виртуальный клуб Суть времени

  Илья Роготнев

   АНАЛИТИКА ТЬМЫ
   Рецензия на фильм «Елена», реж.: Андрей Звягинцев
   производство: «Нон-стоп продакшн», 2011 г.

В российском прокате прошел фильм Андрея Звягинцева «Елена» – фильм, получивший специальный приз Каннского кинофестиваля (в конкурсной программе «Особый взгляд»).

Фильм самого неожиданного отечественного кинорежиссера, уже получившего в 2003 году главный приз Венецианского кинофестиваля, заслужившего мировую славу и весьма разноречивые оценки отечественных кинокритиков.

Звягинцев создавал до сих пор мифопоэтические повествования, в которых речь шла о вечной душе, ее соприкосновении с запредельным, о таинствах и духовной пустоте, о Боге и смерти Бога, о сакральном пути и тупиках обезбоженного мира.

«Возвращение» (2003). В семью, где растут два мальчика, возвращается отец (из ниоткуда, из самой смерти, из Чистилища или с небесных сфер – из Иного), везет сыновей на рыбалку, где внезапно погибает. По ходу путешествия мальчиков преследует иррациональный страх, недоверие к «отцу», интуитивное предощущение сокровенной тайны. Герои прибывают на остров, где должна свершиться мистерия инициации: отец уйдет, проведя души юных героев через невыразимые метафизические переживания к новому, «мужскому» состоянию. Монтаж Эйзенштейна и ритм Тарковского, мифопоэтика и тончайший, без всякой фальши психологизм.

«Изгнание» (2007). Женщина сообщает мужу, что ждет ребенка, но этот ребенок «не его»; муж вызывает врачей, врачи извлекают плод, жена принимает смертельную дозу снотворного, оставив записку, из которой очевидно, что отцом нерожденного ребенка мог быть только законный муж героини, который просто не смог и не захотел понять свою супругу. О чем эта история? О невозможности – в условиях непонимания, недоверия, забвения высших принципов любви, – о невозможности в такой мир прийти Богу, принять небесному образу бренное земное тело. Бог будет убит еще во чреве Богородицы. Ничего нельзя объяснить; о главном, о высшем в суровом мужском мире нельзя говорить. Понимать и сочувствовать – нельзя. Мир не покинут Богом, он закрыт для Бога – наглухо. Закрытая дверь храма – немного навязчивый, но внятный и глубокий символ. Стена нашего «правильного» отношения к жизни отгородила нас от истин, от Слова, от Спасения. Брат главного героя выражает моральные основы этого мира приблизительно так: «Хочешь ее простить – прости. И это будет правильно. Хочешь ее убить – убей. И это будет правильно». Мы свидетели «изгнания» Бога. «Изгнание» – один из самых метафизически страшных российских фильмов. Здесь уже почти все – от Тарковского (визуальные образы, долгие планы, затягивающие панорамы). И звягинцевская тонкость в создании образов – актер Константин Лавроненко заслуженно получил в Каннах приз за эту работу.

И вот – «Елена». Внешне благополучная Москва, внешне неблагополучное Подмосковье, богатство и нищета, гопники, подъезды, квартирный вопрос, деньги, фитнес-клуб, нависающая над юным героем служба в армии, пошлое убийство ради денег. Автор будто испытал влияние «новой драмы», Бориса Хлебникова, Василия Сигарева, etc. Однако Звягинцев совершил именно то, на что лишь претендуют многие авторы: он сопрягает (тонко и напряженно) социальную аналитику с метафизикой. На этот раз режиссер скрупулезно вчитывается в драму обыденных обстоятельств, чтобы нащупать и высветить мистериальную ось событий. И к этому сопряжению аналитики и метафизики стоит проявить внимание.

Елена замужем за Владимиром, человеком с материальным достатком. Герои уже немолоды, между ними нет огня любви или хотя бы страсти. Елена – жена Владимира по закону, но «по сути» – домработница, кухарка и любовница. Герои живут в разных комнатах, проводят день порознь, внимают разным медиа: он засыпает под спортивные телепередачи – она готовит и убирает квартиру под «Малахов +», «Контрольную закупку», «Пусть говорят», «Давай поженимся». Этот информационный шум постепенно превращается в зловещий фон, который говорит очень многое о социальном контексте разыгравшейся драмы.

Герои – из разных миров. Сын Елены – безработный «пивной алкоголик» с неухоженной женой и двумя детьми. Елена каждый месяц отдает свою пенсию сыну. И вот появляется «непредвиденное» обстоятельство: внука Александра нужно зачислить в вуз (что стоит денег), чтобы «отмазать» от армии. Владимир отказывается помочь, да еще и сообщает о том, что после перенесенного инфаркта решил составить завещание в пользу своей «непутевой» дочери. Добродетельная Елена внезапно для самой себя, защищая сына и его семью, убивает мужа с помощью «Виагры», получает деньги, спасает внука от армии и перевозит сына с женой и детьми в роскошную московскую квартиру.

Типична ли эта история? Вряд ли. Хотя все узнаваемо: и Москва, и неблагополучный пригород, и циничная непутевая дочь, и гопник внук, и лодырь сын. Нетипично само исходное положение Елены. И в нем – ключ к метафизике. Елена – странница между двумя мирами. Из роскошной квартиры, через вполне себе приятные московские улочки, зайдя в банк, героиня движется в антимир – туда, куда добираются на электричках, где все заставлено безобразными типовыми многоэтажками, где бродят пьяные взрослые мужчины, а у подъезда нас встречают маргинализованные подростки. Елена покидает чистенький подъезд с консьержем – и входит в грязный, обезображенный подъезд, направляясь в грязную, давно требующую ремонта квартиру сына. Здесь все вещи некрасивы, бесполезны, не прибраны. Сын курит на балконе (кстати, недешевые «Мальборо»), смачно плюет вниз. Внук играет в видеоигры. Невестка ходит по дому в засаленном халате. Елена пришла в социальный Ад. Из «среднего мира» спустилась в «нижний мир».

