виртуальный клуб Суть времени

Смысл игры 111. Сергей Кургинян


Ссылка на youtube, файлы для скачивания – в полной версии новости.

Смысл игры - 111 from ECC TV .

Скачать файл.avi (avi - 181 Мб)
Звуковая дорожка, файл.mp3 (mp3 - 27 Мб)
Версия для мобильных устройств, файл.3gp (3gp - 37 Мб)

Youtube
 

Добрый вечер.

Я начинаю эту передачу, новую передачу «Смысл игры», в 19 часов 6 минут по московскому времени 31 декабря 2016 года. До нового — 2017 — года остается чуть менее пяти часов. Когда эту передачу выложат, останется еще меньше. И прежде всего, конечно, я хочу, пользуясь случаем, поздравить всех с новым годом, сказать, что год был трудный, но нескучный. Мы выстояли в очень сложных условиях. Мы, я имею в виду — страна.

Движение «Суть времени», к членам которой я обращаюсь, и которых поздравляю с новым годом, а также слушатели передачи «Смысл игры» в целом, читатели нашей газеты, все вообще, кто заинтересованно это смотрят, смогли и убедиться в правоте определенных прогнозов, и вместе с тем осознать до конца, что прогноз — это ведь не предсказание каких-нибудь Мойр, рока, которого нельзя избежать: вот будет так-то, так-то и так-то... Это нечто совершенно другое: это описание того, куда ведут определенные тенденции. А долг гражданский человека, движения — у всех, кого угодно, у всех общностей, которые только существуют, народа в целом, а, в общем-то, и человеческого рода в целом, — это преодолевать этот рок, каков бы он ни был. Вот если когда-то говорилось, что это ― тепловая смерть Вселенной, значит, преодолевать тепловую смерть Вселенной. В этом — смысл существования человечества. Оно существует постольку, поскольку преодолевает рок. В этом его, я бы сказал, творческое движение. Против течения, которое так или иначе его влечет, неважно, к тепловой смерти или к сжатию Вселенной или к чему-нибудь еще, к какой-нибудь гадости. Неважно к чему. Долг человека бороться с этим, плыть против течения. Для этого существует человек, для этого существует человечество, для этого мы живем, и в этом смысл того, что называется творческим движением человека и человечества.

Человек и человечество ведь не сами по себе движутся. Они ведь движутся вместе со всем бытием. Теперь мы уже знаем, что всё исторично. И если творческое движение есть смысл всего, смысл истории ― не игры, а настоящей истории, ― то это теперь уже нельзя приписать только людям. Исторично всё живое: ибо когда-то не было позвоночных, а когда-то не было и более простых живых существ, а были совсем элементарные. А когда-то жизни не было вообще, и мы это знаем с XIX века. Но теперь мы знаем еще, что когда-то не было молекул, когда-то не было атомов, когда-то не было даже элементарных частиц. Значит, всё бытие ― оно исторично по своей сути, оно всё куда-то движется во времени, и есть какой-то механизм, может быть, нам до конца не понятный и единый, который его куда-то движет. Можно назвать этот механизм, неважно, синергией, эмерджентностью или чем-нибудь еще. Я здесь привожу очень примерные определения: синергетика всем этим всем занимается, теория систем... А можно просто на уровне метафоры сказать, что есть некий огонь, который согревает человечество, который питает его энергией и позволяет ему двигаться путем творческого развития, двигаться творчески. Вот этот огонь — он красный. Потому что есть другой огонь. Есть огонь, который это человечество испепеляет, сметает, стремится, чтобы оно прекратило своё творческое движение или начало движение в обратную сторону.

Георгий Димитров на процессе кричал: «Колесо Истории вертится, и никто не сможет повернуть его вспять», а нацисты пытались его повернуть, и вся нацистская система, в сущности, поклонялась этому черному огню, антиисторическому, контристорическому. Два огня, красный и черный, борются, и эта борьба, так сказать, пронизывает весь космос, всё бытие, а возможно, и что-нибудь кроме него. Она носит абсолютный и фундаментальный характер, и только внутри этой борьбы человек и ощущает себя человеком. Если он в ней участвует, если всё, что в нем есть, кладется на благую чашу этой борьбы, тогда он имеет смысл, может жить, и тогда он живет в истории.

