виртуальный клуб Суть времени

ТВ СВ-ДНР Выпуск 612 from ECC TV.
Youtube
 

Современная российская киноиндустрия находится в бедственном положении. Даже качественно сделанного ширпотреба, способного хотя бы развлечь публику и отбить вложенные в него средства выходит крайне мало. Глубокого кино, представляющего художественную ценность — еще меньше. Ну а фильмы о Войне, да еще претендующие на серьёзное осмысление — вовсе исчезающий вид. Выход любой такой картины привлекает к себе внимание и вызывает смешанное ощущение надежды и тревоги. Причём тревога превалирует — российская творческая элита в последние годы упорно не желает давать нам повода для оптимизма.

А опасаться есть чего — переосмысливая события, действуя в тонком духовном пространстве, профессиональный враг может нанести своим кино гораздо больший вред, чем разные «Штрафбаты», «Сволочи» и истерично антинародные киноопусы Михалкова вместе взятые.

В свете сказанного неудивительно, что вышедший весной 2012 года фильм Карена Шахназарова «Белый тигр» привлёк к себе внимание, и подробно, что называется, под лупой, разбирался, как представителями творческой интеллигенции, так и обитателями интернета. К сожалению, большинство критиков остановилось на обсуждении изъянов сюжета и исторических ляпов. Согласимся, что и то и другое наличествует, закономерно вызывая отторжение при просмотре картины.

Но главное (и потенциально самое опасное) в фильме не это, а вложенное в него культурное послание. Поэтому, вынеся перечисленные выше недостатки за скобки, постараемся разобраться, что именно скрывается за нарисованными Шахназаровым образами.

Краткое содержание

Фильм снят по мотивам книги Ильи Бояшова «Танкист или „Белый тигр“». Сюжет строится вокруг противостояния сгоревшего в подбитом танке и чудом воскресшего красноармейца Ивана Найдёнова с мистическим неуязвимым «белым тигром», немецким танком Т6, который терроризирует тылы наступающих русских армий. Появляясь из ниоткуда, он в одиночку уничтожает всех встречающихся на пути, а потом, не получив ни царапины, буквально растворяется в окрестных лесах и болотах.

Вернувшись к жизни после ранения, Найдёнов изменился до неузнаваемости. Он полностью потерял память, но взамен приобрел необычайные способности — научился разговаривать с танками и чувствовать их на расстоянии. Кроме того, он поверил в некого танкового бога, который живёт на облаке и ездит на золотом Т-34. По решению командования именно Найдёнов становится командиром экипажа специально созданного, модернизированного танка, получившего приказ разыскать и уничтожить «белого тигра». В решающем бою Найдёнов серьёзно ранит тигра, однако из-за повреждения собственной машины не может добить его. Немецкий танк уходит, а Иван, уже после победы, отправляется преследовать его, утверждая, что война не закончится до тех пор, пока тигр не будет уничтожен. Вот такая вот, в целом довольно странная, аллегория.

Интересно отметить, что режиссёр добавил в фильм несколько ключевых эпизодов, которых не было в книге. К ним относится, в частности, сцена ужина представителей верховного германского командования, состоявшегося после того как они подписывают безоговорочную капитуляцию. По утверждению Шахназарова все диалоги практически дословно восстановлены по дневникам немецкого фельдмаршала Кейтеля.

Вторая ключевая сцена — разговор Гитлера с незнакомцем. Разговор происходит в зале, декорации для которого создавались под личным контролем режиссера, а завершает его музыка Вагнера. Эта сцена тем более важна, что именно ею оканчивается фильм.

Отметим ещё одну существенную для понимания деталь. Шахназаров — представитель древнего дворянского рода, и глубоко включённый в элиту человек. Надо сказать, что этот фактор включённости явно отыгрывается во многих его работах. В кино, снимаемом для всех, он встраивает послания, интересные узкому элитному кругу. Эту важную особенность нужно обязательно держать в голове при обсуждении творчества режиссера.

Как два различных полюса

В фильме в смертельной схватке сошлись два начала. Немецкое воплощено в белом тигре, холодном, безжалостном и мертвом — так говорит о нем Иван Найдёнов. А пленный немецкий офицер рассказывает, что «тигр» — «это квинтэссенция немецкого духа», что вермахт сам его боится и, более того, не контролирует эту силу. Русское начало, соответственно, олицетворяет непонятный, сгоревший и вернувшийся к жизни Найдёнов.

Битва двух начал показана Шахназаровым странно, однобоко, с явными пробелами. Причём и однобокость, и недоговоренности касаются в основном «русской» части повествования. Потому что всё касающееся немцев автор описывает подробно, старательно и, уж если не с любовью, то по крайней мере с какой-то завороженностью. Это его отношение фоном проходит через всю картину.

Оно ощущается и по тому как сняты чисто выбритые, грамотно говорящие немецкие офицеры в подогнанной форме (в противоположность нашим, небритым и мешковатым).

