виртуальный клуб Суть времени

Четвертый проект

Тайное знание русского коммунизма

Аватар пользователя spirit
Тайное знание русского коммунизма

Сергей Кургинян о том, чего ждет мир от России  
 

Я много езжу по миру, наблюдаю что-то. И наблюдаю некую сложную амальгаму чувств, которую вызывает у мира Россия. Конечно, основополагающее чувство – презрение. Презрение к стране, отбросившей своё прошлое, к стране, двигающейся в коррупционизм, бандитизм. Но внутри доминирования этого презрения (имеющего одни оттенки в Индии или Китае, другие оттенки в Европе и Соединённых Штатах, третьи оттенки в исламском мире), внутри всей этой, повторяю, сложной амальгамы презрений есть одновременно какое-то затаённое ожидание. А вдруг?..
«А вдруг русские дурят-дурят, а потом возьмут и вынут что-нибудь из кармана такое, что для всего мира окажется абсолютно новым – и одновременно узнаваемым. Новым и одновременно узнаваемым. И что если «новое и одновременно узнаваемое» спасёт мир? Русские, конечно, опять набедокурят, огромной ценой проторят опять какую-нибудь дорогу, но мы за ними пойдём-пойдём куда-нибудь да и доползём. Может быть, исторический процесс и продлится. А как без него? Может быть, развитие и продлится. А что делать, если формы модернистского развития исчерпаны?»
Тогда вопрос возникает в том, что мы можем сказать об этом послании, об этой тайне, содержащейся внутри нашей истории, кроме того, что вот, смотрите: вот здесь коллективизм, вот здесь опять коллективизм. Но русские-то создали ведь нечто гораздо более интересное! И в системах образования было нечто абсолютно новое. Но ведь эти виды новизны, связанные с социальным творчеством, не исчерпывают всей творческой новизны, находящейся внутри советской обветшалости, советских ошибок, советского барахла, советских несуразностей – и советского героизма. Там, внутри всего этого, находится нечто ещё более важное. И это важное требуется обсудить прежде всего. Потому что если уж играть, то по-крупной, потому что по-мелкой русские играть не могут...
Скажите мне, пожалуйста, что больше всего проклиналось из «идиотизмов», которые создались в советскую эпоху? Новый человек. Новый человек. «О, они не понимают, что человеческая природа есть константа, что человеческая природа есть данность, что человека нельзя и преступно менять. Они хотят человека изменить.
Значит, внутри всего того, что было сделано в связи с созданием этого нового человека, есть что-то безумно важное. Эрих Фромм пишет о том, что мы потеряли, о наших ошибках, не анализируя которые мы не достигнем ничего.
Социализм и коммунизм очень скоро превратились из движения, целью которого было построение нового общества и формирование нового человека, в движение, идеалом которого стал буржуазный образ жизни для всех, а всеобщим эталоном мужчин и женщин будущего сделался буржуа.
Но вскоре выяснилось, что бесконечное удовлетворение своих потребностей ничего не даёт, что бесконечное потакание своим потребностям, что набирание этих очков удовольствия просто ничего не даёт. Что это всё чревато гигантским крушением.