Мне кажется, что многие, в том числе и те, кто достаточно внимательно смотрел и передачу «Суть времени», и потом «Смысл игры», все-таки не до конца не то чтобы понимают, а именно переживают остроту определенного вызова, который стоит за словами «постистория», «конец истории». Слова о конце истории и постистории когда-то сказал либеральный политолог американский Фрэнсис Фукуяма. Это было сказано примерно тогда, когда мы проиграли в холодной войне, а проиграли мы, конечно, до 91 года, вместе с крахом берлинской стены, некими парижскими телодвижениями Горбачёва, весьма двусмысленными и скверными, ― вот уже там был этот проигрыш. И Фукуяма быстро на него отреагировал. Сам по себе Фукуяма ― человек не особенно глубокий, ничего собой не представляющий, звезд он с неба не снимает, да и статусом никаким особенным не обладает, и поэтому всегда можно было бы спросить: «А собственно, а что вам этот Фукуяма?» («Что он Гекубе, что ему Гекуба?») Ну есть Фукуяма, один из политологов американских, и чего-то он там квакает. Но те, кто с Западом как-то взаимодействуют, сколь угодно напряженно, и те, кто как-то понимает, что там происходит, никогда так не скажут. А если скажут (а я слышал это несколько раз), то это, конечно, неискренние высказывания, которые нужны для того, чтобы скрыть существо дела.

Фукуяме этот текст в существенной степени был заказан, а если бы даже это было не так, и мы бы могли сказать, что Фукуяма случайно закричал «кукареку», то вопрос заключается в том, как на это отреагировала власть мировая. Она же существует. Может быть, она не тотальная, и она делится на несколько групп, а группы между собой конкурируют (не «может быть» ― это же точно так), но она же тем не менее существует. И вот всё, что рвалось к некому очень специфическому пониманию глобальности, оно же закричало: «Вот, вот Фукуяма сказал главное, какое „кукареку“! Это гениальное „кукареку“, это лучшее „кукареку“ в мире, это наконец-то всем открылись глаза на то, что происходит», да? Это-то уже никто не мог скрыть? Фукуяма из такого бесстатусно-безвестного положения оказался вдруг на волне гигантского процесса, а эту волну ведь кто-то поднял. Так сказать, хозяева глобальных СМИ, и силы, стоящие за этими хозяевами, ― там было кому поднять. Ну и ладно, вроде как Фукуяма всего лишь сказал, что либеральная демократия ― это лучшее политическое устройство, типа, и теперь показано, что именно оно будет во всех странах мира, да? Это тоже ведь не так просто всё, потому что когда говорят, что либеральная демократия ― это некое безальтернативное устройство и лучше не бывает, и это единственное благо в мире, то это благо можно уже навязывать миру, да? В том числе с помощью бомбардировок, а уж там как получится, мы хотели блага, а уж, как говорил когда-то один наш премьер-министр, «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Вот это всё само по себе очень небезупречно с точки зрения формулировки, там, «идеальное устройство», «либеральная демократия» (что она такое, тоже непонятно), но это бы было полбеды. На самом деле Фукуяма сослался на Александра Кожева и на Гегеля, и, сказав о конце истории и конце времен, он довольно много сказал, он сказал отнюдь не только про то, что будет либеральная демократия. А Кожев, имея некоторые очень непростые основания так трактовать Гегеля, сказал о том, что в конце времен прекратится творческое движение человечества. И получилась какая-то поразительная вещь. Что, собственно, все кричали, что этот коммунизм убирают как препятствие к истории, то есть к творческому движению человечества, а теперь оказалось, что этот коммунизм убирают для того, чтобы вообще не было истории, понимаете?

Что говорил тот же Андрей Дмитриевич Сахаров, и все прочие, да? «Вот идет поезд человечества. Поезд человечества, поезд истории набирает скорость и всё прочее, а Советский Союз лежит, как валун, поезд может натолкнуться на валун и сойти с рельс. Чтобы он не сошел с рельс, надо откинуть валун. Что будет с валуном, неважно». Вы мне поверьте, это говорилось. И не в самых узких кругах, в умеренно узких. Ну хорошо, да, откидываем валун, и поезд вдруг раз, и останавливается. Говорят:

— А что ты остановился-то, поезд, ты же вроде должен был ― чух-чух-чух-чух-чух ― еще быстрее начать куда-то ехать, что ты останавливаешься-то?

— А я останавливаюсь, потому что задача была не в том, чтобы убрать валун, и история развивалась быстрее, а в том, чтобы кончить эту историю.