Как сама Елена понимает различия между мирами? Как несправедливость. Какова ее миссия? Нести, по возможности, блага «среднего мира» в «нижний мир». Эти блага – в первую очередь, деньги. Елена не может отличить добра от зла – и совершает зло. И вот плюющие гопники и алкоголики захватывают красивую московскую квартиру. Картина ясна: вот вам – благородные богатые, вот вам – бездельники бедные, благородный москвич убит посланником из мира гопников, алкоголиков, хамов. Но это еще не метафизика. А ведь Андрей Звягинцев уже сказал прямо (например, в интервью Владимиру Познеру), что главная тема фильма – Апокалипсис.

«Елена» не о том, что происходит. Не о том, что может произойти. «Елена» – картина о том, что с нами произошло, мы все живем после падения Елены. Конец света наступил. Мы живем в мире, стремительно охватываемом низменными стихиями, темной стороной социальной реальности. Эта темная сторона не бедность, а безобразие, визуальное и моральное. Ад пришел в мир. Кому-то могло казаться, что в инфернальном мире должно быть величие: его музыка должна напоминать «Гибель богов», его атмосфера должна быть трагична, его эстетика должна содержать нечто мрачно-готическое. На самом деле, Ад – пространство пошлости. Звуки Ада – это телевизионный информационный шум: «Контрольная закупка», «Пусть говорят», «Давай поженимся»… Голоса Ада – гогот гопников. Падший ангел не мятежный дух, а хозяйственная женщина, отравившая мужа «Виагрой». Да и сам конец света прошел незаметно: просто на пару минут в районе отключили свет. В этот момент киноязык режиссера тоже меняется: мир после конца может фиксироваться лишь «камерой с плеча», в манере знаменитой «Догмы-95».

Эта эстетика, этот язык, этот образ жизни – инфернальны, апокалиптичны. Еще раз подчеркну: дело не в порочности бедных, а в инфернальности социального дна. И с этого дна адская вселенная рвется ввысь, опошляя, сметая, обезображивая мир.

Но главное открытие режиссера не в этом. Он остается аналитиком, он всматривается в Апокалипсис. Изначально территория тьмы – это зона социального неблагополучия: пригороды, электрички, подворотни. Там тьма накапливается давно. И она прорвется – лишь только из «среднего мира» туда будет протянута нить. Но и в «среднем мире» есть свое неблагополучие, в нем есть порок, роковая неисправность. Потому-то накопившийся внизу Ад начинает расширять свою территорию. Елена не выводит любимых из Ада, она впускает Ад в свой дом. Впускает сначала через окно телевизора, откуда доносятся рассуждения о колбасе и физическом здоровье.

Что же сломалось в «среднем мире»? Что неисправно в конструкции Дома? В мире поломалась любовь. Муж и жена любят друг друга по строго заведенному порядку. Дочь тяготится любовью отца и любовью к отцу. Деньги, как бы банально это ни прозвучало, вытесняют любовь. Любовь Елены к сыну – искаженная, деформированная: это любовь к его низости, любовь не преображающая, а лишь опекающая. И в финале мы слышим о любви в версии программы «Давай поженимся». Точнее, о браке без любви, о расчетливой квазилюбви. Любовь могла бы защитить мир от тьмы, но это чувство иссякает, теплота мира рассеивается.

Безлюбость мира означает, что дух оставляет эту территорию. Здесь в забвение уходит культура. В руках Елены появляется одна книга – медицинский справочник, который подсказывает способ убийства. Здесь нет Бога. Елена входит в храм, как в супермаркет – чтобы поставить свечку к нужной иконе, о чем получает консультацию в церковной лавке. Кстати, поставив свечку за здравие, она совершает убийство.

Мы сами впустили тьму в наш дом. Мы открыли ей путь, создав социальный ад. Мы сняли с себя вечный оберег любви, отрекшись одновременно от главных источников, питающих дух: от веры и от книги. Мы распахнули злу все окна. И даже если мы сострадательны, благопристойны, не злы – мы все равно зазываем силы инферно в наш Дом. Елена – это личность, очутившаяся в эпицентре апокалипсического события восхождения тьмы (или нисхождения во тьму – здесь это встречные процессы). Конец света совершается и снаружи, и внутри (в душе Елены). Потому автору понадобился этот персонаж, потому он и придумал эту не вполне типичную историю в типических декорациях.

В первом фильме Звягинцев указал на связь человека с вечными истоками, присутствие в мире надмирных сущностей. Во втором – показал, что мы закрылись от Света, отделились от него стеной наших норм, привычек, принципов. В третьем – открыл, что мы установили контакт с Тьмой, оказались в ее власти. Теперь на повестке дня – поиск путей к Исходу из Ада.

P.S. Именно так мне хочется прочитать этот талантливый фильм выдающегося кинорежиссера. Но не явлено ли здесь отвращение к социальным низам, презрение к бедным людям, утверждение справедливости их размещения в аду? Думается, что эстетическая значительность картины, по достоинству оцененная кинокритиками, не сочетается с пошлостью и тривиальностью идейного наполнения – сложный киноязык объективно перенаправляет и перекодирует примитивную энергию социальной неприязни. Быть может, глубинная трансформация этой энергии и была сверхзадачей фильма?