Целью жизни по новому мифу (который сейчас особенно активно насаждается у нас, но который становится всем мифом постмодерна или мифом отказа от этики модерна) «является счастье, то есть максимальное наслаждение, определяемое как удовлетворение любого желания или субъективной потребности личности (Фромм называет это радикальным гедонизмом). И что «эгоизм, себялюбие и алчность – которые с необходимостью порождает данная система, чтобы нормально функционировать, – ведут к гармонии и миру».
«Капитализм ХХ века зиждется как на максимальном потреблении производимых товаров и предлагаемых услуг, так и на доведённом до автоматизма труде».
С одной стороны, мы должны как можно больше потреблять, с другой – как можно больше трудиться. Но вы же не можете делать одновременно и то, и другое! Значит, внутри вас возникает классический разрыв между одним и другим. «Мы представляем собой общество заведомо несчастных людей: одиноких, снедаемых тревогой и унынием, ...ощущающих свою зависимость» и так далее.
До этой эпохи, пишет Фромм, «экономическое поведение определялось этическими принципами». Только потом вдруг оказалось, что экономическое поведение отделилось от этики и человеческих ценностей. И тогда вдруг оказалось, что «благо для человека» подменено «благом для системы».
Дальше возникает всё, что из этого вытекает. А из этого вытекают очень страшные вещи. Человек превращается в машину «имений». В конечном итоге, он всё хочет сделать своею собственностью. Всё, включая самого себя. Мир оказывается поделен между категориями «быть» и «иметь».
Возникает потребительское безумие. Почему оно возникает? Потому что исчезает категория «быть».
И вот этот вопрос о «новом человеке», содержащийся именно в коммунизме (не в социализме даже, а в коммунизме) и неразрывно связанный с новым гуманизмом и историей как сверхценностью, может оказаться тем огромным благом, которое устремлено в XXI век. Не только новые формы коллективизма при развитии, сочетание коллективизма с развитием, но и идея действительно нового человека. Сохранение нового гуманизма. Ибо новый человек без нового гуманизма и истории – это очень страшная штука, это сверхчеловек Ницше. Вот эти вещи могут оказаться безумно важными, находящимися в сердцевине того, что называлось коммунизмом.
Я напоминаю, что не с какого-то идиотизма своего 13,5% бундестага вдруг сказали, что они будут восстанавливать не только социализм, но коммунизм. Просто все поняли, что если человек не станет новым, то он даже старым-то не окажется. Он просто будет сметён с земли, как мусор.
И вот тут находится русское слово, находящееся в русском наследстве, в советском наследстве. Вот если бы сейчас реально был выдвинут новый проект – принципиально новый, опирающийся на такие фундаментальные камни, как индустриальный и постиндустриальный коллективизм в соединении с коллективизмом аграрным; как «новый человек», «новый гуманизм», «история как сверхценность»
Мир бы стал другим, он приобрёл бы другую опору, другую динамику. Как он её имел при очень несовершенном коммунизме, который сам Эрих Фромм назвал «гуляш-коммунизмом», сказав, что обуржуазивание этого коммунизма и есть исток того, почему потом возникло постсоветское безумие. И мы должны чётко понимать, что этот исток существует, и анализировать его. Вот если бы это «четвёртое» возникло сейчас (во втором-третьем десятилетии XXI века), то, может, XXI век не стал бы веком конца человечества. Поэтому ставки огромны. Вот в чём сейчас цена проблемы исследования нашего наследства и открытия в нём тайного послания для будущего.