И по тому, с каким достоинством фельдмаршал Кейтель подписывает акт о безоговорочной капитуляции, бесстрастно наблюдая за суетящимися журналистами, давящими друг друга в желании заснять исторический момент. И в последующей за подписанием сцене ужина.

На десерт немецкой делегации подают клубнику со сливками — и вдруг выясняется, что Кейтель, представитель высшей военной элиты Германии, ест её впервые в жизни. Более того, он не знает названия известного на весь Берлин ресторана, из которого привезли ужин. Отметим, что здесь режиссёр отклоняется от аутентичного текста воспоминаний — название ресторана Кейтель знал. Получается, сделан сознательный и важный акцент.

Итак, Шахназаров заворожен. Чем? Этим европейским духом господства, который он детально прорисовывает. А также, связанным с ним служением и презрением к материальному. Служением чему? Чему служили фашисты? Может быть немецкому народу? Вроде бы для Кейтеля ничего кроме его служения не существовало: и ресторанами он не интересуется, и простого десерта за всю жизнь не попробовал. Но как может сочетаться господство и служение какому бы то ни было народу. Тогда остаётся служение идеалу. И какому именно идеалу служил Кейтель примерно понятно. Так что же в этом настолько притягивает Шахназарова?

Оставим пока этот вопрос. Ведь в противостоянии есть и другая сторона, гораздо более достойная обсуждения. Потому что именно эта сторона когда-то победила.

Режиссёр начинает с того, что ставит под сомнение существование фундаментальных отличий между борющимися началами. И Найдёнова, и белый тигр, он одинаково называет порождением войны. Кроме того, оба они мёртвые, или, по крайней мере одинаково чужды живым. Обоих боятся и не понимают. Желание стереть различия прослеживается и в других деталях. Например наступающие русские части бредут у Шахназарова точно так же, как показанные в фильме колонны немецких пленных. Победители похожи на побеждённых.

Но несмотря на описанное «уравнивание», отношение к сторонам у режиссера совершенно разное. Ни завороженности, ни пиетета во всём что касается «наших» нет и в помине.

Например, в фильме сходу отвергается предположение, что простые русские Вани (пусть много повидавшие и пережившие) на серийных Т-34, могут взять и победить фашистское начало. Нет, их участь — безропотно гореть в танках, которые десятками уничтожает один-единственный тигр (автор обстоятельно демонстрирует это в эпизоде о наступлении). Пойти вслед за тигром и победить может только некто воскресший, чуждый, на тюнингованном элитном танке. Другими словами, побеждает персонаж, связь которого с народом сильно проблематизирована.

Но сделаем усилие и закроем глаза даже на это. Может в фильме есть ответ на главный вопрос — какая сила ведет Найдёнова в бой? Что делает его непобедимым?

Культурное ядро или туземный тотем?

У Найдёнова осталось не так уж много. Сгорев в танке он потерял память, и твердо помнит лишь одно — что был русским человеком. Это удачный ход: персонаж получается «химически чистым»: вычёркивается из рассмотрения его прошлое, какие-то личные, частные мотивы. Остается лишь некая «русскость», квинтэссенция русской культуры. Но ведь это же целая вселенная.

Здесь и

Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет

и

Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия

и

Под нами лёд, над нами небо
За нами наши города
Ни леса, ни земли, ни хлеба
Не взять им больше никогда

и

Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные объятья!
Пока не поздно — старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем — братья!

и

«Богатыри» (1898) Виктор Михайлович Васнецов

и

«Оборона Севастополя» (1942) Александр Александрович Дейнека

и, наконец, ключевое

Как два различных полюса
Во всем враждебны мы
За свет и жизнь мы боремся
Они — за царство тьмы

И ещё огромный корпус текстов и образов, который эту «русскость» воплощает. Именно здесь заключены таинственные истоки той силы, которая смогла одержать победу.

И тут начинается самое интересное.

Потому что режиссёр эту тему обсуждать отказывается. Не то что бы обсуждает без любви, с неприязнью, сквозь зубы, а вообще отказывается. Нет, говорит режиссёр. Ничего этого нет. Нет всей этой вашей культуры. А есть знаете что? Есть танковый божок на облаке. Найдёнов молится ему и побеждает. Вот и всё.

Что это? Как это можно объяснить? Ну допустим, что советское для автора тёмный лес, и немило настолько, что вообще претит в нём разбираться. Почему тогда не начать с имперского, имперской культурой обосновать тот дух, который побеждает белого тигра? А потом, может быть, нащупать связи между имперским и советским. Если нет желания или творческих потенций разрабатывать этот вопрос, можно, в конце концов, обойти его молчанием. Но не вводить же танкового божка! Кто-то может себе представить серьезный фильм, например об американских, французских или английских патриотах, идущих в бой вдохновляясь, скажем, индейским тотемом? Даже у дикарей все сложнее. А здесь речь идет о представителе народа с богатой и древней культурой. Почему тогда русским приписывают этот примитивизм? И что хотят этим сказать?

