценарий № 1 — это кемализм, вехи, колея № 1 — это кемализм, то вторая — это неоосманизация. Третья — это пантюркизм, в варианте ли «Серых волков» или в другом, я слишком уже много раз говорил о том, что именно это такое. И в варианте младотурков, и в варианте «Серых волков», и в варианте всего чего угодно ― пантюркизм и есть пантюркизм. Это вам не кемализм, который говорит «остаться в границах», и это не неоосманизм ― это именно тюрки. И наконец, теоретически, возможно движение в сторону радикальной исламизации а-ля вот этот ИГИЛ или ИГ (запрещено в России).

И что мне хотят сказать, хоть кто-нибудь, что? Что Эрдоган сменит то направление, которым он двигается? (Обозначаю его красным, хотя можно было обозначить и зеленым). [обводит красным маркером вторую стрелку] Он им движется всю жизнь, он воспитанник Эрбакана, который это начал. Он принадлежит к этой когорте политиков, он интегрирован в суфийские структуры, так же как и его противник Гюлен. Они все работают на это, они хотят закончить с вот этим кемалистким направлением и перейти сюда. Он откажется от неоосманизма, и кем он будет? Ради чего? Ради каких-то химер он откажется от суфийской поддержки, он откажется от своей собственной судьбы, от своих ценностей? От того, что дает ему поддержку народа? Да не смешите вы людей, ни от чего он от этого не откажется! Давайте договаривать до конца: Эрдоган ― это нечто среднее между Януковичем и Лукашенко. Но ни Янукович, ни Лукашенко не были лидерами стран, находящихся в состоянии сжатия и начавших расширение. У Белоруссии нет идеи Великой Белоруссии от моря до моря ― я не знаю, чего ― вплоть до Волги. И у Януковича такой идеи не было. Так Эрдоган-то, конечно, намного сильнее Януковича, но он сейчас примерно в таком же положении. По своим характеристикам человеческим он ближе к Лукашенко, то есть он сильнее по-человечески, во что-то укоренен. Но это политик, а есть Турция. Так что, вот это Турция, в которой не он один движется в сторону мягкой политической исламизации, неоосманизма. Это всё равно расширение. Куда?

Возвращение к кемализму можно приветствовать, но это возвращение становится всё более и более проблематичным.

Радикальная исламизация? Да, когда Эрдоган не хотел очень сильно атаковать «Исламское Государство», то он как бы поглядывал в эту сторону, как он поглядывал в сторону арабов. Но тогда ему надо разрывать с суфиями, не с конкретным человеком — Гюленом (с ним можно десять раз разорвать) — а с суфиями как таковыми. А с кем он останется? И наконец, он может сдвигаться в пантюркизм, неважно с «Серыми волками» или без них. Но и радикальная исламизация ― это расширение, и пантюркизм ― это расширение, и мягкий политический исламизм — это тоже расширение. Не-расширение — это кемализм. Всё.

Если бы даже Эрдоган и хотел менять свои мягкие политисламизаторские вехи на какие-то другие, он не изменит их на кемализм, потому что он никогда туда не придет (там кровь). А куда бы он ни двинулся со своего направления — в пантюркизм (где с суфиями можно договориться и поэтому это более возможно) или в радикальную исламизацию, где надо рвать с суфиями и непонятно с кем договариваться. Так что, скорее всего, он может двигаться в пантюркизм. И что? Это будет превращение мягкого расширения суфийского в расширение взрывное, сероволчье. И что это расширение даст России? Какой-то там новый тип стратагемы, при которой можно слиться в объятьях? Как называются эти объятия?

Мне говорят, а почему вы не рассматриваете здесь некий евразийский проект? Я говорю, потому что я не рассматриваю бред. Что такое евразийский проект? Есть классические евразийцы — левые и правые, они, между прочим, разные. Но они все были сторонниками того, что некое русское начало берет себе в качестве очень уважаемого младшего брата тюркское начало. После краха Советского Союза и всего, что произошло в России, это исключено. Это исключено, и это совершенно не нужно Эрдогану. Если он пойдет в сторону пантюркизма, ему нужно наоборот, и в мягком политическом исламе тоже нужно наоборот. А наоборот — это конец России. И сторонники халифата, которые приветствуют радикальную исламизацию России во имя некоего халифатистского синтеза, и сторонники пантюркизма, а мы знаем, что это разные сторонники, одинаково фактически грезят концом России.

И как это надо сочетать? Проект «Великий Туран» надо сочетать с проектом «Великая Византия», что ли? Я не понял. И смотрите, как движется народный дух-то турецкий. Клубилось облако, создали где-то какую-то парочку племен мелких, да? Из них создали ядрышко, вокруг ядрышка создали хунну. Разгромили хунну — одни ушли как гунны топтать Европу, другие как-то прозябают. Прозябают-прозябают, бац! — новое чудо. Опять маленькая группа — синие тюрки, опять консолидация, опять расширение. Опять сжатие. Жмут-жмут-жмут, разрушают-разрушают-разрушают всё до бейлика османского ― всё соединилось и опять великая империя. Но ясно же, что народный дух, если он существует, он живет этим — то есть великим расширением. И что это за расширение? Я могу его уважать, я могу чутко всматриваться в телодвижения, если так можно выразиться, этого духа, для того чтобы еще и учиться на этих примерах тому, как идут восстановления такого рода. Но причем тут Россия?

Радуйтесь, что 16 июля 2016 года породило возможность прагматического сближения Турции Эрдогана и России Путина. Радуйтесь тому, что подписаны новые интересные экономические и прочие договора. Радуйтесь тому, что могут произойти бо́льшие еще прагматические сближения, работайте на это. Но не поддавайтесь этим химерам. Потому что в рамках этих химер, и это надо запомнить, неоевразийство так называемое — это пантюркизм. И оно даже не очень это скрывает. Или смесь пангерманизма с пантюркизмом именно в этом варианте. А поскольку всё зыбко и всё колышется, и крах Советского Союза, а также устойчивая такая антисоветская травма, я бы сказал, реактивный комплекс (молились-молились и вот всё попусту, да?), порождает отсутствие движения в советском направлении, то любая небыль вдруг может просочится на волне вот некоей эйфории, порожденной сближением, возникшим после 16 июля. Приветствую сближение, рад, что эта эйфория не возникла, надеюсь на еще большее прагматическое сближение между Турцией и Россией.

И надеюсь, что то, что здесь изложено, говорит о том, что никаких возможностей сочетать великий русский расширительный взрыв, который впереди, и великий туранский взрыв, о котором мечтают все, кто оказался жертвой сокрушения Османской империи, невозможно. В истории невозможен этот постмодернистский, вялый, безвольный, апатичный псевдосинтез. Он всегда превращается в победу того, кто использует этот синтез, имея внутреннюю волю и готовность всё это поглотить. Это может кончиться только крупными эксцессами, которые нам абсолютно не нужны.

Поэтому давайте учиться у других, давайте переходить на форматы, позволяющие по-настоящему понять фундаментальные предпосылки, крупнейшие константы и глубинные течения политического процесса и их историческую обусловленность. И давайте на чужих примерах, да и на собственной великой истории учиться побеждать. Ведь поражение наше, именуемое распад СССР, ― оно для нас ничуть не менее тяжело, чем для тех, кто по другую сторону барьера, поражение Османской империи. И нам надо пережить это поражение, искупить его, учиться, сжаться правильным образом, и расширяться. Мы уже сжались, время расширения. Или же оно станет временем конца России.

До встречи в СССР!