Если человек не станет новым, он просто будет сметён с Земли, как мусор

21 февраля 2011 г.

Про Четвертый проект

Аватар пользователя spirit
Про Четвертый проект

Сергей Кургинян о тайне «русского чуда»  
 

Если ПОСТМОДЕРН, который мы должны обсуждать отдельно, является проектом #1 (это Запад); сам МОДЕРН, ставший из мирового движения частью движения (обособившейся, окуклившейся и потому приобретшей совершенно другие качества), является проектом #2 [Большой Дальний Восток]; КОНТРМОДЕРН является проектом #3 [Большой Юг], – то что может сделать Россия в этом мире, если она не вписывается в эти три проекта? Выдвинуть четвёртый!..
Если не будет четвёртого проекта, опирающегося на историческую почву, то миру кранты, а нам в первую очередь. И вопрос здесь заключается в том, возможен ли в мире четвёртый проект? Чем он является, и почему русские могут предложить что-то своё в рамках четвёртого проекта? Если всмотреться в советское наследство:
а) как в факты,
б) как в смыслы,
в) как в нечто, непонятое до конца,
г) как в нечто недостроенное,
если соединить эти а), б), в) и г) – в единство, то выяснится, что внутри этого комплекса, особенно на его этажах, связанных с непостроенным, отброшенным и тем, что мы не видим, на этих этажах содержится некое ядро, говорящее о том, что русские осуществляли не сталинскую модернизацию, а некий альтернативный проект развития. Что во время советской власти русские – и все народы, объединившиеся вокруг России, – осуществляли не сталинскую модернизацию, а альтернативный проект развития.  В котором были избытки классической модернизации, но было и нечто, что к ней явным образом не сводилось, явным образом. Что же это, прежде всего?
Русские (и советские народы в целом) осуществляли форсированное, мощнейшее развитие, которое все видели, без разрушения традиционного общества и даже с его укреплением. Потому что, что бы мы ни говорили о колхозе – это укрепление традиционного общества.
Могут сказать: «Его здесь укрепляли, чтобы оттуда выдёргивать дрова для «топки» и бросать их в котёл современного уклада».
Нет. Потому что и современный уклад долгое время представлял собой уже нечто коллективистское. И, как я уже говорил, советское предприятие было предприятием общинного типа – со своей социальной средой, со своими профилакториями, санаториями и всем прочим. И это было не случайно. И советский дворик, где играл граммофон, был частью того же самого индустриального коллективизма. То есть русские не только создали и сохранили аграрный коллективизм колхозов. Они же ещё создали новый индустриальный коллективизм. А затем и новый постиндустриальный коллективизм стали создавать понемножку.
Чем был русский прорыв? Вот это знаменитое «русское чудо», кроме цифр, чем оно было ещё? Что оно значит с социальной, философской и иных точек зрения? А если это любовь? А если там, внутри вот этих четырёх уровней – фактов, смыслов, недообнаруженного и отброшенного, – находилась в зачатке тайна способа развития без сокрушения коллективизма, другого способа развития?
Тогда вдруг оказывается, что русские-то знают, как развиваться без сокрушения коллективизма, как развиваться альтернативным модерну путём. А если они это знают, а модерну наступает естественный кирдык... то единственный шанс человечества сохранить развитие, а значит своё бытие в XXI веке, связан с русским советским наследством, совершенно по-новому понятом.
Тут находится русское слово, находящееся в русском наследстве, в советском наследстве. Вот если бы сейчас реально был выдвинут новый проект – принципиально новый, опирающийся на такие фундаментальные камни, как индустриальный и постиндустриальный коллективизм в соединении с коллективизмом аграрным; как «новый человек», «новый гуманизм», «история как сверхценность». Если бы на этих камнях русские построили новое здание, опираясь на своё великое наследство, опираясь на гигантский гипертекст, который они уже создали и который нужно переосмыслить... Если бы они это всё сделали, то возник бы четвёртый проект.
Вот если бы это «четвёртое» возникло сейчас (во втором-третьем десятилетии XXI века), то, может, XXI век не стал бы веком конца человечества. Поэтому ставки огромны.
Создав этот четвёртый проект и реализовав его, мы выживаем в мире, мы приносим миру новое слово и мы ломаем все эти тенденции, которые нас уничтожают в мире, которые не дают нам места в нём. Сколько бы мы ни искали места в том мире, который сейчас формируют американцы, окажется де-факто, что нам места нет. Но если мы сформируем другой мир, то нам в нём место окажется. И не только нам, но и всему человечеству. И не к катастрофе Третьей мировой войны и конца истории мир будет идти, а он будет дальше двигаться по колее истории. Он вернётся на неё весь, целиком. И мы опять окажемся не в арьергарде, а в авангарде.
Вот о чём сегодня важно думать. Потому что без постановки таких максимальных задач вся эта «минимизация» ничего не говорит русской душе. И она предпочитает умереть или заснуть, чем тешить себя малыми удовольствиями жалких суррогатов, которые ей предоставляет существующая картина мира.
 
Мы построим новый, другой мир для России и человечества! Мелкие задачи ничего не говорят русской душе...
 
21 февраля 2011 г.
Ленты новостей