Заключение

Что в итоге? А в итоге победившее выглядит гораздо менее презентабельным чем побеждённое. Да и побеждённое ли? Ведь тигр остался недобитым. За победителем танковый божок, а за побеждённым — зал с креслами, любовно воссозданные интерьеры старой Европы и органично смотрящийся в них Гитлер, беседующий под музыку Вагнера с незнакомцем. «Война — естественное, обыденное дело» — говорит Гитлер — неявно апеллируя к хорошо проработанным философским концепциям (культура ведь!). «Мы просто нашли мужество осуществить то, о чем мечтала Европа! Разве мы не осуществили потаённую мечту каждого европейского обывателя? Они всегда не любили евреев! Всю жизнь они боялись эту мрачную, угрюмую страну на Востоке... Я сказал: просто давайте решим эти две проблемы, решим их раз и навсегда...».

Крайне важно, что режиссёр здесь существенно недоговаривает. Главной целью фашизма является фундаментальное и окончательное разделение человечества на господ и рабов, а не русский или еврейский вопрос. Победила же фашизм на смысловом поле новая, живая (а не мертвая как в фильме) советская гуманистическая идея. Уходящая культурными корнями в православное народное прошлое, соединившая в себе учение Маркса, русскую мечту о третьем Риме и хилиастическое мировоззрение, подразумевающее необходимость построения царства божия на земле. Такой продвинутый человек как Шахназаров не может этого не понимать. Но идеи этой упорно не хочет видеть. Так что происходит? Что означает этот демонстративный уход от настоящего обсуждения, этот танковый божок вместо целого культурного пласта? Остается только догадываться.

Одно можно сказать точно: кино не является ни добросовестным исследованием, ни полноценным шагом в сторону истрико-философского осмысления, ни уж точно тем, что нужно для восстановления в нашем народе исторического самосознания и поиска новых идеологических «точек сборки», которые сейчас необходимы России как никогда.

Два месяца назад в Сибирском центре современного искусства (СЦСИ) прошла выставка «Соединенные штаты Сибири». А вспоминаем мы о ней только сейчас. Почему? Ведь нам обычно интересна связь регионалистских тенденций и contemporary art. На гельмановской выставке «Родина» мы в своё время оттоптались от души. Да и «Соединенные штаты Сибири» добросовестно посетили, все экспонаты отсмотрели, но...

Казалось бы, всё там было в наличии: провокативное название, одиозные фигуранты и широкое медиа-освещение. Казалось бы, такие составляющие просто обязаны были смешаться в скандал, породить острую полемику или политическое противодействие. Однако выставка обернулась — ничем. Не поверите, но оказалось, что никакой необходимости реагировать на это событие нет. Ознакомившись с экспозицией, мы пожали плечами, зевнули и — забыли про неё на следующий день.

Так бы и осталась эта тема позаброшенной, если бы в 17-ом номере газеты «Суть времени» не появилась статья аналитика ЭТЦ, специалиста по сепаратизму и регионализму Эдуарда Крюкова под названием «Сибирский сепаратизм... под маской „культуры“». В статье на новосибирском материале показана связь регионалистских политических групп и арт-среды. Там же упомянута позабытая выставка. Вдобавок появилось известие, что с 19 марта «Соединенные штаты Сибири» выставляются в Москве на Винзаводе.

Так что, на правах очевидца, придётся рассказать, что же это за выставка такая на самом деле, и что именно в ней заслуживает внимания, если и художественное, и концептуальное наполнение вызывает лишь зевоту?

Начнём издалека, сделав отступление для наших маленьких читателей из «креативного класса» (а мы знаем, что такие у нашего блога есть). Известно, что среди креаклов распространён такой шаблон психологической защиты:

Все злые противники «современного искусства» тупы, невежественны, не читали ни Фуко, ни Делёза, не отличают Авдея Тер-Оганьяна от Давида и ничего не слышали про венский акционизм.

Так вот, дорогие креативные друзья, для экономии времени тему эту можно сразу замять. Такова уж специфика патриотов из «Сути времени»: мы и читали, и слышали, и различаем.

Поэтому не стоит ожидать от нас критики, так сказать, «нестандартной образной манеры» авторов выставки. Также не станем мы брать в кавычки слова «искусство» и «художники»: оставим это другим политическим наблюдателям, мыслящим сугубо прямолинейно.

В конце концов, слово «искусство» достаточно многозначно. Есть декоративно-прикладное искусство. Есть цирковое искусство. Есть кулинарное искусство. Вот и contemporary art в его сибирском варианте — тоже искусство определенного свойства.

Предложим следующую формулировку: это — искусство взаимодействия с арт-институциями и медиа-средой провинциального мегаполиса, обеспечивающее баланс между максимальной самоманифестацией, минимальными творческими издержками и приемлемым уровнем бытового комфорта. Договорившись о понятиях, мы можем сказать, что «Соединенные штаты Сибири» — типичный пример такого сибирского contemporary art.