А история ― это что такое? Это творческое движение человечества. Значит, мы заканчиваем творческое движение человечества. А на чем мы его заканчиваем? На либеральной демократии? Ну, перестаньте дурака валять. Мы заканчиваем его, говоря о том, что проект «человек» закончился, проект «гуманизм» закончился ― очень многое закончилось. Тот же самый Фукуяма говорил: «Наступает царство без творчества, царство скуки, царство еще чего-то, в нем будут какие-то там конвульсии, но мы эти конвульсии будем останавливать». Исчерпанность ― вот что наступает.

Если использовать эту метафору, то огонь истории тухнет, а наступает холод. И в этом холоде человечество начинает замерзать, замерзать, замерзать («не спи, замерзнешь»), спать, дергаться, пытаться разогреться. Рано или поздно оно, естественно, облизнется на черный огонь и попытается в нем согреться, и в нем начнет сгорать. Там очень многие мрачные процессы происходят, следующие за этим вот концом истории, за этой пост-историчностью, пост-творчеством. Страшные вещи за этим стоят. И главное-то не то, что прокукарекал Фукуяма, ну, сказали, что это самое лучшее «кукареку» в мире, ― процесс так идет, понимаете?

Процесс идет в сторону конца истории. Или, скажем так, те силы, которые заинтересованы в глобальном государстве (они его еще не сформировали, но хотят сформировать), хотят конца истории. Потому что класс, господствующий класс капиталистический ― он смутировал, у него нет сил на то, чтобы историю длить, развивать, чтобы это творческое движение усиливать. Он понимает, что при усилении творческого движения он сам пойдет в распыл, он должен будет сдать власть кому-то еще. Поэтому он спасает свою власть путем попытки остановить, сдержать исторический процесс, повернуть его вспять. А он обладает в XXI веке такими возможностями, которыми ни один господствующий класс не обладал никогда. Господствующий класс в конце, когда он перестает быть классом-лидером и уже начинает цепляться за это свое господство, которому он не соответствует (он цепляется вопреки своему содержанию ― он превращается), всегда становится классом-мутантом. И это всегда отражается в культуре ― смерть культуры рядом с этой смертью определенной элиты наступает, но человечество, человеческую историю господствующий класс не может вместе с собой уничтожить, потому что средств нет. А сейчас средств стало намного больше. Они колоссальны. И они будут нарастать. Поэтому, как только господствующий класс на определенном этапе получит в свои руки суперсредства, неважно как они будут называться — генная инженерия, моделирование сознания, супер-СМИ или как-то еще — он, придя в состояние, когда он не в состоянии историю двигать, он ее начнет останавливать, поворачивать вспять и уничтожать.

Юлий Цезарь еще мог надеяться двигать вперед историю. Вместе с Римом. А Октавиан Август, про золотой век которого говорят, уже не надеялся на это. Он оформлял некий конец истории, поэтому все время смотрел в сторону какой-нибудь Аркадии, начала человечества, золотого века. Это много раз так происходило. И это происходит сейчас так, как это не происходило никогда. А самое главное, что это пытаются сделать глобальным.

Коммунизм, как единственная мировая идеология, которая говорила, что творческое движение человечества будет всегда продолжаться и будет постоянно нарастать, и что именно потому и нужен коммунизм, чтобы это нарастание было особо стремительным, отброшен в сторону. Остатки теории прогресса вместе с проектом «Модерн» и буржуазным не смутировавшим классом, хватающимся за национальные государства, национальные суверенитеты, существуют. И именно эти остатки теории прогресса и теории Модерна еще бросают вызов глобализму и постистории. И всюду, где мы видим, от Украины и Ливии до Сирии, ― всюду идет эта война. Но прёт-то, напирает-то вот этот постисторический класс, класс-мутант, класс-глобалист в этом смысле слова. Не то страшно, что будет одно государство, «когда народы, распри позабыв», и не то страшно, что будет либеральная демократия, а то, что внутри всего этого есть элита, которая эти, так сказать, «прибабахи» предлагает, пряча главный товар, который надо продать — конец истории, конец творческого движения человека и человечества. Оглянитесь вокруг — это не сказка. Всё, что происходит с ювенальной юстицией, всё, что происходит в образовании, всё, что происходит с человеком вообще ― это всё что такое? Это и есть попытка навязать конец истории.