Впрочем, сформулировать можно было бы и более ёмко, и более просто.

Внимательные читатели блога художественной группы «БПП» Артёма Лоскутова помнят манифест лохматых годов, вводящий в оборот новую концепцию: «х...евое искусство». Что под этим подразумевал автор концепции, уже не важно. Важно, что это словосочетание исчерпывающе характеризует ситуацию с современным искусством в Новосибирске.

Действительно, «contemporary art», «совриск» — подобные неологизмы звучат чуждо для настоящего сибиряка, не передают местную специфику, а она есть, конечно же есть.

Кроме того, даже самому отъявленному скептику, ретрограду и мракобесу не понадобится закавычивать слово «искусство», если оно предваряется исчерпывающим эпитетом на «Х». Такое определение успешно легитимирует деятельность новосибирских художников, кураторов и культуртрегеров в глазах «консервативного большинства». И причин обижаться на «проклятых мракобесов» у арт-тусовки станет значительно меньше.

Ведь люди занимаются искусством — теперь все с этим согласятся!
— А почему результат такой странный?
— А потому, что это такое особое искусство, «х...евое», понимаете?
— Понимаем!

«Х...евый хуждожник», «х...евый куратор», «х...евый галлерист», «СЦХИ» — терминология, адекватная содержанию, способна решить многие проблемы во взаимоотношениях творца и масс.

Перейдем к картинкам с выставки «Соединенные штаты Сибири», иллюстрирующим предложенный концепт. Взглянем на работы новосибирца Константина Ерёменко:

Что тут можно сказать? По своей сути это — лубок. Или нечто вроде «юмористических» постеров, которые наклеивают водители в салонах маршруток. Исполнение — технологично-лубковое. Механически сконструированный юмор, чтоб было «прикольно». Даже длинная разъясняющая подпись присутствует — чтобы зритель наверняка узнал героев (которых иначе трудно узнать) и правильно понял мысль автора (которую иначе трудно понять).

В своем блоге Константин Ерёменко задаётся вопросом:

«Вот если бы я сейчас рисовал бы не „Капиталистический реализм“ [это название одной из серий художника], а серию картин с названием „Унылое г...но“, о чем бы она была, кто бы стал её героями? Попы, менты, казаки, чиновники, хачики, гопота... Кого бы стоило добавить в эту гипотетическую серию?»

Освежив в памяти впечатление от работ Ерёменко с выставки «СШС», можно осмысленно подойти к диалогу с автором и ответить:

Константин, Ваш вопрос изначально не верен. Серию картин, как Вы выражаетесь, «Унылое г...но» — Вы рисуете всю жизнь. Рисуйте, что хотите, но за рамки данной серии Вам не выйти — как раз этот факт и концептуализирует Ваше творчество по-настоящему. Однако, если Вы эту заданность честно отрефлексируете, то у Вас появится и трагизм, и глубина, и выход за рамки. А иначе — сами не заметите, как Ваш приработок съест Ваше творчество. Ведь то, что Вы считаете остроумной фрондой — не более чем обывательский мейнстрим в среде креативного класса. Дело может обернуться так, что скоро Вам будут заказывать аэрографию «Патриарх и часы» на кухонные фасады или «партизана Лыкова» на капоты чиновничьих Camry.

А вот ещё картинки с выставки — на сей раз Василия Слонова из Красноярска.

Как добросовестные люди, абстрагировавшись от тематики картин, констатируем: в отличие от Ерёменко, Слонов умеет рисовать.

Сработано добротно и выразительно.

Но вот беда: ощущение вторичности и никчемности от этого не пропадает.

Что же это нам до боли напоминает? Ну конечно же!

Типичная американская пропагандистская карикатура! Пусть и выполненная на избыточном художественном уровне.

Спешим успокоить читателя из креаклов: тихо, наш маленький друг, всё хорошо. Мы по-прежнему остаёмся в ироничном дискурсе, не упрекаем художника «в связях с госдепом», а спокойно определяем жанр. Ну, американская карикатура на русского медведя, ну и ладно, ну и славно. Художник имеет право на цитирование.

Беда-то не в этом. Беда в том, что аллюзии на американскую пропаганду — не отрефлексированы! По крайней мере, такое впечатление создается от разъяснений от куратора выставки Константина Скотникова:

«...спортсменов он, разумеется, уважает, даже восхищается ими. Речь идёт об ажиотаже вокруг оного мероприятия, о процессах, сопутствующих его подготовке: переселении жителей местных окрестностей, вырубке зелени, растрате огромных финансов и многом другом. Художник может не иметь ни доказательств, ни признанных фактов коррупции, но не переживать это он не может».

Но почему же тут нет ни слова о первой возникающей ассоциации — олимпиада 1980-года, холодная война, американские карикатуры с оскалившемся чудовищем, которое выглядывает из-под маски добродушного олимпийского мишки? Неужели Слонов, «критически осмысляющий» ситуацию вокруг Сочи-2014, действительно не видит сходства нынешней антиолимпиадной истерики и той антисоветской пропагандистской кампании? И не задает в своей иронии второй слой? Неужели всё действительно так тупо и прямолинейно, как поясняет Скотников? Но тогда — такая беда, что становится даже неприятно. Ведь получается, что надписи латиницей на каждой слоновской картинке — это не ироничная отсылка к слову «Russia», выстриженному на боку типового карикатурного медведя, а нечто другое, почти подлое. Словно транспаранты на английском, которые Гарри Каспаров так любит разворачивать во время московских уличных манифестаций под камеры зарубежных телеканалов.

Здесь приходится перейти к политическому аспекту выставки, как бы мы ни старались остаться в сфере чисто художественного и концептуального. Избежать этого нельзя, поскольку художественный и концептуальный уровень, как показывают рассмотренные примеры — удручающе низок, а политика, получается, наоборот — лезет из всех щелей. Это особенно заметно именно потому, что организаторы выставки отнекиваются от любой политической составляющей.

Так, Константин Скотников сетует:

«Часть зрителей уверенно заявляет, что проект „Соединённые штаты Сибири“ имеет сепаратистский характер и политический подтекст. Ладно бы ещё „разъединённые штаты“ были, так ведь совсем наоборот! Никто не собирается отсоединять Сибирь или растаскивать регионы в разные стороны. Неужели это нужно объяснять? Не нужно провокаций и скандалов!»

Директор СЦСИ Анна Терешкова также утверждает: нет здесь сибирского сепаратизма, нет, нет, нет.

Скотникова ещё можно было бы переспросить: «Вы действительно дурачок или прикидываетесь?», поскольку образ юродивого не исключает и первый вариант. Однако Анна Терешкова — серьёзная женщина, председатель новосибирского отделения партии Михаила Прохорова и член её федерального политсовета. Если уж профессиональный политик хлопает глазками и говорит, что сепаратизма на выставке нет, сомнений не остаётся — сепаратизм составляет главный смысл экспозиции.

Так что давайте уже без этих всяких. Что, «никто не собирается отсоединять Сибирь или растаскивать регионы в разные стороны. Неужели это нужно объяснять?» Простите, а художник Ерёменко — он разве не придерживается радикально сепаратистских взглядов? Он разве не участвует постоянно в круглых столах и пресс-конференциях с чисто политической повесткой? Он разве не декларирует там свои сепаратистские воззрения совершенно открыто и без экивоков?

А титульная картина Дамира Муратова разве не тиражируется на различных сепаратистских интернет-ресурсах? Вы скажете, что те, кто тиражируют, — понимают её слишком буквально? А художник Лоскутов, плотно сидящий на регионалистской теме, — он тоже чего-то не додумал насчёт данного арт-объекта, тоже в чём-то не разобрался?

Вы, может быть, скажете, что всё, манифестирующее себя как искусство, автоматически находится вне политики? Мы уже устали цитировать откровенное высказывание активиста арт-группы «Бомбилы» Антона Николаева:

«Если раньше мы видели художника, чьи высказывания порождают социальные и политические смыслы, то теперь мы имеем дело с достаточно законспирированными командами политиков и социальных технологов, пользующихся художественными средствами. Это новое для России культурное явление предложено назвать артивизмом».

Это звучит слишком прямолинейно, слишком в лоб для изощрённого ума? Вот вам ещё высказывание, из новой статьи на colta.ru:

«...сегодня необходимо не только перестать мерить „искусство действия“ и интервенционизм как передний его край эстетическим аршином, но и самому этому „искусству действия“ и интервенционизму порвать со своей эстетической пуповиной. То есть диалектически развернуть само „искусство действия“ в „действие искусства“. И тогда та же акция Pussy Riot открывает нам целое поле новых возможностей. ...всё это подрывает коды прочтения устоявшихся образов и даже ставит под сомнение исключительное право власти на их производство. В гибридной, „ризомной“, „текучей“ среде современного мегаполиса подобные эффекты заново переконфигурируют места отправления гражданских и политических ритуалов и, более того, делают впервые возможными некоторые из них».

Достаточно ли концептуально и убедительно, чтобы больше не мямлить про «простых тружеников художественного фронта, наивных и чистосердечных»?

Вот ведь что вызывает главное удивление. Вот ведь где главный вопрос к организаторам выставки.

Почему нельзя открыто обозначить свою политическую позицию, встать в оппозиционную позу — это ведь вполне приличествует человеку искусства? Для нас сепаратистские взгляды абсолютно враждебны, однако честное заявление своих убеждений всегда заслуживает уважения. Зачем же прикрываться беспомощными отнекиваниями, которые опровергаются на раз?

Неужели только для того, чтобы сохранить карьерные позиции в филиале государственного музея, гранты и иные бонусы? Вспоминается образ из случайного разговора: «Они — как собака, которая спрятала голову за ствол дерева и думает, что её тоже никто не видит».