Сколько людей увлеклись компьютерными играми и ушли из реальной жизни? Огромное количество наших соотечественников. Сколько людей бегут от реальности вместо того, чтобы эту реальность куда-то двигать? А почему? А потому что огонь погас. Стало холодно. И в этом холоде хочется либо согреться какими-то развлечениями, либо принять его и начать замерзать, замерзать, спать и замерзать. Как жить при полном холоде? Да никак ― замерзнуть и всё. Длить это замерзание. Вот эпоха, в которую мы живем. Вот эпоха, которой мы бросаем вызов. Вот, что стоит на весах, и что совершается ныне. И внутри всего этого мы видим, как яростно борются вот этот глобализм, постисторический и внутренне нацеленный на конец этого творческого движения человечества с теми силами, которые как-то еще не соответствуют подобным действительно античеловеческим и постчеловеческим затеям. Эти силы относительно слабы. Они в прошлом, как в прошлом весь «Модерн» и всё остальное, они очень слабы после краха коммунизма. Но они существуют, они борются, этот конфликт мы наблюдаем всюду, и он будет содержанием следующего года и следующего десятилетия.

Через эту призму мы снова смотрим на коммунизм. Не на отдельные положения теоретические, не на вопрос о прибавочной стоимости или об общем кризисе капитализма. Не этим ценен Маркс, по большому счету. Он ценен тем, что марксисты и коммунисты были единственными, кто до конца верил в историю, в подлинную историю, называя всё, что связано с классовой борьбой, предысторией человечества. В такой мощный рывок творческих сил человечества, который неостановим и который имеет вселенский, космический характер. Вот, что важно. Это было. Это было разгромлено, и мы в следующем году будем праздновать столетие возгорания этого великого красного огня в условиях застылости и явных сполохов черного огня. В этой ситуации мы не можем быть сторонними наблюдателями. Мы не можем даже говорить так, что вот мол, сколько есть сил, мы столько их вложим. Мы должны вложить всё, что у нас есть, и даже больше, чтобы этот процесс, процесс уничтожения истории, войны с ней, антиисторический, контристорический процесс рухнул так же, как рухнули процессы, навязанные Гитлером. Это надо разгромить так же, как громили под Москвой, Сталинградом, под Курском нацизм, потому что это хуже нацизма, и это в конечном итоге, конечно, нацизм.

Раз это так, надо действовать. Ты действуешь локально, имея эти глобальные цели. И внутри этих глобальных целей бывают мельчайшие конкретные действия. Ну вот, например, я непрерывно циркулировал между Александровским и Москвой по три раза в неделю, иногда и по четыре. Все же наблюдали, что я тем не менее выступал, и ясно, что был в Москве, но я непрерывно работал еще и в Александровском, и я продолжаю работать, потому что ситуация была трудная, потому что мы хотели сделать работу, которую обычно делают два года, за один год, потому что есть много людей, которые обещают, что мы конечно сделаем работу за один год (сторонних людей)! А потом свои обещания не выполняют, и тогда приходится засучить рукава и делать это всё самим. В серьезные моменты я и сам таскал всякого рода тяжести в ходе ночной работы и занимался совсем простыми видами работы. А в основном я, все-таки, управлял этими работами. И мы победили!

31 декабря я могу говорить о том, что мы победили, мы всё сделали. Мы победили на том направлении, на котором должны были проиграть. Мы создали новый объект в этом глухом кусочке весьма неблагополучной Костромской области. Мы создадим новую школу, и мы будем дальше весь 17-й год двигаться вперед. Вот у меня две пачки. В этих двух пачках материалы по поводу того, что происходило за те пару месяцев, когда я уже начал комментировать происходящее только в так называемых больших СМИ и перестал разговаривать в передачах «Смысл Игры». За что еще раз приношу извинения.

Это надо всё обсуждать [показывает на пачки бумаг на столе], и это теперь будет обсуждаться постоянно, потому что, победив, я возвращаюсь к тому режиму, который существовал до этого. Я еще чаще буду ездить из Александровского в Москву. Но я надеюсь, что обещания, что я буду это делать в каком-нибудь таком передвижном средстве, где я смогу непрерывно работать и спать, будут выполнены. А значит, передачи «Смысл Игры» восстанавливаются, и мы будем всё это разбирать. Но если я сейчас это начну разбирать, то передачу просто не выложат до Нового года. А я считаю, что ее нужно выложить. И в этом смысле хотел сказать главное.

К Новому году или к столетнему юбилею Великой Октябрьской социалистической революции можно отнестись по-разному. Можно просто как к юбилейной дате. Взяли, накрыли стол, выпили, отпраздновали или с проклятиями сказали: «Какой был ужас!»

Но это только если ты определенным образом относишься к времени.