Вероятно, психология современного российского арт-деятеля позволяет ему вполне комфортно переживать подобную двусмысленность. Одной рукой брать деньги у власти через различные институции, а другой — расшатывать государство с помощью современных гуманитарных технологий. Кажется даже, что такая психология предполагает определенную доблесть в том, чтобы отнекиваться от возможных политических обвинений как можно более топорно и по-идиотски.

Вспоминаются строки Виктора Пелевина, по-видимому, очень точно описывающие подобное психическое состояние:

«Он сказал, что в румынском языке есть похожая идиома — „хаз барагаз“ или что-то в этом роде. Не помню точно, как звучит. Означают эти слова буквально „подземный смех“. Дело в том, что в средние века на Румынию часто нападали всякие кочевники, и поэтому их крестьяне строили огромные землянки, целые подземные дома, куда сгоняли свой скот, как только на горизонте поднималось облако пыли. Сами они прятались там же, а поскольку эти землянки были прекрасно замаскированы, кочевники ничего не могли найти. Крестьяне, натурально, вели себя под землей очень тихо, и только иногда, когда их уж совсем переполняла радость от того, что они так ловко всех обманули, они, зажимая рот рукой, тихо-тихо хохотали. Так вот, тайная свобода, сказал этот румын, — это когда ты сидишь между вонючих козлов и баранов и, тыча пальцем вверх, тихо-тихо хихикаешь».

Интересно, что эта цитата была приведена в блоге художника Артёма Лоскутова при описании одной из организованных им политических акций. Несанкционированное шествие по главной улице города было свёрнуто и как-бы перенесено в метро — после того, как обнаружилось, что на дневной поверхности проблем с милицией не избежать. Любопытно, что последнее предложение про «вонючих козлов и баранов» в цитату у Лоскутова не вошло...

Коснувшись темы «особого смехового состояния», характерного для нынешней творческой интеллигенции, нельзя не обратить внимание на знаковый отрывок из пресс-анонса выставки (за авторством всё того же Константина Скотникова):

«Проще говоря, выставка о том, как мы живем в нашем мире и разбираемся с недостатками с ироничной улыбкой. Надо не забывать, что тупая звериная серьёзность и весёлый непредвзятый взгляд на мир несовместимы».

Вроде бы, вполне безобидная фраза. Однако она вызывает в памяти другое высказывание, принадлежащее ещё одному куратору Сибирского центра современного искусства, Сергею Самойленко. В 2011 году Саймойленко отвечал «прокоммунистическому» режиссеру-документалисту Владимиру Эйснеру, рискнувшему выдать в печать критический отзыв о «Монстрации» Артёма Лоскутова:

«Главная составляющая — это всё-таки карнавал. Честное слово, я никак не могу понять, почему Эйснер и компания так возмущены именно карнавальностью. Абсурдистика, кроме почтенной традиции в искусстве нового времени, прочно укоренена и в народной смеховой культуре (сошлюсь на Бахтина, на работы Панченко). Блин, даже церковь ничего не имела против карнавала, а вот режиссёр Эйснер хочет быть святее Папы... Что дурного, кто бы сказал мне, в карнавале? Возможно, у Владимира Эйснера просто плохо с чувством юмора, возможно, он просто не умеет смеяться и даже улыбаться, но с таким утилитарным подходом, если действовать последовательно, надо запретить и все другие способы увеселений — музыкальные концерты, танцы-дискотеки, театры-варьете, далее по списку. Похоже, он воспринимает жизнь со звериной, как любят сейчас говорить, серьёзностью, но смех — как раз то немногое, что отличает нас от животных...»

Заметьте, Скотников и Самойленко не просто защищают смех и иронию, они делают её обязательным атрибутом человеческого, низводя серьёзность на животный уровень. Становится страшновато — уж не навязывают ли людям «вечный смех» тоталитарным образом? Уже сейчас, наблюдая, к примеру, за твиттером, видишь, что каждый рукопожатный пользователь обязан исполнить некий ритуал из ужимок и прыжков, чтобы сойти за своего:

«— С помощью таких тэгов можно повышать уровень доверия к своей информации, — сказал Самарцев. — Или понижать уровень доверия к чужой. Если вас в чем-то обвинят не владеющие культурной кодировкой граждане, вам достаточно будет предъявить пару правильных мемокодов, и любое обвинение в ваш адрес покажется абсурдным. Если, конечно, на вас будет правильная майка и вы в нужный момент скажете «какбе» или «хороший, годный».

Заглянем в будущее. Если продвигаемые креаклами культурные коды станут доминирующими, ни один человек уже не сможет сказать и слова в простоте, не сможет даже задуматься о чём-то на людях. Просто серьёзное лицо окажется вопиющим нарушением приличий и даже проявлением нечеловеческого. Не станет ли это оправданием очередного разделения на людей и недочеловеков, которое уже сейчас проступает в образцах «креативного» дискурса?

«Смеялся ли Христос?» — на этот вопрос, повторённый классиком постмодернизма Умберто Эко, конечно, хочется ответить «да». Но смеялся ли Христос непрерывно?

Учитывая весьма специфический смеховой модус, в котором угнездились наши арт-деятели (этот самый пелевинский «хаз барагаз»), думается, что как раз такая «смеховая культура» далека от подлинно человеческого — творческого, трансцендентирующего, преображающего.

Именно эти вопросы дают единственно оправданный повод написать о выставке «СШС», которая не имеет ни художественного, ни политического значения, а представляет лишь феноменологическую ценность.

Заинтересованного читателя, желающего продолжить размышления о современных формах смеховой культуры и карнавализации, в том числе об их политическом аспекте, отсылаем к программному циклу статей Сергея Кургиняна «Кризис и другие», а конкретно, — к части, посвящённой фигуре Михаила Бахтина.

14 февраля в Российской газете вышел материал о так называемых беби-боксах. Мы задумались о самом подходе к решению страшной проблемы отказа матери от ребёнка. Всё-таки что это за вопрос — технологически-сервисный или социально-нравственный?

Раньше с подкидыванием детей боролись так:

Соборова А. «Матери, не подкидывайте детей!», 1925 г.

Теперь же на помощь молодым матерям приходят инновационные технологии:

«Окно жизни» или так назваемый «babybox» — это специально оборудованное в медицинском учреждении место в виде металлопластикового окошка со стороны улицы и специальной кроваткой-колыбелью с внутренней стороны здания. Открывая «окно жизни» снаружи, малыша кладут на специальную комфортную кроватку, после чего дверцу закрывают или она закрывается сама в течение минуты. Около «беби-бокса» нет ни видеокамер, ни охраны.

Преимущества «беби-бокса»:

Анонимность. Это очень важно, матери зачастую идут на убийство своего ребенка из-за стыда и страха, чтобы о нем никто не узнал.

Простота — для того чтобы отказаться от ребенка в роддоме необходимо выждать время и пройти ряд процедур. Здесь же ничего не требуется — только положить ребенка в «окно жизни».

Отсутствие уголовной ответственности — мать не несет никакого наказания за оставление младенца в «беби-боксе».

СМИ упирают на цивилизованность:

Ребенка можно «подбросить в больницу» цивилизованно?

Цивилизованно, безболезненно и — никакой отвественности.

P.S. цветные иллюстрации к статье «Между мирами тем и этим» пятнадцатого выпуска газеты «Суть Времени» можно посмотреть в заметке «Семья и дети на плакатах: в СССР и сейчас».

Сегодня, 31 мая, в Новосибирске открылась выставка Марата Гельмана «Родина». Можно надеяться, что теперь местечковый ажиотаж, поднятый в новосибирской прессе по этому никчёмному поводу, наконец-то закончится. И выставку смогут посетить те 200 человек местного бомонда, для которых она предназначена.

Напомним, что первоначально экспозицию планировалось разместить в Краеведческом музее и не когда-нибудь, а в канун Дня Победы. Однако администрация области, оценив острую общественную реакцию на планирующееся событие, приняла решение о переносе выставки на неопределенный срок. Негативно отозвался о ней и губернатор Юрченко.

Команда Гельмана не сдалась и оперативно нашла новое помещение, уже не государственное – здание бывшего аэропорта «Северный». Экспозиция была смонтирована и дело шло к открытию, когда в последний момент владелец выставочной площадки неожиданно принял решение расторгнуть контракт. Мотивировал он это тем, что здание аэропорта находится в аварийном состоянии, и не может принять большое число посетителей. При этом в прессе тиражировались различные версии, в том числе о «звонках сверху» и настоятельных просьбах отказаться от проведения мероприятия.

Одно время казалось, что выставка в Новосибирске все же не состоится. Ходили слухи, что экспонаты упаковывают и готовят к перевозке в Красноярск. Но они не оправдались. Сначала крупный политический союзник Гельмана Михаил Прохоров одёрнул зарвавшегося губернатора (дело дошло до прямых угроз). Потом, очень кстати, нашлась новая площадка для показа – здание бывшей «Сибирской ярмарки». Дальше все шло как по маслу, и наконец, 31 мая состоялось открытие.

В продвижении своей «Родины» Гельмана не остановила нарастающая убыточность проекта, вызванная чередой переносов выставки. Однако финансовыми потерями дело не ограничилось: сразу после торжественного открытия, перед входом в здание выставки был организован протестный пикет. В нём участвовали общественные организации  «Народный Собор» и «Суть Времени». Акция прошла в рамках деятельности «Культурного фронта». Целью пикета, по сути, было задекларировать свою позицию: в городе есть люди, которые считают выставку разрушительной для национального самосознания. Действительно,  декомпозиция русского культурного ядра (в терминологии советника Ельцина философа А.И. Ракитова) органично входит в практику российского извода Contemporary Art. Демонстрация альтернативной позиции крайне важна сегодня: люди, чувства которых выставка Гельмана оскорбляет, должны знать, что они далеко не одиноки.