Интересно, что термин «суть времени» ввел такой наш очень известный, вполне серьезный астрофизик, доктор наук Козырев. Который считал (и о котором Вознесенский писал, что он хочет преодолеть тепловую смерть Вселенной) ― который считал, что время есть активный фактор. Что время ― это не абсолютный параметр (знаете, как у Ньютона, есть параметр время, пространство, там... евклидово... не важно, неевклидово у Эйнштейна), а время ― это активно действующий фактор. У Козырева были друзья, я не буду даже их называть, самые выдающиеся астрофизики мира, которые самым серьезным образом относились к его теории. Да и сам он был доктором наук, астрофизиком, а вовсе не каким-нибудь оккультистом. Всё это соответствует древнейшим представлениям о том, есть два времени: время пассивное — Хронос и время активное — Кайрос. Может быть, Козырев был в чем-то неправ — я не буду спорить, я не астрофизик. В данном случае есть люди, которые считают, что какие-то эксперименты не подтвердили его теорию, а есть люди, которые считают, что подтвердили. И те, и другие — очень крупные ученые. Но как бы там ни было, время — это нечто большее. У него есть суть. Это не просто параметр, внутри которого мы отсчитываем равные интервалы. Это что-то, что само способно действовать. Новый год ― это не просто определенное время, когда отрезки определенным образом сложились. Это, в каком-то смысле, космическое событие, историческое.

Столетний юбилей — это не просто было 99, стало 100. Там что-то происходит со временем. Оно не просто движется по линии, оно как-то петляет определенным образом и в точках самопересечения становится чем-то бо́льшим, чем обычно. И тогда возникает праздник, тогда возникает особая временная точка.

Сейчас, на пороге нового года, говоря, что этот год — год столетия Великой Октябрьской социалистической революции, а значит, год осмысления нами глобального мирового процесса, а значит, и осмысления Истории и Антиистории, а значит, осмысления чего-то большего, включая суть времени, — в этот год я поздравляю всех не просто с тем, что через несколько часов будет праздник. Я поздравляю всех с тем, что мы живем в особое время ― во время, когда от нас очень много зависит, когда на чашах весов добра и зла лежит так много и такое неустойчивое существует внутри этого равновесие. Мы живем в период ужасной катастрофы под названием «крах СССР» и крах всего, что было к СССР так или иначе подверстано, но мы живем в момент, когда у нас не опускаются руки, и когда мы ищем ответ на вызов этой катастрофы. Мы можем и должны жить с предельной полнотой. И эту полноту мы можем особо ощутить в особые точки времени. Я желаю всем, кто будет справлять Новый Год, я желаю всем, кто понимает, что он входит в особый 2017 год, этого особо острого переживания чувства времени, которое всегда должно происходить в момент праздника. Праздника хочет душа, говорил великий Шукшин, и он был прав. Праздник — это момент особого переживания времени.

Мы много сделали, нам еще больше предстоит сделать. По отношению к тем деяниям, которых требует от нас наша эпоха, мы все слабы. Но человек не просто бывает слаб или силен. Он бывает в состоянии перехода от слабости к силе. И этот переход наступает тогда, когда он пробуждается по-настоящему, когда он понимает, как много от него зависит. Я желаю всем этого пробуждения, этого особого ощущения момента времени. Я желаю всем этого особого ощущения смысла, особой встречи со сложным временем, которое самопересекается, и особой встречи с входящим, особенным годом. Желаю, чтобы в этот момент вся картина прошедшего вдруг возникла перед глазами, и чтобы это возникновение не привело к тому, что сердце сжалось и губы задрожали, а привело к тому, что было сказано в замечательной песне «будет буря — мы поспорим, и поборемся мы с ней». Для тех, кто знает, что буря — это счастье, а не ужас-ужас-ужас, это звучит определенным образом.

Всем — с праздником, всем — с Новым годом и с новым счастьем, всем — с годом, когда Россия выстояла, всем — с годом обострения борьбы контристорических, антиисторических и исторических сил.

Всем — с годом, когда мы входим в столетие Великой Октябрьской социалистической революции, входим на пепелище, но не с унынием и скорбью, а с ясным взглядом и крепко сжатыми кулаками. Счастья, здоровья и понимания, что человек живет постольку, поскольку он отстаивает свои ценности на пределе возможностей и за этими пределами, меняя этим себя и мир.

Всем, кто разделяет наши ценности, — счастья, здоровья, успехов и обретения новых сил.

С Новым Годом!