В свете вышесказанного, не ставилось цели делать пикет особенно массовым. Однако и такая немногочисленная акция, похоже, привлекла внимания больше, чем сама выставка. Но обо всем по порядку.

Участники пикета еще только собирались, а торжественные мероприятия уже шли полным ходом. У входа на выставку была установлена сцена, на которой выступали музыкальные группы. Для кого устраивали концерт, не совсем понятно: участникам пикета и прессе он скорее мешал, а больше почти никого не было. По окончании музыкантам хлопало всего 2 (два) человека.

О выступающей группе нужно рассказать отдельно. Они использовали патриотическую символику – нарисовали на головах звезды. Перед тем, как начать петь, музыкант обратился к присутствующим с речью. Их песни, – заявил он – посвящены Родине. А ведь родина нам «какбэ мать». Но вообще, сказал он дальше, наша родина – весь земной шар. И все нам братья. Словосочетание «эта страна», по ходу оброненное во время монолога, окончательно убедило, что это наш пациент и мы пришли по адресу.

Дальше они начали петь хорошие человеческие песни, перемешивая их с блатняком, и специфическими комментариями. Справедливости ради стоит сказать, что пели неплохо, ребята не без таланта. Всё описанное представляет просто хрестоматийный пример постмодернисткого конструкта, когда смешиваются вместе совершенно разнородные вещи. Высокое с низким, прекрасное с отвратительным. В результате нивелируется первоначальный смысл всех исходных компонентов, их становится трудно отличить друг от друга. И в сознании на равных правах существуют геологи-первопроходцы, шпана, и солдат-зоофил (обо всем этом пели). Точно такой же приём нежизнеспособного смешивания используется и в работах, представленных на выставке.

Но вернёмся к пикету. Прессы было очень много (видимо, она заменяла зрителей). Вот если отреставрировать, например, Ветеранский сквер, то об этом расскажет максимум районная газета. Ну а снимать открытие этой выставки бросились все телеканалы. В ходе пикета у многих участников взяли интервью.

В целом акция прошла корректно, без инцидентов. Как обычно, Артём Лоскутов намекал на возможные провокации. Как обычно, их не было. Некоторые посетители выставки фотографировались на фоне протестных транспарантов. Но вели себя вежливо и в дискуссии не вступали. Отличился какой-то лысый мужчина. Он, чеканя шаг, прошел вдоль строя пикетчиков, приложив руку, как говорят в армии, к пустой голове. Все это также снимали на камеру. Была и странная девушка, которая ходила туда-сюда и заглядывала в глаза протестующим. Судя по расфокусированному взгляду и характерному подрагиванию подбородка, она перебрала с чем-то химическим. Жаль, что число мест в православных реабилитационных центрах города не позволяет помочь всем взыскующим.

Похоже, что пикет интересовал публику гораздо больше самой выставки. Неудивительно, что Лоскутов объявил пикет своим перформансом. Артёму не впервой присваивать себе чужой креатив, о чём свидетельствует история Монстрации, инициированной Максимом Неродой, а монетизированной Лоскутовым (см. госпремия Инновация-2010).
 
По слухам уже после того, как транспаранты свернули и участники акции стали расходится, все-таки случилось небольшое происшествие – кто-то плюнул в Вячеслава Мизина, местного арт-деятеля, одна из работ которого экспонируется на выставке «Родина». По всей видимости, это было постмодернистское цитирование перформанса отца Алексия из Краснодара.

Судя по картинке с центральных телеканалов, подобные народные арт-провокации сумели вызвать неподдельный испуг даже у таких прожжённых арт-провокаторов, как Марат Гельман, не говоря уже о нашем Мизине. Если эта тенденция получит своё развитие, не окажутся ли деконструкторы деконструированными (а вот «скептики останутся непосрамлёнными»)?

Описанный пикет - это лишь один из небольших этапов работы «Культурного фронта» в Новосибирске. Борьба за сохранение русского культурного ядра на сегодня является одной из важнейших наших задач. В ней способен участвовать каждый.

Фотографии с пикета.

Фотовыставка «20 лет без СССР» работает в Новосибирской картинной галерее уже три недели. И сейчас мы можем спросить: насколько она оказалась успешной? В нашем городе стартует немало выставочных проектов. Например, недавно в метро повсюду висела реклама эротической выставки «Точка G». Вот и мы ненавязчиво предложили горожанам выставку, посвящённую постсоветскому 20-летию.

У нашей выставки не было ни спонсоров, ни коммерческой цели. Не было возможности заказать рекламу или заручиться поддержкой СМИ. Тем не менее, по отзывам смотрителей музея, люди охотно посещали выставку, особенно в выходные дни. Пресса также осветила событие достаточно широко.